[ Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"
Выпуск N 63 (601) от 8 апреля 2003 г. [ N 62 ] [ N 64 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]
Женщины из Можайской женской колонии и за колючей проволокой не перестают оставаться женщинами
Мужа я не убивала
Чтобы по-людски выдать замуж свою подопечную, воспитатель Марины извлекла из загашника бальное платье (в колонии проводятся конкурсы бальных танцев, есть и соответствующий гардероб). Из этого платья Марина сшила себе свадебный туалет, благо на зоне закончила ПТУ, шить научилась.
-- Я бы в колонии никогда не стала надевать белое платье, -- откровенничает Марина, молодая кокетливая женщина приятной полноты. - Но дело в том, что у моего жениха это первая в жизни свадьба. Вот и захотелось сделать ему подарок.
Сюрприз удался. Жених, привыкший видеть Марину в зэковском ватничке, аж рот разинул от удивления. Сам он тоже не ударил в грязь лицом -- приехал в отутюженном костюме, с роскошным букетом.
Бракосочетание, по меркам воли, скромное: ни гостей, ни родственников, ни вальса Мендельсона. Пышные торжества на зоне неуместны. Молодые расписываются, принимают поздравления от работников ЗАГСа и удаляются на свое первое супружеское свидание. Это их "медовый месяц". Продлится он всего три дня. Марину освобождают от работы, она живет в доме свиданий -- наедине с супругом.
-- А как же твой первый муж? -- наивно спрашиваю я. -- Развелись, что ли?
- Я за убийство сижу, - лаконично объясняет новобрачная, и до меня не сразу доходит, что она убила мужа.
-- После ареста на меня такое одиночество навалилось, так хотелось выговориться -- хоть кому-нибудь! - продолжает Марина. -- И тут я узнала, что моя подруга рассталась со своим приятелем: Олег ее побил, и она засадила его в изолятор. Мне стало жалко мужика, дай, думаю, напишу ему.
С писем все и началось. Освободившись, Олег приехал на свидание к Марине. А через полтора года сделал Марине предложение.
-- А тебя не пугает, что я сижу за убийство? -- прямо спросила она.
-- Я тебе верю, -- ответил жених.
Прим. Н.К. -- Марина уверяет, что на самом деле сидит здесь невинно, что "ее подставили", а мужа она не убивала. Спрашиваю у начальника отряда, насколько этому можно верить. "Многие у нас любят приврать", -- отвечает.
Не испугало жениха и то, что Марине сидеть еще целых два года.
-- Ну, ничего, срок закончится, и начнем жить нормальной семейной жизнью, -- говорит Марина. -- Главное, что я теперь не одна.
Вообще-то, свадьбы в Можайской колонии -- дело не редкое. Местные дамы ведут бурную личную жизнь: знакомятся, переписываются, бегают на свидания, выходят замуж. Начальство -- почти все женщины - относится к этому с пониманием, сами помогают осужденным искать женихов: приносят в отряды газеты с объявлениями о знакомствах, вместе составляют "брачные" анкеты. Воспитатели говорят, что когда в жизни осужденной появляется близкий человек, с ней и работать проще: она становится более мягкой и адекватной -- делает все, чтобы побыстрее освободиться.
-- А не обидно, когда кому-то такое счастье приваливает? -- интересуюсь я у женщин из отряда Марины. -- Вот, мол, везет же некоторым, а я никому не нужна?
-- Наоборот, приятно, когда есть за кого порадоваться, -- отвечает одна из женщин, смуглая шатенка со шрамом над правой бровью.
Но впечатление, что не всем легко наблюдать чужое счастье. Когда видишь довольное лицо товарки, бегущей на свидание к мужу, становится просто по-женски обидно за собственную неустроенность. Ведь некоторые из этих женщин не просто по-женски одиноки: к ним вообще никто не приезжает, а подчас даже и не пишет.
У каждой своя надежда
Когда попадаешь сюда, на воле тебя все забывают: и друзья, и подруги, и мужья, у кого они были, говорит 26-летняя Светлана, миниатюрная, похожая на подростка женщина, на которую будто случайно натянули зэковский ватник, - чтобы согрелась.
Приятель бросил Светлану еще до суда. Но девушка на него зла не держит:
-- Он - наркоман, чего от него ждать?
