Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"

Выпуск N 238 (764) от 17 декабря 2003 г. [ N 237 ] [ N 239 ]
публикации: [ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]

Как мне показали кузькину мать

Виктор Широков
Литературная газета, N 50

Опросы свидетельствуют: россияне не доверяют милиции. Боятся ее. А сообщения о новых "оборотнях в погонах", выявленных теперь уже и в самом Министерстве внутренних дел, только подтверждают истину: это важнейшее право- охранительное ведомство ждет коренных перемен.

Без них любые попытки очистить милицию от "оборотней" наивны - неустраненные причины породят те же следствия, то есть новых "оборотней". Потому что власть, не ограниченная законом, неизбежно становится произволом, порождающим чувство тотальной незащищенности. Об этом - материалы нашей новой страницы "Власть и право".

Как-то на днях посмотрел давний фильм "Петровка, 38". Там, как говорится, все путем: и менты правильные, и бандиты однозначные. Но сегодня "по жизни" все иначе: бандитов еще поискать надо, а бандиты-милиционеры просто кишат. Лично я готов свидетельствовать перед любым судом, что ментов надо обходить за версту. Почему? Вот только один эпизод.

В тот вечер вышел я вместе с генеральным директором издательства "Культура" из их служебного помещения. Были мы оба совершенно трезвые. Расставшись с ним у метро "Таганская", я задержался у книжных лотков. А как только решил нырнуть в метро, был остановлен весьма парадоксальной парочкой. Один был повыше, другой пониже. Один небрит и заметно поддат, другой трезв, но похож на азиата. Небритый и высокий махнул красной книжицей и потребовал документы. Низкорослый почему-то настороженно держал руки в карманах. При резких движениях я заметил у небрито-поддатого пистолет, небрежно засунутый за пояс брюк, выглянувший из-под свитера.

Я показал удостоверение члена Союза журналистов с солидной надписью "Пресса". Никакого эффекта! Хриплым матерком откомментировав мой документ, поддатый потребовал паспорт.

И сегодня не знаю, чего им было надо: то ли денег на дальнейшую поддачу, то ли просто не понравилось, что я не падаю на колени, не лижу им башмаки, не реву в три ручья, прося отпустить, а разговариваю без тени испуга. А чего мне, собственно, бояться? Документы в полном порядке, поводов для задержания никаких.

Чего-то я не уяснил. Денег не дал. И вдобавок осмелился констатировать, что мой собеседник перешел черту. На что небрито-поддатый завопил: "А хочешь, я покажу тебе кузькину мать?!" Он вызвал милицейский "козел" с патрулем, и пошло-поехало. Меня доставили в отделение со зловещим номером "37" и оставили на попечение дежурного. Я потом слонялся часа три почти на свободе (но паспорт-то был у дежурного, поди уйди).

За эти три часа я узнал, что задержавший меня Никифор Владимирович Кожемяка пришел в отделение после милицейской средней школы всего-то месяц, но быстро вошел во вкус... Дежурный задал мне всего два вопроса: не пил ли я? И не мочился ли на стену станции орденоносного столичного метрополитена? Ответ на первый вопрос почти не требовался - состояние было налицо, а по второму я ответил отрицательно, что соответствовало действительности... За эти три часа (и последующие еще восемнадцать-девятнадцать) я нагляделся, как вымогают деньги у задержанных. Никто не стесняется! Попавших в застенок потрошат, аки суповых кур. Штраф берется в размере всей имеющейся наличности и без всяких квитанций.

Кожемяка объявился часа через три еще более поддатый и злой. Не добыл денег к продолжению шабаша?.. Меня он уволок на третий этаж вместе с вещами (кейс и сумка с книгами). Час или два этот законник (кстати, сменивший свитер на чистую белую рубашку) задавал мне глупейшие вопросы ни о чем (например, что я делал шесть месяцев назад в какой-то день - попробуйте сами вспомнить!). Заполнил с моих слов какое-то объяснение, которое я не подписал, ибо там был бред как по существу, так и бред грамматический, ибо Кожемяка с русским был явно не в ладах...

