[ Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"
Выпуск N 227 (753) от 1 декабря 2003 г. [ N 226 ] [ N 228 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]
На территории РФ действуют 64 детских закрытых воспитательных учреждения, из них три - женские. Общее число детей-заключенных в 2000 году составило 34 тысячи человек, в 2003 году - 27,5 тысячи.
Заблудившись в предрассветной промозглой мгле на выезде из Калуги, я уперся в какие-то ворота. И, как на грех, заглох мотор -- бензин кончился. Выйдя из машины, окликнул маячившую у ворот фигуру, думая, что, может, это сторож-вохровец, и так оказался втянут в эту историю.
-- Я не сторож, а капитан, заместитель начальника детской исправительной колонии. А вы, часом, не за мальчиком?
-- Нет, я журналист... Вы бензином случайно не богаты?
-- Бензина нет.
-- А что за мальчик?
-- Да воспитанник сегодня освобождается. Надо его на место, к матери в деревню доставить. Так сказать, с рук на руки. А то, глядишь, как это бывает, до дома не доехав, опять у нас окажется. Должны были из инспекции по делам несовершеннолетних за ним приехать. Вот жду, да что-то не торопятся. Придется на автобус посадить с билетом до Юхнова, а уж оттуда -- как знает.
-- Так давайте я отвезу, -- неожиданно для себя выпаливаю я. Он оглядывает подозрительно мои джинсы и кожанку:
-- Документы покажи. Хм, и правда корреспондент. Ладно, сейчас решим вопрос с бензином. Чаю выпьешь?
Сразу скажу: мне там не понравилось. Да и может ли понравиться тюрьма человеку "с воли", как здесь говорят? Хотя калужская колония для малолетних преступников и не совсем тюрьма, а может быть, даже совсем и не тюрьма. Но, когда заходишь с улицы в приземистое здание карантина в сопровождении дежурного офицера и за тобой запирают клетку, из которой железная дверь ведет в неволю, тут не захочешь -- запаникуешь, ощутив подавленность от несвободы, со всех сторон вдруг стиснувшей тебя железным казенным ухватом. А каково попасть сюда ребенку, пацану, вся жизнь которого осталась там, за железными дверьми и стальными решетками, на годы?
...Едем с освободившимся Толей Антиповым куда-то под Юхнов. Двести километров -- путь неблизкий.
-- Толя, скажи, пожалуйста, ты сколько всего просидел?
-- Семь месяцев...
-- А за что сел?
-- Обокрали две дачи по соседству. Взяли четыре велосипеда, еще кое-что по мелочи, там и не было ничего больше. Велосипеды? Продал, только деньги не получил, а их потом назад забрали. Тот, с кем вместе лазили, пошел в милицию и все рассказал. Нет, его не посадили. До суда я дома жил, арестовали меня в зале суда после приговора. Мама? Конечно, плакала. Жалко ее. Она одна у меня, инвалид. Хромает, ходит с палочкой. Папку четыре года назад убили, когда шел домой с работы. Нет, не пьяный. Не знаю, я в интернате был. Говорят, милиция ехала, забрали -- и там дубинками... На следующий день сказали: умер. Отец работящий был... Здесь? В школе учился, в ПТУ профессию получил, автослесарь первого разряда. Да, за три месяца. Мне воспитатели помогали и ребята. Здесь нормально: кормят хорошо, фрукты там разные, бананы дают -- в интернате нас так не кормили. В баню водят, в школу, на работу. С ребятами нормально. А так тяжело, конечно.
-- А что именно тяжело?
-- Ну, забор, решетки. Как посмотришь на них, вспомнишь... Родных нет. А так нормально. Вот в СИЗО тяжело было: сидишь, гниешь. Четыре месяца. А многие по году сидят, ждут перевода в колонию. Не, здесь не били. В СИЗО бывало: оперативник вызовет к себе -- и дубинкой по почкам, по чем попало. Это? Татуировка "НЕ": не забуду мать родную. Кто сидел, знает, сразу поймет. Сам наколол. Все делали -- и я. Так принято там. Нет, никто не заставлял.
-- Значит, готовишься к уголовному будущему?
-- Не, я больше не сяду. Работать пойду, профессию получил.
-- Ты с чего воровать-то начал?
-- Да с интерната. Так, по сараям шарили. Я сперва отказывался, а они: "Ты что, трус, что ли?". А у нас так: если чего-то забоялся -- все. С тобой никто не разговаривает, за человека не считают.
-- Хорошо, что тебя не подначили убить кого или на дороге разбойничать.
-- Я бы не стал. Я человеку причинить зло не могу. Например, меня в интернате били и говорили: "И ты бей, что не бьешь?" -- а я не могу. Нет, не трушу, не могу просто другим больно делать.
-- У тебя друзья в колонии были?
