Александр Август
Зверинец
В ПНИ у каждого своя история, но все они меж собой чем-то похожи.
Лариска была красивая девчонка – это ей от матери досталось. Сказать-то смешно, но все проблемы у нее через косу появлялись. В детдоме ее за косу ругали – не заплетена! – а в школе дергали, и тут, в ПНИ, к ее косе сразу прицепились.
– Наголо! – с первого дня старшая приказала.
Плакала и уговаривала тогда, чтоб «хоть чуть-чуть оставили... чтоб не лысой ходить».
Смеялись тогда дружно, всей сменой, но косынку взамен косы выдали – «чтоб не стыдно было».
…Сначала у Лариски умерла мать. Потом бабушка. Отец уже после смерти матери попивать стал, а после бабушки вообще с катушек съехал и запил по-черному. А чуть позже и отказ от нее написал.
И пошло-поехало: детдом, потом, когда уже постарше стала, – дурдом. А там все как было при товарище Сталине и до него, так и осталось: подошьют к «истории» отказ родственника от человека – и делай с ним что хочешь. За такого не напишут и не пожалуются – лечи его для статистики о койкоднях «до полного выздоровления». Вот и «лечили». Когда же попыталась возразить и куда-то пожаловаться, лечащий только буркнул:
– Ну, я тебе устрою!
И устроил – перевели Лариску из дурки в закрытый ПНИ.
Но и обычный ПНИ – только для кого-то из обслуги открытый: из него не выпустят за территорию без разрешения, написанного на бумаге.
И там есть «лечебные» и «геронтологические» корпуса, с замками и видеонаблюдением, куда чужих впускают неохотно: мало ли у стариков тайн осталось об отжатых «там» квартирах?
А «закрытый» ПНИ и построен был как закрытый: в бывшем монастыре с кирпичным забором в четыре метра высотой и спрятанной от глаз колючкой. Рассказывали, что этот монастырь даже подкопом «басурмане взять не могли»!
Для себя монахи старались:
– Чтоб снаружи супостат не взял, и изнутри чтоб не убег! Там каждая келья как тюрьма была сооружена, даже железом окованные двери менять не надо было. Лишь замок хороший поставить да на проходной охрану из бывших вохров посадить: мимо «этих» уже не пройдешь, не просочишься незаметно...
После революции монахов выселили и ЧК с расстрельной командой поместили – и сейчас еще при земляных работах кости человеческие поднимали.
Для жизни место было тяжелое.
Но и выбора у «проживающего» не было. Чтоб все как у нормальных людей: устроился, уволился или на больничный пошел.
– Работай! Для того и помещен на рабочую половину как обслуга.
А работать не хочешь – или не можешь – закроют на лечебном корпусе. А лечебного корпуса даже персонал боялся – там сифилис, там чесотка... Там даже зубы не лечат, а просто так рвут: заболел – удалили. Еще и пошутят:
– У тебя еще тридцать один остался. У меня меньше! Зубастый...
Меж собой местные интернат зоопарком звали. Или зверинцем.
Так и говорили:
– Где работаешь?
– В зверинце...
Они и на работу сюда приходили, как в какую-то африканскую факторию начала девятнадцатого века, где с «негритосами» можно делать все что угодно: можно его линчевать... а хоть повесить! Или просто палками забить «за плохое поведение»! А можно у него имущество или деньги отобрать:
– А зачем ему?
Или вон по пьяному делу негритянку где-нибудь в темном углу зажать и сделать с ней все что угодно.
– А чего? Пусть только пожалуется, обезьяна! Или хотя бы попробует!
А в темном углу потому, что «белые» сослуживцы не поймут. Засмеют: «С негритянкой такое устроил!»
Там, за территорией «фактории», за такое давали срок. А тут были свои правила, по которым чаще наказывали пострадавших – в лечебный ее корпус перевести. Или в карцер. Чтоб не болтала много!
