Владимир Ажиппо
Неофициальная реакция на «Официальный ответ»
В. Ажиппо – ветеран правоохранительных органов.
25 июня 2008 года на сайте Госдепартамента по вопросам исполнения наказаний Украины был размещен примечательный документ под заголовком «Официальный ответ департамента исполнения наказаний на обвинения некоторых правозащитных организаций».
Документ исполнен уверенным и даже красивым литературно-канцелярским языком, которым точно и последовательно подаются суждения и выносятся заключения. Причем настолько точно и последовательно, что такие приемы демагогии и фальсификации, как использование ложных и некорректных посылок, подмена тезиса или злоупотребление неполной индукцией, совсем не бросаются в глаза и остаются практически незаметными для читателя. К счастью, сайт департамента почти никто, кроме его авторов и их вдохновителей, не читает.
А теперь по существу. В «Официальном ответе» практически не приведено ни одного конкретного обвинения в адрес департамента. Таким образом сопоставить суть обвинений и суть оправданий не получается. Приходится довольствоваться лишь департаментским комментарием, скажем, таким: «Имеется немало примеров, когда некоторые гражданские институции интересовала только негативная, как правило, субъективная или искаженная, информация для повышения своего авторитета за счет компрометации государственных структур». Этот тезис вызывает ряд вопросов. Первый: а кого вообще интересует субъективная и недостоверная информация? Второй: можно ли поднять свой авторитет за счет компрометации госструктур, особенно таких, как департамент?
Департамент заявляет, что у государственной структуры и общественных организаций имеются «общие обязанности (выделено мной. – В.А.) по переводу сотрудничества... в плоскость конкретных действий...» и т. д. Господа чиновники, это у вас имеются обязанности, именно вас наняли налогоплательщики для выполнения «конкретных действий». А правозащитники ни вам, ни налогоплательщикам ничего не должны. И в связи с этим неуместными выглядят ваши поучения о том, что деятельность правозащитных организаций должна быть «более активной в направлениях предоставления осужденным после освобождения помощи в решении социально-бытовых вопросов и трудоустройстве». К тому же называть человека после освобождения осужденным – это, по крайней мере, непрофессионально.
Самым забавным местом «Ответа», несомненно, является «аргумент» против беспрепятственного посещения исправительных колоний. Цитирую: «Непрофессиональные действия правозащитников могут негативно повлиять на состояние оперативной обстановки в учреждениях, как это произошло, например, во время событий в Темновской исправительной колонии (№ 100) 28 марта 2008 года. На территорию учреждения был допущен представитель Харьковской правозащитной группы. Из-за неумения правозащитника вести диалог с осужденными трое из них причинили себе членовредительство в его присутствии».
Это редкостное по откровенности признание собственной некомпетентности (в скобках отмечу, что мой всем известный опыт общения никому не даст возможности упрекнуть меня в непрофессионализме. – В.А.). Как может оперативная обстановка пошатнуться от воздействия одного постороннего человека? К тому же автор «Ответа» умолчал, что этот злостный непрофессионал-правозащитник – всего лишь скромная интеллигентная женщина, вряд ли даже умеющая ругаться. В «Ответе» также не сказано, что заключенные порезали себе вены на предплечьях лезвиями, которые они принесли с собой, то есть к демонстративному членовредительству они подготовились заранее, даже не видя в глаза правозащитницу, «не умеющую вести с ними диалог». Кто обыскивал этих зэков перед беседой? Куда смотрели тюремные психологи? И не лучше было бы промолчать, не вспоминать это позорное событие?
Как на пример голословности любых обвинений, исходящих от правозащитных организаций, «Ответ» указывает на заявление Винницкой правозащитной группы о жестокости администрации Литинской исправительной колонии, которое было проверено представителями секретариата Уполномоченного по правам человека и областной прокуратуры. И ни один факт подтверждения не нашел. А ведь вряд ли в Украине найдется хотя бы один думающий человек, считающий перечисленные госструктуры достойными безоговорочного доверия. Тем более что к проверке винницких правозащитников не допустили.
