Александр Муленко

Амнистия

Стремилась ввысь душа твоя.
Родишься вновь с мечтою,
Но если жил ты, как свинья -
Останешься свинье-ою...
Владимир Высоцкий

Шняга первая. Амнистия

Весною 2005 года в апреле месяце в звукосвет молодой, но уже матерый зэк Муха проснулся и крякнул:

- Аб-бал-деть!..

Ему приснился удивительный сон - амнистия! На воле в пивной он отчитывается перед корешами за годы, проведенные в тюрьме.

- Я - мужик! - рассказывает Муха. - Я видел жизнь!..

И внимают ему кореша-приятели, и подливают они ему водочки в посудину, и тянут они к нему руки поочередно, чтобы хотя бы на миг прикоснуться к великомученику, принявшему крест...

- Муха - герой!.. Муха не сотрудничал с администрацией колонии!.. Честь ему и слава!..

В действительности же было хуже...

В помещении старой сырой казармы, где он находился, под потолком на полке, небрежно сколоченной из серых плохо оструганных и пахнущих плесенью досок, надрывался телевизор времен развитого социализма. Шла передача об амнистии, посвященной шестидесятилетию победы советского народа в Великой Отечественной войне. Со второго яруса коек Мухе хорошо было видно диктора.

- Косматый!..

Динамик хрипел и хрустел - речь телеведущего временами казалась нечленораздельной. Муха смачно выругался, прислушиваясь... Но тщетно - одышка астматика уже несколько лет тиранила избитый со всех сторон ящик. Осужденный быстро скатился со шконки на пол и, на ходу застегивая черные зэковские брюки, помчался к экрану, чтобы лучше внимать завораживающему голосу диктора. До белизны затертые на ягодицах места светились, подпрыгивая в такт стремительному полету Мухи...

Слишком мудрено рассказывал диктор. Собрав свою волю в кулак, Муха подложил его под нижнюю челюсть, как Мыслитель и, сидя на табуретке, начал сверлить глазами землю, стараясь осмыслить малые крохи информации, полученные им извне.

- Сто пятая, сто одиннадцатая, сто восемнадцатая - пополам?.. И домой!.. Неужели это правда?..

Информация об амнистии доходила тяжело. Нужную ему сто пятьдесят восьмую статью осужденный не услышал. От скорого переутомления мозги у Мухи вспотели и замкнули накоротко. Яркая вспышка безумия ослепила беднягу - голова закружилась, и горькая изжога ударила ему в нос карамельной брагой.

- Это тепловой удар!.. - зэк отрыгнул и очнулся. - Надо поменьше думать... Череп - он уже наверняка в курсе всех событий... Он и растолкует мне, что и почем...

Его друг носился взад и вперед по коридору, догоняя и даже перегоняя свои фантазии...

- Ты про амнистию слышал? - спросил у него Муха.

Человек остановился, как вкопанный...

- Всех тяжелостатейников выпускают!.. А?.. Череп?..

- Ты чего это, Муха?..

Глаза в орбитах у Черепа ворочались со скрипом, источая сомнение.

- Душегубов на волю!..

- Не может быть!..

Но Муха кипел и радовался:

- Ты ничего не понимаешь!..

На лысине у Черепа в гневе неистово заиграли сразу все желваки и мышцы. Уши у него оттопырились, как бицепсы, и зашевелились - он туго соображал.

- Этот козел, как сорока...

- Заткнись!.. - оборвал его Череп.

Но Муха слюнявил дальше, орошая соседа.

- Неужели домой?.. Дождались! - Изрисованный с ног и до головы наколками, он нетерпеливо отплясывал около молчаливой и одухотворенной глыбы - своего соседа. - Я же говорю тебе - тяжелостатейники! Значит, мы освободимся ранее!..

