Сергей Степанов

Невольники нижегородские и другие

1. Тюрьма, которая... курорт

«Хозрасчет в „казенном доме“»

Первый острог появился в Нижнем в год основания города, в 1221 году. Преступники содержались в обычной рубленой избе, правда, окруженной со всех сторон высоченным забором с заостренными кольями. Находилась она там, где сейчас высится Ивановская башня кремля.

«Тати» и «душегубы» отделялись от преступников рангом пониже. Самых опасных, склонных к побегу, заковывали в цепи, а иной раз сажали в железные клетки, в какой в Gервопрестольную доставили пойманного Емельяна Пугачева.

«Казенные дома» в старину, выражаясь современным языком, были «на хозрасчете». Тем, у кого имелись родственники или друзья, голодать не приходилось, а вот если никого близких не было − тут хоть «караул» кричи. Таких тюремных сидельцев, скованных одной цепью, периодически выпускали на волю под присмотром стрельцов, и они канючили на паперти:

− Подайте, люди добрые!

Самое любопытное, что это не было «инициативой» местных властей. Царь Федор Алексеевич своим высочайшим указом узаконил тюремный «хозрасчет». Потом передумал, повелел городским воеводам обеспечивать кормежку колодников. А воеводы государево повеление то и дело нарушали. Это касается и нижегородского градоначальника Василия Коржбока-Столпина. По его распоряжению десятки голодных, одетых в рубища, бренчали своими цепями и умоляли о помощи, пытаясь вызвать сострадание нижегородцев.

При всем при этом городской голова был человеком предприимчивым. О собственном кармане ни в коем случае не забывал. Половина собранного подаяния доставалась ему. Когда царю донесли о злоупотреблениях воеводы, он только слегка его пожурил.

В 1711 году Петр I издал указ, согласно которому выпускать из тюрем узников, дабы они просили милостыню, строго воспрещалось. Виновных ждала каторга. Однако и этот указ не исполнялся. Вплоть до 1767 года, когда благотворительные пожертвования арестантам стали использовать для закупки продовольствия и одежды.

Монастырская темница

Князья и их суды сурово расправлялись с еретиками. Как отмечает летописец, еще при князе Владимире епископы благословляли князей на применение смертной казни. «Ты поставлен от бога на казнь злым», − говорили они.

Вскоре при монастырях были созданы первые тюрьмы. Условия содержания узников здесь были ужасные. Особенно в земляных ямах, в которые опускались бревенчатые срубы с «кормушкой» − маленьким оконцем для передачи пищи. Там держали наиболее опасных для Церкви раскольников и мятежников. В такой земляной тюрьме томился и протопоп Аввакум.

Узников обычно приковывали к дубовой колоде, периодически лупцевали кнутом, плетьми или батогами, надевали на голову «рогатку» − железный обруч, запиравший на замок под подбородком. К этому обручу прикреплялись массивные железные щиты. Они не позволяли лечь, и несчастный сиделец вынужден был спать сидя. Весь этот инквизиторский инвентарь приобретался, кстати, на церковные деньги.

За узниками велось постоянное наблюдение. Монахи-вертухаи производили обыски, выискивая оружие или какие-то записи, следили, чтобы их подопечные не общались между собой и с караулом. Любителям поговорить вбивали в рот кляп, а иногда даже языки отрезали.

Самые кошмарные монастырские тюрьмы были на Соловках и в Суздале. Но и в нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре узникам, а если точнее, узницам, никто не завидовал. Эту обитель под кремлевским холмом на берегу Волги основала как Зачатьевскую в 70-х годах XIV века Василиса (в иночестве Феодора) – вдова Нижегородско-Суздальского князя Андрея Константиновича. А первой в монастырские казематы загремела под средневековые фанфары новгородская посадница Марфа Борецкая. Ее привезли сюда в 1478 году, после разгрома Иваном III новгородской вольницы.

В 1814 году – тому виной очередной пожар − монастырь перенесли к Казанской заставе (нынешняя площадь Лядова) и переименовали в Крестовоздвиженский. Однако при возведении корпусов, больничной Скорбященской церкви и колокольни со Святыми Вратами про темницы и на этот раз не забыли. Монастырь считался местом искупления грехов для женщин, совершивших преступления против нравственности.

В казематах, сырых и темных, лавок или каких-то топчанов не предусматривалось. Спали на голом полу. Холодный колодец, вечные сумерки, вечное молчание... Женщины в «заклепных железах» часто сходили с ума.

В апреле 1918-го, перед Вербным воскресеньем, в монастырь нагрянул вооруженный отряд «красных латышей» − чекистов, которые намеревались конфисковать монастырское имущество. Однако игуменья Мария отказалась выдать ключи. И тогда атеисты-большевики открыли огонь на поражение, убив двух паломниц. А спустя некоторое время на территории монастыря был создан первый в России концентрационный лагерь для заложников из городского дворянства, священников и интеллигенции. В ноябре 1926 года здесь отбывал заключение митрополит Сергий.

В 1927 году монастырь был переименован в «военный городок имени Ворошилова». К январю 1928 года всех монахинь с территории бывшей обители выселили. Община укрылась в Казанском кладбищенском храме, который в 1935 году тоже был закрыт. Поводом послужило то, что в соборе на Пасху «отвлекали граждан от участия в первомайской демонстрации». «Участников контрреволюционной организации» приговорили к разным срокам заключения. И прежде всего митрополита Горьковского и Арзамасского Евгения (в миру Зернова). Так из тюремщиков священники превратились в арестантов.

Острожные были

Рубленую избу-тюрьму сменила в Нижнем каменная темница. Она тоже была построена на территории кремля. Но сюда в первой половине ХVIII века попадали только по большому блату – в основном местная знать, подозреваемая в мздоимстве, а также проворовавшиеся торговцы и купцы, которые вовремя не платили долг ростовщикам. Их отправляли не на каторгу, а «на исправление» в Балахну, на соляные промыслы. И порой новоиспеченные солевары находились там пожизненно. Так, одного из разорившихся торговцев, Ивана Бударина, приговорили к работам на варницах на... 120 лет, 6 месяцев, 11 дней и 10 часов.

В 1823 году под руководством знаменитого архитектора Бетанкура закончилось строительство острога на улице Овражной – теперь это площадь Свободы. И арестанты, как и тюремные начальники, были весьма довольны: условия содержания и работы здесь были куда лучше, чем раньше. В мае 1826 года флигель-адъютант Мансуров докладывал государю, что новая тюрьма «вмещает в себя с большой удобностью военных и гражданских арестантов и, сверх того, проходящие партии ссыльных в Сибирь». Однако ревизор Танеев был несколько иного мнения. «Арестанты не разделены по разрядам, − писал он в своем рапорте в 1828 году. − Печи топятся снутри... Воздух тяжелый... Лекаря не получают особой платы за пользование от больных... Библиотеки нет... Работ для занятий арестантов, как было, кажется, в предположении, − вовсе нет. Арестанты живут совершенно тунеядцами, и многими замечено, что от долговременного сидения и праздности и бездействия физическое их сложение много терпит».

Но в Нижнем новым острогом все равно гордились. Постройки его напоминали средневековые крепостные сооружения. Квадратный двор очерчивала высокая каменная ограда, внутри которой высился двухэтажный арестантский корпус с круглой башней на каждом углу. Внутри корпусов располагались камеры для мужчин, женщин и несовершеннолетних (это разделение произошло не сразу), а также тюремный лазарет и больница. В центре находилась арестантская церковь, а в ее подвале – одиночные казематы для особо опасных «душегубцев». Впрочем, такие же одиночки имелись и в каждой угловой башне.

Попасть в острог можно было только через административный корпус. В нем находились помещения «кордегардии» (тюремной охраны), служебные и жилые помещения смотрителей, кабинет начальника тюрьмы и комнаты для допросов. В самом же дальнем углу пересыльного двора был построен «дровяной сарай» − так официально именовалось лобное место, где приводились в исполнение смертные приговоры. Больше всего казней было с 1905 по 1908 год – девять, причем двое боевиков были расстреляны без суда и следствия.

«Вышка» светила и Сергею Акимову, начальнику Канавинской боевой дружины. В 1907 году его приговорили к четырем годам каторжных работ и ссылке в Сибирь. Но вскоре выяснилось, что, находясь в нижегородском остроге, он готовил массовый побег. Приговор был пересмотрен. Акимову впаяли еще 8 лет каторги.

После февральской революции 1917 года Акимов вернулся в Нижний Новгород, но все равно в душе остался террористом. Как только началась Гражданская война, сформировал боевой отряд железнодорожников и отправился во главе его на фронт. И снова стрелял и убивал.

Штрихи к «портрету» острога

Чтобы «портрет» нижегородского острога был полным, следует добавить: помимо административного здания внутри ограды находились и другие хозяйственные сооружения: конюшня, продовольственный и вещевой склады, погреб-ледник и даже собственные баня с прачечной. Причем все это было «тщательно оштукатурено и побелено, производя вид ухоженный и благопристойный».

Но «удобность» и «ухоженность» сменились теснотой. Если весной 1826 года в остроге было 70 заключенных, то после суда над декабристами здесь постоянно находилось не менее 280 человек. Ссыльные, чей маршрут пролегал в Сибирь, никак не могли миновать Нижний Новгород. Как и в нынешних тюрьмах, этапникам приходилось спать по очереди.

Каждый раз с прибытием новой партии каторжан и ссыльных в остроге начиналось «великое переселение народов». Местных арестантов сгоняли в битком набитые камеры, а освободившиеся помещения отдавались колодникам, «которые... почти друг на друге проводят целые сутки, не выпускаясь ночью даже для надобностей по неимению достаточного караула».

Но первыми, кто на себе испытал все прелести пересыльной жизни, оказались не декабристы.

Приговор: пожизненное заключение

Начальник тюремного замка в городском табеле о рангах занимал место в первой пятерке. Он не подчинялся никому, кроме губернатора. В его команду входили смотритель и смотрительница, священник, врач, надзиратели, прачки, кухарки и другая обслуга. В том числе даже учителя, поскольку в тюрьме была своя школа. Занятия в ней в обязательном порядке посещали малолетки. Они учились грамоте, арифметике и Закону Божьему, осваивали навыки чистописания.

Смотрителя боялись больше, чем начальника острога. Он, по сути дела, был приговорен к пожизненному заключению. Но в то же время смотритель воспринимался как кормилец, поскольку обеспечивал тюрьму провизией. И, как при Коржбоке-Столпине, с голоду арестанты не умирали. Их рацион включал в себя в начале ХIХ века полтора килограмма хлеба в сутки, фунт мяса, 100 граммов крупы (обычно варили пшенную или гречневую кашу, приправляя ее салом) и 10 золотников соли. В середине позапрошлого века зэков неожиданно побаловали молоком и овощами. Чтобы не было цинги, им выдавали чеснок и лук.

Для питания арестантов за основу брался солдатский паек. Мясо и рыба считались «улучшенной пищей» и приобретались за счет пожертвований от благотворителей. На свои деньги можно было купить колбасу, грудинку, сало, селедку, сыр, масло, творог, хлеб, баранки, яйца, чай, кофе, какао, сахар, огурцы, чеснок, горчицу, яблоки, конфеты, шоколад, печенье. С одним только условием: не употреблять все это во время поста. Разрешалось также иметь табачные изделия и курительные принадлежности, писчую бумагу, конверты, почтовые марки, карандаши, чернила, ручки с перьями, мыло, мочалки, зубной порошок, зубные щетки, иголки, нитки, пуговицы, стаканы, кружки, тарелки, блюдца, расчески, гребенки, носовые платки, носки, чулки, ложки, ножи, вилки (ножи и вилки выдавали только на обед).

За нарушение режима содержания, за грубость и драки смотритель мог поместить арестованного в карцер. Это был каменный мешок, где зимой вода превращалась в лед. Ни коек, ни нар здесь не было. В обед давали лишь ломоть хлеба да кружку кипятка.

