Олег Зыков
"Надо быть хитрее и умнее начальников"
Материал подготовлен на основании интервью, которое О. Зыков дал редакции журнала в феврале 2007 г.
Для меня никогда не стоял вопрос оценки качества власти. Меня всегда интересовало, как при этой власти, при той конструкции, которая существует здесь и сейчас, я могу помочь тем людям, которым хочу помочь. И у меня нет проблемы "нерукопожатных" людей. Если в результате тех или иных действий произойдет то, чего хочу я, а не власть - я буду это делать. Разумеется, я понимаю, в какой кабинет вхожу и какие слова в этом кабинете могут быть услышаны. Моя цель не в том, чтобы встроиться во власть. Я не делаю карьеры, ни политической, ни бюрократической, я двадцать лет главный врач в наркологическом диспансере и в другом качестве себя не вижу, политической деятельностью я прекратил заниматься в в 1993 году. И если членство в Общественной палате, в Общественном совете при ФСИНе может быть полезно для тех целей и задач, которые я перед собой ставлю, значит, вопрос о том, входить туда или не входить, для меня не стоит.
Я занимаюсь защитой прав детей. Прежде всего меня интересуют дети, несовершеннолетние граждане нашей страны, которые оказались в конфликте с законом. Попали они при этом в колонии или не попали, особой роли не играет. Для меня сам факт конфликта ребенка с законом - симптом болезни, социальной болезни. Конфликт ребенка с законом - это повод оценить ситуацию, в которой это происходило. Правонарушение ребенка - всегда продолжение правонарушения по отношению к ребенку, поведение ребенка - это продолжение нашего собственного поведения. Нельзя помочь ребенку, не понимая причин его поведения. А для этого надо создать профессиональную среду, которая поможет рассматривать ребенка как субъект реабилитации.
Сегодня не только ребенок, а человек вообще в нашей судебной системе - это объект для репрессий. Более трагично, когда это относится к маленькому человеку. Он вырастет и отомстит обязательно. Обществу просто невыгодно рассматривать ребенка как объект репрессий. Он личность, он сопротивляется ситуации, он субъект, но субъект реабилитации. Мы должны помочь ему найти собственные ресурсы, чтобы выйти с достоинством из этой жизненной коллизии.
Все вышеизложенное - это для меня базовая ценность, и потому любая возможность иметь отношение к формированию реабилитационной программы мне кажется важной и нужной, как и любая попытка влиять на ФСИН, будь то начальник этой службы или сама служба как ведомственный организм.
Ситуации складываются по-разному. В Общественном совете при Минюсте была возможность повлиять на состав этого Совета, и по инициативе этого Совета принимались нужные и важные решения, находившиеся в очевидном конфликте с ценностями, которые исповедует эта система еще с советского периода. В тот Общественный совет входили совершенно замечательные люди, мои друзья, настоящие, в отличие от меня, правозащитники, такие, как Людмила Михайловна Алексеева, Валерий Васильевич Борщов, Валерий Абрамкин, Андрей Бабушкин. Но кроме того, внутри этой службы был человек, который был переводчиком с нашего языка на язык начальника этой службы, генерал Болтков, на тот момент заместитель начальника ГУИН. Этот, несомненно, очень умный человек готов был выдерживать наши нападки и мог добиваться реальных решений от собственной администрации. Тогда система была более открытой, мы обсуждали конкретные проблемы, и принимались конкретные решения. Теперь это несколько иначе. Наше общество вообще эволюционирует в не очень правильном направлении.
Я хорошо понимал, что влиять системно на закрытую систему можно, только хоть в какой-то степени находясь внутри нее. Вообще, закрытые системы извне не реформируются, извне их можно только уничтожить. А реформировать их можно, только найдя позитивный ресурс внутри самой системы. И у меня возникла идея создания ассоциации воспитательных колоний, чтобы сами воспитательные колонии между собой общались, предлагали какие-то решения, которые не были бы в конфликте с намерениями руководства. Военизированная система предполагает вертикаль команды сверху вниз: начальник дает команду, подчиненный выполняет. А ведь так не бывает, чтобы самый умный был начальник, к тому же у него обычно нет никакой информации, как лучше сделать то или иное дело. В том, старом Совете я без проблем заявил эту идею - ассоциации воспитательных колоний, - и она вошла в решение совета как пункт для исполнения. Меня поддержал генерал Болтков, он донес эту идею до господина Калинина, и все было замечательно.