Муха заглядывал приятелю в лицо в надежде на поддержку своих конструктивных соображений по этому поводу... Череп медленно водил глазами вокруг, но мельтешащий перед ним человек мешал сосредоточиться, совершенно сбивая его с панталыку. Череп занервничал. Напряженность его раздумий скоро достигла апогея, морщины разгладились, и кожа на голове надулась, как воздушный шар. Немногие мозговые мышцы исчезли. Лысина на лбу стала красной, первые капельки пота медленно покатились на пол. Так через закрашенное суриком стекло просачивается ночью грязный свет... Доходило до Черепа медленно, но верно - навсегда... Его осенило...

- Амнистия!.. Наконец-то... Не зря я на Путина ставил!.. А ты по какому каналу смотрел? - неожиданно выпалил он.

- По НТВ.

- Надо было по первому...

Суровое лицо у Черепа округлилось окончательно.

- Балбес!.. - нравоучительно заметил он Мухе. - Это же канал барыг и политиков! Простому российскому человеку их не понять - евреи!.. Говорят, что они из бункера свои новости чешут... А где этот бункер?...

- Я не знаю...

- Никто не знает!.. Даже КГБ... Путин хотел их было закрыть, да руки коротки - не взять...

- Ты думаешь, что по первому больше скажут?..

- Не больше, конечно... Но понятнее... Вон с "Добрым утром", например... Сразу видно, кто есть кто и зачем говорит... Это дети артистов с похмелья бабки заколачивают... Отсидели полтора часа за столиками, опохмелились, попили чайку на халяву, кофе там, соку всякого... "Наш сад", например, - бабки в карман и домой... И, самое главное, они не умничают, как те на НТВ... Простые, как мы...

Зона кишела домыслами. По коридору к телевизору мчалась толпа разномастно одетых людей, и каждый в этой ораве, толкаясь, разговаривал сам с собою и одновременно со всеми. Шутили и смеялись над собственными шутками только их авторы - другие же этих шуток не понимали...

Полторы сотни осужденных должны были прилежно разместиться на тридцати лавках длиною полтора метра. Классическая пропорция ГУИН России. Судорожно истирая штанами скамейки, люди не остывали, продолжая неистово спорить о предстоящей амнистии. Душа рвалась навстречу теле- радиоволне из Москвы - наверх, а тело тянуло на пятую точку - на задницу, и, устремленная в будущее, голова не контролировала тело. Прицельное попадание ягодиц на нужную лавку случалось все реже и реже.

Перегоняя друг друга, шипели программы...

Шла реклама: памперсы, таблетки, дезодоранты. Черно-белый автоматчик со знаменем штурмовал рейхстаг - документальная хроника: "Мы помним!..", дирол с ксилитом, колготки и снова памперсы... Кто-то, захвативший первым пульт, начал яростно переключать каналы. Еще долго набежавшие отовсюду в комнату зэки не могли разобраться в том, что они смотрят. Люди спорили до хрипоты о будущей амнистии, иные до драки, многие зачинщики уходили выяснять отношения в туалет один на один, так и не дождавшись конца рекламы. И вот, наконец, забурлила музыка перед новостями первого канала.

Череп с уже непереносимым напряжением следил, как молодой, еще не сидевший диктор, готовился огласить приговор Госдумы. В ушах стучала кровь, и слова с экрана Череп не слышал, а угадывал, впитывая глазами диктора.

Нарядный, он догадывался, что останется навеки самым любимым диктором в сердцах одной трети жителей России. Конечно же, он хотел выглядеть как Наполеон - горящий взгляд и рука на эфесе сабли. Но он был в России, и выпученные, преданные его глаза напоминали глаза солдата с картины Сурикова "Переход Суворова через Альпы", того, что съезжает на собственном заду с заморской кручи в обнимку с ржавой пушкой.