Но и в камерах тоже было не слишком комфортно. Здесь спали на нарах, но то и дело просыпались − свирепствовали клопы. В одиночках кровать состояла из нескольких досок, соединенных железными полосами. «Тюфяк и подушка лежали на двух узких досках с большим пустым промежутком, причем одна доска была значительно толще другой, − вспоминал писатель Владимир Короленко. − Простыня была, разумеется, из грубого холста и очень грязна. Стула не было, а стол надо было прислонять к стене, чтобы он не упал. Кадушка-параша издавала омерзительный запах».

По утрам над острогом плыл колокольный звон. Он возвещал побудку. Вскоре после этого смотритель обходил камеры, пересчитывал узников, стучал молотком по решеткам, проверяя их крепость. Периодически устраивались обыски. За хранение запрещенных предметов тоже можно было угодить в карцер.

День заключенного заканчивался вторым обходом. Снова перекличка, снова проверка надежности решеток и замков на дверях. И снова звонил колокол, возвещая, что свобода стала чуть-чуть ближе...

Когда отсидка казалась лафой

Поначалу все арестованные вне зависимости от вменяемых им в вину статей Уголовного уложения содержались вместе. Но в 1842 году Николай I повелел разделить заключенных по четырем разрядам. Уголовников теперь надлежало помещать к уголовникам, политических – к политическим, должников – к таким же, как они, разорившимся мещанам и купцам. Для пересыльных начали строить отдельный барак.

В это же время, кстати, появились и камеры-одиночки. Как говорилось в царском указе, «для особо опасных государственных преступников». К ним относились те, кто «замышлял заговор против существующего строя», убийцы и насильники. Однако срок пребывания в одиночках ограничивался полутора годами.

Разделение арестантов осуществлялось по половому, возрастному (малолетние и несовершеннолетние отдельно от взрослых) и сословному признакам. Осужденные содержались отдельно от лиц, состоявших под следствием и судом. Лица, проходившие по одному делу, размещались раздельно.

Содержащиеся в арестантском помещении при полиции носили собственную одежду, белье и обувь. При необходимости выдавалось сменное белье. В тюрьмах ношение казенной одежды и обуви было обязательным только для подследственных, обвиняемых в бродяжничестве. Остальным лицам казенная одежда выдавалась лишь в случае отсутствия или ветхости собственной.

Заключенным (это стало практиковаться при Екатерине II) предоставлялась ежедневная прогулка в пределах двора. Чтение газет и журналов политическим арестантам запрещалось. Холостые лишались права вступать в брак на все время отсидки. Зато в случае смерти или болезни близкого родственника по письменному распоряжению попечителя или суда обвиняемые могли быть отпущены домой с обязательством потом вернуться.

Свидания с супругами и ближайшими родственниками, к числу которых относились родители, дети, родные братья и сестры, а в особо уважительных случаях и с другими лицами, разрешались начальником тюрьмы с согласия лица прокурорского надзора или лица, проводившего дознание. Количество свиданий − не более двух в неделю в дни и часы, определенные начальником тюрьмы. Помещения для свиданий оборудовались разделительной решеткой.

До 90-х годов позапрошлого века основную массу заключенных составляли уголовники, которым «светили» либо виселица, либо каторга. Но вскоре убийц и разбойников потеснили революционеры всех мастей. Сначала это были члены марксистских кружков. Их было столько, что начальник тюрьмы был вынужден направить прошение в вышестоящие инстанции с просьбой разрешить построить во дворе острога три новых барака. И это было настоятельной необходимостью. Если на 1 января 1902 года во всех местах заключения России находилось 88 тысяч арестантов, из них около 25 тысяч подследственных, то к 1911 году тюремное население увеличилось вдвое и составило 177 017 человек. Это примерно в 7−8 раз меньше, чем в наши дни.

Однако режим содержания тех лет нельзя сравнить с нынешним. Арестантам можно было гулять по двору до захода солнца, они устраивали концерты, чаепития, митинги. Кому такая отсидка лафой не покажется?

За Семашко отдувались все

В 1905 году тюремным старостой был избран Николай Семашко. Арестанты надеялись, что пользовавшийся авторитетом у них самих и у тюремного начальства будущий нарком здравоохранения станет их надеждой и опорой. Но, увы, вышло все по-другому.

Существуют две версии падения авторитета тюремного старосты. Согласно одной из них, Семашко возомнил себя вождем всех времен и народов (он действительно был очень самолюбив), а согласно другой, ему дали банальную взятку. Так или не так, установить уже невозможно. Фактически же Семашко поспособствовал побегу из острога латыша Левниекса.

Побег был успешным. За это отдувались все: и политические заключенные, и уголовники. Прогулки без вооруженных охранников с собаками начальник тюремного замка отменил вообще, митинги и чаепития запрещались, за исполнение революционных песен тюремных солистов помещали в карцер, а свидания с родными ограничили по времени. Кто-то из заключенных после этого плюнул Семашко в лицо, назвав его негодяем и предателем. Биографы наркома здравоохранения об этом, естественно, умалчивали.

Но прошло два года, революционный пыл поутих, и режим в остроге снова помягчел. Здесь даже выпускался рукописный журнал под названием «Тополь». Снова днем двери камер открывались настежь, можно было беспрепятственно навестить друзей, выпить с ними чаю или чего-нибудь покрепче. За целковый охранники приносили из соседней лавки и вино, и водку, и фрукты. Ну, чем, спрашивается, не курорт?

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, всех обитателей острога в спешном порядке переселили в новое здание тюрьмы на Арзамасском шоссе. Их места заняли германские и австрийские военнопленные. Своих зэков градоначальник пожалел, но на иноземцев это не распространялось. Строения острога могли рухнуть в любую минуту. Еще в 1909 году авторитетная комиссия, обследовав их, вынесла вердикт: тюремный замок годится только на «вторичный стройматериал». Сам же земельный участок на Острожной площади был продан городу. Что касается австрийцев и немцев, то они находились под угрозой обрушения почти три года. Но ничего страшного не случилось и до нашего времени. Строили предки на века.

Пламя красного террора

С октября 1917 года острог пустовал. Но с февраля 1918 года камеры снова заполнились. Правда, уже совсем другим контингентом − бывшими царскими офицерами, представителями дворянства, купцами, банкирами. Их доставляли сюда группами по 20−30 человек, многих затем во время красного террора здесь же и расстреливали.

Это объяснялось тем, что дела у местных властей шли хуже некуда. И они решили как следует «подоить» обладателей тугих кошельков. На Нижний Новгород была наложена контрибуция в 50 миллионов рублей, богатое село Богородское обложили данью в 2 миллиона. Не избежали этой участи город Арзамас, село Городец и прочие губернские центры производства и торговли.

«Денежные мешки» отказались платить грабительский налог. У кого-то сбережений просто не было. И тогда в остроге оказалось без малого сто предпринимателей: Башкиров с сыновьями, Вяхирев, Карпов с сыном и многие другие. Не пожалели даже владельца аптеки Ремлера, которому было за 70. Большевики предупредили каждого: если до 11 апреля нужная сумма не будет собрана, власти начнут национализировать их дома. И обещание свое выполнили. 12 апреля 1918 года был экспроприирован 30-комнатный дом Марковой на Ильинской улице, пять домов Гак, дом Ламоновой.

После покушения на Ленина репрессии приобрели еще более жестокий характер. Жертвами первого массового расстрела 15 августа стали 5 человек, среди которых был начальник губернского жандармского управления Мазурин. Он находился в остроге с февраля 1917 года.

Белые стремительно приближались к Нижнему. И тогда военно-революционный комитет по указке Ленина, который призывал «навести тотчас массовый террор», принимает решение «беспощадно расстреливать всех, кто явно или тайно поддерживает контрреволюцию». В числе тех, кто подписался под этим постановлением, были небезызвестный Лазарь Каганович, который возглавлял в то время Нижегородский губком РКП (б), председатель Нижегородской ЧК Яков Воробьев и уже упомянутый выше Сергей Акимов, на которого царский режим пуль тратить не стал.

Были составлены списки «неблагонадежных» − главным образом людей состоятельных. Аресты сопровождались грабежами. В результате в Нижегородский острог и концлагерь в Крестовоздвиженском монастыре попало около тысячи человек. По разным данным, 17 или свыше 40 из них были казнены на Мочальном острове. Список репрессированных, который был опубликован в «Нижегородском листке», возглавляли архимандрит Оранского монастыря Августин (в миру Пятницкий), настоятель Казанской кладбищенской церкви Орловский и генерал Чернов. Но попали под горячую руку чекистов и совершенно случайные люди. Например, студенты.

Вспомнили тогда и о «дровяном сарае». Здесь тоже звучали выстрелы, заглушаемые шумом мотора грузовика. Кровь отмыли новые хозяева острога. Эта нелегкая работа выпала на долю рабочих мастерских Нижегородской стрелковой дивизии. Они в 1929 году передали здание аптекоуправлению.

В наши дни острог стал музеем. Только вот как быть с площадью Свободы? Никогда она не была свободной от насилия. Может, лучше вернуть ей прежнее название – Острожная?

2. Палачи

Арзамасская быль, Арзамасская боль

...Его повели в пыточную башню, одну из многих башен деревянной с присыпом стены Арзамаса. В башне этой было два яруса. Осипа повели в верхний. Там была огромная печь, лежали разные инструменты и стояли два столба с перекладиной, а под ними − гири разного веса.

Осипа уже ждали. Это были палач, двое сторожей и писарь Антипка, который должен фиксировать показания. С Осипа сняли цепи, сорвали одежду, привязали к рукам веревки, а один из сторожей взял эти веревки так, что живот Осипа плотно пришелся к его спине. И палач начал отсчитывать удары кнута.

Дали Осипу двадцать ударов, от которых кожа на спине полопалась. После этого подвели к двум столбам с перекладиной. Палач поднял его на веревках на дыбу, а к ногам прикрепил гири. Осип кричал от боли. Но его ждали еще более суровые испытания. Палач взял раскаленный прут и стал водить им вдоль израненной кнутом спины, в некоторых местах нажимая с особым усердием...

Примерно так описывал пытку некоего Осипа Нехорошева, подозреваемого в связях со Стенькой Разиным, писарь Антипка (указанный документ хранится в Государственном архиве Мордовии).

А после этого Нехорошева приговорили к смерти, и тот же самый палач посадил его на кол. Эта казнь была еще мучительней, чем распятие. Кол медленно пробивал кишки, некоторым страдальцам приходилось мучиться сутки и более − это зависело от того, какое направление в теле принимает кол...

Кату – плату

История не сохранила имя арзамасского палача, пытавшего Нехорошева. Как и многих других − их запоминали разве что по кличкам. И хотя данная, с позволения сказать, профессия считалась в народе презираемой, все вакансии среди мастеров заплечных дел в Нижнем до начала позапрошлого века были заполнены. Впрочем, Нижний Новгород − не исключение, то же самое происходило и в других городах. И сегодня это не очень-то понятно: работы у заплечника хватало. Мало того что требовалось провести экзекуцию так, чтобы осужденный не умер во время пыток и давал показания. Палачи осуществляли также надзор за городскими проститутками, собирая с них фиксированную плату, отвечали за чистку общественных уборных, занимались отловом бродячих собак, удаляли из города падаль и выгоняли прокаженных. Плюс к этому – уборка на месте казни, придание мертвому телу как можно более ужасающего вида, чтобы выставить его напоказ. Насадить, например, отрубленную голову на железный прут, а прут прикрепить к столбу. А между тем жалованье жизнегубцы получали мизерное (в XVII веке − всего четыре рубля в год, а начиная с петровских времен − 9 рублей 95 копеек, так как дел прибавилось). К тому же все их ненавидели. Палач пожизненно лишался духовного окормления и не допускался к причастию.

Так, может быть, мотив выбора работы объяснялся чем-то другим? Прибавкой зарплаты? При императоре Павле I произошла индексация жалованья экзекуторов: величина денежного довольствия выросла до 20 рублей 75 копеек в год. Или же тем, что осужденный мог получить амнистию, если соглашался стать палачом? Но для этого необходимо было поработать подмастерьем, и не каждый выдерживал такое испытание. Или тут все решал садизм? Маньяки, наверное, появились не вчера и не позавчера. И не надо было серийным убийцам промышлять глухими ночами: они были при деле...

В соответствии с указом царя Михаила Федоровича набор в палачи (в Нижнем их называли катами) осуществлялся из посадских, а также из «самых молодших или гулящих» людей, «которые волею своею в тое службу быть похотят», то есть добровольно. Но тот, кто выбирал эту стезю, должен был отчетливо понимать, что его жизнь кардинальным образом изменится. Жил палач в особом помещении под замком с казенной охраной − его берегли от гнева народного. Выпускали только для казни или пыток, отлова бродячих собак, надзора за гулящими девками, а еще по базарным дням − чтобы мастер заплечных дел под надзором караульщиков собирал с возов дань. Этот налог так и прозвали: «Кату – плату». А некоторые крестьяне давали грош или пятак просто так − как бы в виде задатка. «А вдруг что случится? − думали они. − Вот палач и поостережется кожу со спины спускать».

Да, палачей побаивались. При встрече с ними снимали шапки, кланялись, величали по имени-отчеству. Кстати, в Москве большинство мастеров заплечных дел носило фамилию Бархатовых − их называли в честь любимца Ивана Грозного, на счету которого, как утверждают историки, было не меньше полутора тысяч жертв. В Нижнем катами были, как правило, Криворотовы или Кирюшкины. Целые династии!

Экзекуции в городе обычно происходили на площади у церкви Иоанна Предтечи. Здесь было своего рода Лобное место: и кнутом пороли, и вешали, и головы рубили. А в пыточных и секли, и жгли, и морозили, и ребра ломали, и тело рвали клещами, и ногти «подчищали» − иглами под них кололи, и сажали на доску с гвоздями – фантазия палачей была беспредельной. Раскольников «томили в хомутах», которые стягивали голову, руки и ноги, от чего трещали кости и кровь шла изо рта и ушей.

Сохранилась инструкция для нижегородских палачей − «Обряд, како обвиненный пытается». Согласно ему, «для пытки должно быть сделано особливое место, называемое застенок, огорожено палисадником и покрыто, для того, что при пытках бывают судьи и секретарь и для записи пыточных речей подьячий. В застенке же для пытки сделать дыбу, состоящую в трех столбах, из которых два вкопаны в землю, а третий сверху, поперек. И когда назначено будет время, то кат явиться должен в застенок с инструментами; а оные суть: хомут шерстяной, к нему пришита веревка долгая; кнутья и ремень. По приходе судей в застенок, долгую веревку палач перекинет через поперечный в дыбе столб, и, взяв подлежащего к пытке, руки назад заворотит, и, положа их в хомут, через приставленных для того людей встягивает, дабы пытанный на земле не стоял, а руки выворотит совсем назад, и он на них висит; потом свяжет ремнем ноги и привязывает к сделанному нарочно впереди дыбы столбу; и, растянувши сим образом, бьет кнутом, где и спрашивается о злодействах и все записывается, что таковой сказывать станет».

Надо сказать, что палачи постоянно тренировались, дабы не утратить приобретенных навыков и совершенствовать их. Для этого оборудовался своего рода «спортзал», где были «тренажеры» и муляжи-манекены. Такое помещение должно быть просторным и с высоким потолком.

Особого искусства требовала порка кнутом. Кнут в то время состоял из кнутовища и ударной части – «языка», который изготавливался из полосы толстой свиной кожи, вымоченной в соляном растворе и высушенной под гнетом. Длина кнутовища в зависимости от роста палача колебалась от двух до двух с половиной метров, а «языка» − около метра. Этого вполне хватало, чтобы оставить на человеческом теле глубокие кровоточащие рубцы.

Если палачей было двое, то удары наносились поочередно – «елочкой». Если экзекуцию проводил один палач, то он чередовал удары справа и слева.

Как правило, каты владели кнутом виртуозно. Они могли сразу же забить человека насмерть, вызвав внутренние кровотечения. И брали взятки за то, чтобы «не изувечить, не крошить и не ломить без зазрения совести». Или, наоборот, причинить как можно больше страданий. Немалая часть тех денег, которые народ жертвовал на одежду наказуемому, тоже перепадала кату − это были так называемые «рогожки» или «полурогожки».

Мещанина Никитина в 1789 году порол в Нижнем Новгороде палач Еремей Кадкин. И за большие деньги не причинил ему никакого вреда. «Язык» бил не по телу, а по «кобыле» – столбу, к которому был привязан осужденный. Однако никто этого не заметил – все выглядело совершенно натурально.

Каты отрабатывали свои деньги, что называется, в поте лица. По свидетельству нижегородских летописцев, «для 20 ударов кнута потребен был целый час, а при многочисленности ударов наказание продолжалось от восходящего до заходящего солнца».

Смерть диакона

Одна из последних показательных и самых, пожалуй, варварских казней в Нижнем состоялась 21 марта 1720 года. С Оки дул пробористый мартовский ветер, юркой змеей проползал между скороспелых построек сырой туман − в такую погоду и шелудивого пса хозяин на двор не выгонит, − но на площади у храма Иоанна Предтечи колыхалось людское море. Тут были и городской голова, то бишь бургомистр по-новому, и вся знать, и зимогоры-бурлаки, и мещане, и безродные бродяги-нищие, и случайные зеваки, и горемыки-жалельщики − те, кто смахивал невзначай набежавшую слезу: казнят как-никак расколоучителя, почтенного человека.

Стрельцы в серых ферязях на меху, в скрипучих, густо смазанных дегтем сапогах, цокая, как лошади, подковами, двигались вереницей нарочито медленно – и казалось, что это незрячие маски, танец привидений. Скрестив впереди секиры, они подняли по истертым ступеням на лобное место согбенного, сломленного изощренными пытками человека, для которого смерть была избавлением от дальнейших мучений. Он уже мало что понимал, мутным взором обводя плотную стену сгрудившегося народа, застывшую в долгом молчании. Или действие происходит уже не в этом мире, и он видит слетевшиеся со всех сторон души таких же, как он, страдальцев?

Действительность перемешивалась с нереальностью, и было невозможно их разделить. Еще вчера осужденный на смерть намеревался что-то сказать напоследок, но сегодня скомкал в себе эти слова − не было никаких сил.

Да, наверное, ему бы и не позволили. Палач в красной шелковой рубахе с опояской, чернявый, румянощекий, с какими-то рачьими вылупленными глазами, мягкой рысьей походкой прошествовал на эшафот, повалил несчастного на колени. Он был профессионал. Коротко сверкнуло лезвие топора, и голова раскольника покатилась по дощатому помосту, заливая его черной кровью...

Так 21 марта 1720 года закончил свою жизнь 55-летний Александр Диакон, казненный по указке Нижегородского митрополита Питирима. Но казнь его была закономерна. Слишком уж были похожи Александр Диакон и Питирим. С точностью до наоборот. А когда похожее борется с похожим, это всегда кончается плохо. Оба недруга предали веру, которую исповедовали вначале. Питирим был раскольником, но потом принял православие «по Никону». Александр Диакон, родом из нерехтских посадских людей, служил диаконом в тамошнем Владимирском монастыре. Но его донимали многие сомнения, и в 1703 году, как он признавался на «расспросе», «страстно желая узнать истину», бросил свое место и ушел к раскольникам в чернораменские леса. Здесь он жил во многих скитах на послушании у старцев, а в 1709 году был пострижен в монахи.

Со временем Александр Диакон стал одним из духовных вождей раскола. А когда он в 1716 году стал распространять рукописные «ответы против Питирима», то собственноручно подписал себе смертный приговор. В «Диаконовых ответах» обосновывалась позиция раскольников в отношении никонианства и содержались призывы почитать четырехконечный крест наряду с восьмиконечным. Это вызвало безумный гнев Петра I. В 1718 году иеромонаха арестовали и, после того как подвергли «выжным пыткам», отдали в руки палачу.

Между прочим, жизнегубец по прозвищу Криворотый действительно был высочайшим профессионалом. Современники свидетельствовали: он мог на спор так подхватить кнут, пущенный со всего размаха, что подставленный под него лист бумаги оставался невредим.

Приключения Криворотого

Но случилось так, что Криворотый по пьянке зарезал караульщика, который его охранял. Играли в карты, кат раз за разом проигрывал, но не хотел признавать свой долг. В конце концов достал нож из-за голенища... И был осужден на пожизненную каторгу. Скорее всего, потому, что смертный приговор приводить в исполнение в это время кроме него было некому. Не мог же он сам себе отрубить голову.

Криворотова сослали в Забайкалье. Но и на каторге палачи тоже были нужны. Криворотый без дела не остался. Арестантская артель, как писал в своем очерке «На поселении» известный публицист XIX века Сергей Максимов, «выделяла ему все: булки, чай, сахар, вино и прочее. Сверх того, от арестантской общины ему полагался полтинник в месяц за каждого наказуемого... Если же приходилось наказывать кого-либо из почетных тюремных сидельцев, из артельных любимцев, тот же староста или сам приговоренный шел по казармам с «имянинною кружкою» и собирал деньги для палача. Сбор такой назывался «подарком почетных старожилов».

В общем, на каторжную жизнь Криворотый не жаловался. Был сыт, в меру пьян, на общие работы его не посылали. Не морда была, а кувшинное рыло, караульная будка. Единственное, на что жаловался, − на полнокровие. Выражаясь сегодняшним языком, на гипертонию.

И тем не менее его садистские наклонности взяли свое. Однажды ему стало в лом людей пороть кнутом, заскучал он по своему прежнему ремеслу и зашиб, а потом, как мясник, разрубил на куски подвернувшегося под горячую руку арестанта. И разложил эти куски на всеобщее обозрение: отдельно − филейная часть, отдельно − требуха, отдельно − грудинка... Такого на каторге в Горном Зерентуе не было никогда.

Суд был скор. Криворотого прилюдно повесили. Детей у него, слава богу, не было.

Интересное кино

Хронический дефицит палачей, явственно ощущавшийся в России с конца XVIII века, приводил порой к коллапсу всей судебной системы. Некому стало исполнять приговоры в части исполнения наказаний. Заключенный не мог покинуть тюрьму и отправиться по этапу до тех пор, пока не получил положенного ему телесного наказания и клеймения.

В 1804 году генерал-губернатор Малороссии Куракин направил в Санкт-Петербург предложение официально разрешить набор в палачи преступников, осужденных за незначительные преступления. Указ Сената от 13 марта 1805 года такое право ему предоставил. Однако Куракина ждало большое разочарование. За год желающих стать мастером заплечных дел не отыскалось.

Николай I повысил денежное жалованье палачам примерно в 20 раз. Кроме того, предусматривалось их бесплатное питание и снабжение одеждой за казенный счет. В случае выезда куда-то палачу платили командировочные – 12 копеек в сутки. В итоге они стали получать больше, чем даже ряд категорий чиновников. Но и это не вызвало никакого ажиотажа, хотя нищих и голодных в России всегда хватало. Уж больно негативно относился народ к этой профессии.

С того времени все палачи России были преступниками, которым сулили освобождение от наказания. Этих преступников нежно лелеяли пришедшие к власти большевики, которые сами были преступниками.

Обедня по убиенному

История зафиксировала лишь один случай, когда палач раскаялся в содеянном. Это был человек, лишивший жизни французского короля Людовика ХVI. Он заказал по убиенному заупокойную обедню и до своего смертного часа не мог избавиться от чувства вины за то, что согласился исполнить приговор Конвента.

В России же все было с точностью до наоборот. В социальных катавасиях выплеснулись вовне низменные инстинкты. Потребность убивать для довольно большой группы людей стала неистребимой. К тому же это всячески поощрялось. В Москве, в спецраспределителе для заслуженных партийцев, в 20-е годы прошлого века висело, например, такое объявление: «Цареубийцам повидло выдается вне очереди».