А с лечебного корпуса если кто и выходил, то человек это уже был другой.
Рассказывают, правда, что был интернат когда-то «открытым», но потом бунт произошел – зэчье воду мутить начало:
– Пусть платят, тогда работать будем! Или голодовку!
А какая в ПНИ голодовка? Выкатил директор бочку каши на масле, и акция протеста рухнула. Еще и подстрекателей сдали. Понаехало тогда проверяющих, интернат и закрыли. После бунта затянули все гайки.
...Спит интернат зимой, как медведь в берлоге. Жизнь начинается только весной-летом да осенью. Кто посадит, кто соберет? Кто баню срубит? Интернатовские! В эту пору они нужны всем. Закрытый корпус, где нарушители и старперы, начинает сортировать пациента: кто еще способен на трудовые подвиги? Летом интернат лишь наполовину «закрытый». Тут со всех сторон слышны обещания:
– Работать пойдешь – таблетки отменим!
– Доппитание получишь...
– Дееспособность вернем!
Последнее обещание обычно все и решает, но пойди проверь – вернут они ее или нет?
Спрос на рабочую силу в округе начинает превышать предложение, и цены растут. Конкуренты не в счет: трактор и лошадь для вспашки нанять дорого – трактор соляркой заправь… а лошади сена дать нужно! Да и хозяину денег не забыть...
Батраку же из ПНИ на день сигарет нужно россыпью дать. Потому весной хитрый хозяин даст пачку, но предупредит – не рассказывай в интернате! Неприятности могут быть – цена на батрака должна быть стабильной.
Местный знает, кого брать, кого нет. Возьмешь его, а он через день на лыжи встанет. Ха! Отвечай потом!
Идет абориген на поклон к директору: так, мол, и так… очень нужно! А директор решит – тот ли он человек, которому скотину доверить можно? Если «человек свой», то перед получением «инструмента» получатель должен прочитать документ, где все расписано. Что-то вроде инструкции по эксплуатации.
Неправду говорят, что рабство исчезло. Оно просто спряталось и поменяло имя.
* * *
...День был будничный, потому с утра не присесть было – летом пищеблок работает при двойной нагрузке. Лариска носилась по кухне как угорелая: в будни в любой момент кто-нибудь из начальства на кухню заглянуть может. Вон хоть старшая медсестра интерната. А ее рассердить никак нельзя – все боятся! Заглянет под косынку:
– Опять патлы отрастила!
В карцер, конечно, за волосы не посадит, но наголо снова побреют:
– Всех бреют, а ты что, особенная?
А волосы Лариска берегла и под косынкой давно прятала. Даже смазывала их кремом, чтобы они копной не стояли и не выпирали из-под косынки. А они так и норовили... Вдруг заметят и подстригут? Да не дай бог! Ну какая она невеста без волос? Потому на глаза начальству лучше было не попадаться. Вот и носилась по кухне, чтоб всем угодить. Сначала помогала двум девчонкам новеньким, показывала, как картошку после картофелечистки чистить: покрутил в руках, посмотрел, где глазки остались, удалил их, пополам картофелину – и в ванну. Уже и девчонки приноровились, смотреть и помогать им было не нужно. Хотела другим заняться, и тут – бац – картофелечистка сломалась!
До обеда времени оставалось чуть-чуть, и вручную двум девчонкам никак было не справиться. Потому и началась паника и беготня: прибежала старшая по кухне и на ручную чистку поставили всех свободных, в том числе Лариску и пацанов-грузчиков.
Старшая всех распределила, на свои места поставила, мастеру дозвонилась, чтобы антикварную картофелечистку починил. И тут ее снова к телефону позвали.
– Лариса, – через минуту вернулась она, – старшая медсестра звонила. Тебя вызывает.
Лариска сорвалась и полетела – «старших» раздражать никак нельзя, будь та по кухне старшей или по интернату. От них порой больше зависит, чем от директора.