Но... наступила реформа, вместо ГУИНа стала ФСИН, зависимость ее от минюста намного меньше, чем ГУИНа. Я столкнулся с новым лицом, заместителем Калинина генералом Семенюком. И когда я произнес словосочетание "ассоциация воспитательных колоний", он посмотрел на меня, как на идиота. Я решил сгладить неприятный эффект, стал обсуждать еще одну тему, как мне кажется, очень важную - создание службы пробации. Она должна заниматься человеком, который столкнулся с законом. Генерала чуть кондратий не хватил от слова "пробация". Я понял, что я со старым настроением попал в новое пространство. И сильно загрустил. Я понял, что базовые ценности, ради которых я, собственно, и присутствовал в этом пространстве, не реализуются ни в какой форме.
Однако потом возникла Общественная палата, которая создала ресурс дополнительного влияния на власть. Она создана по инициативе власти, и значит, власть по определению слушает эту Общественную палату или по крайней мере делает вид, что слушает, а дальше уже все зависит от твоей способности встроиться в этот процесс. Я вошел в комиссию по контролю за правоохранительными органами, которую возглавляет господин Кучерена. Внутри этой комиссии тюрьмой и судьбой людей, которые в этой тюрьме сидят, занимаюсь я. Поэтому в Общественный совет при ФСИНе палата рекомендовала меня.
К этому моменту я несколько раз встретиться с Калининым. Во-первых, он пришел в Общественную палату на заседание нашей комиссии, потом я оказался членом Правительственной комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, которую возглавлял министр внутренних дел Нургалиев, куда входит Калинин, и у меня была возможность в формате этой комиссии обсуждать идею создания ассоциации. Думающий начальник поймет, что нет ничего плохого, если подчиненные будут предлагать какие-то решения, ведь у него остается право не согласиться. Именно это было моим главным аргументом в разговорах с Калининым. В результате, несмотря на реакцию своего заместителя, Калинин дал согласие на создание этой ассоциации, и в ноябре прошлого года мы провели учредительную конференцию. Приехали все начальники колоний. У нас 62 воспитательных колонии, 3 для девочек и 59 для мальчиков.
Это было очень интересно, там было много интересных людей, которые искренне относятся к тому, что они делают, переживают и хотят что-то изменить. Надо просто создать возможность им свою инициативу предлагать и в идеале реализовать. До этого я познакомился с удивительным человеком - когда-то он был начальником брянской воспитательной колонии, Саша Тутиков. Перед тем как уйти в запас, он был полковником внутренней службы, заместителем начальника УИН по Брянской области. Этот человек не утерял ни живости ума, ни искренности чувств, и в то же время это - человек системы. Во время учредительной конференции он был избран председателем ассоциации воспитательных колоний. Эта фигура устраивала и меня, и фсиновское начальство. Ведь система воспринимает его как своего.
Интересно, как происходила трансформация этой идеи. Я в первый раз получил от Калинина официальную бумагу, и там уже было совсем другое название: "Ассоциация общественных объединений в поддержку деятельности воспитательных колоний". Идея категорически видоизменилась. Включились иждивенческо-патерналистские механизмы. В результате довольно длительного и конструктивного диалога это стало называться "Ассоциация поддержки деятельности воспитательных колоний", и все-таки основная часть, 90% - это сами колонии, остальные 10% - некий набор общественных организаций, которые достаточно активно работают с воспитательными колониями.
Теперь можно выступать с конкретными инициативами, например дистанционного обучения, причем не воспитанников, а учителей. Уровень образования в воспитательных колониях очень разный, и он зависит от педагогического коллектива. Не существует механизма, чтобы заявить некоторую планку. Дистанционное обучение дает возможность, во-первых, сформировать эту планку, а во-вторых, помогать тем, кому можно помочь, подтянуться к этой планке. И ассоциация - это хороший инструмент для проведения таких технологий.
Тогда в Брянске обсуждали и другие чудовищные проблемы. Наше законодательство практически не решает проблему не то что судьбы, социально-реабилитационной программы для несовершеннолетнего после колонии, но даже механического перемещения к месту жительства, особенно девочек, для которых всего три колонии. И девочка выходит из ново-оскольской колонии Белгородский области, и она сама себе предоставлена. У нее скорее всего проблемы взаимоотношений с родителями. Просидев несколько лет в колонии, она окончательно теряет связь с семьей, и рассчитывать на то, что кто-то за ней приедет, почти не приходится. Есть единственная норма - о пайке на дорогу... Это же подлость, которую творит наше государство по отношению к детям. С этой подлостью надо что-то делать. Ассоциация может стать инструментом предъявления различных инициатив, конечно, предъявлять надо в форме документов, поправок, и я думаю, что у нас это получится.