В КПЗ Светлана познакомилась с другим мужчиной и сих пор с ним переписывается
-- Он на десять лет старше меня, многое повидал за свою жизнь, -- рассказывает девушка. -- Скоро должен освободиться, пишет, что приедет мне, хочет жениться.
-- И будет ждать? Все-таки тебе еще шесть лет сидеть...
-- Время покажет, что из этого выйдет. Я надеюсь на лучшее. Здесь у каждой есть какая-то надежда.
Большинство женщин до колонии были замужем или жили в гражданском браке. К концу срока почти все разведены. Мужчины на свободе не склонны хранить верность. Некоторые сразу разводятся, другие пускаются в загулы. Рано или поздно до жены в колонию доходит "информация" об изменах мужа, и к тяготам тюремной жизни добавляется еще одна боль.
Плакать женщины идут... в кабинет начальника отряда. Демонстрировать свои слезы в отряде решаются немногие: это считается проявлением слабости. А слабость -- не прощают. На зоне свои законы: чем агрессивнее ведет себя женщина, тем уважительнее к ней отношение товарок.
-- И как же вы утешаете женщину, которую бросил муж? -- спрашиваю я у начальника отряда.
-- Объясняю, что муж, живой человек, он не обязан ждать и что жизнь на этом не закончилась, -- говорит Татьяна Владимировна Канаева. -- А через некоторое время, когда женщина немного успокоится, предлагаю ей: "Давай объявление в газету дадим. Познакомишься с кем-нибудь". Глядишь, она уж пишет объявление, влюбляется "по переписке", опять оживает.
Эротика или порнография?
Начальник колонии Ирина Раимовна Гадаева - спокойная, невозмутимая женщина с погонами полковника и соответствующей выправкой - рассказывает мне о своих подопечных. За двадцать лет работы она досконально изучила их психологию. Говорит, что оперативники для осужденных -- как няни. Женщины бегут к оперативнику с любой проблемой: то давление поднялось, то настроение испортилось. Жен-шины - народ капризный, неуравновешенный, поэтому каждую нужно внимательно выслушать и постараться помочь -- хота бы советом.
-- С женщинами вообще сложно работать, -- все с характером, с норовом, -- продолжает начальник колонии. - Могут взорваться из-за любого пустяка: кто-то не так посмотрел, не то сказал. Сами понимаете, женщина -- это сплошные эмоции. Если женщины вцепятся друг в друга, то их уже не разодрать. Бывают и драки, и волосы друг на друге рвут, и такими словами друг друга поливают, каких ни от одного мужика не услышишь.
-- Я вам порнографию принесла, -- в кабинет к Ирине Раимовне входит воспитатель с букетиком конвертов. -- Хотя, может быть, это эротика? Посмотрите сами.
Пока начальник колонии изучает письма, я, понятно, изнываю от любопытства. Поймав мой беспокойный взгляд, Ирина Раимовна объясняет: всю переписку контролирует цензура: воспитатели отрядов читают каждое письмо с воли. Так положено, чтобы избежать возможных сговоров или побегов. Иногда цензорам перепадает такая любовная лирика, от которой зашелся бы краской сам маркиз де Сад.
Вот и сейчас, пожалуйста, - какой-то эротоман по объявлению познакомился с местной дамой и начал заваливать ее срамными письмами, полагая, впрочем, что никакой это не срам, а изощренная эротика a-la Владимир Набоков.
-- Но наши цензоры считают, что это порнография и не передают такие письма адресату, чтобы не смущать покой женщины, -- говорит начальник колонии. - И теперь этот "писатель" накатал мне жалобу, что, мол, грубые, неутонченные цензоры его не поняли, и просит, чтобы я лично разобралась, эротику он пишет или порнуху.
Сексуально озабоченных кавалеров цензура быстро отсеивает. К осужденным попадают, что называется, отборные женихи: взрослые, неглупые и желательно психически устойчивые.
-- Попадаются настолько положительные мужчины, что и нас завидки берут, -- рассказывают воспитатели. -- Никакая женщина не отказалась бы от таких поклонников.