К кабинету подбежала запыханная. Постучала.
– Заходи-заходи! – голос старшей. И сразу с порога: – Завтра машина в район пойдет. Поедут санитар, завхоз, медсестра и ты – вещи для интерната нужно получить. После завтрака поедете.
Вернулась Лариска на кухню, а там новое задание, от другой старшей:
– Лариса, возьми-ка тележку и сходи на склад, – и ключ протягивает. – Привезешь десять килограмм луку и столько же моркови. Только смотри, – уже вдогонку кричит, – перед тем как на весы все положить, перебери хорошо! Чтоб без гнили!
Овощной склад был рядом, нужно было лишь чуть пробежать по бывшему монастырскому двору – мимо обшарпанной трехъярусной колокольни, мимо церкви, переделанной под административный корпус.
– Лариска! – позвал кто-то сзади. – Да подожди ты!
Она оглянулась – ее догонял дежурный санитар: охрана отвечает за порядок на проходной, а он за работающих на территории пациентов.
– Ты куда это? – спросил он.
– На склад, – отмахнулась она и покатила тележку дальше.
На складе пришлось попотеть, перекладывая мешки с луком, разыскивая лучший, – перебирать все это не было времени.
– Чего ты от меня бегаешь? – появился в дверях санитар. – Я что, хуже твоего Вовки? – и без всякой прелюдии дальше: – Ну давай прям сейчас, Ларис? – Он прикрыл дверь склада. – Ну чего ты на самом деле? – уговаривал он.
– Я все Вовке расскажу, что ты ко мне пристаешь – пообещала она, насыпая лук в ведро. – Он тебе покажет...
Санитар хмыкнул.
– Да уволился твой Вова! – сообщил он.
Лариска от неожиданности села на мешок с луком.
– Ты чего, мне не веришь?
Она и вправду не верила: он же в отпуск ушел!
– Как старшая узнала, что ты с пузом ходишь, так его и попросила... чтоб сам уволился. Чтоб шума не было.
Лариска испугано смотрела на него – эту тайну знали только они с Вовкой...
– А ты чего думала – он и вправду тебя замуж возьмет и заберет отсюда? – санитар хмыкнул. – Да на завтра уже разнарядка от старшей есть – утром тебя в район на аборт потащат!
Лариска слушала его, и слезы текли у нее по щекам.
– Ну чего ты ревешь? – успокаивал он ее. – Жизнь, что ли, закончилась? Привезут назад, успокойся – там не оставят! А я тебя не обманываю, как он: замуж не обещаю, сама знаешь, у меня семья. Но и в обиду тебя не дам – он хотел погладить ее по голове, но Лариска опрокинула ведро с луком и выбежала со склада.
Ступеньки колокольной лестницы дрожали под ее ногами от старости. Но сейчас она уже не боялась, что упадет и сорвется.
«Пускай! – думала она. – Раз Вовка со мной так!»
Поднявшись на последний ярус, она шагнула вбок по карнизу. Где-то совсем рядом пищали птенцы и ворковали голуби. Лариска посмотрела туда и вдруг застыла – из-под ног посыпалась кирпичная крошка, и ей показалось, что карниз сам пошел из-под ног и полетел вниз вместе с ней. И тут ей стало по-настоящему страшно. Она вжалась в стену и завизжала.
– Ну прям стриптиз! – подняв голову, улыбнулся возившийся со складской дверью санитар: замка он не нашел, но дверь нужно было как-то прикрыть да свалить к охране на проходную.
Лариска стояла на самом верху колокольни, и ветер закидывал ей на голову платье, показывая всем ее рваные колготки.
– А-а-а-а!!! – визжала она. – Ма-а-ма-ач-ка! – и всем телом вжималась в стену.
– Чего она туда залезла-то? – спросил он в толпе уже собравшихся пациентов из обслуги. Все молчали.
– Сброситься хочет, – сообщил Чира. – Ее, говорят, на аборт завтра потащат и стерилизуют.