Диктор умышленно затягивал время, чтобы взвинтить страдающую от нетерпения публику. Словно "ни о чем", говорил он о массовой драке в парламенте при подписании документов по амнистии. Мимо! Сегодня это не пройдет! Даже Чубайс, задумай он покаяться в это время, не заслужил бы мелких жидких аплодисментов. И, словно чувствуя напряженность всего российского пространства (кто это говорил, что звери в лесах начали поститься?!), диктор даже свой голос изменил под Левитана:

- Сегодня в пятнадцать часов по общероссийскому времени на одиннадцатом году жизни Российской Федерации после долгих и продолжительных дебатов в кремлевском Дворце Съездов в Георгиевском зале подписан политический документ исторической важности о всеобщей майской амнистии, посвященной шестидесятилетию победы советского народа в Великой Отечественной войне. Подлежат амнистии все заключенные граждане России, получившие срок до 1 мая 2005 года, независимо от мест отбывания наказания. Таким образом, правительства всех стран обязаны отпустить россиян, солидарно с руководством РФ. Статьи 105, 111-116 сокращаются наполовину. Отбывшие половину срока тяжелостатейники, подлежат немедленному освобождению. Начисленные им иски граждане могут погасить любой иностранной валютой из расчета 1:1. Статья 158 отменяется и изымается из УК. Освобождающиеся из мест заключения люди немедленно восстанавливаются в гражданских правах.

В комнате стояла гробовая тишина. Мутные глаза осужденных тупо смотрели мимо телевизора и сквозь него - в стену. Кто-то тонко и протяжно завыл. В унисон ему замычали другие, а когда раздался залихватский свист с призывом заткнуться немедленно, чей-то липкий затылок бойко шмякнулся на пол. Завороженная толпа утихла.

- Отмененные статьи 158-159 подлежат изъятию из уголовного кодекса РФ. Граждане сами обязаны защищать свою собственность либо по договоренности с администрацией субъектов федерации организовывать собственные суды. Единоличный самосуд запрещен Минздравом РФ.

- Не подлежат амнистии мэры, губернаторы и все бизнесмены. Дачи, коттеджи и садовые домики (более трех) подлежат перерегистрации в местных органах самоуправления с обязательными документами по идентификационному номеру...

Далее диктор начал нести что-то малопонятное о невыплаченных налогах при продаже российской нефти, зерна и леса. Его речь запестрела юридическими и бухгалтерскими оборотами...

- Ура-а-а Путину! - тонким фальцетом заверещал худой янычар, стоявший у телевизора.

- Ура-а-а!!! - подхватила толпа и забилась в истерике. Резко выхлопнул в сторону улицы и порвался в клочья, полиэтиленовый мешок, заменявший в казарме разбитые стекла.

- А-га-га...а... - звуковая волна, как при ядерном взрыве, выносила стекла окрестных пятиэтажек, кольцом окружавших зону строгого режима.

- Молодец, Путин! Прижучил гадов!.. - восторженно-одобрительные отклики страдающего народа рвали небо, тяжелые тучи рассеялись, и озоновая дыра разверзлась над городом.

- Сами воруют - пускай и другим официально разрешат! - ликовало все население колонии. Самое разумное и долгожданное за последнее столетие решение правительства было принято на ура.

- Ура Путину! Ура Жириновскому!.. - гремело из окон зоны.

В здании администрации неистово молились, каялись в житейских грехах и просили защиты у бога. Зарывали немногие ценности в землю, ругались, торопили к отъезду детей и жен. Каждому офицеру колонии хотелось быстрее исчезнуть из города. С ужасом ожидали реванша все, когда-либо носившие на плечах погоны...

Сломленный этой внезапной радостью, тихо отъехал Череп...

Шняга вторая. Ворота в рай

Сломленный внезапной радостью, отъехал Череп.

Стоявшие рядом с ним стеною зэки отодвинулись, пропуская на пол обмякшее тело друга. Первый закон тюрьмы - не мешай! И последнее, что увидел он, взлетая над городом, - это было беснующееся муторно-вишневое пространство над зоной. Кровавые завихрения эфира уносили астральное тело мученика в озоновую дыру космоса на суд божий. Робкие горожане выглядывали в разбитые окна своих квартир, провожая глазами в небо это бешеное торнадо и не понимая происходящего.

У небесных ворот его встретил древний старик в белом.

- Здравствуйте, Виктор Петрович! - шагнул он ему навстречу.

Череп изумленно рассматривал деда: поп он или не поп?.. Врач он или не врач?.. А может быть, это дурка?..

