Два письма из зоны

Система

Тех, кто живет вне Cистемы, она уничтожает. Либо ты с нами, либо ты против нас. Либо ты принимаешь правила игры, либо тебе их навязывают. Но если ты играешь неохотно, то для начала становишься изгоем, от тебя все шарахаются как от проказы, нигде не принимают и не воспринимают. Принцип прост: от общения с прокаженным непременно заразишься и станешь таким же. Но если это не действует, начинается пресс: придирки без причины, шизо, пкт, епкт, крытая. И всё, жизнь прошла. А пока ты прожигаешь ее в Системе, она кует на тебе деньги. Если ежедневно на одного зэка из бюджета выделяется 300 рублей, а сидит по стране в среднем миллион, то Система ежедневно имеет огромные деньги. Выгодно ей терять их? Ответ очевиден. Кормят просроченными продуктами, диета ничем не отличается от общака, медикаменты приобретаем за свои деньги, ремонты делаем сами. На бумаге Система работает на исправление человека и возвращение его в нормальное общество. На самом же деле все делается для того, чтоб ты никогда не вышел из нее и не стал этим нормальным человеком. Лишь немногим удается после освобождения найти работу и жилье, остальным мест нет. Да и откуда им быть, если безработных, бомжей не счесть? «Вся жизнь – театр», – сказал Шекспир. А какие здесь режиссеры, какие артисты в Системе! Уговорить или заставить дебила, которого ломает без дозы, на которую его сами посадили, на то, чтоб он захватил медсестру в заложницы, кинулся на запретку или написал явку, в которой оговорит себя или того, на которого укажут, – проще простого. И все это для того, чтоб все знали: Система необходима, Система работает. А раз так, то пожалуйте еще деньжат из бюджета. А сколько денег уходит на ставшие модными поездки различных комиссий. А иначе зачем они ездят? Ни пользы, ни вреда от них – одна показуха. Вот едет такая комиссия, а ее уже ждут: подчищены документы, наспех сделаны косметические ремонты, но главное – забиты свиньи, бараны, куры, которые откормлены в подсобных хозяйствах, но в зоновском котле их никто не видел! Уезжая, комиссия везет своему начальству заведомую ложь, которое принимает эту залепуху и отправляет по инстанции в Москву, а там, зная, что это ложь, принимают ее, ведь она прекрасно вписывается в их отчеты, которые обнародуют в СМИ. Вывод: бороться с Системой не реально, себе дороже – вредно для здоровья, опасно для жизни.

Дмитрий Морачевский

Детская преступность: взгляд изнутри

Я простой российский зэк. Я провел в лагерях более двадцати лет сознательной жизни. А в лагеря я ушел прямо с порога детского дома, где воспитывался с четырех лет. Говорю об этом только для того, чтобы читатель понял: тема, затронутая мной, известна мне не понаслышке. Что такое детская преступность? Я хочу попытаться ответить на этот вопрос с точки зрения того, кто в свою взрослую преступную жизнь шагнул именно из преступности детской.

Любой из нас, кто хоть раз переступал порог тюрьмы в качестве арестанта, знает, что преступление – это противоправное деяние, то есть действие, запрещенное законом. Так сказано и в Уголовном кодексе. Но можно взглянуть на эту проблему и по-другому. Валентин Пикуль в одной из своих книг писал: «Преступность – нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни». А норвежский криминолог Нильс Кристи в книге «Преступность как индустрия» пишет: «Действия не являются теми или иными. То же и с преступностью. Преступлений как таковых не существует. Некоторые действия становятся преступлениями в результате долгого процесса придания им смысла».

Хочу сразу оговорить: убийство – всегда преступление, за исключением случаев необходимой обороны для предотвращения убийства. Поэтому я не буду касаться тех подростков, которые совершили убийство. И мне не хотелось бы, чтобы из-за выше приведенных цитат кто-нибудь сделал вывод, что я думаю, будто бы преступлений не существует вообще. И преступления, и совершающие их преступники конечно же есть. Но преступник – это взрослый человек, который осмысленно и осознанно нарушает законы общества, в котором живет. Почему он это делает нас в данный момент не интересует. А вот почему наши дети совершают поступки, противоречащие установкам общества, в котором живут, и почему эти поступки мы считаем преступлениями?

Пытаясь ответить на эти вопросы, я руководствовался собственным опытом, тем, что пережил сам. Мне было одиннадцать лет, когда общество махнуло на меня рукой и решило, что мой дом – тюрьма. За систематические побеги из детского дома и воровство меня направили в школу для трудновоспитуемых. Там я пробыл чуть более трех лет. На свободе после спецшколы я провел пять месяцев. Потом – малолетка (воспитательно-трудовая колония) – дали три года за более чем тридцать эпизодов квартирных краж. Всё! Детство кончилось. Это происходило в конце семидесятых – начале восьмидесятых. И добавить могу только одно: ребенку нужно внимание, нужна ласка, а детский дом это дать не может по определению Я сбегал, и мне нужно было что-то есть, во что-то одеваться. Чтобы не сдохнуть от голода и холода, приходилось красть.

