Виталий Лозовский

Мы подумали, и я решил...

Передо мной два новых закона. Первый – это принятый уже Федеральный закон «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания». Само название уже вселяет оптимизм. И самый первый пункт торжественно заявляет: «Настоящий Федеральный закон устанавливает правовые основы участия общественных объединений в общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания, содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания, в том числе в создании условий для их адаптации к жизни в обществе».

Неплохо для начала. Только при дальнейшем изучении возникает одно большое «но» – множественное число в сочетании «общественные объединения» весьма условно. На практике закон предусматривает только одну организацию для контроля – Общественную наблюдательную комиссию (ОНК). Она -- единственный монополист, а остальные могут только содействовать. Содействовать администрации в улучшении библиотечного обслуживания, организации досуга, проведении мероприятий по пропаганде законопослушного поведения и здорового образа жизни(!), создании рабочих мест, участвовать в решении вопросов трудового, жилищно-бытового устройства, медицинского обслуживания и социального обеспечения, а также (не забыли главное-то!) оказывать материальную поддержку местам принудительного содержания.

Казалось бы, в чем вопрос – эта самая комиссия будет состоять из делегируемых туда членов разнообразных общественных организаций, которым будут предоставлены права в области контроля над службой исполнения наказаний.

Но уже сами критерии требований к организациям, которые могли бы выдвигать кандидатов в состав ОНК, весьма сомнительны и подозрительны: «Правом на выдвижение кандидатур в состав общественной наблюдательной комиссии обладает общероссийское, межрегиональное или региональное общественное объединение, имеющее государственную регистрацию, осуществляющее свою деятельность не менее пяти лет со дня его создания, уставной целью или направлением деятельности которого является защита или содействие защите прав и свобод человека и гражданина». Таким образом, если вы вдруг озаботились состоянием дел в области прав человека, то вначале вам придется пять лет это доказывать. И если вы озаботились этим вопросом после прямого контакта с системой исполнения наказаний – а зачастую ведь именно так и происходит, то вам придется еще и ждать погашения судимости, потому что, согласно настоящему закону, «таких не берут в космонавты».

Но это не самое главное – нас ожидает еще один сюрприз. Хотя это уже давно не сюрприз, конечно. Состав Общественной наблюдательной комиссии всецело зависит от Общественной палаты РФ, а Общественная палата, как известно, зависит от Президента, а Президент от... Бог его знает, от чего зависит Президент...

Общественная наблюдательная комиссия, ОНК – это, по сути, продолжение Общественной палаты, один из ее «метастазов» в общество. Общественная палата определяет количество членов Общественной наблюдательной комиссии для каждого субъекта федерации (от 5 до 20), она же отбирает из поданных общественными организациями кандидатур достойных. Критерии достойности при этом не оглашаются. Все полностью отдано на усмотрение Общественной палаты, в зависимость от личных взглядов, симпатий, принципов, мировоззрения нескольких людей. А когда нет критериев отбора, то, естественно, невозможно даже обжаловать решение и как-то доказать, что у тебя тоже есть основания на свое мнение. К чему и к кому апеллировать? Мы – Общественная Палата, мы – верховный орган общественного мнения. Да, все бы было, может, и не так плохо, а может, и даже очень хорошо, будь ОНК одной из контролирующих структур, а не монопольным контролером прав арестантов.

Кроме того, Закон предоставляет целый набор инструментов для осуществления возможных манипуляций с составом нового органа. Исходя из его буквы, Палата сама определит количество членов Общественной наблюдательной комиссии для региона, например, учитывая количество лояльных и ручных организаций, а для остальных места просто не окажется. А если учесть, что каждая из претендующих на вхождение в комиссию организаций может выставить две кандидатуры, то это дает еще большее пространство для манипуляций и отвода неудобных кандидатур. Ведь никакого регламента – два, один, ни одного, поровну, пропорционально, либо как-то иначе – не предусмотрено.

Таким образом, ОНК становится или может стать инструментом для создания видимости поддержки массами «генеральной линии партии и правительства», то есть для введения в заблуждение мирового сообщества, для приобретения благообразного вида в глазах собственного народа, оправдания своих действий, для пропаганды и промывания мозгов. О том, что это не лишенные всякого основания фантазии, говорит не так уж далеко ушедшая в прошлое наша история – когда «единодушно» и с «праведным гневом» происходили осуждения врагов народа, космополитов и прочих, посмевших оказаться в меньшинстве. Не говоря уже о тех, кто попал в жернова системы только потому, что оказался не в том месте и не в то время.