- Куда я попал?

- Виктор Петрович! - заговорил с ним старик. - Я обращаюсь к вам повторно. Я - Святой Петр! Вы уже позабыли свое имя?..

Видя недоумение Черепа, он произнес:

- Вы прибыли по новому сроку на небеса... - и, достав белоснежный пергамент, добавил: - Сейчас я вас заточкую, а потом будет дружеский шмон небесной администрации.

Череп съежился и неуверенно отступил на полшага назад.

- Тебе понравится, не гони... - старик уже разговаривал с ним по-свойски. - Шмон - это положено... Это не на земле. У тебя ничего не отнимут...

Он хохотнул. Только тут Череп вдруг сообразил, что стоит перед ним совершенно голый - в чем мать родила...

- Шмонать тебя будут не для того, чтобы что-то забрать... - старик опять хохотнул. - Было бы что забрать, я и сам бы тебя обшмонал. Шмонают для того, чтобы ты быстрее пришел в себя и оклемался. Феску дадут, тапочки. Форму ни разу не стиранную - новье!.. Ложку, кружку, миску и сумку для конфет... Ты осваивайся...

Он выцарапал на бумаге данные Черепа: день и час его смерти, время прибытия в рай, удельный вес его души и ее предварительный диагноз, дал методические рекомендации по оздоровлению, очищению и укреплению воли и убрал за ухо измусоленный карандаш. Потом он достал из-за другого уха вполне земную беломорину, ткнул ее через облако насквозь - вниз - и чуть было не выругался, обжегшись. ("Это был ад!" - подумал Череп.) И вытащив раскочегаренную папиросу обратно на небо, старый хрыч глубоко затянулся ею, наслаждаясь.

- Чай и курить тебе выдаст смотрящий. Шевелись!.. Вот и следующая.

Позади у Черепа зашуршало. Это прилетела в рай расфуфыренная молодуха: в ушах у нее торчали золотые кольца, в сосках булавки, пупок был проткнут прищепкой.

- Иди-иди, не задерживайся! Не подсматривай, - подтолкнул он Черепа к двери в рай. - Шею сломаешь... Таких вот, как ты, там очень много... В раю-то... - сказал старик. Он пошарил у себя за спиной и достал на свет из облака огромный железный ключ, очень долго водил им около небесной двери, наблюдая боковым зрением за реакцией вновь прибывших. Череп и молодуха не одобряли святого.

- У бабы тоже 158-я...

Старик это просек и резко с размаху воткнул тяжелый ключ в замочную скважину. Ворота в рай со скрипом отворились.

Шняга третья. Небесный шмон

Ворота в рай со скрипом отворились...

Два могучих архангела услужливо подхватили Черепа за руки и под плечи. Удивительно честные их лики излучали божественное тепло и силу. Но камуфляжного цвета одежда насторожила зэка. Белая в серых яблоках, она напоминала прибывшему маскировочные халаты полярников. Святые воины были готовы заломить его руки так, что он поцелует губами землю. И в самом деле...

- Не рыпайся, - вежливо напел ему в душу один из них. - Облака будешь грызть.

За спиною у Черепа клацнула и навсегда захлопнулась дверь первоприемной.

Во втором круге рая его ждали нелегкие испытания. Контора небесной администрации немногим отличалась от здания управления делами осужденных на земле. Безвкусный узор решеток и отлупившаяся повсюду штукатурка, отшелушившаяся краска. Заоблачные двери пахли мочой, но не по-земному, ее запах импонировал Черепу. Посередине комнаты стояли плотно вбитые в облако табуреты и стол.

- Садитесь! - на плечах под рясой у нового начальника темнели незастиранные места от милицейских погон. На столе у него лежала резиновая дубинка.

- Генерал-ефрейтор! - стремительно пронеслось в голове у Черепа. Он удивился этому и обрадовался. При жизни никогда не служивший в армии, зэк с трудом различал воинские звания.

- Просветление, - догадался он. Приятели не единожды ему рассказывали об этом. Сразу после смерти все люди становятся умными.

