Александр Август

Без права на амнистию

Окончание. Начало см. Неволя № 51.

В понедельник весь барак на работу ринулся, а я сразу после завтрака опрокинулся в комнате на шконарь. Вздремнуть, чтобы избавится от дурных воспоминаний. Тело после работы уже не ныло – это поначалу только, а сейчас я его просто не чуял.

И только я засыпать начал, завхоз врывается и сразу на повышенные тона:

– Говорили же тебе – сегодня в район поедешь! Чего укладываешься? Машина во дворе стоит! – и одеяло с меня сорвал.

Я сел в кровати и глаза протираю.

«А чего говорили-то? Время же никто не назначил. Сказали, в понедельник... Так понедельник только начался». Но это про себя, не вслух, чтоб не злить.

– Шевелись! Все уже собрались. Только тебя ждут!

Ну, прям как Клава-санитарка с похмелья, ноет и ноет!

– А инструмент? – это я, чтоб его хоть чуть отвлечь.

– Все уже в машине! Ты свое для работы собрал?

А чего мне своего собирать? Мое все на мне: нищему собраться только подпоясаться. Вроде он понял и исчез за дверью. Я оделся и следом. Уже на выходе дежурная медсестра догоняет и пакет в руки сует:

– Твои назначения на неделю!

Не знают разве, что с этими назначениями делают? Унитаз кормят! С алкоголизмом они якобы борются, а рассадник наркомании организовали: одну треть этого пакета для этой цели вполне можно использовать! А две трети – просто отрава, от которой люди в петлю лезут. Да если б я от этого хоть половину в себя закидывал, я бы бревна таскать и пилить не мог!

А может, они так хитро напоминают: «Вот работать не будешь, лечить начнем!»

Дискутировать и возражать на эту тему я боюсь, взял я все и положил в карман – потом, где будет можно, избавлюсь.

На дворе и впрямь уже «чумавоз» подогнали к самому подъезду, как барину! Папа для этих дел служебную «буханку» выделил. Не одного ж меня везти, считай, бригаду, охрану – это я про завхоза – да инструмент.

Я уже за ручку взялся и хотел было в кабину сесть, но завхоз отодвинул меня бесцеремонно и сам туда поднялся.

Я вздохнул и в утробу «чумавоза» полез. Ездить там неприятно. Носилки, жгуты... Еще бы санитара рядом посадили! У меня уже давно при виде белого халата настроение портится.

Дверь отодвинул, внутрь посмотрел, и мне чуть плохо не стало: помощнички на меня уставились! Это они чего... Колю-рыбака мне как бревна таскающего дали и Доктора... А этого-то зачем? Он же «всегда не может и болен»... А до кучи Мамашо в помощники записали! Хорошая тема: как из козла сделать труженика? Это кто ж такой умный, Папа или завхоз? Я, например, не психиатр и не психолог, а наклонности этих «помогающих» по кличкам определить могу!

Мне теперь что, их всему обучать? В профессию, так сказать, ввести? Так времени на работу не останется! Одно дело – помощник, которому ничего объяснять не надо, который все с полуслова понимает, другое – он ничего о деле не знает. Да они и не хотят ничего!

Не-е, одному бревна таскать я пас! Замену буду просить. Завхоз обернулся:

– Ну, ты там сел? Тогда поехали.

* * *

В машине я разговора с ним вести не стал, смотрел на довольные рожи «помощников» и думал.

Понятное дело, там отбор шел не просто так – «кто поздоровей на голову да на бицепсы». Работать в интернате хотят все – только крикни, что в район на стройку и без санитарского сопровождения, весь интернат ринется, не остановишь! Там по другим качествам и меткам отбирали.

В кандидаты попали те, кто уверенно на лыжи не встанет. Потому что райцентр – конечная цель всех беглецов: тут и на автобус пристроиться можно, и на товарняк. А время-то сейчас не зимнее – беги себе да беги! И если до райцентра добрался и выбрался из него, то ищи потом беглеца по всей стране. А тут сами на машине в райцентр доставят.

Наверняка смотрели по медкартам, а там на каждой обложке – зеленая полоса, красная полоса по диагонали...

Мамашо говорил, все как в зоне: красная полоса самая вредная для зэка. Хотя, говорят, они тут совсем другое значат.