Для тех, кто еще не понял, зачем и почему создается такая организация, пункт 6.1 уточняет: «Общественные наблюдательные комиссии действуют... в целях содействия реализации государственной политики в области обеспечения прав человека в местах принудительного содержания». А что делать, если вдруг политика государства окажется, так сказать, в некотором расхождении с критериями человечности, чему примеров не так и мало и в сегодняшнем мире, и в не таком уж далеком прошлом? Авторы закона, видимо, не сочли нужным вспомнить, что целью общественных организаций как инструментов гражданского общества является не реализация государственной политики, но, напротив, контроль, и не только за осуществлением государством такой политики в рамках существующего правового поля, но и за соответствием его политики направлению развития и требованиям самого общества. Таким образом, налицо подмена понятий, когда орган, декларируемый как институт гражданского общества, по всей видимости, станет не более чем еще одним удобным инструментом государства, исполнителем его воли, одновременно создающим иллюзию народного контроля.

Пункт 11.2: «В случаях… систематического осуществления общественной наблюдательной комиссией деятельности, противоречащей ее целям (цели смотрите выше. -- В.Л.), совет Общественной палаты по представлению прокурора соответствующего субъекта Российской Федерации вправе принять решение о прекращении деятельности состава общественной наблюдательной комиссии».

Все просто, коротко и ясно. Либо так, либо никак. Иных представлений о свободе и правах человека, кроме совпадающих с линией правительства, быть не может. Господа прокуроры проследят за этим исправно, а та же Общественная палата примет решение, которое опять же ничем не регламентируется и, значит, нигде обжаловано быть не может по определению.

Есть и другие сомнительные места – как, например, то, что разговор обвиняемого и правозащитника должен быть виден и слышен представителю администрации. Многие ли смогут что-то сказать, когда рядом стоит тот, защиты от кого ты и желал бы просить? Если уж в состав комиссии избирают только достойных, то почему же им тогда не доверяют разговор один на один с заключенным? И если уж они достойны и правильны, то почему должны заблаговременно уведомлять о посещениях мест принудительного содержания вышестоящее руководство таких заведений? Какова эффективность такой проверки, когда все о ней знают?

Хотелось найти в этом законе что-то положительное, новое. Чтобы не все так вот хаять. Но, по сути, в нем ничего нет, кроме разделения правозащитников на тех, кто может «контролировать», и тех, кто может только содействовать, и каким образом контролировать контролирующего, если вдруг не сработает изначальный механизм допуска в контролирующие только «достойных».

Механизмов воздействия (кроме как довести до сведения государственных органов, органов местного самоуправления и должностных лиц свои «заключения, предложения и обращения») – нет, как нет их, впрочем, и у самой Общественной палаты. В общем, понять это можно – не создавать же второй парламент или правительство. Но тем не менее комиссия получается совсем уж беззубая.

Конечно, выстраеваемая система общественного контроля, начинающаяся с Общественной палаты РФ и далее разветвляющаяся по отраслям общественной жизни, должна была бы вызывать восхищение и умиление. Это так грандиозно, это так прогрессивно – участие общества в управлении государством! Но как-то все это при этом так знакомо. Навязчивое чувство дежавю.

А вот еще один закон, касающийся нашей темы, и тоже вполне в рамках логики происходящего в России процесса законотворчества. В Думу депутатами Розуваном А.М. и Колесниковым В.И с целью «гуманизации уголовно-исполнительного законодательства в отношении несовершеннолетних осужденных» предложен проект федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации и статью 397 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации». Предлагается следующее новшество: «В целях закрепления результатов исправления, завершения среднего (полного) общего образования или профессиональной подготовки осужденные, достигшие возраста 18 лет, оставляются в воспитательной колонии до окончания срока наказания, но не более чем на шесть месяцев».