В интернате его держали за юродивого, но побаивались – все знали, он мухи не обидит, но и санитаров не испугается. А правду-матку в глаза даже директору скажет.
Только тут до санитара наконец все дошло окончательно.
– Ну-ка пошли со мной! – махнул он рукой Чире и бегом рванул к колокольне: не может санитар жить без помощников. – Персоналу скажите! – крикнул он уже на бегу собравшимся.
Через десять минут почти вся смена из рабочего барака собралась на колокольне – даже старшая не усидела на месте.
– Ни ограждений, ничего! – ругалась она. – Кто вообще эту богадельню открытой оставил?
– Ха... ограждения! – съехидничал санитар. – Ограждения уже лет десять как в металлолом ушли! Это еще прежний директор постарался.
– А кто открыл-то? Кто-о? Ты во дворе стоишь и за этим следить должен!
– Мне таких инструкций никто не давал – за колокольней следить! Я что, звонарь, что ли? У меня по двору тридцать два дурака из обслуги ходит! Я за ними слежу!
– Так кто открыл-то? – не отступала старшая.
– Ну, вы еще тут, наверху, скандал устройте, – урезонила их медсестра. – Где она?
– А-а-а-а!!! – отвечая им, завизжала, Лариска. – Я ту-ут! Помогите мне! А-а-а-а!
Иногда она переходила на сплошной визг.
Придерживаясь за стену и стараясь не смотреть вниз, санитар осторожно выглянул наружу.
– Ни х-хрена себе... устроилась! – охнул он. В глазах у него мелькнул страх. – МЧС надо вызвать... или пожарников. Иначе ее оттуда не снять.
– Ну, ты, умная голова!– съехидничала старшая. – Пока к ним дозвонишься, пока они из райцентра к нам доберутся – мы ее похоронить успеем! Твоя смена, тебе и лезть за ней надо.
– Ха! Да я лучше выговор получу, чем с колокольни грохнусь! – отрезал санитар.
– Ты оттуда еще в детстве грохнулся! Только тебе об этом не рассказывали, – поддела она его. – Полезешь за ней как миленький! Твоя прямая обязанность – пациента удержать и успокоить!
– Я чего, ненормальный, что ли, чтоб за ней на карниз лезть? И она меня что, слушать там будет? Потом, как я ее потащу оттуда? Как держать-то ее? Вместе же вниз полетим!
Последний довод, видимо, убедил всех.
Спорящие замолчали.
А Лариска стояла на карнизе, слушала обрывки разговора, которые приносил ветер, и ей становилось еще страшнее. Она уже не кричала, а только скулила.
– Послать туда надо кого-то... из пациентов. Только надежного. Чтоб помог ей и ее успокоил. А его отсюда веревкой подстраховать.
– Сорвется она...
– Ну сорвется и сорвется! – психанул санитар. – С мертвой и спросу меньше. А меня хоть убейте, я туда не полезу!
– Да кто туда нормальный-то полезет?
– Вот я и говорю – послать кого-нибудь надо.
– А давайте я к ней пойду, – неожиданно вызвался Чира, стоявший за спиной у санитара.
– А чего? – санитар оживился и посмотрел на старшую.
– Да ты с ума сошел! А если и этот сорвется?
– Я не сорвусь, – возразил Чира – Я ее успокою и помогу ей... А высоты я не боюсь: мы голубей на последнем ярусе ловили.
Все переглянулись.
– А что? – снова встрял санитар. – Мы его веревкой отсюда подстрахуем?
– Вы пока за веревками туда-сюда бегаете да ищете, ее дождем смоет... Вот тогда-то скандал точно будет!– заговорила молчавшая до сих пор медсестра.
Погода и впрямь начала меняться: поднялся ветер, и небо постепенно затягивало тучами. Где-то далеко сверкнула молния. Грозы и дождя пока не было, но все шло к тому.