Еще одна тема - налогообложение учебно-производственных комбинатов, которые есть в каждой колонии. Наше государство умудряется забирать у них налог на прибыль. От этих трех копеек забирает еще копейку. Тоже подлость, с моей точки зрения. Я уже говорил об этом с Екатериной Лаховой, председателем комитета Госдумы по делам женщин, семьи и детей, и она готова продвигать поправку об освобождении от налога на прибыль учебно-производственных комбинатов воспитательных колоний.
Коллектив, который сформируется в результате деятельности этой ассоциации, сможет проявить волю, потому что главная наша идея - создать информационное пространство внутри системы и осмысливать, что надо делать, куда бежать, что болит больше всего.
Каждый раз я пытаюсь заранее просчитать, какие ресурсы у меня будут в результате той или иной конструкции. Вот Общественная палата. Я знал прекрасно, что внутри этой Общественной палаты мне надо будет создать свой пятачок, с которого я буду кричать то, что я и до этого кричал. И пятачок этот будет немножко возвышаться над уровнем моря, и может, я сумею докричаться до кого-нибудь. С самого начала моей задачей в Общественной палате было сформировать какую-то конструкцию с целью защиты прав детей. Я хотел сделать отдельную комиссию, на это моего авторитета не хватило, но его хватило на то, чтобы создать там рабочую группу по защите прав детей. Я - член комиссии по контролю за правоохранительными органами и при этом руководитель рабочей группы по защите прав детей. А уже в рабочую группу я набрал своих единомышленников. И теперь у меня есть свой уголок внутри системы. То же самое в Общественном совете при ФСИН, на учредительном собрании я сказал, что хотелось бы, чтобы в общественном совете был некоторый набор секций, в том числе и секция по деятельности воспитательных колоний, и я намерен эту секцию возглавить. Получится или нет - зависит от персонажей, которые там присутствуют. Заместителем руководителя совета стала Мария Валерьевна Каннабих, которую я давно знаю и с большим уважением к ней отношусь. Это человек, который имеет свои представления о том, как помогать колониям, имеет большой интерес к колониям, где содержатся женщины и работает с ними достаточно много. Я с ней заранее обсуждал эти вопросы, и она меня поддерживает. Таким образом, бюрократический цикл для меня как бы замкнется: есть ассоциация, Общественный совет, в котором я буду заниматься воспитательными колониями, есть контакт с управлением социально-воспитательной работы, которое возглавляет Виталий Леонидович Полозюк, человек очень разумный, с моей точки зрения, и компромиссный.
Одним словом, создается система отношений, в которой я смогу что-то сделать. При этом надо понимать, насколько система готова воспринять тут или иную идею, те или иные начинания, потому что очень нелепо, с моей точки зрения, выглядит такой пафос: "Я же говорю правильно, значит, вы обязаны меня слышать". Ничего подобного! Аудитория способна слышать только то, что она способна слышать. И для говорящего важно говорить то, что аудитория способна услышать, при этом двигаясь в том направлении, в котором для себя наметил говорящий. ФСИН, люди, там работающие, - очень специфическая аудитория, некоторые вещи она отторгает категорически. Там работают люди с определенным мышлением.
И никакая ксива мне полномочий не прибавит. Я не читал заранее положения о собственных полномочиях в Общественном совете ФСИН. Его писала система, и система ничего особо позитивного не могла написать. Я понимаю, что мое участие в жизни воспитательных колоний будет определяться не этим положением, а ресурсом моих отношений с людьми, которые я выстроил, опираясь на свои ресурсы, свои конструкции, свои возможности.
Система состоит из разных людей. Власть, плохая она или хорошая, состоит из людей. Мы жили при тоталитарной власти, там уловить оттенки разных людей было сложно, но все равно мы их улавливали. Сейчас все персонажи разные. Общественный совет - это не желание кого-либо из администрации ФСИН, это заказ первого лица государства. Президент Путин сказал, что нужно строить гражданское общество. И таким образом оно у нас строится. По собственной воле система этого бы не делала. Да и Совет этот отчасти вписан в систему, думаю, что с ней он конфликтовать никогда не будет. Острые вопросы обсуждаться скорей всего не будут, и все будет достаточно благостно.
И не надо провоцировать начальственных окриков, если мы хотим с ними договариваться, надо быть хитрее и умнее начальников.