Сейчас в колонии набирает силу весьма заманчивый роман: некий европеец -- человек обеспеченный, серьезный -- добивается руки местной дамы. Воспитатели на всякий случай поинтересовались у иностранца, знает ли он о преступлении возлюбленной.
--Да, она убила своего мужа из ревности.
На самом деле женщина убила своего ребенка.
-- Вы знаете, сколько у нее детей?
-- Да, один ребенок, но это не проблема, я люблю детей.
На самом деле детей -- четверо. Воспитатели не стали "расстраивать" мужчину, посоветовали еще раз поговорить с суженой. Иностранец, впрочем, и на этот раз сохранил к ней доверие. Но до женитьбы еще далеко: жених уехал в свою страну договариваться насчет процедуры оформления брака, предоставления визы для невесты.
-- Мы не скрываем от женихов прошлое их избранниц, -- говорит Оксана Владимировна Стрыгина, заместитель начальника по воспитательной работе. - Но мужчины предпочитают слушать не нас, а своих возлюбленных.
Мужиков тоже можно понять: им есть от чего потерять голову. Большинство колонисток совершенно не похожи на преступниц: глаза ясные, шеи высокие, зубы сахарные, улыбки обещающие. После работы дамы меняют зековские серые платья на наряды, присланные из дому: кто-то натягивает мини-юбку, кто-то сооружает прическу, выпрашивает у воспитателей разрешения надеть туфли на шпильках. Вообще-то, наряжаться в колонии разрешено только на "мероприятия". В повседневной жизни положено выглядеть скромно, сексапильными "прикидами" не увлекаться.
-- Женщины не должны забывать, что они отбывают наказание, -- говорит Оксана Владимировна. -- А если будут ходить расфуфыренные, то их, согласитесь, от воспитателей не отличишь.
-- В самом деле, -- благовоспитанно соглашаюсь я.
Впрочем, запрет на яркую одежду некоторые модницы с лихвой возмещают буйством красок на лице. Пользоваться косметикой на зоне обожают, благо она здесь дармовая - спонсоры из Норвегии присылают. Ну, разве что духов ни у кого нет, потому как нельзя -- спирт.
Для кого, спрашивается, макияж?
-- Нельзя же вот так взять и махнуть на себя рукой, -- говорит одна из осужденных (выглядит она явно моложе своих 60 лет: брови выщипаны и аккуратно подрисованы, на ресницах густая норвежская тушь, седина закрашена). -- Я, например, пока не накрашусь, вообще из барака никуда не выхожу.
Мужчины здесь не ходят
Мужчине на женской зоне появляться откровенно небезопасно: оголодавшие бабы пожирают мужика глазами и, если зазеваешься, того и гляди, утащат в темный уголок и... изнасилуют.
Об этом мне поведал бывший сотрудник внутренних войск, отказавшийся сопровождать меня в поездке в колонию. Я, признаться, не поверила. Однако в колонии действительно не встретила ни одной мужской особи. Натуральное женское царство. Зэки -- женщины, оперативники и воспитатели -- женщины.
-- Причин несколько. Во-первых, не каждому мужчине женщина пойдет исповедываться и не каждый мужчина ее поймет, -- объясняет Оксана Владимировна. -- В режимной части, на фабрике, в санчасти у нас есть мужчины, а непосредственно с осужденными работают только женщины.
А во-вторых?
Сильный пол не показывается на зоне еще и потому, чтобы лишний раз не смущаться. Ведь оперативнику приходится повсюду присматривать за осужденными. А какой мужик осмелиться заглянуть в женский туалет или в комнату, где осужденные переодеваются?
В ночное время оперативники предпринимают усиленные меры безопасности: ходят только по двое, обязательно с оружием. А вообще-то, мужчинам ночью вообще запрещено ступать на территории колонии.
-- А что, могут изнасиловать? -- невинно "воодушевляюсь" я.
-- Вообще-то, таких случаев у нас не было, -- после некоторой паузы отвечает Оксана Владимировна. -- Но в принципе это возможно: в колонии сидят и рецидивистки, и особо опасные преступницы с очень большими сроками. Они агрессивные, взрывные, способны на все.