Мы уже полдня как в дороге были: машину кидало из стороны в сторону, и двигатель надрывался, сбивая своим воем с мысли.

А я все равно думал о всякой всячине, у меня такое редко случается, чтоб ничего не делать, да еще чтоб на мозг не давили.

Сначала все пялились в окна и вяло переговаривались, а потом это надоело – вокруг лес стоял столетний, и машина по нему как корабль в бурю шла – вверх-вниз с ревом, вверх-вниз. Два дня подряд дожди лили, и сейчас дорога была как река, даже «буханка» вязла.

Это организаторы интерната хорошо для «самоваров»-фронтовичков все продумали, «чтоб на природе жили и в месте живописном!»

Тут защитникам Родины с их самокатами ловить было нечего, никуда не убежишь и не уедешь.

Наконец выбрались мы на асфальт и полетели! Сразу на душе стало веселей, и разговоры начались.

Когда на место прибыли, завхоз нас хозяину представил. Тот со всеми за руку поздоровался, но смотрел на нас как-то с опаской: помощники-то, может, этого и не заметили, а я внимание обратил – взгляд у него, ей-богу, испуганный был. Ну, надо думать, рабочая команда с топорами из дурдома прибыла: а зачем вызывал, мужик?

Потом мы помощников у машины оставили, а сами втроем прошлись по стройплощадке. Нарисовал мне хозяин свою мечту, да так красиво – там все как в сказке было, а я в роли джинна выступал: мне все это срубить нужно было. Не сейчас, так в следующий раз. Какая разница? Завхоз долго пытался в наш разговор вклиниться, поймал наконец момент, когда хозяин замолчал, и меня в сторону за рукав потянул – отдельно поговорить:

– Ты тут за старшего остаешься, вроде как бригадир. Они тебе помогать будут. – Это он о покемонах! – Если хочешь, через неделю вас заберу на выходные. Это ты уж сам реши. Продукты я вам сухим пайком выдал.

А я ему о главном – ведь если я с заказом не справлюсь, с меня спросят:

– Ну, – говорю ему и на помощников показываю, – чем они мне в работе помочь могут? Мне срубить нужно, собрать-разобрать на фундаменте. А там баня как полдома! Да еще вся столярка на мне. А у меня времени-то... И я один! А они сюда только жрать и отдыхать приехали: что угодно будут делать, только не работать!

Я вообще не знаю, чья это идея Мамашо в команду включить. И в какой роли? Комиссара, что ли? Но догадываюсь я – чтоб за нами доглядывал: санитара-то сюда в командировку не пошлешь...

А завхоз тоже уперся: он начальник, а его дурак учит! И сразу в псих:

– Ты вот что... Если работать не хочешь, так и скажи! А я директору передам!

Тут уже я психанул, ящик с инструментом на землю бросил и все матюги, что знал, вспомнил. Не в пансионе благородных девиц живу! А завхоз, чувствую, струхнул: если заказ сорвется, Папа и с него три шкуры спустит. И меня успокаивать начал:

– Если работать не будут, заменим. А кого ты в помощники хочешь?

– Этого... из котельной, Дениса... или как его...Гуляй-нога! Его дайте, он же столяр.

– Так у него нога больная...

– Что нога? Ногами не думают, главное, голова у него нормальная.

– Ладно, – завхоз отвечает, – будет тебе Гуляй-нога. А пока с этими работай.

Но чувствую я – не простит он мне этого разговора. Припомнит где-нибудь не на нейтральной территории, а там, где карцер, санитары и аминазин рядом...

А я за Дениса головой ручаюсь – и своей, и его. Он тоже детдомовский и тоже столяром в нашей столярке работал. Только я из любви к профессии там был, а он вынужденно.

Хозяин с завхозом перешептывались в сторонке – характеристики он нам рисовал, так я понял, – всё косились в нашу сторону. Потом завхоз по-тихому свалил, а хозяин нас во времянку повел показать, где мы жить будем.

Мне тут все нравилось. Ей-богу, предложили бы: делай, руби баню, дом и живи за это – остался бы не задумываясь! Тут даже туалет был симпатичный, а что на улице, так это дело привычное, в интернате два корпуса зимой и летом в такой бегают.

Хозяин еще поводил нас по участку, показал все, оставил ключ от времянки и уехал. Мы начали обустраиваться.