Департамент высказывает недоумение по поводу того, что родительский комитет «Спасение» обеспокоен исключительно своими родственниками – осужденными к пожизненному лишению свободы, а вот остальные осужденные их не интересуют. Что ж, во-первых, это вполне закономерно, а, во-вторых, вам-то, господа пенитенциарии, какое до этого дело?
Со странной радостью в «Ответе» говорится, что некоторые «правозащитники» сами совершают противоправные действия: за «незаконное производство, изготовление, приобретение, хранение, перевозку или пересылку наркотических веществ, психотропных средств или их аналогов без цели сбыта» был задержан руководитель общественной правозащитной организации «Шаг навстречу», который к тому же был ранее судим. Не будучи даже заочно знакомым с этим человеком и потому не испытывая к нему ни симпатий, ни антипатий, хочу все же напомнить автору «Ответа», что, во-первых, задержание не является доказательством причастности к преступлению, а во-вторых, в Украине не так давно был премьер-министр, ранее дважды отбывавший наказания за совершение уголовных деяний. И департамент никаких оценок по этому факту не публиковал. Нелогично получается.
Тема закрытости/открытости мест лишения свободы – пожалуй, главная «фишка» «Ответа». Но вот две цитаты. Первая (из середины): «Если система закрыта, то откуда же многочисленные репортажи из мест лишения свободы, которые едва ли не каждый день демонстрируются по телевидению, публикуются в прессе, появляются на страницах интернет-изданий». И вторая (из начала): «В последнее время в СМИ довольно часто распространяется непроверенная информация по поводу деятельности Государственной уголовно-исполнительной службы Украины». Комментарии излишни.
О параноидальном стремлении тюремных руководителей закрыться от общества, думается, ярко свидетельствует пример из моей личной практики. В Харьковском национальном университете по заявке департамента исполнения наказаний обучаются будущие тюремные психологи. За науку, естественно, платит госбюджет. Я преподаю этим студентам историю пенитенциарной системы. В Харькове имеются два объекта – следственный изолятор и 18-я колония, которые фактически являются историческими памятниками. И за три года преподавания я не смог провести с будущими сотрудниками ни одного занятия на базе этих учреждений. На мой вопрос «почему?» следовал глубокомысленный ответ: это надо согласовывать с Киевом. Абсурд, конечно. Но о какой же открытости для правозащитников и журналистов может идти речь, если даже своих завтрашних коллег с их преподавателем в тюрьму боятся пустить?
Рассуждения о свободном посещении тюремных заведений сами по себе стоят немного. Можно посетить супермаркет и пройти возле витрин с натертыми воском яблоками, но не увидеть подсобку, где на подпорченных цыплят клеят «свежие» ярлыки. Так же и в тюрьме. Демонстрация посетителям церкви, клуба или медсанчасти, в которую за день до визита завезли лекарства, беседа с парой-тройкой подставных «козлов-активистов» – вот и основание поставить «галочку»: тюрьма открыта.
«Пенитенциариям» нужно еще много и долго учиться манипулировать статистическими данными, чтобы ссылка на них не выглядела как неудачный анекдот. Из «Ответа»: «В частности, на протяжении 2007 года в центральных (выделено автором «Ответа») средствах массовой информации освещены почти 2 тысячи материалов по вопросам деятельности Государственной уголовно-исполнительной службы Украины». Давайте посчитаем: в Украине центральными СМИ, если серьезно, можно считать пять телеканалов и с десяток реально читаемых газет и журналов. Электронные СМИ не в счет, они не бывают центральными, они всемирные, а радио целенаправленно слушают разве что водители маршруток. Теперь делим 2000 на 365 (количество дней в году). Получается пять с половиной. То есть, следуя департаментской статистике, в полутора десятках СМИ в среднем ежедневно размещалось 5–6 материалов о тюрьме. Ежедневно! Это даже не смешно, ложь должна все же быть правдоподобней. Мне это напоминает высказывание А.В. Суворова: «Пиши турок убитыми поболее, чего их, супостатов, жалеть».
