Александр Август
Влияние ауры
В сумасшедших домах часто происходят странные вещи с персоналом. Иногда эту группу людей даже трудно определить как персонал – настолько неадекватно их поведение и мышление. Это словно переодетые и хорошо законспирированные пациенты психушки.
«Пока “там” не работал – мужик был как мужик, а тут вдруг совсем крыша потекла…»
«Сумасшедшие» со стажем объясняют это доступностью медикаментов: многие из медиков втихушку балуются «колесами»… Сами доктора факт этот трактуют туманно: «Тяжелая, стрессовая работа» и… «плохая аура»… Кто на чью «ауру» оказывает большее влияние, разобраться сложно. Предоставим это дело самим психиатрам.
История наша произошла во времена дефицитов, когда любая вещь – от джинсовой куртки до автомашины – добывалась окольными путями, или, как тогда говорили, «по блату». И уважаемой профессией в преступном мире были воры-домушники.
* * *
В понедельник утром на буйном отделении областной психушки произошло событие: из спецбольницы вернулся домушник Вова Махно.
Областной город события этого не заметил, однако на персонал психушки оно произвело впечатление. Среди сестер началось перешептывание. Врачи событие обсудили за закрытыми дверями. На пятиминутке ему уделили несколько минут, рекомендуя будущему лечащему врачу Владимира «лечить его основательно!». В окончании своей речи главный врач заявил:
– Он должен выйти здоровым!
Эзоповым языком психиатр владеет в совершенстве.
…Старшая медсестра отделения мрачно спросила вновь поступившего пациента:
– Тебя как, сразу в оборот взять или ты вести себя будешь нормально? Или снова за старое?
Персонал еще помнил, с каким шумом отъехал анархист-Вова на спецбольницу и возмущались:
– Мало! Почему так рано отпустили со спецбольницы?
Чем же так насолил Владимир персоналу?
Лет пять тому назад (ни фига себе – мало!) создал он при психушке «фирму» по добыче дефициных товаров. В фирму вошли сам Вова Махно, его лечащий врач Алан Алексеевич и Вовин друг по кличке Слесарь.
Алан Алексеевич – это был еще тот фрукт. Вначале своей карьеры он работал в женском отделении ординатором. Но потом кому-то и что-то не понравилось в его отношениях с пациентками. Одним он запрещал краситься и держать при себе косметику. (Хотя почему бы женщине и не краситься?) С другими, наоборот, складывались слишком тесные отношения. В конце концов перевели его к пациентам мужского пола – там, решила администрация дурдома, должен он успокоиться и войти наконец в состояние стойкой ремиссии. Ан нет… Как раз в это время поступил в отделение Вова Махно.
Махно в тот раз на дурку привезли за какую-то мелкую кражу, доказать которую менты не смогли. Или не хотели… Так и жил в психушке с неопределенным статусом – не принудчик и не свободный. Не алкоголик. Но и не дурак вроде… так, случайно «попавший» пассажир...
Как лечащего назначили ему Алана Алексеевича.
Видимо, в чем-то они были друг на друга похожи, потому что дружба между ними завязалась почти сразу. С умных разговоров про Анну Каренину. Про Раскольникова… «Про эту самую бабку-ростовщицу… и вот хорошо ли ее топором по голове или нет?» В этих разговорах и было между ними заключено «трудовое соглашение».
Первым делом выбил Алан «генеральному директору» свободный выход за территорию. В «истории болезни» указал «трудотерапия» – иной причины для выхода за территорию быть не может.
После этого все пошло проще: разыскал Махно на этажах знакомых корешей – Фому и Ерему. Эти должны были отвечать за сбыт. Тут же наладили между этажами «дороги». И приступили к «трудотерапии».
Работали со Слесарем «по прозвонке»: с утра обходили подконтрольную территорию и звонили в понравившиеся квартиры. Если никто не отвечал – за дело принимался сам Слесарь.
Махно дело свое знал – домушник он был со стажем. Пока в дело не напросился сам Алан Алексеевич. «Мало ему, козлу, доли было!» – ругался потом Махно.
В тот день отвернулось цыганское счастье от Махно – повязали их на «трудотерапии» вместе с Аланом: кто-то из соседей позвонил, что «три подозрительных типа сначала бродили вокруг дома, а потом взломали дверь и проникли в квартиру». Этаж был не первый и не последний, свалить было никак нельзя, тем более толпой. Пришлось сдаваться.