Интересно, что в кабинет постоянно вбегали поддатые юноши с пистолетами, которые они с шиком носили засунутыми за брючный ремень. Они что-то спрашивали, бегло посматривая на меня. До многих, видно, дошло, что задержали ПИСАТЕЛЯ и чуть ли не еврея. Очки, картавинка, признаюсь, могли дать основание, но ведь они даже документам не верили. Мои три с половиной высших образования их вообще доконали. Как потом оказалось, ни у кого, даже у замначальника отделения (по его словам) не было даже одного высшего образования.

Потом вдвоем с таким же пропахшим алкоголем типом законник снимал у меня отпечатки пальцев. Краска была плохой, не липучей. Отпечатки ставились в дактилоскопические карты не в те места, но я уже молчал, ибо хотел быстрее отделаться от процедуры.

Затем меня заволокли в начальственный кабинет, где уже сразу три оперативника беседовали со мной совершенно хамским образом. Закончилась беседа следующим пассажем:

- А вы не против, если мы вас у себя ночевать оставим? Скажем, до десяти утра? Не против, говорите? Да нам на ваше мнение, собственно, наплевать и растереть... А вы нас не пугайте, у нас везде все схвачено. Хрена добьетесь вашей вонючей интеллигентской справедливости. У нас она своя.

Меня спустили в арестантское помещение, на первый этаж. Ничего особенного. "Обезьянник" - это железные клетки с топчанами внутри. Впрочем, клетки были уже набиты задержанными. Мне предложили на выбор устраиваться где угодно. (Менты пожалели "писателя", попавшего по собственной дури впросак, дали пустую бутылку - запастись водой, дали старую майорскую шинель - подстелить или укрыть, а главное - разрешили сделать телефонный звонок домой, который меня, по сути, и спас.) Жена хотела сразу же приехать в отделение, но я заявил, что декабристки тут не требуются, что я трезв как стеклышко и завтра прибуду, что собираюсь писать повесть и материала выше крыши и так далее.

Ночь прошла - как отдельная жизнь, о которой, собственно, моя повесть, вышедшая, к сожалению, мизерным тиражом - "Гордиев узел".

Утром сдавшие смену менты, переодевшись в штатское, немедленно злоупотребили водярой и потом бродили сомнамбулически по коридорам. Кожемяка явился в одиннадцать утра. Попытался вырвать у меня подпись на каком-то бланке допроса свидетеля, но я опять заартачился. Когда же мне было указано, что это моя обязанность по Конституции и я затребовал оную, дабы удостовериться, то бедный лейтенантик с воплем вылетел из кабинета, и еще долго слышалось: "Да где я ему ее возьму!.." (Имелась в виду Конституция в печатном виде.)

Затем я был отпущен без извинений и объяснений. Я таки пытался узнать, а чего от меня хотели? На основании чего задержали? Ответа не дождался. Внизу получил паспорт. Выйдя на улицу, увидел вчерашнего азиатского крепыша. Спросил у него, как пройти к метро. Тот, явно узнав меня, лениво указал дорогу. Пистолет у него по-прежнему торчал за брючным ремнем.

Честно говоря, ехал я домой с желанием разделаться с этими мерзавцами, отнявшими у меня почти сутки ЖИЗНИ. Но, посоветовавшись с друзьями, понял, что толку не будет. И написал об этом повесть.

А примерно через год-полтора прочитал в одной московской газете очерк все о том же Кожемяке, который, оказывается, подбросил патроны некоему несчастному, и тот уже полгода или год из-за этого чалится в тюрьме.

А вы удивляетесь, откуда у нас "оборотни" на Петровке. А они везде, как "носороги" Ионеско. Они вырастают из таких вот "кожемяк". Особенно когда мы не сопротивляемся.

Выпуск N 238 (764) от 17 декабря 2003 г. [ N 237 ] [ N 239 ]
публикации: [ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]