- Сейчас ми вас будем немношко искать! - прошелестел над столом елейный голос военного.

- Иностранец!.. С акцентом... - мысли у Черепа заметались с удвоенной силой.

- Кто он, немец или казах?.. Итальянец или мордвин, а может быть он прибалт?..

- Во-олжанин из Киева, - подсказывало сознание.

Подопечные импортного начальника начали методический обыск. Они виртуозно владели профессией. У Черепа создалось впечатление, что ощупывает и осматривает его целая бригада искателей. Первый из них полез ему пальцами в нос, а второй оккупировал зад.

- Спокойнее, уважаемый мой друг, спокойнее!.. Будьте попроще...- сидевший за столом генерал-ефрейтор внимательно следил за каждой реакцией обыскиваемого.

- Расслабьтесь... Вот так: "Не спеши, слепая, в баню - поведут...".

- Тяжело, гражданин начальник, больно... - смирился Череп.

- А кому сейчас легко? - сострадали архангелы, грубо наворачивая руками в душе.

Обследуемый каждой клеткой своего существа прислушивался к происходящему, новые ощущения будоражили его, беспокойная дрожь перекатывалась зернистой волною от ног по спине и выше.

- Значит, вот оно какое - небесное счастье, - замерцало в голове у зэка.

- Это какая рука в желудке? - выдавил он из себя через нос.

- Что это значит "какая"?.. - переспросил его генерал.

- Которая лезет в меня... через рот или через задницу?.. И вообще - руки моют?

От страха у Черепа стали произрастать и подниматься дыбом волосы на голове, выпавшие тридцать лет назад в Соликамске.

- Сколько же у них рук? - задумался он.

Только тут ошеломленный Череп увидел на столе стопку исписанного пергамента с протоколом обыска. И совершенно сбитый с толку, он машинально подписывал все, что ему предлагали...

- Теперь в карантин... Девять дней... А потом - в распределительный отряд, а там... Как проявишь себя!.. - генерал-ефрейтор знакомил его с небесным режимом. - За нарушение распорядка дня на костер к чертям - на пятнадцать суток.

И, увидев, что воспрянувший было духом, Череп снова расстроился и сник, он ободрительно оскалился:

- Не бойся... Тот и не зэк, кто на киче не был... Разве можно в полной мере насладиться небесным покоем, так и не познав кастрюли с кипящим маслом?.. Или сковороды...

Во втором круге рая все архангелы улыбались. Даже сам Череп, все еще испуганно озиравшийся по сторонам, вторил им. Сначала он, робко оскалясь, хохотнул для пробы и, чуть осмелев, заржал неистово и звонко, как необузданный жеребец, подпевая служителям небесной администрации.

- Но я хочу предупредить о главном! - лицо у столоначальника стало серьезным. - Если ты провинишься или неоднократно попадешь в списки злостных нарушителей небесного режима - выкинем тебя назад, на Землю... Ты догадываешься, куда?..

Настроение у Черепа менялось сегодня, как в детском калейдоскопе: из серого и земного оно стало радужным, но снова небесные тона поблекли и обесцветились...

- До сорока дней - строгий режим, и все передвижения по раю только с сопровождающим! - отчеканил ефрейтор...

Шняга четвертая. Ночь в раю

- До сорока дней - строгий режим, и все передвижения по раю только с сопровождающим! - отчеканил ефрейтор...

К шапочному разбору, к отбою Череп уже совершенно не стоял на ногах. Изнанка внутренностей болела. Ему стоило огромного труда затянуть на прежние места среднее ухо, желудок, двенадцатиперстную кишку и селезенку. Непредсказуемые сокращения печени тяжелой болью ложились справа.

- Надо было меньше пить карамельную брагу при жизни.