«Трое – не двое. Вы бы еще всем дурдомом на дело двинулись», – шутили потом зэки в КПЗ.
Когда подъехали менты, позвонили в дверь и предложили выйти, Алан по привычке «включил дурака». Он «просто шел мимо… гулял… и вдруг видит… тогда он решил зайти в дом… а там…».
Менты почему-то должного уважения ему не оказали, даже особо не слушали этот бред, а слегка помяли его вместе с подельниками, заковали в браслеты и отволокли в участок.
Но доктор, похоже, перегрелся и в КПЗ начал требовать то прокурора, то главного врача. Или выпустить его. В конце концов терпение у ментов лопнуло и досталось ему по-настоящему.
Не выпустили его даже утром. Дурдом, понятно, от него тут же отказался: кабы он что-то внутри своей вотчины натворил... тогда, конечно, другое дело – даже нужно отмазать, чтобы плохого на докторов не подумали. А так, когда все ясно, – нельзя!
Началось следствие. Его, в числе прочего, интересовало: куда же и как уходил весь дефицит? Дурдом-то – учереждение закрытое... Сразу вышли на «менеджеров по продаже». И выяснилось, что добытые на «трудотерапии» трофеи сбывались среди персонала психушки. Оттого, наверное, и чувствовалось среди них нежелание «сотрудничать со следствием».
Персонал события наблюдал с раздражением, по привычке вину видя только «за дураком»:
«Ну конечно, Алан Алексеевич – врач молодой и неопытный… потому на него все и свалили! У нас всегда так – виноват стрелочник! И чего менты лезут не в свое дело? На Махно бы лучше посмотрели да бумаги его почитали: это же еще та рыбина! Уголовник! Да у него судимостей не сосчитать, и все за кражу личного и государственного имущества. Так кто тут виноват? Подставили Алан Алексеевича… подставили, суки!»
Бумаги для Махно сразу переписали и слепили такие, по которым ему в случае суда меньше расстрела никак не светило.
Но как в дурдоме правдивость докторских ксив проверишь? Это ж не на следствии… Хотя и по правдивым документам Махно ничего хорошего не светило.
Зрителей же из пациентов больше всего интересовало: что же все-таки сделают с Аланом Алексеевичем, посадят его в тюрьму или же оставят в дурдоме на лечение?
Потому что есть в дурдоме такой тест: а с кем поступивший в больницу вошел в тесный контакт? Если с дебилом – велика вероятность, что он сам дебил. А если с уголовником, наркоманом, или с «нетрадиционным», то держись – он и сам таков.
Но на этот раз психиатрическая наука дала сбой.
Комиссия, проводившая коллеге экспертизу, решила, что тут задета честь мундира. И признала Алана Алексеевича «вменяемым на момент преступления». А может, он и вправду был здоровым? А может, доктора и сами не верили в то, что написано в их священных психиатрических талмудах. Ведь доказательств шизофрении никто из них не видел даже на вскрытии: вот пока был жив пациент – она вроде была… и доказательства были! А как умер он и в больничный морг его уволокли – и нет ее… исчезла! Она, получается, как миф, реальность которого всегда можно с пользой для себя оспорить.
Впрочем, не оттуда ли пошло это выражение: «Ну что ты меня лечишь?» (то есть за нос водишь).
Была, конечно, невысказанная мысль, которая руководила экспертами: «А люди-то что про психиатра скажут?!»
У следствия и суда была своя точка зрения на происходящее: ну не создать хворому на голову такую контору без помощи доктора… Тут и ежу понятно – за всем стоял доктор и пациентом манипулировал он!
И пошел Алан Алексеевич по делу «паровозом».
Потом ходили слухи, что получил он четыре года общего режима и года через три откинулся по какой-то амнистии.
Махно же в спешном порядке принялись активно «лечить» галоперидолом и прочими прелестями. В нарушение всех инструкций привязали месяца на три – чтобы неприятностей не было и не сдернул. Когда же документы из суда пришли, отправили его в спецбольницу. Помощников-менеджеров по сбыту добытого товара, вину которых следствие не доказало, раскидали по разным отделениям и психушкам.
Контроль и надзор за докторами в дурдоме не усилили, однако режим содержания дураков почему-то резко ужесточили…