Департамент высказал упрек правозащитникам, что те проигнорировали (читай – испугались) «круглый стол» 24 июня 2008 года, на котором обговаривалась Концепция Комплексной целевой программы реформирования Государственной уголовно-исполнительной службы Украины на 2008–2017 годы. «Департамент официально выразил свою готовность к сотрудничеству со всеми заинтересованными сторонами. Однако ни одного изложения своего видения, ни одной альтернативы указанной Концепции от правозащитников… Департамент не получил». Серьезный упрек. Казалось бы.
Читаем другой документ: «21 июня 2008 года. Информационное сообщение о проведении публичного гражданского обсуждения проекта Концепции… Предложения и отзывы по проектам Концепции… желательно подавать на электронный адрес… до 23 июня 2008 года». Здорово! Вечером 21 июня пригласили всех к сотрудничеству, при этом ограничив высказывание мнений одним днем. Да и разместили приглашение на сайте, которым никто, кроме, наверное, меня, не интересуется, уж больно он скучный и лживый.
Поражает (и раздражает) туповатая безапелляционность, с которой в «Ответе» заявлено: «Кстати, ни в одной стране мира учреждения исполнения наказаний не являются открытыми для свободного посещения посторонними лицами, к которым относятся представители общественности и средств массовой информации». Я бы посоветовал руководителям департамента посмотреть на телеканале «Discovery» научно-популярные фильмы об американских тюрьмах, их иногда повторяют. Посмотрите, пойдет на пользу…
И по этому же поводу еще одно существенное замечание. Руководители департамента утверждают, что тюрьма не может себя прокормить. Я, кстати, заявляю обратное: тюрьма зарабатывает достаточно, чтобы себя полностью обеспечить, просто все заработанное разворовывается ее руководителями и их «крышами». (К слову, несмотря на то, что такие заявления прямо посягают на честь, достоинство и деловую репутацию тюремных лидеров и неоднократно мной высказывались публично, в том числе и в СМИ, «пенитенциарии» ни разу не попытались эти свои нравственные качества защитить. Странно.)
Но пусть даже согласимся, что тюрьма действительно себя прокормить не может. Тогда за счет чего она существует? Исключительно за счет общества. Но в этом случае общество, содержащее тюрьму, имеет полное право контролировать ее деятельность через свои общественные организации и СМИ. Далее. Преступники своими действиями причинили вред прежде всего обществу, и тем более общество должно контролировать процесс исполнения наказания этих преступников. Так кто же в тюрьме посторонний?
Единственное утверждение в «Ответе», с которым можно безоговорочно согласиться: «Что касается порядка посещения учреждений исполнения наказаний, то он четко определен статьей 24 Закона Украины «О Государственной уголовно-исполнительной службе Украины». Увы, это так и есть. Данный закон действительно написан, принят и подписан людьми бездарными и некомпетентными, а суть его статьи 24 определяется двумя словами: «не пущать».
P.S. Чтобы у руководителей департамента и некоторых их холуйствующих подчиненных не возникло патологических иллюзий относительно моей мотивации при написании данной статьи, поясняю: я не являюсь бывшим тюремщиком, «перекрасившимся» в правозащитника, как это может на первый взгляд показаться. Правозащитники – это интеллигентные люди, вряд ли в своей жизни обидевшие даже муху. А я действительно настоящий тюремщик. Причем тюремщик, причинивший зэкам столько боли и страданий, что нынешние «пенитенциарии» по сравнению со мной пушистые овечки, белые мышки или, в крайнем случае, декоративные собачки. При этом я абсолютно не комплексую по поводу своего сурового и жестокого прошлого и нисколько в нем не раскаиваюсь. А значит, правозащитником мне никогда не стать. Но с правозащитниками меня объединяет одно важное качество – я люблю правду.