Гуманизация – это, конечно хорошо, но стоит разобраться, какова же вообще цель содержания несовершеннолетних отдельно. Кроме завершения образования, предполагается, что граждане, не достигшие восемнадцати лет, требуют особого внимания в плане воспитания и изоляции от взрослых. Так надо понимать, что человека до восемнадцатилетнего возраста еще можно воспитывать или перевоспитывать. И чтобы этот процесс был контролируемым, нужно исключить возможное на него влияние «неисправимых» взрослых. Конечно, исходя из логики государства, все так – в 18 лет Родина уже с чистой совестью дает своим гражданам в руки оружие, учит и посылает их убивать своих врагов, не заботясь особо о воспитании, психологии и прочих аспектах. После 18-ти ты сам себе доктор и твои проблемы касаются только тебя лично.

Средний возраст попадания на «малолетку» – 17 лет. Учитывая обычно еще и нахождение в СИЗО, срок пребывания в таком лагере исчисляется несколькими месяцами. Затем этапы – «поднятие на взросляк». Новый стресс и, причем, немалый. Новое окружение, новые правила. Что вынес человек за эти месяцы пребывания на малолетке? Да ничего. Он едва успел адаптироваться, прожил их в страхе перед грядущими переездами и снова вынужден адаптироваться.

Это еще можно понять, если сроки большие – 7–10 лет. Но и тогда не совсем понятно, зачем человека на такой короткий промежуток бросают в малолетку. Только ради завершения среднего образования? Неполное среднее завершается в 15… Профессиональное? Сидеть еще ой сколько, все в этом ракурсе выглядит как-то весьма сомнительно. Условия для полного среднего и профессионального образования можно создать (а во многих местах они и так есть) и в обычном лагере. Для несовершеннолетних с заведомо большими сроками на первое время, до достижения ими совершеннолетия можно создать отдельный отряд с обычными мерами внутрилагерной изоляции локальных территорий. И в плане влияния взрослого «неисправимого» контингента все не так однозначно – отношения между людьми на «взросляке» намного более гуманны и зрелы, чем отношения в среде несовершеннолетних, где обычно правит насилие, унижение, притеснение. Это вам скажет любой зэк, и мент, и психолог. Больше всего, например, «опускают» именно на малолетке

А если брать тех, у кого сроки поменьше – два, три, четыре года? Тогда такое новшество выглядит вообще крайне странно. «В целях закрепления результатов исправления» как раз их-то и нельзя никуда переводить. Иначе вся работа психологов, воспитателей просто пойдет насмарку, не говоря уж о моральных и физических страданиях, связанных с переводом. Что может психолог или воспитатель сделать за несколько месяцев?

Если уж говорить о гуманизации, то стоило бы, наоборот, дать право оставаться в колонии для несовершеннолетних, например, до 21 года – для тех, чей срок заведомо не затянется на более длительное время, а тех, у кого он явно больше, не терзать ненужными переводами и организовывать для них особые отряды в обычных лагерях. Таким образом, будут разделены контингенты, совершившие преступления разной степени тяжести, увеличатся возможности для воспитания и исправления, а также уменьшатся и без того немалые страдания еще почти детей.

Подводя итог, вынужден признать, к сожалению, что этот закон вряд ли сможет хоть сколько-нибудь эффективно способствовать превращению системы исполнения наказаний в систему перевоспитания и помощи оступившемуся. Еще раз убеждаюсь в том, что не получится вылечить ветви дерева, у которого больны корни. Здесь мы видим не стремление к поиску и искоренению причин и даже не попытку лечения симптомов и следствий, но всего лишь потуги окрасить ветви в подобающие цвета. Государство не знает, как лечить проблему, но вместо поиска способных помочь ее решить, напротив, ограничивает доступ и к своим ушам, и к местам заключения. Впрочем, это обычное положение в обществах, где по тем или иным причинам довольно невысок процент тех, кто способен не согласиться с мнением так называемого «большинства», от лица которого говорит государство; где удобнее и спокойнее промолчать, а еще лучше – верить всем сердцем в декларируемое движение к светлому будущему. Тогда ведь есть шанс провести свою жизнь в блаженном самоуспокоении. Не замечать того, что не следует, нас учат еще в детстве. Тем, кто не согласен обманываться, довольно эффективно показывают, чем чревато такое несогласие. В результате получаем усредненные (так и просится – усеченные) личности, из которых формируется послушное общество, вполне способное на жизнерадостное «одобрямс», но вряд ли способное устранить причину проблем.