...Веселое дело – работа. Пусть даже и бесплатная, а все равно, работать – не в карцере сидеть. Но и задача для меня была не простая, а как у психолога на сообразительность: куда «помощников» пристроить, чтоб они в ногах не путались, делу не мешали и хоть чуть-чуть, но помогали. Подумал я немного и решил: пускай лес корят – работа несложная и навыка особого не требует.

Приспособ для этого дела много придумано, но самая простая – лопата. Хотя сам я за топор. Да и лопаты как назло под рукой не было. Показал я помощникам, как это топором делается. Смотрю, Доктору понравилось, ухватился он за идею «поработать» и руки к моему топору тянет. А ему только дай – единственного топора лишишься, второго-то у меня нет, не выдали...

Послал я их во двор поискать лопаты, должны же где-то быть – дача все-таки, копают, сажают... Думаю, займу их этим на несколько часов, а сам тем временем в тишине поработаю: люблю я один с топором возится, чтоб не отвлекали и не мешали.

Где они там эти лопаты искали, не знаю, я за работой и забыл про них. Только вдруг откуда-то из сарайчиков с криком, гамом тащат несколько штук – не поделить им. Отобрал я две подходящие, посоветовал, как их в порядок привести и задание дал.

С утра начал моросить дождь, и чувствовал я, что это на весь день. Навеса хозяин сделать не догадался и нам не разрешил, торопил все: «До осени успеть надо, до осени!» А какая работа на дожде? Накрыл я сруб по углам тем, что под рукой было, а сам уселся под крышей перед времянкой топор править: не могу я просто так, без дела болтаться.

Работа была нетяжелая, потому и грызли меня мысли – не то что с бревнами.

Что я такого страшного натворил, чтобы меня под конвоем на работу водили, а за отказ карцером наказывали и медикаментами? Вина-то моя в чем?

В ПНИ всякого народу встретить можно: из детдома, из дурдома, из тюрьмы да из лагеря. (О как! Без работы стихами говорить начал!) Ну, с лагерниками все понятно: стар, свое отсидел, а за ворота выйти не может да и некуда. Не на панель же носилки выносить! «У нас о народе заботятся!» В ПНИ его, значит. Хорошо, если он шевелиться может и профессией нужной владеет. Тогда в «спецы», как меня. А не «спец» – на корпусе закроют и все старое вспомнят. А в принципе-то – за что? Нельзя человека два раза за одно и то же наказать! А уж совсем невиновных-то, вроде меня или Дениса... Его историю весь интернат как анекдот рассказывает.

Вспомнил я про Дениса, и у меня топор в руках затрясся от смеха. Поставил я его от греха в сторону – порежешься!

...От него сразу после рождения родители отказались. Ну, эта часть совсем не смешная – церебральный паралич, дом малютки, потом детдом. Но детдом рано или поздно все равно закончится.

Выдали ему документы, аттестат об образовании, напутственное слово сказали, потом двери открыли и – пошел! А у него вопрос, как в головоломке: куда идти, если некуда? Кто не ответит, тот дурак...

Тут и жизнь повидавший вряд ли ответит, а уж ему-то...

Поболтался он первое время по знакомым, потом понял, что нужно как-то проблему решать. Пошел назад, в детдом – помогите! А там – да не наш ты уже! Как мы тебе поможем?

Однако совет «дельный» дали:

– Иди в соцзащиту! Там помогут – ты ж инвалид!

В соцзащите толкали как футбольный мяч – из одного кабинета в другой, с первого этажа на второй, со второго выше. А что просил-то? Не квартиру же, «койку в общаге дайте!».

Наконец нашел тот самый верхний кабинет, где самая добрая тетя сидела: выслушала его, даже чаю предложила, но попросила через недельку зайти. Зашел через недельку. А она его уже ждет.

– Ой, – говорит, – как же вы вовремя к нам пришли, как вовремя! И вам так повезло, так повезло! Вы буквально к самой раздаче попали: у нас, говорит, интернат для взрослых расширяется. И там уже мест почти нет, одно лишь осталось! Сейчас мы вам дадим направление...

– А если не примут?

– Да как это, с направлением и не примут? Примут, куда ж они денутся!

Выписали ему красивую бумагу, с гербами и печатями, рассказали, как добраться, еще и всего доброго пожелали.

Так он сам, своими ногами и за свой счет, в этот концлагерь и пришел.

На проходной направление чуть не на свет смотрели, не верили: не может нормальный человек сам в плен сдаваться! Тут каждую весну толпами бегут, а он сам сюда! Потом, видимо, решили: все ж ПНИ разновидность дурдома – раз пришел, значит, дурак... А то! Потому приняли и сразу же в клетку заперли. Как в зале суда. Это такое сооружение у них из арматуры в подвале сварено – для вновь прибывших и провинившихся. Потому и клеткой зовут.

Тут он уже сообразил, куда попал, и назад начал проситься:

– Я же не арестован! Я же к вам добровольно пришел! Отпусти-ите!

А принимающий с юмором попался.

– Добровольно – говорит, – это пока документы у тебя в руках были. А как нам их передал – уже по направлению.

Вспомнил я эту историю, поржал немного и снова за топор взялся.

Тут Доктор подвалил с предложением:

– Давай я его поточу.

Ну, я его послал, не прямым курсом, конечно, а так, говорю, «иди еще поболей». Ну какой нормальный плотник даст свой топор новичку править?

Он обиделся и отошел в сторону, где с остальными помощниками встретился.

Конечно, им резона уезжать отсюда нет. Когда еще в свет вырвешься? Там они под охраной, а здесь свободные.

Они бы тут и на полгода остались, только бы ничего не делать. Или так, чего полегче помочь...

Мог бы я им работу придумать... мог бы! Бревна крутить и с места на место перетаскивать, «чтоб сохли лучше», – сами бы отсюда свалили. Но мне это надо? Я же не санитар с закрытого корпуса: этим, если делать нечего, так они как деды в армии забавляются – зубную щетку в руки и чисти туалет! Но щетку после этого не выкинут, а кому-нибудь из пациентов подсунут...

«Помощники» думали, я их не слышу, и меж собой совет держали:

– А чего, другой работы тут нет? Вон огород... воду наверно надо носить.

Это Коля-рыбак предложение сделал.

– У хозяина надо спросить. – Доктор всегда самый мудрый. Ну-ну...

Мамашо слушал и молчал – ему при любом деле работа рядом найдется.

Набегался я на работе, и работа была нелегкая, а ночью все равно не спалось. Я лежал, думал.

Нам часто говорят: никто не виноват, что ты сам свою жизнь прозевал! Да не я ее прозевал, жить не давали! Мне ведь от жизни много и не надо – был бы угол, работа и работать, когда тебе нужно, а не когда тебя гонят. Но попробуй выступи и скажи все это вслух!

С чистого листа жизнь все равно не начнешь, да я и не хочу с чистого: паспорт бы у них выдурить, чтоб в кармане лежал, да шабашку поймать хорошую! А все остальное я бы и сам организовал.

...Паспорт-то они у меня забрали хитростью: у них же всегда какая-нибудь хитромудрая история наготове. Сам бы я его в жизнь не отдал! Мы со Светкой как встретились – разговоров и планов у нас было: как свалим, как заживем и где работать будем... В побег не уходили, все случая ждали. И паспорта у нее на руках не было.

А у нее привычки еще детдомовские – особо и не боялась: у нас за стукачество темную делали и весь детдом бойкот объявлял. Потому и не водилось такое. А тут ее сразу сдали. Паспорт ей так и не вернули, а мне старшая работу на фабрике предложила. «Но там паспорт нужен и удостоверение столяра». Ну, я сдуру и выложил все на стол. Но «с фабрикой ничего не получилось», а паспорт так и зажали: «Потом... потом! Да зачем тебе паспорт?» А настаивать начнешь – хуже будет.

У меня даже подозрение вкралось: может, я уже и недееспособный вовсе? Потому и паспорт не отдают...

Сейчас вот живу и гадаю: сняли мне тогда дееспособность или так, на всякий случай, паспорт забрали, чтоб меня под колпаком держать? В лоб у них об этом не спросишь.

...Начальство не ехало, и работа шла вяло – так приказано было: приедем, оценим качество, указания дадим и снова вперед. Я особо не вкладывался, знал – за этой шабашкой будет следующая, потом еще одна... Отдохнуть можно будет только зимой. Если, конечно, не закроют на корпусе.