Черепа удручило то, что даже после смерти понятие о физической боли не исчезло, церковные умники много рассказывали о душевных муках, которые можно было исцелить раскаянием (он этим неоднократно пользовался перед лицом земных судей, и - помогало), но ничего никогда ему не говорили о муках телесных. И верно, если рай и ад существуют на том свете, как две зоны - жилая и промышленная, то и ощущения должны быть идентичны: радикулит неизлечим, а хромота пожизненна, хотя, как знать, чудеса какие-то были - волосы у него на лысине выросли. Для уверенности он погладил себя по макушке пальцами и сказал в темноту: - На месте!

Полюса поменялись, на том уже свете душа была вторична, а тело первично, и душа болела при теле, а по эту сторону жизни - на небе - все наоборот, измученное тело сопровождает душу, и уже физическая боль должна лечиться раскаяньем. Раздумывая о геморрое, удрученный зэк смирился с неизбежностью физического страдания и уснул на шконаре, похрапывая басом... Первый день в раю был прожит...

Болезненный тычок в бочину сдернул его с небес.

- Ты, сука вонючая, перестанешь храпеть или тебе объяснить доступнее! - над очумевшим Черепом в темноте светилась небритая рожа. Библейские надписи на плечах у образины не предвещали доброго...

- Небесная инквизиция! КГБ загробный, чертило, - Череп лихорадочно вспоминал, как надо креститься. Справа налево или слева направо, или иначе?..

Голова у пришельца кишела светом. Череп увидел до боли знакомую комнату - камеру зоновского общежития.

- Этого не может быть, - испугался он. Но стоявшая перед ним фигура в наколках была хорошо знакома.

- Это ангел-смотрящий.

В безумии Череп оскалился клыками на свет в его сторону, защищаясь ладонями от ночного кошмара.

- Зубами к стенке, собака! - свирепая рожа над ним распоясывалась все больше и больше. - Он еще и лыбится!.. Людям спать не даешь... Еще один раз захрапишь -растопчем...

Костлявые, расписанные тушью ноги чудовища зашаркали сланцами между рядами коек в небесную глубину. Выспавшиеся за день зэки ночью чутко следили за тишиной, безжалостно расталкивая измученных трудом работяг. К Черепу медленно возвращалось сознание и осознание настоящей действительности, и от жалости к себе он заплакал - скупая слеза бороздила щетину.

Вот и настало утро... Старый, но юркий завхоз карантина оказался толстым и вечно улыбающимся добряком. Сквозь голубую робу в облаке его души светились протуберанцами огненно-горящие изречения, когда-то выколотые на коже. Симбиоз мыслей горел светофорным светом...

- Заслуженный ветеран! - проинтуичило яснознание в облаке у Черепа. - Две сто пятых - первых, три сто пятых - вторых, сто тринадцатая, сто шестнадцатая, сто восемьдесят третья. Тридцать семь лет горячего стажа. Весь Советский Союз объездил!

- Колумб... Васко де Гамма... Крузенштерн! Весь мир у его ног, - голова закружилась.

Мудреные имена ломали язык, и, здраво решив, что все эти люди вроде нашего Миклухо-Маклая, которого так и не съели людоеды в неволе, Череп не стал перенапрягаться. Но собственное эго выступило на первый план.

- Я тоже не лыком шит! - брызнуло у него в мозгу. - Мензелинск, Мордовия, Северный и Южный Урал, Казахстан, Краслаг...

Он с удовольствием вспоминал эти свои путешествия. Начав карьеру мученика- страдальца-географа в родной деревеньке, Череп очень скоро перебрался в райцентр. Только самоотверженным трудом и незаурядной волей ему удалось покорить почти полмира. Из этого небольшого оренбургского городка он вынудил государство бесплатно покатать его по всей стране. Каждый по-своему понимает духовный подвиг - да, ему пришлось пожертвовать собою и собственным благополучием... Но жизнь тяжела и быстротечна...

Была ли у него семья... Конечно... И не одна!.. Но где же они - его неблагодарные дети? Не успеешь освободиться на волю - месяц-другой, и опять в тюрьму. А еще через пару месяцев очередная, но уже бывшая сожительница поздравляет его с рождением сына или дочки... Поначалу он пытался считать: "Я два месяца прожил с ней на воле... