Сергей Ларягин

Закон и случай

Случаи, как известно, разные бывают. И, как известно же, подготовиться к ним − всяким и разным, всевозможнейшим и любым − нельзя. Как неизвестно абсолютно − мнения противоположные совершенно по этому поводу встречаются, от «только так и никак иначе», до «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» − возможно, это и не случаи вовсе, а закономерность − судьба, рок, как уж там еще можно назвать...

Андрей побывал в Чечне еще в первую кампанию − в первую, если не считать действительно первые, девятнадцативековые, − причем успел послужить и в срочную службу, и некоторое время «оттарабанил» по контракту. Эмоций и впечатлений вынес больше положительных, чем негативных. Все люди разные, у кого-то «вьетнамский» (ну, или афганский, чеченский − разницы нет, хоть как назови) синдром после участия в событиях подобных вовсю проявляется, а у кого-то и тоска по вольготной жизни в тех условиях, где больше опасностей и неожиданностей, но на порядок меньше и запретов, ограничений, которым в «мирное время», в обычном состоянии общества должно быть подчинено наше поведение; в общем − «кому война, а кому мать родна», поэтому по началу второй кампании сомнений «быть или не быть» у него не возникло, и через несколько месяцев он как «ценный кадр» уже служил по контракту в составе взвода полковой разведки обычного мотострелкового полка, принимавшего активнейшее участие в «контртеррористической операции» на территории гордой горной республики.

На начальных этапах операции упомянутой жизнь Андрея и его товарищей такая и была, как они того хотели, − вольная и интересная, «полная опасностей и приключений» − и так-то в начале порядка на той войне было мало (а следовательно, много возможностей для осуществления «желанной» жизни), а уж бойцы подразделения полковой разведки, к тому же состоящего сплошь из «контрабасов» (то есть контрактников), и тем более свободой действий пользовались почти полной, во всяком случае, несравнимой с тем, какую имели они на «гражданке». Бывало, конечно, что и начальство на них именно что «наезжало», и комиссии с проверками прорывались, но − редко, эпизодически, а обычно, в повседневной жизни (а тогда она, повседневная, была, без преувеличения, боевой), были представлены они сами себе по большому счету. С «шакалами» (младшим и средним офицерским звеном) жили они дружно, все текущие, оперативные вопросы решали с ними; те им задачи ставили, разведка по большей части их всегда выполняла, и все были довольны. Правда, ни у кого из Андреевых товарищей не было и изначально стремлений таких, из-за которых внимание особое (особого отдела, к примеру) могли они к себе привлечь; мародерство или другие какие способы незаконной наживы как самоцель их не интересовали, они просто «работу» свою делали − поиск, координация, предупреждение, корректировка, работу черновую, чреватую, но для них интересную − а другое что если и прилагалось, то «само собой», без активного, целенаправленного их желания, да и делалось это в основном лишь для более комфортного − а вернее сказать, просто чуть более приближенного к нормальному, какой уж там комфорт, − существования в экстремальных «контртеррористических» (читай − военных) этих условиях. Ну, палатка застелена была у них коврами, которые, впрочем, довольно быстро приходили в негодность и выбрасывались (много просто их было поначалу – случай); ну, покушать частенько удавалось не то чтобы побольше (в этом плане проблем не было), а повкусней − от мяса свежего до всяческих деликатесов; ну, «аудиоаппаратура» типа «трофейная» у них была − не с собой же центр музыкальный и прочее подобное тащить на войну, а как известно, «после боя сердце просит музыки вдвойне», − вот в таких вещах максимум вся и «выгода» их за бессонные сутки, излазанные ползком и на карачках горы в зеленке, пыльный до хруста на зубах зной летом, постоянную грязную жижу под ногами и вечную сырую морось зимой, и все это под соленую приправу каждодневной вероятности словить пулю от снайпера, нарваться на мину или засаду, заключалась.

 

Случаи же, на то и случаи, чтобы случаться. И в том, что случаются все они неожиданно, проявляется их закономерность. Это, пожалуй что, из области точных наук, абсолютных величин и значений вывод, а вот то, что случается в большинстве своем из этих неожиданных закономерностей нечто «плохое», − это, конечно, «по мнению» уже, таково оно расхожее общечеловеческое, и оно лишь относительно верно, как относительны и все абстрактные понятия человеческие, в том числе и что такое «хорошо» и «плохо». Даже и на уровне бытовом не всегда классифицировать случай, случившееся удается − плохо это или хорошо, не всегда и верна эта первая классифицирующая оценка оказывается в будущем на поверку; по субъективным и объективным причинам.

Как-то раз заняты были герои − этого рассказа и чеченских компаний − выполнением непосредственных своих обязанностей. Воинских. Сами же засекли они в пресловутой зеленке «скопление боевиков» (человек 20−30 «чехов»), выдали координаты «артелам» (полковой, насколько помнится, артиллерии), сами же корректировали их огонь, пока те «работали» и затем прошвырнулись в обстрелянный «от души» квадрат посмотреть результат. На место выходило их шестеро. Старшим группы шел Андрея друг и почти земляк, Рамиль, − был он родом из соседней Башкирии (сам Андрей родился и вырос, уезжал в Чечню и возвращался в славный город Челябинск − черт его знает, почему славный...), − как самый опытный и боевой (называли его для краткости и простоты в основном Рома); в остальных четырех товарищах Андрей тоже был уверен. Добрались до обстрелянного места без происшествий, поначалу никого и ничего там не обнаружили; рассредоточились и решили порыскать еще. И через несколько буквально минут, немного в стороне, наткнулся Андрей на труп бородатый − по виду вроде даже и не «чех», «наемник» и, кажется, не «рядовой» − все это было странно, так как обычно моджахеды чеченские трупы своих не оставляют. У убитого, помимо обычного здесь оружия, АКМа, в наплечной кобуре находился «ствол» − пистолет, видимо, импортный, − привлекательный, блестящий, хромированный наверное, и две обоймы в чехольчиках, на другой от кобуры стороне. Пистолет был «ловкий» и удобный, и − ну действительно − красивый просто; короче, Андрей остальных позвал только, когда сбрую со стволом и обоймами себе перевесил. Не успели моджахеда еще толком обшмонать, как странность вышеупомянутая проявилась: боевики вернулись, видимо, за бородатым. Трупом. Отходить пришлось, отстреливаясь, благо чехи хотели лишь подобрать своего и, достигнув цели, преследовать не стали, а то и не известно еще, чем бы это кончилось, а так, можно сказать, что прошло все благополучно.

Даже в палатке, где обитала разведка, товарищам боевым своим не всем показал Андрей блестящую находку. Рома, конечно, знал, ну и еще кое-кто, самые близкие, доверенные. Нашлись «знатоки», определили: «Вальтер ППК», оружие Джеймса Бонда. Впрочем, особого труда для определения такого не требовалось... Пистолет разведчику нравился − класса ПМа (можно сказать даже, что его прототип), но «настоящего немецкого качества» и чуть короче «Макарова», чуть ниже, легче, − решил он его себе оставить. Решение, конечно, криминальное. Но, с точки зрения здравого смысла, государство отправило взрослого человека на войну, вручило ему автомат, пулеметы-гранатометы и систему «Град», разрешило из всего этого стрелять, причем иногда в своих же сограждан, а возможности защищать себя и своих близких с помощью оружия у себя дома лишило принципиально; притом что в памятной ситуации в Буденновске взять в заложники чуть ли не все население города удалось басаевцам во многом, пожалуй, благодаря политике государства в этой сфере − вряд ли такое могло случиться, если бы жители города были вооружены на законных основаниях таким же стрелковым оружием, как чеченцы. Идеально законопослушный человек должен бы, конечно, такую находку сдать в соответствующие органы. Но Андрей таким никогда не был и потому альтернативе отнести завораживающе-блестящую игрушку в родную милицию и получить в лучшем случае устное «спасибо», а скорее всего очередную нервотрепку и стопроцентную вероятность, что такого ствола никогда в жизни у него не будет, предпочел попытку рискнуть и позже перевезти вальтер с собой в Челябинск. Пока что носил он его вместе со «сбруей» под кителем, собираясь в будущем спрятать на время.

Проносил его он недолго.

Случайно, не случайно ли − вроде бы в самом близком, узком кругу решили, что нет, кто-то «сдал», − это произошло, неизвестно точно, смотря что еще под случайностью подразумевать, да и не важно, факт, что произошло, − даже и «плохо» это или «хорошо» сказать нельзя: смотря с какой точки зрения определять и смотря когда.

Меньше чем через неделю – естественно, неожиданно − в палатку пожаловала «комиссия по проверке на вшивость». То есть в прямом смысле. Никто даже и не предупредил, значит, в обстановке полной секретности «комиссия на вшивость» готовилась. Начали с их палатки, когда практически все «дома» были.

Комиссия состояла из двух подполковников, одного полковника и одного майора, такого количества старших офицеров одновременно, кажется, и вообще ни разу в палатке не собиралось. Тем не менее разведке было объявлено, что будут проверять их на наличие вшей и предложено по пояс раздеться, с целью их самих (вшей) и следов от укусов выявления. Андрей, конечно, попытался бы из палатки «свалить», выбраться, но полное впечатление создавалось, что за ним смотрели персонально с самого начала. Китель снять пришлось, вальтер в сбруе, само собой, «спалили». Шуму и криков было больше чем достаточно − как так, у военнослужащего рядового состава (не важно, что он старший сержант, не первый год в разведке) − пистолет!!! Чинам упомянутым не понять было, как такое возможно, у них в сознании это не укладывалось: у российского солдата пистолет (!) иностранный (!) с собой (!) на войне (!). Да он же застрелить кого-нибудь может... Короче, забрали и пистолет, и Андрюху с собой увели.

Окончилась, однако же, вопреки ожиданиям достаточно благополучно опять же история с пистолетом. Чины, «жути нагнав», сдали Андрея местному особисту, но − без пистолета. Тот, соответственно, бумажек никаких составлять не стал, внушение делал − пугал и мораль читал − правда, долго, но этим и ограничился, вечером разведчик уже пришел «домой» в палатку, один, считая уже после особистского втыка, что легко отделался. Позже всего один раз еще «дергали» его по этому поводу, на этот раз к эфэсбешнику, но того все больше личность убитого бородача интересовала − очень уж он сокрушался, что документы не успели посмотреть, забрать, отговорки, что времени не достало, что чехи в количестве превосходящем в бой пошли, его не интересовали, ну да оно и понятно − на «сбрую»-то время нашлось... В общем, обошлось − и ладно. Через месяц Андрей об этом «случае» и думать забыл.

Как общеизвестно, бывают разные и всякие случаи. Как известно уже нам, в самой случайности, неожиданности их заключена закономерность. Ведь действительно, пока человечество не научится заглядывать в будущее, все «случаи» будут для нас неожиданными − это аксиома, закон; ну а возможная настоящая неслучайность (предопределенность) всех случаев − событий − останется за кадром, пока (если) мы не научимся все их просчитывать, то есть пока не получим возможности подсмотреть (просчитать?) будущее.

Другой случай произошел там же, на том же месте расквартировки полка, не так долго после окончания истории с пистолетом. В раз очередной (и не в последний) по расположению полка начал работать снайпер. Раз, другой, еще. Появились убитые, раненые − солдаты, офицеры. Андрею со товарищи в числе прочих и прочего поставлена была задача врага этого вычислить и, соответственно, естественно даже, − алягер ком алягер − уничтожить.

Задача задачей, а разведка и без всяких приказов прекрасно понимала необходимость ликвидации стрелка − мало того что под пулей его сами ходили, так и ребята, под нее уже попавшие, были не какие-то там виртуальные «военнослужащие федеральных сил» из сводок, а люди, с которыми они жили бок о бок несколько месяцев, а иногда и просто хорошие знакомые. Короче, вычислить стрелка нужно было обязательно, и его вычислили вскоре. Мысль, что позицию он себе оборудовал на разрушенной ферме (точнее, большом комплексе животноводческом), высказал первым Рамиль, днем они ее проверили и в предположениях утвердились. Горы стреляных гильз там не нашли, но кое-какие следы, вплоть до выметенного места для лежанки, обнаружили. В общем, высшей математикой здесь и не пахло − это же не байка, что как-то, в той же Чечне, один снайпер место себе оборудовал для стрельбы, подкопав схрон под большой бетонной плитой, давным-давно вросшей в землю, которую он домкратом приподнимал; отстрелялся, снова опустил, прикрылся и сиди себе в тепле и безопасности относительной; вот его долго «выкупить» не могли, но вычислили все же − все оказалось очень просто, обычная арифметика. На ночь − а отстрел начинался обычно ближе к сумеркам – в «комплексе»-ферме устроили засаду. Рома, Андрей и еще один их товарищ, звали которого (не по паспорту, естественно) Джус.

Все они рассчитали верно. Проводили снайпера (то есть снайпершу, как догадались они еще раньше) чеченцы, потокались еще недолго там, ничего подозрительного не заметили − не первый и не второй раз приходили они уже сюда, бдительность притупилась, − и ушли... Разведка долго бы ждать не стала, уничтожить − значит уничтожить, мало ли кого бы стрельчиха выцелить за это время успела, − но случайно опять же вышло так, что она вскоре от оружия своего, эсведешки, отлучилась. Ну, Рома с Андреем и взяли ее «в языки» − тихо, быстро, эффективно. Брыкаться и пытаться бежать, кричать ее отучили враз и большую часть пути добытую в засаде пленницу транспортировали своим ходом. На привязи. Так получилось, что на привязи же пришлось прожить ей в палатке разведки около недели еще.

Почему − точно − стрельчиха эта неудачливая осталась в разведпалатке «на ПМЖ», а не попала опять же в органы соответствующие, автору неизвестно. Единственное, что ясно было стопроцентно из рассказа Андрея, – это то, что специально, вслух, само нахождение ее в палатке (обоснование этого факта) и участь ее дальнейшая не обсуждались. Значит, по всей видимости, было это чем-то само собой разумеющимся для всех; вывод напрашивается такой, и единственное предположение, какое можно сделать, − что причиной и целью существования «линзы» (то есть снайперши, на сленге, в отличие от «окуляра» − снайпера-мужчины) в палатке, собственно, и было непосредственное использование ее, в том плане, в каком ей и пользовались.

С ней конечно же и пообщались сразу. И не сразу. Девушка была русская, звали Нина, около двадцати пяти лет, по словам Андрея, очень симпатичная, несмотря на условия отнюдь не уютные, стройная, худощавая, темненькая. По совпадению − случайному − была она Андрюхина землячка, почти − родом из Челябинской области, города Златоуста; долго и в Челябинске жила, училась в Институте физкультуры; родила там дочку, вернулась незадолго в Златоуст. Была она, ясное дело, в прошлом биатлонисткой − занималась серьезно, а успехов больших не достигла, дочка случилась у нее, работы нет, специальности как таковой нет, помочь реально некому; провинция, безнадега. Как на нее «вербовщики» вышли, неизвестно. Скорее всего, не случайно, учитывая ее спортивное прошлое, окружение. А может быть, и так просто, невзначай, познакомилась она с кем-то из земляков своих будущих хозяев. Впрочем, это абсолютно не важно. Факт, что в Чечню она попала, оружие в руки взяла и его «освоила» − и в «теории», на стрельбище, и на практике, − отстреливая именно что «военнослужащих федеральных сил». Вот что тут «хорошо» и что «плохо»: хуже вроде бы не придумаешь − за деньги, без всякой злобы на них, стрелять в своих земляков, возможно и соседей, знакомых... Но, с другой стороны, можно себе представить, как судьба таскала и била девочку двадцати с небольшим лет, что она оставила дочку маленькую, дом, все, что жизнь ее составляло до этого, и поехала в неизвестность, в опасность, черт его знает куда и что делать, лишь бы только свою и дочкину жизнь хоть как-то, чуть, из колеи этой безнадежной стронуть. Вернее − нельзя себе этого и представить. Точно. Какие-то мысли и образы − представления − возникнут, конечно, в воображении наиболее впечатлительных читателей, но это будут всего только их представления, не больше, а каковы были действительные события, подвигнувшие ее на такое, и, главное, что она чувствовала в связи с этим, узнать невозможно, безусловно. И это «плохо» нужно уже отнести на счет общества, всех нас. Не сама ведь Нина, по собственному желанию жизнь себе устроила такую... Могут сказать, что всем жить тяжело, но не все же в киллеры нанимаются. Так не всем и предлагают. Не все и «до кондиции нужной» доходят. А кто-то, наверное, предпочел бы с голоду вместе с ребенком помереть, чем так, − но тут уж тоже вопрос: «хорошо» это или «плохо»? Для кого и с чьей стороны? Вот еще что интересно: кому эта история ни пересказывалась, все интересовались суммой: за сколько стреляла, отстреливала она? Сумма называлась, и следовала реакция: «Фу! За такие деньги?!» Именно так. Мало. А если бы побольше, да на порядок, то многие бы еще подумали. Члены общества нашего. В общем, для очень многих решение о неприятии для себя подобных действий в первую очередь (именно такова первая реакция) связано не с принципиальными убеждениями, правда, и не с деньгами, но с их количеством. Тоже, по-моему, «хорошего» мало в этом.