Я крутился вокруг сруба, что-то там делал и вдруг вспомнил: а помощнички-то мои где? Думаю, пойду-ка я посмотрю, чем они там заняты. Все же я тут за старшего. Захожу во времянку, а у них там все серьезно – Мамашо и Доктор где-то колоду карт надыбали и шпилят вовсю, на кону сигареты рассыпаны и спички, а Мамашо, чувствуется, за главного. Понятно, лагерный опыт...

Рыбак у окна пристроился, где посветлей, и вяжет какую-то сеть. В интернате-то ему не дадут, изымут, а тут пожалуйста. Думаю, если завхоз прижмет и определиться заставит, одного из троих выбрать, – оставлю его.

– Вы бы хоть пожрать сготовили...

Это я больше к Доктору – он все ж с родителями жил, не только жрать обучен, но и готовить.

– Завхоз подъедет, привезет чего-нибудь в термосе...

Ох, закроют их на корпусе за отказ от работы! Ох, закроют!

Любовь пофилонить приходит не сразу. Молодые, из детдома, они работают, пока наконец не поймут – а зачем? Но до этого прозрения сколько лет еще пройдет!

Потому молодых администрация любит, их в интернат из детдома принимают сразу, они больше месяца никогда наряд не ждут. Не то что бездомные старики в дурдомах – эти ждут вызова годами.

И если совсем честно, то я «филонов» тоже понимаю: я-то работаю из интереса и любопытства к самому себе – что я еще из дерева могу сделать? А им-то это зачем?

Я подсел к Рыбаку посмотреть: у него это так ловко и быстро выходило – одна ячея за другой из-под рук выскакивала.

– Отберут...

– Не успеют. У меня заказ от медбрата с корпуса. Закончить надо.

Коля тоже мастер, только официально не затребованный. Во времена советские интернат авоськи вязал, оттуда и пошло это умение. А потом нужда в них отпала, начали сетки-мешки под картошку и лук вязать. Потом заказов меньше стало, и убрали производство. Производство убрали, а мастера остались и перешли на частные заказы: Рыбаку что бродец связать, что путанку – материал бы дали!

Тут играющие разбираться начали, кто из них больше мошенник. Мамашо уличить в этом деле сложнее, поэтому и возмущался он громче.

– Я банкую! – орал он и тянул к себе колоду.

– Да банкуй ты, банкуй, только не из рукава! – уточнял правила Доктор.

– Вы бы убрали карты-то. Может, завхоз с Папой подъедут...

А то! Азартные игры запрещены. Кто хочет, правда, изворачивается – в домино под интерес, или кубик бросают. Но кубик тоже вне закона – его даже хранить запрещено. А тут карты!

– С завхозом мы разберемся.

Мамашо перемешал колоду. А я махнул рукой – а-а, пошли они на фиг!

Будь тут кто из персонала рядом, обязательно прошлись бы по этой теме: все мы лодыри, потому и держат нас тут. А они, понимаете, труженики: они и дома работают, и в интернате с дураками сидят...

Только мы почему-то обязаны работать за просто так, за бесплатно, а у них зарплата и отпуск.

А мы что, крепостные, чтоб бесплатно на барина работать? Или люди второго сорта?

«А ты думаешь, нам это просто – на ваши рожи всю смену смотреть? За одно это деньги платить нужно!»

У них, так я понимаю, рожи симпатичней наших, и проблемы совсем другие. Ну так бы и написали над воротами интерната: «Каждому свое!» Главное – изобретать ничего не надо!

Сморило меня после работы, задремал я и сквозь сон слышу как мои «помощники» между стирами беседу ведут про интернатовские тайны, о которых там, в интернате, поговорить не дадут. А если заговоришь, то сразу докладную на стол старшей положат – и пошел в карцер. Их сейчас даже присутствие Мамашо не смущало, он как свой в разговор был принят. И так им хотелось поболтать, посплетничать да выговориться! Разоткровенничались...

Сказать бы этим падлам, чтоб спать не мешали: мне завтра за себя и за них работать нужно, но молчал я, потому что рта было не раскрыть и не пошевелиться. Бывает такое во сне – убежать хочешь, но не можешь, словно ноги в землю вросли.

Только разговор назойливо в уши лез и говорили о чем-то интересном, меня касающемся, поэтому я пытался вникнуть в суть не просыпаясь: вроде спал, а все слышал...