-- Были двое, я их еще раньше знал. Одного по интернату, у него тоже сто пятьдесят восьмая: он бочку алюминиевую стянул, пошел сдавать -- и попался. А второй у родственников денег взял, триста рублей, они его и посадили. Люди разные. Тетенька, у которой я крал, просила не наказывать: он, мол, у меня не крал, зачем его в тюрьму, разве там хорошему научат? А мужик второй требовал наказать, от общества изолировать. На пересуд подал -- и мне лишний месяц накинули.
-- А убийцы -- они с вами вместе сидели?
-- Да, но они с нами не дружат. У них там своя компания: разбойники, второходы -- ну, кто опять попал. Они постарше, срока у них большие, долго сидят, сдружились. Нет, нас особо не обижали. За этим в колонии строго следят: чтоб все вместе, на равных и никакого угнетения. За драку, за синяк в карцер сажают.
-- А наркотики?
-- Здесь нет. В СИЗО были, конечно. Там второходы -- они всех знают -- договариваются. Им взрослые бандиты с воли помогают. А они верховодят, младшими помыкают, командуют. Там хорошему не научат.
-- А ты -- пробовал?
-- Не. Я наркотики вообще пробовать не стану, брезгую.
Разговор постепенно увядает. Разморенный теплом, Толя спит, закатив бритую голову в щель между спинкой сиденья и стеклом. Меня тоже клонит в сон, приходится закурить. Вспоминаю, пытаюсь осмыслить увиденное и услышанное. Вспоминаю, как выходил на свободу мой пассажир.
...Капитан в своей каморке -- кабинетом ее назвать как-то язык не поворачивается -- угощал меня чаем с бергамотом. А в дверь время от времени просовывалась бритая мальчишечья голова с оттопыренными ушами: "Андрей Натолич, можно?". "Подожди пока, Антипов, посиди в коридоре на стульчике, позову, как бумаги будут готовы. А лучше шел бы ты на завтрак".
-- Да не пойдет он, так и будет торчать здесь, -- это уже мне, -- есть не станет "до воли" и с собой ничего не возьмет. Это у них примета такая, чтоб не возвращаться. Я уж знаю. Вчера ему подобрал -- принес из дому -- куртку и джинсы кое-какие.
Пока оформлялись бумаги, я с провожатым Димой -- симпатичным ласковым пареньком, отбывающим срок за разбой, -- успел обойти всю колонию. В отрядах довольно уютно, на окнах -- миленькие занавески, за которыми не видны обязательные по режиму решетки. Аквариумы с рыбками, есть черепаха, морские свинки, хомячки. Телевизоры, видеомагнитофон... В школьных музеях (их целых пять: зоологический с чучелами, космонавтики, военных следопытов и еще чего-то -- всего не упомнил) все сделано самими ребятами. Под конец Дима потащил меня на задний двор, к своим любимым кроликам, за которых он отвечает, -- это его работа. Что ж, кролики как кролики, ничего особенного: белые, серые. Но Дима души в них не чает. Открывает клетки, достает, гладит, называет по именам.
-- Дим, ты вот кроликов любишь, жалеешь. А как же ты людей-то не пожалел? Вы же ту пару -- мужа и жену, которых ограбили, -- изувечили. Прутами железными били до потери сознания, одежду всю на женщине разодрали, глумились. А забрали-то всего: денег две сотни, куртку да часы. Зачем? Тебе их не жалко было?
-- Теперь жалко, конечно. А зачем... Поверите? Не знаю. Может, потому, что пьяные были. Шумели, матерились. Мужик нам замечание сделал, чтоб мы потише себя вели: ночь, мол, на дворе, люди спать легли. И чтоб не выражались. Ну, нам обидно показалось... Тетка визжать начала, так мы ее... чтоб не визжала. Озверели, в общем. Хорошо, не убили...
Однако пора. Возвратившись в кабинет Белякова, Дима сдает ключи, Толя уже переоделся в "цивильное", документы готовы.
-- Ну и как впечатление? Пионерлагерь -- да и только, не правда ли?
Провожая нас, капитан отводит меня в сторону: "Спорим, через месяц он снова здесь окажется? Не думаю -- знаю. Он слабовольный, пойдет опять на поводу у дружков -- они его и подставят".
Попрощавшись, выходим вместе с мальчиком. Лязгает за спиной решетка, еще шаг -- и я "на воле". Свобода. Она как воздух, которым никто не дорожит, кроме тех, кто задыхается. Толя, затягиваясь сигаретой, говорит: "Мне все так дико. Люди свободно ходят. И деревья можно трогать".
Пионерлагерь? Возможно... Но как бы из придуманного фантастами "параллельного" мира, в котором вроде все почти такое же, как в обычном, но от этого только сильнее берет непонятная жуть. Из которой нет пути назад, потому что дверь, в которую ты вошел, за твоей спиной внезапно исчезла навсегда.