В отличие от средневековых катов, нынешние себя не афишировали − выполняли свое дело конспиративно, но профессионально. Хотя порой все надоедало, терялась острота ощущений. Каждый день одно и то же: водка, выстрел в затылок, никакой тебе изюминки. И садисты, скучая, как Криворотый, похоже, реализовывали в свободное от работы время свои безумные фантазии. Очень похоже, что обойтись без этого они уже не могли...

3. Распни его, распни!

Природа помнит

Если на карте Нижегородской области обозначить флажками места, где когда-то творились расправы над людьми − виновными и невиновными, − практически вся карта будет ими утыкана. Казни совершались и при стечении народа, и в глухих местах, где только окружающая природа была свидетелем человеческих мучений.

Одно из таких мест − озеро Рельское под Курмышем.

− Релями в старину виселицы называли, − рассказывал почти сорок лет назад собирателям фольклора из Горького старожил Курмыша Михаил Яковлевич Водопьянов. − У нас в роду из поколения в поколение передается, что когда пугачевцы Курмыш приступом взяли, сразу же понастроили виселиц вдоль всего озера. И стали вешать бояр да попов. А когда царские воеводы захватили бунтовщиков, уже над ними изгаляться стали.

Но помнят об этом не только люди. Природа тоже. Озеро Рельское снискало себе недобрую славу. На кого рассердится − тому лучше с белого света долой. Либо утонет, либо деревом привалит, либо еще что-нибудь приключится. И местные жители ходят сюда с опаской.

Свозили к Арзамасу и сподвижников Кондратия Булавина. Обочь дорог стояли виселицы, и воронье кружилось над местом массовых казней, которое назвали Божьим городком.

Но прошло несколько лет, и к костям булавинцев присоединились кости ссыльных стрельцов, которые самовольно покинули Великие Луки и двинулись на Москву. Увы, воевода Шеин одолел мятежников. Зачинщиков укоротили на голову, но Петр повелел казнить и остальных, отправленных в Арзамас.

Сколько народу погребено здесь, досконально никто не знает. Много. Тут еще за сто лет до пугачевцев похоронены казненные воеводой Юрием Долгоруковым сподвижники Стеньки Разина. Иностранец, посол при дворе царя Алексея Михайловича, Кунрад фон Кленк, оказался нечаянным свидетелем того, что тогда происходило в Арзамасе. «На это место страшно было смотреть, оно походило на преддверие ада, − писал он. − Кругом стояли виселицы; на каждой колыхалось по нескольку человек. В другом месте валялось множество обезглавленных тел, плавающих в крови, находились посаженные на кол люди, из коих немало оставалось живыми до трех суток, и слышны были их голоса. В три месяца от рук палачей погибло 11 тысяч человек».

Земля, пропитанная страданием

Сколько же у нас таких мест, которые люди стараются обойти стороной: кажется, что здесь даже земля пропитана страданием? Никто не знает. Где ни копни – всюду кости.

Взять, к примеру, окрестности деревни Юсупово Перевозского района. Здесь, как значится в донесении царю уже упомянутого выше Юрия Долгорукова, «ратные люди с воровскими людьми (сторонниками Стеньки Разина. − С.С.) сошлись, тех воров и изменников побили, а многих казнили».

Перенесемся на берег Оки вблизи Воротынца. Здесь, как рапортовал Екатерине II нижегородский губернатор Ступишин, был повешен пугачевец Чернов «в рассуждении таком, что в том самом месте, где он повешен, не только Нижегородской, но и других губерний бурлаков находилось и ныне находится для грузки соли великое множество, которые, то видя, могут не только сами приходить в страх, но и другим объявлять будут, что за злодейство сообщники Пугачева не избегают достойного наказания». Труп Чернова провисел много дней, пока от него не остался один скелет.

Смертной казни подвергались и женщины. Сборное Уложение постановляло за убийство мужа «убивицу живую окопать в землю и казнить ее такой казнью безо всякой пощады, хотя бы дети убиенного и ближние его родственники и не захотели, чтобы ее казнили».

Подобную экзекуцию описывает один из иностранцев, посещавших Московию, Таннер: «Завязав преступнице руки назад, ее закопали по пояс в землю... На ее беду напали на нее голодные собаки, во множестве бродившие по городу, и после отчаянного сопротивления несчастной, защищавшейся зубами, растерзали ее, выкопали из земли и разнесли по кускам».

Этот вид казни россияне, как и другие народы, позаимствовали у китайцев. Там это было обычной практикой. При императоре Цинь Шихуане в 213 году до нашей эры за приверженность учению Конфуция были закопаны живьем 460 человек. Русская княгиня Ольга расправилась таким образом с посланниками древлян, убивших ее мужа, князя Игоря. К сожалению, средневековье вернулось в Россию с Гражданской войной. В 1919 году в Перми большевиками был заживо зарыт епископ Андроник.

«А Овцына повесить с овцой!»

Смертная казнь практиковалась с незапамятных времен. Древние иудеи лишали жизни тех, кто «ложился с мужчиною, как с женщиною», кто был уличен в кровосмешении, кто злословил на своих предков.

В Древней Греции эшафот ждал тех, кто пренебрежительно относился к могилам павших в бою воинов. Сократу предложили выпить яд за то, что он якобы растлевал молодежь неподобающими мудрствованиями. В Китае казнили контрабандистов.

При Петре I карались смертью такие преступления, как самовольная порубка дубрав, богохульство, идолопоклонничество, похищение денег, подлог, дуэль, лжеприсяга, блуд. При этом простым «усекновением» головы дело не ограничивалось. Фантазия тех, кто вершил суд, была беспредельной.

Едва ли не самым распространенным видом казни в древности было распятие. Смерть на кресте считалась у римлян и израильтян позорнейшей казнью, к которой приговаривали лишь закоренелых злодеев и изменников. Распятым обычно перебивали голени, что приводило к быстрой смерти от удушья, поскольку, чтобы дышать на кресте, нужно приподнимать грудную клетку, опираясь на ноги. Если же голени не перебивали, человек умирал от обезвоживания организма.

После подавления восстания Спартака римляне распяли по обочинам дорог 6 тысяч восставших рабов. Александр Македонский, разгневанный упорством защитников финикийского города Тира, таким же образом казнил 2 тысячи человек. Точно так же был лишен земной жизни Иисус Христос.

Между прочим, распятие до сих пор сохранилось в законодательстве Судана. Правда, с одной оговоркой: оно осуществляется уже после повешения осужденного. В Поволжье за всю его историю чекисты распяли зачинщиков при подавлении крестьянского восстания в Урене в 1918 году. Во время Великой Отечественной фашисты прибили гвоздями к кресту нижегородца Юрия Смирнова, попавшего к ним в плен.

В сталинские времена на страницах одного исторического журнала разгорелся спор: кто из великих правителей был самым изобретательным по части способов смертной казни. Назывались имена властителя Рима Калигулы, китайских императоров. Но победил Иван Грозный. Чего он только не выдумывал! Новгородского епископа Леонида зашил в медвежью шкуру и затравил собаками. Одну из своих жен, Василису Мелентьеву, якобы изменившую ему, приказал положить в гроб живой и закопать. И «юморил» направо и налево. Некоего Овцына повесил вместе с овцой, рыбаков, которые привезли царю несвежих осетров, выпотрошил, как потрошат рыбу. Неугодных монахов привязал к пороховой бочке, которую взорвали, дабы «святоши аки ангелы воспарили ко своему Господу». Французскому послу, вовремя не снявшему перед государем шляпу, эту же шляпу прибили к голове гвоздями. Но апогеем жестокости можно по праву считать казнь главы Иностранного приказа Ивана Висковатого. Гости, созванные царем на пир, отрезали от него, еще живого, куски мяса и ели его сырым. А попробуй не съешь!

Впрочем, гости, приглашенные царем, не знали, чего опасаться. Один из опричников, Иван Реутов, так «неудачно» «отхватил кусок», что Висковатый умер. Тогда Грозный обвинил Реутова в том, что он сделал это нарочно, чтобы сократить мучения главы приказа, и повелел казнить его. Но царский приказ не был выполнен. Оказалось, что опричник заразился чумой. Он успел умереть без посторонней помощи.

Иван Грозный обожал комбинированные виды казни. Казначея Никиту Фуникова-Курпеева обливали попеременно то кипятком, то ледяной водой. В конце июля 1570 года, присутствуя на массовой казни в Москве, государь распорядился, «вырезать из живой кожи ремни, а с других совсем снять кожу». В Новгороде приказывал обливать людей специальным горючим составом, который воспламенялся как «коктейль Молотова». После этого жертв привязывали к саням и пускали лошадей вскачь. Тела оставляли на снегу кровавые полосы.

Особые казни предусматривались для изменников. Их варили в больших котлах в зависимости от тяжести преступления − либо в масле, либо в вине, либо просто в воде. Что было мучительней, неизвестно.

26 секунд небытия

Что страшнее? Виселица? Секира палача? Расстрел? Сожжение? Расплавленный металл в горле? Крыса в животе? Смерть на колу? Ответить на этот вопрос пытался французский врач Николаус Миновици. Но так ни к какому выводу и не пришел.

Всего он насчитал 34 разновидности казней, хотя их, по всей видимости, куда больше. И начал Миновици свои эксперименты в 1905 году с удавления. Опыты проводил на самом себе.

Экспериментатор, разумеется, постарался обезопаситься. Через блок, приделанный к потолку, он пропустил шнур, один конец которого врач держал в правой руке, а другой конец, завязанный петлей, набрасывал себе на шею. Затем Миновици ложился на пол и тянул веревку правой рукой до тех пор, пока мог выдержать. Лицо врача багровело, в ушах возникал неприятный шум, перед глазами вспыхивали огненные круги. Постепенно Миновици усложнял опыты и пытался «привыкнуть» к состоянию повешенного путем затягивания петли до 6−7 раз подряд в течение 4−5 секунд. Наконец, он решился на эксперимент почти в чистом виде: не лежал на полу, а висел в петле, которую через блок держал ассистент.

Максимальная продолжительность нахождения в петле составила 26 секунд. Описывая свои ощущения, врач констатировал: «Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхательные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист, я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшего по секундомеру время. В конце концов боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен и я спустился вниз, из глаз моих брызнули слезы».

Современная технология повешения была разработана в середине прошлого века Королевской комиссией по смертной казни в Великобритании. «Специалисты» по казням исходили из «гуманной» необходимости «наступления скорой и безболезненной смерти путем смещения позвонков без отделения головы от тела». В соответствии с рекомендациями экспертов «длина веревки должна подбираться с учетом роста и веса осужденного − чтобы добиться разрыва спинного мозга, но без отделения головы». Но на практике достичь этого непросто. Зачастую, при неверном расчете или неопытности палача, разрыва спинного мозга не происходит, и осужденный погибает от удушения. Так погибали осужденные на повешение в прошлые века. Их путь к смерти был долгим и мучительным.

Среди множества примеров можно назвать казнь декабристов в 1826 году. Помост, на котором они стояли, неожиданно опрокинулся, три веревки оборвались, и Рылеев, Пестель и Каховский упали вниз.

Веревки заменили, но веревка Пестеля была так длинна, что он ногами касался помоста, и это продлило его мучения. Вероятно, то же самое испытал и советский разведчик Рихард Зорге. После того, как тело его сняли с виселицы, тюремный врач, зафиксировал, что сердце повешенного билось еще 8 минут.

Укоротить на голову

Этот вид казни сейчас применяется только в Саудовской Аравии да еще закреплен в законодательстве Йеменской Арабской Республики и Объединенных Арабских Эмиратов. А раньше был распространен повсеместно: и в Древнем Риме, и в Османской империи, и в средневековой Европе, и в России. Таким способом были казнены английские короли Ричард II и Карл I, шотландская королева Мария Стюарт, французский король Людовик XVI и его жена Мария-Антуанетта. В Англии укоротили на голову талантливого поэта графа Серрея, жен короля Генриха VIII Анну Болейн и Екатерину Говард, в Испании − Нуньеса де Бальбоа, открывшего Тихий океан, в России − Стеньку Разина, Емельяна Пугачева и бесчисленное множество других людей – как заурядных уголовников, так и людей выдающихся, талантливых.

Большевики, придя к власти, отменили смертную казнь. Но ненадолго. А обезглавливание они несколько усовершенствовали. Во время Гражданской войны применили для этого шашки. Как свидетельствуют документы Архива русской революции, во время расправы в Пятигорске в 1918 году над генералом добровольческой армии Рузским и его соратниками «палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Среди палачей были неумелые, которые не могли нанести удара с одного взмаха, и тогда заложника ударяли раз по пяти, а то и больше. Рузского рубил сам Атарбеков − руководитель ЧК. Других четвертовали − рубили сначала руки и ноги, а потом уже головы».

Костер бушевал и палил...

Нижегородчина обошла другие регионы России по гибели людей от огня. Невыносимую муку испытывали старообрядцы, которых приговаривали сжечь заживо. Они тысячами всходили на костер, как мятежный протопоп Аввакум. Но этот огонь еле тлел – протопопа коптили, как рыбу или свиные окорока. А вот сподвижница Стеньки Разина Алена, атаман-вор-старица, захваченная царскими карателями в Темникове, была сожжена на костре, который «бушевал и палил даже в отдалении».

Нижегородские раскольники и сами порой приговаривали себя к смерти. Они считали, что огонь очищает душу. Но в других странах так не думали. Там руководствовались другим: сожжение – один из самых мучительных видов смертной казни. И самый, пожалуй, дешевый. Наверное, этим руководствовался и персидский царь Дарий II, который заживо сжег свою мать.

Костры, на которых сжигали еретиков и ведьм, в Средние века запылали по всей Европе. При этом если осужденный раскаивался, то его предварительно душили, после чего бросали в огонь уже мертвое тело. Если же обвиняемый упорствовал, его полагалось сжечь заживо. Особое усердие в борьбе с еретиками проявили английская королева Мария Тюдор, получившая кличку Кровавой, и верховный инквизитор Испании Торквемада. По данным историка Х. Льоренте, за 18 лет деятельности Торквемады на костер взошли 8800 человек.

Не отставала от Европы и Россия. Когда в 1411 году в Пскове началась эпидемия чумы, по обвинению «в напуске болезни» были сожжены 12 женщин. При царе Алексее Михайловиче «запалили в срубе Старицу Олену за волховство, чернокнижничество, чародейскими бумаги и коренья». В Тотьме в 1674 году та же участь постигла некую Феодосью «по оговору и порче». В 1701 году сожжение было применено к Гришке Талицкому и его соучастнику Савину за распространение возмутительных «тетрадей» о Петре I. Обоих осужденных в течение нескольких часов «окуривали едким составом, от которого у них вылезли все волосы на голове и бороде, и все тело медленно тлело, как воск».

До Гражданской войны в России считалось, что последней жертвой огня была ведьма из мексиканского города Камарго – костер унес ее жизнь в 1860 году. Но, увы, это была не последняя жертва. «Ужаснее всех погиб ротмистр Новацкий, которого матросы считали душой восстания в Евпатории, − вспоминал Деникин о расправах большевиков в Крыму в январе 1918 года. − Его, уже сильно раненного, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в корабельную топку». Впрочем, и белые поступали точно так же. В 1920 году были сожжены в паровозной топке руководители военно-революционных организаций Дальнего Востока Сергей Лазо и два его ближайших соратника.

Камнеметание

В Библии о такой казни упоминается довольно часто. В Коране тоже. Побивание камнями до сих пор практикуется в некоторых мусульманских странах, в частности, в Иране. Здесь осужденного привязывают к столбу, после чего по команде судьи начинается камнеметание. Такая казнь очень мучительна, поскольку камни не очень большие. Это специально оговаривает статья 119 Исламского уголовного кодекса Ирана.

Считается, что это наказание ввел халиф Омар. Он принародно поклялся, что сам пророк Мухаммед сказал ему, что это нужно делать в отношении прелюбодеев и прелюбодеек. И Омару поверили.

В докладе «Международной амнистии» приводятся свидетельства очевидцев о подобных экзекуциях. Осужденные на казнь не умирают сразу. Их, как правило, добивают лопатами.

Против лома нет приема

Историк А.Ф. Кистяковский считал, что этот способ лишения жизни самый мучительный из всех когда-либо существовавших. Он описывал его так: «К эшафоту привязывали в горизонтальном положении андреевский крест, сделанный из двух бревен. На этом кресте растягивали преступника так, чтобы лицом он был обращен к небу. Затем палач, вооруженный ломом, наносил удары, переламывая кости рук и ног, а затем и позвоночник. После этого преступника и крест вращали и оставляли жертву в таком положении умирать».

Но был еще один вариант − колесования. Осужденного укладывали на эшафоте с вытянутыми руками и ногами. Потом по его телу с силой катали тяжелое колесо, обитое железом, чтобы раздавить и размозжить все кости и внутренние органы, превращая тело в бесформенную массу.

Начинали обычно с ног. Потом перемалывали руки, затем позвоночник и, наконец, череп. Но это было редко, по особому указанию судей. Как правило, казненный, если он не умирал от болевого шока, мучился на колесе в течение нескольких часов.

Колесование применялось и в античные времена, и в Средние века.

Металл-убийца

Римский полководец Аквилий был для греческого царя Митридата, как кость в горле. Легионы Аквилия, действуя партизанскими методами, совершали неожиданные вылазки и громили греческие гарнизоны. И тут же исчезали.

И все-таки Митридат застал врасплох своего врага. В 88 году до нашей эры в битве при Прототахии греки разгромили римлян, а самого Аквилия взяли в плен. Митридат придумал, по его мнению, казнь, достойную полководца. Он велел залить ему горло расплавленным золотом.

Персидский царь Артаксеркс II на такие фантазии, как Митридат, был не способен. Он приказал обезглавить одного из своих воинов, который принимал непосредственное участие в убийстве брата Артаксеркса Кира. Однако мать Артаксеркса попросила сына отдать ей приговоренного к смерти. У нее фантазии было побольше. С легкой руки царственной мамаши убийце сначала выкололи глаза, а затем залили в горло расплавленную медь.

В средневековой России до 1672 года подобным образом казнили фальшивомонетчиков. Однако из экономии лили в глотку не серебро и не золото, а свинец, который мошенники подмешивали в благородный металл.

Смерть на колу

Рекордсменом по этому виду казни был господарь Валахии Влад III, также известный как Влад Цепеш, Колосажатель (позднее он стал вампиром Дракулой, персонажем большого количества фильмов и книг). А прозвище Колосажатель Влад получил за жестокость в расправе с врагами и подданными, которых сажал на кол. Известен случай, когда Цепеш созвал к себе 500 бояр и спросил их, сколько правителей помнит каждый из них. Оказалось, что не больше семи. Это почему-то вызвало гнев Цепеша. Он приказал всех бояр посадить на кол в его столице Тырговиште. В то время, когда они умирали, Влад завтракал, наблюдая агонию своих жертв.

Колам с посаженными на них людьми, придавались различные геометрические формы, рождаемые безудержной фантазией Цепеша. При этом Влад специально следил, чтобы конец кола ни в коем случае не был слишком острым – обильное кровоизлияние могло слишком рано прекратить мучения жертвы.

Экзотика

О таких казнях, как подвешивание за ребро на крюк, вспомнили в фашистской Германии. Страдания осужденного в этом случае могли длиться очень долго. Но и Саддам Хусейн тоже применял это смертоубийство, расправляясь с восставшими курдами в 80-х годах прошлого века.

Хорошо, что в Ираке акул не водится. А вот англичане в южных морях, расправляясь с бунтовщиками, бросали их, обвязав канатом и снабдив ножом и дубинкой, в воду, кишащую этими хищниками. Если бунтовщику удавалось отбиться от акул, это объявляли Божьей волей, поднимали его на палубу и даровали прощение.

Такой же экзотикой была и смерть от крысы. Клетку без дна или просто ведро, где находилась голодная крыса, ставили на живот связанному осужденному. Крыса моментально начинала прогрызать внутренности. Надо сказать, что этот вид казни, применявшийся в древности в Китае, был реанимирован во время культурной революции, а еще раньше − в годы Гражданской войны в Киевской чрезвычайке.

Другим страшным видом казни было обливание человека водой на морозе. В заявлении Центрального бюро партии эсеров от 31 декабря 1918 года говорилось, что в Воронежской и Нижегородской губерниях сотрудники ЧК «превращают людей в ледяные столбы». 29 декабря 1918 года так был казнен Феофан (Ильменский), епископ Соликамский. Его раздели, привязали к длинной жерди и опускали в прорубь, пока священнослужитель не покрылся льдом. Таким же образом фашисты казнили и советского генерала Карбышева.

По свидетельству бывшего телохранителя Саддама Хусейна Карима, Хусейн нередко растворял неугодных ему людей в кислоте. Для этого в одной из тюрем был сооружен небольшой бассейн, окруженный заборчиком из кованого железа. В бассейне плавали еще не до конца растворившиеся чьи-то останки. Впрочем, это не было оригинальным изобретением иракского диктатора. В середине прошлого века сирийцы таким образом уничтожили лидера Ливанской компартии Фарджаллу аль-Хелу.

Мертвец на троне

12 октября 1998 года перед зданием парламента в Тегусигальпе собралась большая толпа. Здесь состоялась публичная казнь... Христофора Колумба, который умер полтысячи лет назад.

Нет, это не черный юмор. Суд над мореплавателем продолжался ровно три месяца. Его обвиняли «в похищении людей, краже культурных ценностей, агрессии против народов Западного полушария, экспорте неизвестных болезней, обращении индейцев в рабство, пытках, массовых убийствах, разрушении традиционной и насаждении чуждой культуры, контрабанде фауны и флоры» и других грехах. Вердикт был вынесен предсказуемый заранее: смерть.

Но как казнить человека, которого нет в живых? И более того − неизвестно, где его могила. Выход нашли. На площади установили большой портрет Колумба. Четверо индейцев в ритуальных нарядах выпустили в него из луков четыре стрелы...

Как тут не вспомнить поэта Василия Жуковского?! Он писал: «Надо окружить казнь мистической таинственностью... На людях казнимый нагло храбрится, тем оскверняя закон». И в разных странах, ничего не зная о Жуковском, следуют нередко его совету.

Тысячу с лишним лет назад, в конце IX века, папский престол в Риме занял Стефан VI. И он решил судить своего предшественника Формозу. Тело епископа выкопали из могилы и посадили на трон. Суд вынес приговор, и мертвецу отрубили три пальца, которыми он благославлял паству при жизни, а затем труп привязали к лошади, протащили через весь Рим и сбросили в Тибр.

Таким же образом поступил со своим политическим противником и другой папа, Иоанн XIII. Он приказал вырыть труп герцога Рефреда, вывалять его в грязи и выбросить на свалку.

После этого издевательства над мертвецами стали в Риме едва ли не правилом хорошего тона. Папа Бонифаций VII привязал труп своего предшественника к подъемному мосту дворцовой крепости. Он не знал, что его самого постигнет та же судьба. После смерти Бонифация тело его вытащили из гроба и подвесили вниз головой, сделав мишенью для плевков.

«Передовой опыт» итальянцев был внедрен и в других странах. В Англии извлекли из могилы труп Оливера Кромвеля и тоже повесили. Потом отрубили голову и выставили на всеобщее обозрение и устрашение.

Любили подобные забавы и русские самодержцы. Лжедмитрий приказал выбросить тело Бориса Годунова из усыпальницы Архангельского собора Кремля. Спустя некоторое время выкинули на помойку и труп Лжедмитрия. В конце концов, его сожгли на костре, пепел зарядили в пушку и выстрелили в сторону Польши.

Петр I тоже не прочь был поиздеваться над покойниками. Он распорядился доставить гроб боярина Милославского, одного из участников заговора царевны Софьи, в село Преображенское в повозке, в которую запрягли... свиней. Здесь гроб открыли, а над ним казнили двух других заговорщиков – Соковнина и Циклера. Их кровь лилась прямо на лицо мертвеца.

Увы, и в прошлом веке таких случаев тоже было немало. Началось с осквернения могилы Григория Распутина, а закончилось последним приютом другого Григория – Котовского. Здесь похозяйничали румыны. И сегодня никто не может сказать, стоит ли на этом ставить точку.

Цивилизованные смертоубийства

Когда Великая французская революция перешла к массовому террору, палачей стало не хватать, да и топоры нужно было точить постоянно. И депутат Национального собрания, врач по профессии Гийотен изобрел гильотину − машину, отсекавшую голову тяжелым ножом, падающим сверху. Ей была суждена долгая жизнь – вплоть до 1981 года.

Расстрел стал применяться сразу же, как в Европу был завезен порох. Сегодня 86 стран из 100, где смертная казнь не запрещена и не заморожена, применяют именно этот вид высшей меры. Но, увы, эта смерть бывает особо мучительной. «Иногда стрельба неудачна, − докладывал руководитель расстрельной команды начальнику Московской ЧК в 1920 году. − С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда в него выпускают ряд пуль: наступая на лежащего, бьют в упор в голову или грудь. 11 марта Р. Олеховскую, приговоренную к смерти, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи».

А теперь немного статистики. Если в России за 80 лет (с 1826 по 1906 год) было расстреляно по приговору суда 40 человек, то в СССР лишь за 1985−1988 годы более 2 тысяч человек. Для сравнения: за тот же период, по официальным данным, в Алжире казнено 12 человек, в Анголе − 15, в Бенине − 8, в Болгарии – 32, в Венгрии − 2, во Вьетнаме − 3, в Габоне − 1, в Гане − 37, в Гвинее − 2, в Гвинее-Бисау − 7, в Индонезии − 19, в Китае − 500, на Кубе − 4, в Мавритании − 3, в Мозамбике − 4, в Румынии − 2, в Сомали − 50, в Таиланде − 34, на Тайване − 17, в Югославии − 4 человека.

В большинстве стран сегодня практикуют повешение, электрический стул или инъекции. Но не всегда это эффективно. В 1947 году в штате Луизиана остался жив после включения тока 17-летний негр Вилли Фрэнсис. Аналогичные истории случались и в дальнейшем. Для казни Джона Луи Эванса в апреле 1983 года в штате Алабама пришлось в течение 14 минут трижды подавать ток напряжением в 1900 вольт, прежде чем была констатирована смерть осужденного. В декабре 1984 года во время казни Альфы Отиса Стивенса в штате Джорджия он мучился 8 минут, пока не подали второй разряд. Уильям Вэндивер был убит только после пятого разряда тока.

«Вышка» на все времена

В Уложении царя Алексея Михайловича смертной казнью каралось 50 разных видов преступлений, при Петре I − уже 200. Но императрица Елизавета, не переделав ни одного закона, за 20 лет своего правления не приговорила к «вышке» ни одного человека! А вот Павел I смертную казнь вообще отменил. Его преемник, Александр I, снова ее ввел, но с оговоркой: только для тех, кто совершил воинское преступление, причем в походе.

После восстания декабристов смертной казнью карались осужденные за государственные, а также за военно-уголовные преступления. По прикидкам либерального деятеля начала позапрошлого века Николая Таганцева, с 1825 по 1905 год в России было казнено 894 человека, а вот с 1905 по 1908-й − 2200. Но именно в это время начался разгул терроризма.

Временное правительство в марте 1917 года отменило высшую меру наказания. Но мораторий продолжался недолго – до июля. Большевики 28 октября 1917-го под давлением левых эсеров, входивших в правительство, сделали было реверанс и тоже выпустили декрет, согласно которому смертная казнь отменялась. Но уже в начале следующего года был расстрелян адмирал Алексей Щастный, который отказался затопить военные корабли в Балтийском море. И – пошло-поехало.

Чекисты, которые заправляли палаческими делами, не испытывали жалости ни к кому. «Всего расстреляно уголовных преступников, уличенных в грабеже, хищениях, − 20 человек, − значится в докладе „О деятельности Нижгубчека за сентябрь 1918 года“. – Большое внимание комиссией было уделено борьбе с пьянством, и с этой целью арестовывались как пьяные, так и те, у которых приобретались спиртные напитки. Как те, так и другие привлечены к уголовной ответственности, а некая Анастасия Ловыгина за систематическую торговлю денатуратом и массовое спаивание красноармейцев была расстреляна».

При Сталине масштабы казней приобрели невиданный дотоле размах. Он затмил своей жестокостью и Чингисхана, и Тамерлана, и Калигулу, и так обожаемого им Ивана Грозного. Расстрелы производились по всей стране, где попало. О многих таких местах мы до сих пор не знаем − чекисты надежно хранят свои тайны. Никто не знает и как влияют эти «нехорошие» места на психику и здоровье людей, которые живут там сегодня. И как-то неуютно становится. Создается такое впечатление, что вся наша большая Россия − это одно огромное «нехорошее» место, что-то вроде озера Рельского.

4. Ванька Каин и другие

Бандит, доносчик... и сыщик

В 1779 году вышла в свет документальная повесть Матвея Комарова под названием «История Ваньки Каина». Сегодня она стала библиографической редкостью. Забыли и ее героя, который, занимаясь грабежами в Москве, Макарьеве и Нижнем Новгороде, был «по совместительству»... бандитом, доносчиком и сыщиком.

Ванька Каин (на самом деле его звали Иваном Осиповым) родился в 1718 году в крестьянской семье под Ярославлем. Тринадцатилетним подростком его отправили в Москву «в услужение» к богатому купцу Петру Филатьеву.

Первой своей жертвой Ванька выбрал именно его. Ночью он взломал сундук с деньгами и прибил к воротам бумагу, на которой написал: «Пей воду, как гусь, ешь хлеб, как свинья, а работай у тебя черт, а не я».

Эту кражу Ванька Каин совершил вместе со своим приятелем Петром Романовым по прозвищу Камчатка. Но вскоре дворовые Филатьева воров отыскали. Ваньку приковали к столбу, возле которого денно и нощно дежурил огромный медведь-сторож. И быть бы ему на каторге, если бы не смазливая внешность. Нашлась одна крестьянская девка, которая давно по нему сохла. Она шепнула, что в заброшенном колодце рядом с домом Филатьева спрятан труп убитого кем-то солдата.

Ванька Каин потребовал, чтобы его доставили в Тайную канцелярию, где выложил все, что знал. За это его освободили.

Вместе с Камчаткой и лихими людьми из шайки Михаила Зари Ванька отправился в Макарьев. Здесь на лесных дорогах грабил «сумчатых» − как и сегодня, так в старину, называли купцов-челноков, которые спешили со своим товаром на ярмарку.

Долго не могли изловить эту шайку. Но, набив карманы золотом и драгоценностями, Ваньке Каину наскучило заниматься лихоимством, и он 27 декабря 1741 года сам явился в Сыскной приказ с челобитной. «Сим о себе доношением приношу, − говорилось в ней, − что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение. Будучи в Москве и прочих городах, мошенничал денно и нощно».

Покаявшись в своих грехах (хотя и не во всех), Ванька Каин приложил к этой бумаге полный список членов своей шайки, в которой насчитывалось больше трех десятков человек, и заявил, что может изловить всех до единого, если ему дадут в распоряжение конвой.

Подумали, поразмыслили в Сыскном приказе и приняли предложение разбойника. Дали ему 14 солдат и подъячего Петра Донского. И в первую же ночь Ванька Каин переловил многих. В разных источниках называются разные цифры − от 30 до 103 человек.

После этой операции Каина стали официально именовать доносителем. И он развил бурную деятельность. За два года задержал и доставил в Сыскной приказ 109 мошенников, 37 воров, 50 разбойников, 60 скупщиков краденого, 42 беглых рекрутов.

Но Ваньку Каина нагло обманули. Ему не выплатили не только премиальных, но даже не компенсировали личных расходов по розыску и поимке преступников. И Ванька разобиделся на весь белый свет. Если раньше он только прикидывался раскаявшимся, теперь стал мстить своим обидчикам, обвинять их в мздоимстве. На самом же деле вымогательством и шантажом занялся сам. Тех преступников, кто откупился, он отпускал с миром, а в Сыскной приказ доставлял лишь тех, у кого денег не было.

Чтобы обезопасить себя, Ванька пишет в Сенат челобитную, где сообщает, что отпускаемые им люди – его агенты, а враги, бывшие коллеги по сыску, возводят на него разные поклепы потому, что завидуют его успехам. И Сенат поверил Ваньке Каину. 3 октября 1744 года выходит в свет указ, согласно которому следовало никакие доносы на Каина не принимать! Более того, он получает право арестовывать кого угодно, а полиция и военные «должны содействовать первому его требованию».

После этого Ванька стал действовать еще наглее. Он завел себе подручных − Федора Парыгина и Тараса Федорова. Однажды эта троица ворвалась в дом зажиточного крестьянина Еремея Иванова, избила его, отобрала деньги и ценные вещи, да еще и похитила племянницу Иванова. За нее пришлось вносить большой выкуп.

Крестьянин обратился не куда-нибудь, а в Тайную канцелярию. Ваньку и его сподвижников арестовали. Под пытками Федоров и Парыгин признались даже в том, чего они не совершали. Их сослали в Сибирь, а Ванька был «нещадно бит плетьми», но его опять отпустили. Понимали: такой агент еще может принести немало пользы.

Летом 1748 года в Москве нечем было дышать от гари. Пожары вспыхивали один за другим. Участились грабежи и мародерство. Для борьбы с преступностью в Белокаменную были введены войска. И тут Ванька Каин совершает необдуманный поступок. Он сдает своего закадычного друга Камчатку, чтобы хоть как-то выслужиться. А Камчатка, в свою очередь, живописует «подвиги» Ваньки.

Камчатку сослали в Оренбург, а за Ванькой Каином установили негласное наблюдение. И он попался как кур в ощип. Стало ясно, что двойной агент причастен к похищению 15-летней дочери солдата Коломенского полка Федора Зевакина. И генерал-полицмейстер Татищев не стал церемониться. Ваньку Каина взяли под стражу. А на дыбе тот рассказал обо всех своих похождениях и о людях, его прикрывавших.

Согласно одной из версий, на этом и закончился земной путь Ваньки Каина. Но согласно другой – и она более вероятна, – вынесенный Ваньке смертный приговор за заслуги перед Сыскным приказом все же заменили каторгой. А на забайкальских рудниках Ванька якобы начал слагать песни, которые в тех местах поют до сих пор. Нет, что ни говори, а талантливым был он человеком!

Но самое любопытное заключается в следующем. Когда Каин был штатным доносителем, в Нижнем, Макарьеве и других волжских городах, как свидетельствовали современники, «спокойно было, разбои не учинялись».

Наполеоновский шпион

Отечественная война 1812 года вызвала патриотический подъем во всех слоях российского общества. Нижний, как и во время Смуты, снова стал одним из главных пунктов, где формировались полки ополченцев − их называли тогда «жертвенниками».

Ополченцев к присяге не приводили и волос не брили, за что французы прозвали их «бородатыми воинами». Для экипировки их нижегородцы собрали 20 тысяч рублей, насушили 228 пудов 15 фунтов сухарей, заготовили много крупы и овса. Для перевозки артиллерийских орудий и другого снаряжения в Нижний Новгород из губернии пригнали лошадей. Владельцы кожевенных заведений выделили конскую упряжь.

Но существовала опасность, что под видом добровольцев в ополчение запишутся и неприятельские шпионы. Это подтвердилось в январе 1813 года под Лысковым. Там действительно задержали наполеоновского лазутчика. Им оказался крестьянин Степан Рачков, приписной витебского помещика Сверчкова.

Рачков ничего не скрывал. Его хозяин Сверчков уговорил «девятьсот душ мужского пола принять службу и вступить в подданство к императору французскому». В противном случае за отказ повиноваться помещик угрожал каждого крестьянина расстрелять. Так и пришлось Рачкову напялить на себя чужую военную форму.

Его отрядили в разведчики. Вместе с двумя другими крестьянами Рачкову было велено идти в другие города «для осмотра крепостей и склонения по всем местам народа к подданству французам». Конечным пунктом его маршрута была Пермь. На дорогу лазутчику выдали 25 рублей серебром, а по возвращении обещали еще сто.

Рачков беспрепятственно прибыл из Смоленска в Москву, где его завербовали вторично. Купец, назвавшийся Агафоновым, дал ему денег с условием, что Рачков будет делать все наоборот, то есть выявлять наполеоновских шпионов. Сообщать же о них он должен «своему человеку» в Нижнем.

Рачков не знал, что ему делать. И решил затеряться в каких-нибудь камышах. А тут услышал, что идет запись в ополчение. Вот где, размышлял Рачков, можно надежно спрятаться.

Но двойной агент просчитался. Его вывели на чистую воду. После допроса «с пристрастием» отправили в Макарьев, а оттуда – в Нижний Новгород. Там прокурор Смирнов и губернатор Руновский доложили о пойманном двойном агенте в Кабинет министров. И получили указание» «своему человеку» в Нижнем не чинить никаких препятствий, а шпиона отправить к витебскому гражданскому губернатору для «открытия по местным изысканиям истины во всех данных им показаниях». Но к тому времени Париж был взят, и Рачкова амнистировали. Пришел он уже к другому помещику: прежнего успели казнить.

Революция и калоши

Имя сотрудника царской охранки Спиридовича когда-то было широко известно, как имена Зубатова или Судейкина и других жандармов и полицейских, преследовавших революционеров. Впрочем, зря их представляли монстрами: теперь, когда появилась иная точка зрения на события трех революций прошлого века, образы их приобретают человеческие черты, причем в них оказалось человечности больше, нежели в тех, кто с ними боролся.

Спиридович издал свою книгу мемуаров «Записки жандарма», когда находился в эмиграции. В ней немало страниц отведено Нижнему Новгороду, где Спиридович учился в Аракчеевском кадетском корпусе и служил в губернском жандармском управлении. По его словам, едва ли не каждый третий революционер в Нижнем был предателем и работал на охранку. Один такой «революционер» пришел к Спиридовичу. Он «притащил кучу прокламаций и рассказал, в конце концов, что более двух месяцев разносит подпольную литературу, что ему обещали за это купить галоши, но не купили. Пусть же знают теперь».

Обозленность его была так велика, что Спиридович подарил ему галоши. Новенькие, с красной, «революционной» подкладкой.

Убийца в пуховой шляпе

Всякое преступление политического характера тесно смыкается с преступлениями уголовными. Это нижегородцы уяснили давно. Атаман Кондратий Булавин в самом начале XVIII века засылал в Нижний «зажигальщиков», которые палили дома, вызывая недовольство населения. Потом были пугачевцы, народовольцы, революционеры разных мастей. И во все времена − такова сущность человеческой натуры − находились предатели и провокаторы, которые за тридцать сребреников либо из-за другой корысти выдавали имена, адреса и явки тех, кто выступал против существовавшего строя, вели двойную игру. И не было ни одного, кто бы делал это вообще бескорыстно. Предателями по призванию не становятся.

Но расправлялись с ними, как правило, изуверскими методами.

...Марина Сенюкова сразу поняла: что-то не так. Кто-то чужой протаранил колючую живую изгородь на ее садовом участке. Зачем? Чтобы ограбить дачу?

Трясущимися руками барышня вставила ключ в замочную скважину, повернула. Нет, никто сюда вроде бы не наведывался − все вещи находились на своих местах. Так что же случилось? А случилось, у Марины в этом не было ни малейшего сомнения. Интуиция у нее отменная − из-за нее она страдала не раз.

Марина вышла из домика. Привычная картина, скользящая мимо в ленивом потоке летнего шума: кусты малины, яблоня, чьи ветки уже наклонились от тяжести румяных плодов, грядки с зеленью. Но что это? Среди картофельной ботвы она заметила нечто неподвижное, брошенное на беспризор судьбы. Это было бездыханное тело совсем еще молодого человека. Только ветер шевелил его светлые волосы, словно убаюкивая во сне вечности...

Сыщики, прибывшие на место преступления, констатировали: потерпевший был убит холодным оружием. Удар пришелся прямехонько в сонную артерию.

Рядом с трупом валялся льняной мешок с двумя черными полосами посередине и обгоревшими краями. Похоже, он был с сормовских заводов – в таких мешках перевозили кокс. Чуть дальше лежало гладкоствольное охотничье ружье. Из него было произведено три выстрела. На одном из бумажных пыжей можно было разобрать надпись, сделанную карандашом: «Карт», но были еще и два пыжа из серого войлока.

Пыжи показали охотникам, и они заявили категорически: тот, кто стрелял из ружья, не имел элементарных навыков в снаряжении патронов. Это был самый настоящий дилетант: он даже не знал, что нельзя закрывать дробь или картечь войлочным пыжом, который снижает кучность при стрельбе и мешает правильному направлению полета заряда. Пыж должен быть из тонкого картона.

При опросе дачников выяснилось, что, как водится, никто ничего не видел. Только соседка Марины Мария Гавриловна Безрукова слышала сквозь сон несколько хлопков. Но за выстрелы она эти хлопки не приняла. А вот житель близлежащей деревеньки Иван Серафимович Огнивцев рассказал, что встретил накануне молодого человека на велосипеде и с ружьем за спиной. Это и был убитый на участке Марины Сеченовой.

Вскоре отыскался и велосипед − он был спрятан в лесу. Здесь потерпевший кого-то ждал − земля была усеяна окурками папирос. Рядом лежала сумка с документами. Выходило, что погиб житель Сормова Александр Пятницкий.

Квартира Пятницкого была заперта. Сыщики взломали входную дверь и проникли в обитель погибшего. И увидели страшный беспорядок. Хозяин, по-видимому, очень спешил, покидая свое жилище. На столе он забыл снаряженный охотничий патрон. На бумажном пыже его тоже было написано «Карт». Под бумажным пыжом оказался войлочный, залитый стеарином, а под ним − картечь. В сарае нашли еще 16 таких же патронов, причем пыжи с места убийства и найденные при обыске оказались однородными по составу волокон. В то же время след на участке Марины Сеченовой был оставлен каким-то другим человеком. В него предположительно и стрелял Козловский. Скорее всего, промахнулся, иначе бы было два трупа.

И тут сыщики разинули рты от удивления. В дом убитого входил не кто иной, как начальник Нижегородского губернского жандармского управления Грешнер.

В начале прошлого века Нижегородское охранное отделение находилось в доме Баркова на улице Петропавловской. Дом этот не сохранился, как и название улицы. Она была и Большой Солдатской, и Большой Гвардейской, носила имя революционера, а потом партийного номенклатурщика Моисея Володарского (Гольдштейна).

На содержание жандармского отделения в 1902 году было выделено 21 970 рублей, в том числе 6300 − на агентурную работу. Это составляло почти треть общих расходов. То есть провокаторам уделялось очень большое внимание, их холили и лелеяли. Некоторым платили помимо наградных и по 200, и даже по 300 рублей в месяц. И неудивительно: сначала в нижегородской охранке имелось всего три тайных агента, правда, потом завербовали и четвертого. Один из них был переплетчиком, второй − сапожником, третий − отставным чиновником, а последний по счету − гимназистом. Они доносили о настроениях горожан, о митингах и собраниях, готовящихся террористических акциях − короче обо всем, чем жили представители оппозиции. И, кстати, с работой справлялись.

На сормовских заводах, где социал-демократы, а затем и большевики, пользовались наибольшим влиянием, активно действовал секретный агент Пятницкий. Он поддерживал связь исключительно только с начальником отделения, жандармским ротмистром Александром Грешнером. А Грешнер был одним из наиболее талантливых представителей политического сыска России, который боролся с революционерами не за чины, не за страх и не за деньги. В его понимании те, кто исповедовал насильственное свержение существующего строя, представлял собой злокачественную опухоль на теле великой империи.

Пятницкий регулярно встречался с Грешнером. Но их выследил освобожденный из тюрьмы бывший политический заключенный Минаев. Он публично обвинил Пятницкого в предательстве. Об этом в августе 1903 года агент доложил жандармскому ротмистру.

Ситуация была непростой. Приставить охрану к Пятницкому означало признать его связь с охранным отделением. Тайно передислоцировать агента, снабдив документами на другую фамилию, Грешнер самостоятельно не мог: требовалось разрешение свыше. Но пока бюрократы-чиновники решали этот вопрос, сормовские рабочие, как полагали жандармы, по наущению Якова Свердлова подкараулили Пятницкого и жестоко его убили.

Подозрение пало на пятерых социал-демократов: Ивана Савина, Василия Коновалова, Ивана Хрусталева, Петра Урыкова и Петра Мокрякова. Водворили в тюремную камеру и возможного подстрекателя − Свердлова. Но пробыл он за решеткой всего месяц: в октябре 1903 года его выпустили на волю, правда, под неусыпный надзор полиции. Доказательств того, что Яков Свердлов был «заказчиком» расправы над Пятницким, Грешнер не имел. Как, впрочем, и улик в отношении других подозреваемых. Их обвинили только в том, что они «состоят членами преступных кружков Сормова» и что «преступный характер этих кружков выражается в пропаганде необходимости ниспровержения самодержавной власти и возбуждении вражды между хозяевами и рабочими».

Социал-демократы были в конце концов освобождены. Но обе стороны остались недовольны. Первые поклялись отомстить, а Грешнер не терял надежды предъявить убедительные доказательства казни его лучшего агента. И в начале 1905 года он нашел двух свидетелей, которые знали, что Пятницкому назначили «стрелку» социал-демократы, и видели его в лесу между Сормовым и Канавиным. Но Грешнер не оформил протокол допроса, не поставил в известность своих коллег, поскольку был просто потрясен сделанный им открытием. Оказалось, что лучший его агент Пятницкий вел двойную игру. Пятницкий информировал обо всем, что знал, не только жандармов, но и своих друзей по партии. Одним словом, был слугой двух господ.

В результате ниточка, ведущая и к свидетелям, и к преступникам, была потеряна. А вскоре и Александра Грешнера нашли убитым. Существует версия, что Яков Свердлов обратился за помощью к эсерам, «заказав» главного нижегородского жандарма.

Вот как описывал происшествие «Нижегородский листок»: «По словам спутницы Грешнера, домашней учительницы О.Л. Нармун-Вашклевич, она возвращалась с убитым из городского театра... Не доходя нескольких метров до парадного подъезда своей квартиры, г-н Грешнер, предупредив, что ему необходимо на минутку заглянуть в охранное отделение, распрощался с г-жой Нармун-Вашклевич. Не успела последняя сделать несколько шагов, как раздался выстрел. «Меня убивают!» − простонал Грешнер, упав на тротуар лицом. Г-жа Нармун-Вашклевич бросилась к лежавшему с целью помочь. В этот только момент она заметила молодого человека в штатском пальто, в пуховой шляпе, довольно высокого роста, который... наклонился над Грешнером и произвел в него три выстрела, после чего бросился бежать».

Погоня длилась довольно долго. Убегавший наткнулся на ночного караульщика Титова и выстрелил в него. Пуля пролетела мимо. Затем он повернул на Варварку, где снова встретил препятствие в лице сторожа Радаева. И опять пальнул, но промахнулся.

За террористом погнался городовой 2-й кремлевской части Соколовский. «В него также была выпущена пуля, но мимо, − писал “Нижегородский листок”. − Достигнув угла Осыпной (ныне Пискунова. − С.С.) и Варваринской улиц, преступник едва не попал в руки ночного караульщика Курицина, который выскочил из-за угла здания управления городским имуществом... Раздался выстрел в упор, и Курицин, раненный в живот, упал на панель».

У Благовещенской площади (ныне площади Минина. − С.С.) Соколовский и несколько караульщиков наконец настигли возмутителя спокойствия. Он сдался без сопротивления, вручив Соколовскому восьмизарядный «браунинг» и назвался Александром Никифоровым, сообщил, что прибыл в Нижний из Петербурга, откуда был выслан после 9 января. Но выяснилась еще одна любопытная деталь. Никифоров был штатным осведомителем столичной охранки.