Я здесь сумму приводить не буду. Мне кажется, это самое малоинтересное. Описывать «быт снайперши Нины» за эту неделю в палатке тоже, пожалуй, не буду. Не знаю, что тут можно описать... Хотя вообще-то у Андрея много что нашлось рассказать − и довольно долго, и подробно. И как держали ее в палатке − все также «на привязи», почти символической, но одна ведь она ни разу там не оставалась; как бытовые надобности свои справляла; как гулять выводили по ночам; как один раз − всего − ревела и говорила: «Лучше бы уж сразу пристрелили», после очередного не самого мягкого с ней обращения; как общались, разговаривали с «линзой» − Ниной − и «до», и «после», и в процессе, от нечего делать и развлечения ради. Очень уж за дочку свою беспокоилась она и переживала...

Около недели продолжалось это, всего.

Как сказано уже было, отношения с «шакалами» − и своими, и вообще − у разведки были хорошие. Вот, через неделю эту к Рамилю и подошел (прибежал, лучше сказать) один «старлей» и объяснил: что вы, мол, «охренели», мало вам пистолета, так вы теперь «телку» в палатку притащили, да еще и неизвестно (а точнее известно, предположительно) кого; что это все дошло до полковника (комполка), и не сегодня так завтра их накроют точно. Выводы были сделаны мгновенно, часа не прошло, а вопрос был решен радикальнейшим образом − нет человека, нет проблемы. Сгущались опять же сумерки, начинала чернеть зеленка, накапливалась, «конденсировалась» тьма в окрестных карьерах, которые много-много чего − и кого − повидали уже за годы последние; выйти за расположение военно-палаточного городка разведке вместе с «проблемой» проблем не составило; уводили Нину те же, кто и привел, у Андрея, по его словам, сантименты играли и предубеждения, а вот у Ромы рука не дрогнула − только волосы волной черной взметнулись − это больше всего почему-то ему запомнилось − и все. Они ее небольно застрелили.

На другой день действительно приходил комполка, другие офицеры с ним, но «отмазались» простейшим образом: «не было, не видели, не знаем» − и правда, нет человека, нет проблемы, все обошлось.

История печальная, безусловно. Но мало того, она еще и банальная даже, и это самое паршивое, страшное в описанном случае, на мой взгляд. Единственное, чего, быть может, не хватает ей до банальности, это то, что не дошел еще вал подобных рассказов до широкой публики − достоверно это мне неизвестно, − а в кругах, имеющих хоть какое-то отношение, никакого удивления они не вызывают. Воспринимается как естественное положение вещей уже.

Однако эта конкретная история здесь не окончилась, отнюдь.

Год − это был практически весь первый год второй чеченской кампании − срок контракта пролетел, Андрей был в Челябе уже давненько, даже и событий, случаев немало − в том числе и не совсем хороших, совсем нехороших – в мирной этой жизни его произошло. Но в целом жилось пока более-менее неплохо, хотя и бестолково, конечно...

Деньги по контракту − знаменитые «боевые» − пришлось в буквальном смысле выцарапывать по частям, вроде и провел целый год в самых что ни на есть боевых местах и условиях, вроде даже и начислили кое-что, а на кармане ноль, на что жить, неизвестно и никому не интересно, и не виноват никто − все вроде бы так и нужно, так и должно быть.

Успел Андрей к тому времени уже и «на тюрьму (СИЗО) заехать», «покатался» там. Не знаю, как на самом деле было, по Андрея словам, был он полностью «не при делах». Обвиняли его в том, что он с «неизвестным следствию лицом» совершил грабеж в отношении одного гражданина и нанес тому легкие телесные повреждения при этом. В камере СИЗО мнение сложилось, что обвиняют его отнюдь не безосновательно, но там это значения не имеет, в его борьбе с машиной государственной по отстаиванию своей позиции все были, естественно, на его стороне. По рассказу Андрея, он «бухал» какое-то время − несколько дней подряд. В очередной вечер он спиртные напитки распивал около − сначала перед, а потом за − ларьком остановочным вместе с двумя мужиками, которых он раньше не знал вообще, что само по себе неудивительно, парнем он был весьма общительным. Пораспивали, пообщались, и Андрей ушел домой.