...Уже в сумерках въезжаем в деревню. Идем по тропке к маленькому бревенчатому домику. Завернув за угол, наталкиваемся один на другого: перед нами -- пожилая грузная женщина, из опустившихся рук падают, рассыпаясь, дрова. "Сыночек, родной", -- она обнимает ребенка и тащит его в избу. Оба плачут, не замечая текущих по лицам слез. Спустя время захожу и я. Избушка мала и убога, но чистенько и по-деревенски уютно. Дышится легко, вольготно.
Мать стоит посреди крохотной кухоньки, обнявшись с сыном.
-- Спасибо, что Толю моего пожалели, домой привезли. А вот я вам банку грибов, домой возьмете.
-- Вера Ивановна, рады?
-- Да я по нем извелась. Один он у меня, кровиночка. И работник: огород вскопать, картошка, дрова, воды принести -- все на нем. Одна я измучилась. Спасибо, соседка немного выручала.
-- Мам, я работать пойду. Профессию получил.
-- Пойдешь, пойдешь, -- и мне: -- Да какая здесь работа? Мужики воруют что ни попало да пьют.
-- Я в Юхнов поеду, там работа есть.
-- Конечно, сынок, побудешь дома со мной, отдохнешь, а там и на работу устроишься, Бог даст. Только не воруй больше, деточка.
Темнеет. Попрощавшись с хозяевами, иду через сад к машине.
...Кто же победит в нашем с капитаном Беляковым споре за Толину душу -- тюрьма или свобода?
Послесловие
После либерализации законодательства и передачи ГУИНа Минюсту многое изменилось в порядках: стали меньше сажать за незначительные преступления; контингент МВД разбавился штатскими специалистами, и это сильно смягчило казарменный климат в колониях; небезразличные к судьбе подростков люди смогли вытеснить жестокость, "дедовщину", унижения. Со многими из них мне довелось поговорить в колонии и вне ее стен. И вот до чего мы договорились:
1. Неволя в отношении подростков должна применяться только как крайняя мера в отношении социально опасных личностей: убийц и разбойников.
2. Уже сегодня, без всяких законодательных изменений, возможно применение облегченных вариантов условий содержания осужденных подростков вроде взрослой "химии": подросток устраивается на работу вне зоны, а на ночевку возвращается в колонию.
3. Необходимо создание системы социальной реабилитации подростков по месту жительства после освобождения. Эта служба должна взять на себя заботу об устройстве подростка на работу, помочь хотя бы с временным жильем типа общежития. Это, кстати, позволило бы осуществлять и контроль за досугом оступившегося ребенка.
4. Имеет смысл перенять зарубежный опыт по созданию реабилитационных центров, чего-то вроде колоний "свободного поселения", без "зоны", стен и решеток -- если ребенка не лишать свободы, то он не станет убегать, потому что побег бывает только из неволи.
Повторяю: речь идет, конечно, об осужденных по "не опасным" для жизни и здоровья граждан статьям. Что касается "тяжких", то им, скорее, нужно оказывать психиатрическую помощь, то есть не столько наказывать, сколько лечить -- ведь они все-таки тоже дети, и психологи обязаны разобраться в болезненных сдвигах детской психики, приведших ребенка к совершению жестокого преступления.
Если ГУИН в отношении детей-преступников не пересмотрит свою установку именно на "исполнение наказания", общество потеряет этих людей, подарив их зазеркальному миру криминала -- навсегда.
К сведению
На территории РФ действуют 64 детских воспитательных учреждения, из них три -- женские. Общее число детей-заключенных в 2000 году составило 34 тысячи человек, в 2003-м -- 27,5 тысячи.
В 2003 году совершено преступлений детьми 1--5-го классов -- 8%; шестого класса -- 12%; седьмого -- 18%; восьмого -- 22%, девятого -- 18%; десятого -- 16%; одиннадцатого -- 6%.
В 70-е годы ХIХ века малолетние зэки составляли менее 1% общего количества заключенных. К 1910 году их доля возросла до 4%, в 1945-м "лица до 18" составили рекордные 16,5%. К 1955 году наступило относительное затишье -- 5,6%, но в 2000-м цифра опять приблизилась к "высшему достижению" -- 12,6%. В 2002 году (в скобках -- данные 2001 года) за грабежи на зону отправились 10,1% (8%) подростков, за разбой -- 4,3% (3,2%), за убийства -- 1,2% (0,9%), за причинение тяжкого вреда здоровью -- 2,1% (1,5%).
По экспертным оценкам, в России действуют более 300 крупных преступных молодежных синдикатов и около тысячи преступных банд. До 30% социально опасных деяний в крупных городах совершается подростками моложе 14 лет.
За последние 5 лет на 25% увеличилось число несовершеннолетних, находящихся в федеральном розыске.
(По данным ГУИН Минюста РФ и сообщениям СМИ)
Выпуск N 227 (753) от 1 декабря 2003 г. [ N 226 ] [ N 228 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]