– Не-е, – гудел Доктор, – если сняли, то назад уже никак...

Тут я сразу понял, о дееспособности они трендят. Вот все знают, как это делается, а все равно спорят. А спорят больше из упрямства и страха: со мной так у них не получится! «Да я!.. Да мне!.. Да все просто...»

– Да не просто. Были же случаи... в газете писали! В суд-то тебя не вызывали, значит, оспорить можешь! Как это – без тебя тебя судили? Не при Сталине живем...

Я из моего сна не пойму, кто там ему такой умный возражает – Рыбак, или же Мамашо так хитро сети выставляет? Потому что спор яйца выеденного не стоит и результат весь интернат знает: сняли дееспособность, значит всему кердык – ничего ты суду уже не докажешь. Да тебя до него и не допустят – даже заявление твое не примут.

– Ха! «В газетех писали!» – передразнил кто-то. – Да ты хоть запишись, тебя еще и подлечат за это... чтоб газет не читал!

Это, я так понимаю, Мамашо вклинился. Вот гад! А эти балбесы словно его не знают и сами в ловушку лезут.

– Ну, в побег уйти...

– Ты для начала определи, дееспособный ты сейчас или нет? А то ты в побег ушел – она была, а как отловили – так за побег и сняли. Кто ж тебе это скажет – снята она или нет? Это только старшая знает, у кого она есть, у кого нет. Но уж она-то не проколется.

– А паспорт? Мой у меня всегда на руках. А если снимут, значит, отберут.

Меня словно током на триста восемьдесят ударило, когда они о паспорте начали, даже подбросило. И они сразу затихли и зашикали друг на друга, чтоб не будить.

О чем они там дальше меж собой шепотом мололи, я уже плохо соображал и слышал: я то уходил в сон, то возвращался, то опять падал в сон, и там мне снова топоры да рубанки снились.

Потом я сквозь сон услышал, как спор прекратился и снова стиры зашуршали, а игроки заохали да заахали.

А потом игра к концу пошла, и расчет начался. Тут Рыбака как народного судью привлекли, он замечания обоим игрокам делал.

По завыванию Доктора я понял, что снова Мамашо выиграл. Что ни говори, а картами он за день заработал больше, чем за неделю стукачества.

– Если платить нечем, зачем садился? – воспитывал он Доктора. – Ладно, – в конце концов смирился он. – Остаток в интернате отдашь.

Наконец помощнички свет погасили и улеглись, а я тут же окунулся в старый и надоевший сон, где снова со злостью рубил бани, дома и пристройки, но они вновь выстраивались в очередь и орали мне в ухо «рубить чашку поаккуратней... как себе!».

...Наконец начальники приехали. Папа из машины вылез, со мной за руку поздоровался (в знак особого доверия) и с хозяином в дом свалил. А завхоз сразу с вопросами полез:

– А эти чего, не работали? – и на Доктора с Рыбаком показывает: эти балбесы виновато в сторонке топчутся. Ну прямо явка с повинной...

А о Мамашо, падла, даже не спрашивает!

– Почему не работали? – возражаю. – Работали как могли.

Потом думаю: на фиг мне эта адвокатура? Мамашо все равно все расскажет. У него эта программа с детства включена: за его грехи ответят те, кого он сдаст.

Я свернул с этой темы и о работе начал говорить.

Тут я Дениса у «буханки» увидел. Завхоз мой взгляд поймал, обернулся и в улыбке расплылся:

– Что просил, доставили.

Мы подошли, поздоровались. Завхоз сразу отделился от нас:

– Ладно, вы тут говорите, а я пойду посмотрю, что вы там наработали.

Я думаю – все равно между нами что-то есть, какие-то узы: тут экс-зэки с экс-зэками общаются, детдомовские с детдомовскими, бомжи с бомжами. Все своих ищут.

– Что там нового-то?

Я в виду имел интернат, все же долго мы там не были.

– Что там может быть нового?

Тут снова завхоз нарисовался. И на меня сразу:

– Вы во времянке хоть раз в неделю убираете?

– Было нам когда убирать... работали! Вы вон у него спросите, – и на Мамашо показываю. – У него время было.

Ну не удержался я, чтоб не съехидничать. Завхоз на это только глазами зыркнул.