Нужно было торопиться.
– Да там не так уж и узко, – комментировал кто-то, разглядывая карниз у окна. Он словно успокаивая всех: – Карниз сантиметров сорок... если не больше. Стоять можно!
– А чего она тогда орет?
– Вы у нее спросите...
– Высоты испугалась, – пояснил санитар.
– Пусть на карачки встанет и к окну идет!
– Да карниз-то наклонный! – возразил санитар. – Упадет...
Все замолчали. Было слышно, как ветер гудит в пустых проемах. Наконец кто-то посоветовал:
– Ей на карниз нужно сесть. И потихоньку к окну двигаться.
– Слышь... Лариска! – стараясь перекричать ветер, позвал санитар. – Ты сядь на карниз... руками упрись в него и двигайся к окну... к какому тебе удобнее!
– Не могу я, – скулила она, – страшно...
– А чего лезла тогда?
– Да отстаньте вы от нее! Еще сорвется! – начала ругаться старшая.
– Ты вниз не смотри! – не высовываясь наружу, советовал санитар. – Закрой глаза! И сесть попробуй!
– Я пробовала закрыть... у меня сразу голова кружится... – ныла Лариска.
– Ну тогда смотри вперед... только не вниз!
– Ну, я пошел? – спросил Чира. – А то дождь начнется...
– Давай-давай! – согласился санитар. – Только лучше сядь на карниз и греби к ней по сантиметру! Стоя хуже.
– Н-е-е, – возразил Чира. – Мне стоя легче...
–Ты ее успокой, – наседала на Чиру старшая. – Скажи ей, что ничего ей не будет... Я ей это обещаю! Я!– Она ткнула себя в грудь пальцем. – Скажи ей, никто ее на аборт не потащит! Кто ей вообще такое сказал, что ее стерилизовать хотят?
– На-ка, сам успокойся. – Санитар прикурил папиросу и протянул ее Чире.
Тот затянулся пару раз, встал на карниз и медленно двинулся в сторону Лариски. Через несколько минут они стояли рядом.
– Ты их, Лариска, не бойся... я же их тоже не боюсь! – успокаивал он, пытаясь поймать у ветра паузу: погода и впрямь словно с ума сошла. Начал моросить дождь. – Ты меня слушай и вниз не смотри. Тебе старшая обещала, что ничего тебе за это не будет... я сам слышал! А если она соврет, я за тебя встану... Ты мне веришь? Ну вот... Ты только вниз не смотри... и иди по карнизу к тому окну... оно к тебе ближе. А я за тобой. И не бойся... я же не боюсь! Вон видишь, я к тебе даже на карниз вышел!
Лариска и вправду успокоилась и медленно, по сантиметру, начала перебирать ногами в сторону окна. Через несколько минут чьи-то руки втащили ее в помещение. Там сразу послышалась возня и визг.
– Держи-держи-держи... держи эту с-суку! – вопила старшая. – Всю смену подвела и проблем устроила!
– Кусается! – пожаловался санитар и взял Лариску за волосы. Та завизжала еще сильней.
– Так, в процедурную ее сейчас и на укол! – распорядилась старшая. – А после ограничить и в карцер! Ну что, доигралась в любовь? А я тебе говорила!
Наверх поднялся сам директор, запыхавшийся и растерянный, ему сообщили уже о ЧП. Оглядел всех присутствующих, спросил:
– А где главный-то наш герой?
– Там, – санитар растерянно показал на окно.
– Чего вы его там держите? Давай его сюда!
Санитар кинулся к окну:
– Ну чего ты там стоишь? – спросил он – Иди сюда!
Чира стоял на карнизе, спиной прижавшись к стене. Лицо у него было мокрым от дождя, руки широко раскинуты, глаза закрыты. Он словно спал и ничего не слышал.
– Ну? – снова спросил санитар
– Не пойду, – выдохнул он и шагнул вперед.