Можно предположить, что при остром дефиците мужчин без лесбийского греха дело не обходится. И хотя воспитатели утверждают, что однополой любви в колонии нет (негде, мол, дамам сексом заниматься, все время на виду у людей), однако сами осужденные по секрету сообщают мне, что "некоторые женщины друг с другом сожительствуют".
-- Любовь у них все больше корыстная, клеятся обычно к тем, кто получает с воли богатые посылки, -- говорит рябоватая, но миловидная 28-летняя Ольга. По ее словам, парочки стараются вести себя тихо, чтобы никому не мешать. Любят друг друга по выходным, потому что в будни в корпусе постоянно находится начальник отряда, а в выходные дни контроля меньше.
Когда Ольга попала в колонию, ей тоже делались недвусмысленные предложения.
-- Но я с первых дней на зоне решила вести себя примерно, не заводить никаких сомнительных отношений, -- откровенничает девушка. -- Поэтому послала ту "лесбиянку" куда подальше. Этого оказалось достаточно, чтобы ко мне больше не приставали.
Казалось бы, новые времена -- новые песни: сейчас к однополой любви "общество" вроде бы относится гораздо терпимей. Но это -- на воле. А на зоне, как в армии, -- устоявшиеся традиции не в силах изменить даже воля генерального штаба, складывавшиеся десятилетиями принципы в одночасье не меняют. Поэтому отношение к "ковырялкам" -- брезгливое и настороженное.
- Вы только не пишите про нас всякую грязь, - просят меня женщины. - А то, знаете про нас уже писали, что мы все поголовно лесбиянки. Нас это унижает. Поверьте, нам тут не до секса.
--А как же естественная физиологическая потребность? Если, допустим, срок большой, мужа нет?
-- А что здесь такого? -- искренне недоумевает одна из женщин. - Я и на свободе не часто этим занималась. Муж годами сидел в тюрьме, я его ждала, никогда не изменяла. А здесь напашешься до кровавых мозолей, какой уж тут секс?
Так с ними и надо
Отношения с сильным полом у большинства здешних дам и на свободе не ладились. Редко кто в колонии может похвастать счастливым браком. Многих женщин вообще до тюрьмы "довели" собственные мужья и сожители.
60-летняя Людмила Александровна, бывшая фрезеровщица из Ельца, рассказывает:
-- Женщины вроде меня -- те, кому за сорок, -- сидят в основном за "бытовуху". А убивают кого? Или мужа, или сожителя. Потому что сил больше нет терпеть! Вот недавно к нам пришла одна бабуля. Тоже мужа порешила. 50 лет с ним прожила, пару месяцев до золотой свадьбы оставалось. Не вынесла: "Всю жизнь надо мной издевался. Ну все, вывел он меня из терпения!". Но ведь пятьдесят лет терпела, бедная!
Сама Людмила Александровна сидит по той же 105-й статье -- "Убийство". С Игорем ее познакомила соседка: мол, будет кому в старости стакан воды поднести. Игорь повел себя, как натуральный Шариков: пил как конь, из уютной квартиры съезжать не желал ни в какую, выгонял приютившую его хозяйку буквально на улицу, грозился убить. Людмила Александровна зарезала его, когда готовила завтрак.
-- Я чистила картошку, он сидел, жрал самогонку. И вдруг вскакивает, бьет меня граненым стаканом в висок. Пробил голову, кровь ударила фонтаном, залила мне глаза. Я говорю: "Что ж ты делаешь, сволочь?" А он: "Я тебя добью". У меня нож кухонный в руке был, и я, не помня себя, швырнула им в Игоря...
В соседнем отряде отбывает срок родная сестра Игоря. Когда узнала про убийство брата, пришла к Людмиле Александровне: "Давно его надо было!" Сестра, кстати, сидит по той же статье: прибила сожителя. Сейчас женщины дружат. Женская солидарность оказалась сильнее родственных чувств.
-- Здесь многие от своих мужиков натерпелись, понимают, -- говорит Людмила Александровна. -- Помню, пришла я в отряд и не успела еще шагу ступить, "старожилки" у меня спрашивают: "Люда, какая статья?" -- "Сто пятая" -- "Кого?" -- "Сожителя" -- "А так с ними, с мужиками, и надо".
Выпуск N 63 (601) от 8 апреля 2003 г. [ N 62 ] [ N 64 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]