Проверка на качество закончилась, и все остались довольны – по этому поводу у сторон вечером был намечен сабантуй. Мы с Денисом только до обеда крутились на площадке, потом попросили устроить с обеда выходной. Папа не возражал – он сегодня добрый был.

Начальство обедало в доме, а мы ждали во времянке и вели свой разговор – поговорить о чем было. К тому же и наш комиссар где-то в отгуле был.

Говорили и сравнивали прежнего директора и Папу.

При прежнем-то жизнь была – не разгуляешься. Работали на огородах да на производстве, пока дышало. А как умерло, так всех на корпусе закрыли. Мест там стало не хватать, он же не резиновый. Вши пошли да чесотка. А тут еще уплотнили, где было семьдесят коек, сто пятьдесят поставили. Разговоры тогда пошли, что перепрофилируют интернат на закрытый. А закрытый интернат – та же тюрьма. Только без срока и без права на амнистию.

С Папой все же получше стало.

Может, и не всех он устраивал. Доктор вон только в усы хмыкал, но кивал, что да, мол, лучше стало, «и жратва лучше, и работа... и вообще!»

Это дело такое... Попробуй скажи что-то «против барина»... Не-е, нас не уволят, как на свободе за сплетни о начальстве. А охотников тут доложить навалом, не сразу и поймешь, кто сдал. Штаны спустят и шприц покажут – любой расколется!

Попался прежний на чем-то нехорошем – то ли цыганам кого-то за деньги уступил, то ли еще с чем-то...

При Папе сразу послабления пошли: все же он по образованию экономист, не психиатр. Издеваться стали меньше – все работой да работой давили. В клетку уже просто так не сажали и колоть стали реже.

Наверно, Папе за обедом икалось, потому что Мамашо на пороге нарисовался – и сразу все замолчали. Кончилась тема.

Утром начальство по-тихому свалило, и наш выходной закончился. Последним уезжал завхоз. Нам он оставил кучу наставлений и продукты.

– На неделю вам хватит, а там я снова подъеду. Вопросов нет?

Вопросы были, потому что Рыбак с Доктором уже в «буханку» со своими шмотками забрались, а Мамашо все по двору болтался. Да лучше б этих оставили – отмазал бы я их. Потому и спросил:

– А Мамашо чего, тут будет?

– Его оставили. Он у вас по кухне главный будет.

Ну, понятно – не может дурак без пригляда работать.

Световой день короче стал, и работу приходилось заканчивать раньше. А уже и не работалось так, отдохнуть нужно было. И мне не терпелось в интернат на побывку свалить да со Светкой повидаться.

А тут сам завхоз за нами примчался в середине недели – словно меня услышал. По лицу не понять – вроде не злой, серьезный какой-то. Только из машины вылез, сразу ко мне и к Денису:

– Оба собрались: вы там, в интернате нужны. Третий тут останется – покараулит.

Вот повезло Мамашо!

Мы быстренько все в один пакет запихали. Чего там у нас? Чай да сигареты – и в «буханку» полезли.

– А инструмент где? – сразу разорался завхоз.

– Так вернемся же...

– Вы там с инструментом нужны!

Ну да, мы интернату нужны, пока инструмент в руках держим...

Уже в дороге нам рассказал, что один из обслуги взбунтовался. Что там ему в ноздри попало?! Все стекла и рамы в административном бараке перебил: прорвался туда, охрана не удержала.

– А чего это он?

Мне же все знать хочется.

– А чего он вообще в дурдоме живет? Потому, наверное, и разбил.

Завхоз хитрый, на вопрос не ответит. Но просто так даже дураки рамы не ломают. Была причина, была...

Наконец прорвало его, не удержался:

– Да Красулю его в закрытый интернат перевели... вот он и взбунтовался.

У меня сразу под ложечкой засосало – чего там со Светкой? У них же каждый месяц указы новые – разделить женские интернаты с мужскими... усилить охрану…

– А самого-то куда?

– Пока никуда. Вот отловят, там решат, куда его – в дурдом или в тюрьму.

У самого такая мечта есть – в бега удариться. Только куда я без документов тронусь?

Оттого и мысль меня всю дорогу как червь сверлила: мне бы только мой да Светкин паспорта у них стырить, на шабашку хорошую выйти... А все остальное я бы и без них организовал!