"Тюрьма" интернет-приложение к журналу "Индекс"
раздел Смертная казнь
В последнее время возникли дебаты, надо ли делать достоянием гласности подробности, так сказать, личной жизни тех, кто приговорен к высшей мере пролетарского гуманизма, как назвал расстрел В.Войнович, или средства массовой информации должны ограничиться личной жизнью А.Пугачевой и Ф.Киркорова. И это не единственная неясность, касающаяся смертной казни.
Дискуссии о ее необходимости скоро стукнет двести пятьдесят лет. Началась она с трактата Чезаре Беккариа "О преступлениях и наказаниях" (1764 г.) и примерно тогда же и закончилась: нельзя же считать дискуссией диалог глухих, каждый из которых повторяет одни и те же доводы, не слушая оппонента. Одна из сравнительно недавних международных конференций, посвященная проблеме смертной казни, именно это и зафиксировала: аргументы повторяются из века в век, обновляются лишь однотипные примеры, рассчитанные на возбуждение общественных эмоций.
Появляющиеся время от времени эмпирические исследования постигает та же судьба: три четверти таких исследований констатируют отсутствие достоверной связи между числом убийств и числом казней. Остальные же исследования эту связь обнаруживают, но расходятся в том, положительная она или отрицательная; иными словами, одни исследователи считают, что казни уменьшают число убийств, другие же - что наоборот увеличивают. Это совершенно естественно, поскольку нашу жизнь от посягательств защищает не один, а, минимум, два барьера. Первый - страх преступника перед наказанием, второй - безотчетный ужас перед убийством. И казни, укрепляя один барьер, разрушают второй: в стране, где много и охотно казнят, убийство перестает ощущаться чем-то немыслимым.
Однако последствия такого опрощения могут сделаться заметными не сразу, но лишь через десять-двадцать, а то и более лет, поэтому статистическую связь между числом казней и числом убийств следует искать на очень длительном промежутке времени. Но - в этом случае найти ее заведомо невозможно, ибо за эти десятилетия наверняка произойдет множество событий, в принципе тоже способных повлиять на уровень убийств: экономический спад или подъем, локальные и не очень военные столкновения, колебания в миграции и безработице, изменение возрастной и образовательной структуры общества - и т.д., и т.п. Словом, факторов всегда можно набрать больше, чем имеется наблюдений, а в этом случае определить отдельный вклад каждого из них так же невозможно, как решить систему уравнений, в которой количество уравнений меньше числа неизвестных.
Таким образом, ни необходимость смертной казни, ни необходимость ее отмены не могут быть доказаны рациональными методами, то есть методами, опирающимися на факты. Поэтому социологам нужно оставить ту неосуществимую задачу, которой они все еще занимаются, - не пытаться обнаружить связь между убийствами и казнями, - а лучше исследовать мотивы, заставляющие людей занимать твердую и даже страстную позицию в этом неразрешимом споре.
А ведь рациональные аргументы в нем, может быть, даже и не главные. Есть еще аргументы иррациональные: "Не знаю почему, но сохранять убийце жизнь - это отвратительно". "Не знаю почему, но отнимать жизнь даже у душегуба - это отвратительно". И есть еще аргументы метафизические, апеллирующие к каким-то философским либо религиозным абсолютам: "Бог запрещает убийство даже мерзавца из мерзавцев". - "Казнь преступника не убийство, но исполнение Божеской воли". (Лично я склонен думать, что если бы даже Бог и существовал, у нас все равно не было бы ни малейшей возможности судить, правильно ли мы понимаем Его волю.)
В итоге, настаивая на позиции "за" или "против" смертной казни, мы характеризуем не проблему, а собственную личность.
И здесь-то и возникает тот аспект проблемы, с которого мы начали: в вопросе о смертной казни наша личность участвует в глубоко усеченном виде. Или, может быть, вернее будет сказать - сама проблема предстает нашей личности в глубоко усеченном виде: решая вопрос о необходимости смертной казни, мы представляем ее применение к какому-то обобщенному преступнику, к муляжу, тогда как речь идет о казни конкретных индивидуальностей. Но справедливо ли это - гнев, вызванный муляжом, срывать на живых людях?
Единственная возможность хоть сколько-нибудь исправить это положение - максимально извещать общественность о биографии и личных качествах каждого приговоренного к смертной казни. Как извещать - в центральной ли прессе или региональной, в специализированных ли изданиях или в приложениях к обычным, - а может быть, и в специальной телепрограмме, - с ходу я не готов ответить, это должно сделаться предметом специального обсуждения. Но в необходимости такой информации я убежден: принимая решение о необходимости смертной казни, мы должны знать, кого казним.
Возникает, правда, наивный вопрос: а вдруг, если мы будем узнавать о человеческих свойствах приговоренных, нам уже расхочется и казнить их? Ответ простой: если не хочется, то и не нужно. Исполнять супружеские обязанности по велению долга еще можно. Но убивать следует только по страсти. Хорошенько зная, кого убиваешь.