А вскоре его и «приняли» − арестовали. Одного из тех мужиков, оказывается, избили и деньги отобрали, и, по словам того мужика, сделали это двое его собутыльников, то есть в том числе и Андрей. А вычислили его опера, так как Андрей о своих подвигах чеченских рассказывал, упоминал о контузии, звании и когда там был; «потерпевший» это запомнил, через военкомат и вышли на одного из собутыльников − на Андрея. Здесь уже государство явно знало, кто виноват, − ранение, контузия, награды − ничего в расчет не бралось, речи о подписке о невыезде и тому подобном не велось, только и исключительно содержание под стражей. Однако, когда Андрюха уже был на тюрьме, начались у следствия «несрастухи» − потерпевший-то его опознал, а вот продавщица из ларька, которая утверждала, что помнит всех троих, − нет. Да и сам «терпила» стал показания менять − говорил, что уже не может точно сказать, что Андрей тоже его бил, деньги забирал, стал он все валить на третьего, трижды неизвестного − ему, Андрею, следствию, а это в Андрееву версию, которую он с самого начала не менял, вполне укладывалось − пили-то вместе, а били врозь. В конце концов, ясно стало, что по существующим «доказательствам» его суд не осудит, а новых не предвидится, и после нескольких месяцев незабываемых сизошных впечатлений − и не подумав извиниться, а пообещав обязательно его все же «прищучить» − следователь «нагнал» (отпустил, выгнал) Андрея под подписку все еще в качестве подозреваемого.

Искренне порадовались за него на тот момент, кроме родных, только соседи по камере.

Конечно, задним умом если размышлять, то черт его знает, надо ли было за него радоваться, однако закономерность случайных неожиданностей (или неожиданных случайностей) в том и состоит, что задним умом жить невозможно и, пожалуй, оценивать реакцию людей с его помощью не стоит.

Ну и − за плечами год войны (только за последний раз), несколько месяцев тюрьмы, масса впечатлений и кое-какой опыт, и никаких практически планов, почти никаких перспектив. Андрей личность в общем-то неординарная, и в своих кое-каких способностях и возможностях по своему же опыту он уверился, и вот сейчас они оказались не только невостребованными, но и – некоторые − вредными вроде как даже... К конкретным жизненным условиям применительно. Налицо было противоречие между потребностями и возможностями индивидуума, с одной стороны, предложением то бишь, и возможностью их реализации в жизни − спросом. У нас при помощи психоанализа, психотерапевта противоречия такие устранять и даже просто выявлять не принято, и закончилось, как и началось, − запил он горькую.

С выцарапыванием боевых денег дело обстояло все так же туго, характер же был, как упомянуто, общительный, с людьми Андрей сходился легко, находились общие темы и интересы всегда, плюс тот факт, что все же человек в мирное время на войне побывал, это расположения и уважения к нему добавляло, и образовался у него широкий круг знакомых − старых и новых, хороших и шапошных, с которыми он питию предавался. Довольно долгий уже период − из одной компании в другую.

Однажды они сидели сравнительно культурно − если большинство других подобных случаев вспоминать, компанию Андрея составляли бывшие школьные товарищи, сверстники его, проживающие в основном на другом от нынешнего его местожительства конце города, где он и сам жил до переезда; главным времяпрепровождением во время того застолья было распитие спиртных напитков и взаимные рассказы на тему «как я провел последние несколько лет», где первая скрипка принадлежала, безусловно, Андрею. Происходило все на квартире одного из школьных друзей, пребывавшего на тот момент в холостом состоянии, народу набилось много, почти все друг друга знали, но были и незнакомые Андрею персонажи. В разгаре застолья сосед к хозяину зашел, женатый (без жены, конечно), их примерно ровесник, лет двадцати шести − двадцати семи. «Вот такой парень!» – как его отрекомендовал хозяин; выпили уже вместе не одну бутылку; все − иначе как «свой» он уже никем, в том числе и Андреем, не воспринимался − сосед, друг, брат...

Андрюха все больше солировал, тут он был в своей стихии − рассказчик отменный. Дошел черед и до истории со снайпершей.

В процессе рассказа сосед − Игорем его звали − протрезвел и в лице поменялся, но − протрезвел он один, так что никто этого не заметил. Да и так не заметил бы никто. Случай. Коли уж случай начал случаться, он обязательно дослучается до конца.

В общем, когда Игорь за Златоуст услышал, что Нина та оттуда была, то еще за возраст, внешность спросил и замолчал, протрезвел, до конца дослушал, хозяину сказал, что ненадолго уйдет, но обязательно сейчас же вернется: в квартиру ему нужно свою, этажом выше, − и ушел. Сходил он действительно в свою квартиру.

На звонок минут через десять пошел открывать хозяин, ожидая увидеть Игоря, так и оказалось, это был он. Шум в коридоре и выкрики хозяина внимание остальных привлекли, но и не более того − неясно было, что происходит. В секунды, однако же, все прояснилось. В комнату, где проистекало застолье, Игорь втолкал хозяина квартиры − стволами охотничьего ружья. Посадил его на место и ружье направил на Андрея. Тот сразу почти догадался, даже еще и не успел сказать Игорь ничего. Попытался объясниться: «Погоди, давай поговорим...» − и все. «Я тебя тоже, козел, пристрелю» − это уже Игорь в ответ. Времени еще достало спросить: «Она тебе кто была?» − «Сестра»; последние слова.

Андрей еще попытался как-то ситуацию изменить − ружье было старенькое, горизонталка шестнадцатого калибра, курковка и курки не взведены, по крайней мере, Игорь потом на следствии преподносил, что тот чуть ли не бросился на него. Наверное, действительно, дернулся Андрей в его сторону − а что же, сидеть как баран, ждать, пока пристрелят? − да куда там, через стол из сидячего положения...

Неизвестно конечно же, о чем он думал в последние секунды свои − разведчик, хулиган, рисковый парень, − но, может быть и вальтер трофейный вспомнил тот «ловкий»... Мало ли как оно бы повернулось, если бы не та «проверка на вшивость». Хотя, быть может, «попал» бы он уже с этим стволом в места не столь отдаленные. Хотя, наверно, уж, что бы ни случилось при таком раскладе, все лучше было бы. Но − случилось так, как случилось. Значит − так, как должно было случиться. Частица «бы» никак не совмещается с законом случайных закономерностей. Не только история не терпит сослагательного наклонения. Впрочем, это уже тоже история, пожалуй.

А вот рассказ этот еще не окончен. Пока. Почти, почти совсем окончен. Но было еще одно небольшое «случайное совпадение», которое нельзя здесь не отразить.

Игорь выстрелил в Андрея два раза, из каждого ствола поочередно, не дуплетом. В одном стволе картечь, в другом пуля − ружье принадлежало тестю, всего-то два патрона тот хранил «на крупную дичь», остальное дробь, мелкая − шансов выжить никаких. Потом, конечно, у него ружье сразу отобрали, да он и не сопротивлялся особо; вот, когда он через стол Андрюху на прицеле держал, никто не попытался помочь. Вызвали милицию, Игоря, конечно, арестовали.

Вот и последнее известное мне в этом деле совпадение − попал он в ту же самую тюрьму и, через некоторое время, встретился там с людьми, которые и Андрея знали, − «катались» с ним вместе недавно, в одной камере сидели. Очень они нехорошо к Игорю отнеслись, не по «понятиям»; а так, чисто по человечески − слишком хорошие воспоминания Андрей о себе оставил и на тюрьме показал себя во всех отношениях отличным товарищем, и, когда ушел под подписку, не забыл, старался помочь − передачи и другое что, чуть ли не единственный среди многих, кто также уходил, обещал, хотя у многих материальное положение намного лучше было. Но ничего совсем уж плохого с Игорем в тех местах не произошло. Пока. Хотя, безусловно, ничего хорошего и в принципе близко ни с кем в истории этой не случилось.

Случай, раз начавшись, будет, будет продолжаться. Вот он и начался − с началом движения материи в нашей Вселенной. И теперь уж он двигается и двигаться будет к своему логическому продолжению и завершению.

Завершению, не окончанию.