Почему же он пошел убивать? Да потому, что товарищи стали что-то подозревать и перестали доверять Никифорову. Он хотел этим убийством снять с себя все подозрения.

То, что заказчиком этих двух убийств был Яков Свердлов, доказать не удалось. Никифоров был повешен в нижегородской тюрьме в ночь с 11 на 12 августа 1905 года. И с казнью очень спешили. Существовала опасность, что террориста могут освободить: в это время в городе проходили серьезные беспорядки. 4 августа «Нижегородская земская газета» сообщила о том, что столкновения толпы (это были черносотенцы. − С.С.) с демонстрантами и агитаторами «имели место... За два дня было 7 человек убитых, 17 тяжело раненных, 16 легко раненных. Кроме того, 17 лицам, обратившимся за врачебной помощью, сделана перевязка».

Да, приходится констатировать: именно в те годы терроризм и анархия все выше поднимали голову. Значительная часть нижегородского общества с явной симпатией относилась к деклассированным уголовным элементам, с ножами, топорами и оглоблями выходившими на большую разбойничью дорогу. Тут сказалась романтизация явно бандитских движений Степана Разина и Емельяна Пугачева. И после казни Никифорова присяжный поверенный Жемчугов явился к секретарю суда Торсуеву и сказал: «Официально заявляю, что вы – подлец».

Разумеется, нет никаких оснований полностью реабилитировать царское самодержавие. Деспотизм есть деспотизм, он тоже шел по шаткой лестнице заблуждений, проявлял жестокость, вешал и расстреливал, назначал сроки наказания совершенно несоразмерные вине. Но сторонники якобы демократических свобод понимали под свободой прежде всего отказ от подчинения всяким законам. Их целью была безраздельная власть. Известно, к чему это привело. Миллионы ни в чем не повинных людей были перемолоты в кровавой мясорубке Гражданской войны и во время массовых репрессий.

5. Пересылка

Владимирский тракт

Арестантская тропка в Сибирь стала протаптываться уже в XVI веке – по следам казачьего атамана Ермака Тимофеевича. При Иване Грозном ссылка становится самым распространенным после смертной казни наказанием. С 1593 по 1645 год в Западную Сибирь было отправлено около полутора тысячи «воров» – так называли в то время преступников любой специализации, в том числе и политических. Кстати, первому политическому ссыльному досталось больше других. Ему вырвали язык, отрубили ухо и нанесли двенадцать ударов плетьми. Это был... колокол из Углича. 15 мая 1581 года он возвестил об убийстве царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного. По просьбе царицы, Марии Нагой, пономарь Федор Огурец ударил в набат. Возмущенные злодейством угличские жители сбросили убийц в наполненный водой ров. Однако было официально объявлено, что юный царевич страдал эпилепсией и сам напоролся на нож во время игры. Около двухсот угличан казнили, многих подвергли страшным пыткам. Жестоко наказали и колокол. Несколько тысяч угличан, приговоренных к ссылке в Сибирь, тащили его волоком до Тобольска. Только три века спустя его «реабилитировали» император и Святейший синод. И он вернулся в свой родной город.

Дорога осужденных из Питера и Первопрестольной проходила через Владимирский централ по Владимирскому тракту (ныне шоссе Москва − Нижний Новгород). Сначала партия шла своим ходом по северной столице, а потом по Москве, собирая мирские подаяния. И люди не скупились. Но даже сбор милостыни происходил за взятку. Гиляровский рассказал, что за два часа остановки на улицах арестанты дали конвойному офицеру сто рублей, а унтеру досталась десятка. Порой будущие каторжане скапливали за дорогу по двести целковых и больше. Особенно щедро подавали милостыню лысковские старообрядцы. Одних только калачей в партии набиралось на два воза.

Узники шли и шли нескончаемой чередой. Партия ссыльных по мере приближения к месту следования постоянно росла. Из Москвы до Владимира следовало 72 человека, от Владимира до Нижнего − уже 80, от Нижнего до Казани − 85. В Казани собиралось 154 арестанта, в Дебясах − 178. Отсюда начинался один общий сибирский этап. Колодников везли на пароходах по Волге и Каме до Перми, потом по железной дороге от Перми до Тюмени, потом опять пароходами по сибирским рекам до Томска и на подводах до Ачинска и еще дальше. Но речного и гужевого транспорта не хватало, многим партиям приходилось добираться на своих двоих.

В Нижнем еженедельно делали остановку от 150 до 250 ссыльных. В 1852 году здесь была построена специальная пересыльная тюрьма, которую в народе называли этапным домом. В 1885 году рядом со старым тюремным двором появился новый − пересыльный. Он состоял из двух бараков, рассчитанных на 75 человек каждый, но нередко в них размещали вдвое больше. Здесь, кстати, «отметился» летом 1885 года писатель Владимир Короленко, а в 1898 году − Феликс Дзержинский, путь которого лежал в Вятку. В 1902 году через нижегородскую пересылку прошли Яков Свердлов и Петр Заломов − он стал прообразом Павла Власова в романе Максима Горького «Мать». Впрочем, и автор этого романа здесь тоже сиживал на нарах годом раньше.

По данным тюменских архивистов, с 1853 по 1862 год в Сибирь сослали 101 238 человек, с 1863 по 1872-й – 146 380, в 1890-й − 260 000 человек. A всего с 1823 года до конца XIX века туда, где Макар телят не пас, было отправлено около миллиона россиян, а с ними жены, дети, сестры. Примерно одна треть ссыльных оседала в Западной Сибири, а остальные, гремя двухкилограммовыми кандалами, двигались дальше.

Национальный и сословный состав сибирских каторжан был весьма разнородным, Здесь были дворяне, крестьяне, купцы, служилые люди. Первыми иностранцами, высланными в Сибирь, стали шведы – участники Северной войны (1700−1721). В следующем веке среди высланных в Сибирь иностранцев больше всего было поляков, участников многочисленных восстаний. Но раскольники превосходили по численности всех вместе взятых, в том числе и политических.

Надо сказать, что движение по московско-сибирскому тракту не прекращалось в любое время года. Но самый интенсивный поток был зимой. И многие арестанты боялись замерзнуть в пути. Кто-то записывался в палачи, кто-то пускался в бега, кто-то себя калечил. Для арестантов этапный путь следования считался намного тяжелее каторги. Норма пути – 500 верст в месяц. До Нерчинской крепости дорога длилась от полутора до двух лет, время в пути в срок не засчитывалось.

Порядок следования и любовные игры

Партия этапников шла в строго установленном порядке: впереди ссыльнокаторжные в кандалах, в середине − ссыльнопоселенцы без ножных оков, но прикованные наручниками к цепи, за ними − каторжанки-женщины, а в хвосте процессии − обоз с больными и багажом, с женами и детьми, следующими за мужьями на поселение. По бокам, впереди и сзади − конвойные солдаты и конные казаки.

Кандалы, которые замедляли движение, пропускали через лямки, а лямки набрасывали на шею. На ней образовывались постоянно кровоточащие раны. Но в Сибири, где не было жесткого жандармского контроля, конвоиры иногда разрешали пропускать кандалы через ремешки, укрепляемые на поясе. Так идти было гораздо легче.

Тяжело было и ссыльнопоселенцам. От беспрестанного трения на руках у них тоже появлялись раны, рукавицы надеть не было никакой возможности.

После Нижнего начинались и любовные ухаживания осужденных за женщинами, следовавшими вместе с ними на каторгу. За взятку можно было получить место на подводах в обозе, которые подчас нанимались в складчину. На одних санях ехали иногда по две-три пары любовников. Некоторые потом оформляли свои отношения официально.

Но у донжуанов с кандалами были опасные соперники − конвойные солдаты и казаки. Многие женщины ночевали в их палатках и караульных помещениях. Зэкам нужно было подкупить и конвоиров. Меньше пяти рублей серебром служивые не брали.

Любовь на этапе переносилась и в тюремные больницы. Любовники сознательно наносили себе раны, симулировали ту или иную болезнь, чтобы попасть туда. Когда их застигали вместе, фельдшеры и санитары пытались препятствовать таким связям. Однако и каторжане были не лыком шиты. Однажды, как вспоминал бывший нижегородский каторжанин Семен Калмыков в своей книге «Благодатский рудник», фельдшеру «накинули на голову платок и щекотали до тех пор, пока он не стал бесчувственным».

Миллионеры в кандалах

Милостыню ссыльные тратили прежде всего на водку и табак. Их можно было купить минимум по двойной цене − приторговывали сами конвоиры. Но были и такие арестанты, кто не пил или пил очень мало. Так называемые майданщики. Предпринимательская жилка у них, несомненно, присутствовала. Майданщики брали в свои руки продажу водки, съестного, одежды, игру в карты. Сразу же по выходе из того или иного города формировалась арестантская артель − в основном из земляков, устраивался своеобразный аукцион на право торговать чем-либо, и майданщики его выигрывали, так как имели денег больше.

Дальше они диктовали свои права. Некоторым расплатиться было нечем, и они влезали в долговую кабалу. Но и майданщики тоже были разные. Нижегородские, например, слыли самыми жестокими. Они отпускали товары в долг только тем, кто был хорошим мастером, например, сапожником или портным. И майданщики в деревнях приобретали для них дешевый товар: дратву, иглы, гвозди, кожу... А мастеровые, чтобы погасить свои долги, трудились в поте лица. В конечном итоге выигрывал только майданщик. Один из них стал после освобождения с каторги известным в Нижнем купцом − его фамилия была Рукавишников. Именно он основал династию купцов и промышленников.

Но были и ловкачи другого рода. Ссыльному выдавались «две рубахи, двое портов, новый армяк (зипун из толстого серого сукна с желтым или красным тузом и двойкою на спине. − С.С.), штаны, коты (башмаки. − С.С.), тулуп (он потянул бы сегодня не на одну тысячу рублей. − С.С.), варежки, суконные портянки, треух и летняя шапка». Все это имущество и становилось предметом купли-продажи.

Претендовали на него многие. И солдаты-конвоиры, и майданщики, и сторонние торговцы, которые, как правило, были дружны с конвоирами. Они специализировались в основном на тулупах. Погрузив купленное на рысака, торговец успевал приехать в следующий пункт, куда должна была прийти партия каторжан, и перепродать тулупы начальнику тюремного цейхгауза на пересылке. А он выдавал эти тулупы тем, кто их еще не получил. Новенькие же оставлял себе, чтобы потом перепродать их − уже в третий раз.

Деньги делали даже на... кандалах. На последней станции оковы снимали, и ловкие дельцы покупали их заранее, а потом опять же перепродавали в тюремный цейхгауз, где предстояло заковать новую партию ссыльных.

Поборы – привычка чисто российская

Поборы на Руси были, наверное, всегда. Во время этапа каторжане сталкивались с ними постоянно.

Начиналось все с Москвы или Питера. Вот несколько случаев, которые я нашел в четвертом томе редкого сегодня издания – «Чтение общественной истории в России», изданном в 1859 году.

− По какой улице вас вести? − спрашивал арестантов конвойный офицер.

− По хорошей.

− Давайте по пятаку с рыла, − слышалось в ответ.

Идет партия дальше. Снова офицер спрашивает старосту каторжан:

− Сколько дадите за статейные списки (в этих списках значилось, куда будет отправлен тот или иной заключенный, это должно было держаться в секрете. − С.С.)?

− По пятаку.

− Мало.

Потом офицеру хочется, чтобы его накормили яичницей, потом кваску испить. И так − на протяжении всего пути следования. Милостыня, собранная арестантами, тает на глазах.

Но если с офицерами еще можно было как-то договориться, то с конвоирами-солдатами − практически никогда. Придирки их, как вспоминают очевидцы, носили какой-то отчаянный, злобный характер.

Как все это напоминает нашу действительность! Словно не прошло двух веков, словно совсем ничего не изменилось в России. Разве что только о кандалах забыли, да пешим путем не добираются наши зэки в места не столь отдаленные.