Это из моего опыта. А вот уже 1998 год, железнодорожный перегон Иркутск – Хабаровск. Я ехал этапом из Иркутска, отбыв положенную часть очередного срока в «крытой» города Тулун. На очередной станции, по-моему, это было в Улан-Удэ, к поезду подошли несколько ребятишек. Старшей из них, девочке, было на вид лет одиннадцать-двенадцатью Остальным – от пяти до десяти. Я уверен, что «столыпинский» вагон легко отличить от обычного, но дети подошли именно к нам. Я был молод и не слишком подвержен сантиментам, но, когда дети начали просить у нас хлеба, а конвойный послал их по-русски и стал закрывать окно, я устроил форменный бунт, угрожая раскачать и перевернуть вагон, если детям не отдадут собранный нами хлеб. Зэки меня поддержали.

Я тогдашний – молодой двадцатисемилетний парень, на тот момент отсидевший уже более десяти лет, прошедший уличную школу от «А» до «Я» – не мог смотреть на этих детей спокойно. До сих пор так и вижу их чумазые мордашки, слышу тоненькие голоса, взывающие к нам, зэкам: «Дяденьки, дайте хлеба».

С тех пор прошло более десяти лет. И кто знает, что сталось с этими детьми? Если судить по своему опыту, думаю, что по меньшей мере четверо из тех семи-восьми детей уже прошли тюрьму или вот-вот там окажутся.

А вот совсем недавний пример. Буквально на днях, в конце апреля этого года, к нам в колонию особого режима приводили на экскурсию детей. Половина из них была из местного детского дома, половина – из семей, но все они относились к категории «трудновоспитуемые». Когда открылась дверь и они заглянули к нам в камеру, я увидел – себя, каким был лет лет двадцать пять назад. Какие уж ту комментарии....

Примеры, описанные мной, укладываются в рамки тридцати лет. Мой пример – самый законченный. Что стало и станет с детьми из двух других – не знаю. Но у меня лично сомнений не вызывает, что для большинства из них тюрьма стала или вот-вот станет домом. Тем более что половина из тех пацанов, которых приводили к нам на экскурсию, уже прошла «короедку», то есть спецшколу для трудновоспитуемых.

Вывод напрашивается сам собой, но мне хочется подкрепить его собственным опытом. Еще в бытность свою в спецшколе, а после на малолетке, я узнал, что большинство преступлений (процентов девяносто, если не более) совершаются пацанами, сбежавшими из семьи или детского дома. Таких детей называют беспризорниками, безнадзорными. Слова эти казенные, они означают, что ребенок остался без контроля со стороны взрослых. Но дело отнюдь не в отсутствии контроля как такового, а в отсутствии внимания к детям. Их преступления – следствие нашего к ним невнимания.

Есть и другая сторона так называемой детской преступности. Почему поступки детей попадают в разряд преступлений? У всякого преступления есть мотив, побудительная причина, об этом и в Уголовном кодексе написано. В решения судов относительно подростков чаще всего встречается казенная формулировка «из корыстных побуждений», «с целью наживы». В приговоры не попадает то, что он украл, так как есть было нечего, надеть было нечего. А раз так, его не наказывать надо, а исправлять ситуацию, в которую он попал, – когда и есть нечего, и надеть нечего. Внимание ему нужно, а не колючая проволока.

Когда такого малолетку спросишь, почему сбежал от родителей или из детдома, ответ всегда один и тот же: папка с мамкой пьют и дома есть нечего или воспитатели и старшеклассники бьют и издеваются, а заступиться некому. Иные и уделяют ребенку внимание, но какое? Орут, раздают подзатыльники...

Кнут без пряника не сработает, это было известно еще далеким нашим предкам. И вообще, почему мы, взрослые, стараемся загнать всех в одни и те же рамки? Подросток ворует, потому что есть хочет. А кто несет за это ответственность? Тот, кто поставил его в такие условия.

Моя жизнь сложилась так, как сложилась, потому что кто-то когда-то решил, что мне надо дать обязательно дать реальную «трешку», условно, мол, слишком мягко будет. А кто знал, что после четырех месяцев предварительного заключения я был готов на все, лишь бы не попасть на нары всерьез? До этого я хорошо учился, любил математику. А из колонии я освободился уже с богатым криминальным опытом. В колонии я узнал, что каждый порядочный зэк должен стремиться стать если и не «вором в законе», то хотя бы «бродягой» Я был порядочным. И стал стремиться. За двадцать отсиженных лет я «отвечал» за «смертькрыло» Владивостокского централа, «отвечал» за транзитное крыло в Иркутском централе, «отвечал» за два лагеря в Приморском управлении, «отвечал» за ЕПКТ. Плюс к этому прошел «крытую» и «спецбуры», знаком с «ворами». Богатая биография. Ее, правда, могло бы и не быть, но само государство в лице судьи дало мне путевку в такую жизнь.

Возможно, позиция моя предвзята, но я уверен, что детскую преступность создают сами взрослые, которые, к тому же, еще и не умеют учиться на собственных ошибках. Судьи, которые дают детям сроки, изучали только психологию преступника, вот они и видят в пацанах на скамье подсудимых именно преступников, а не подростков. Так что начинать надо с взрослых.

Восточный мудрец Шри Чинной сказал: «Вчера я был умным, поэтому старался изменить мир. Сегодня я стал мудрее, поэтому меняю себя...

Дмитрий Рыкунов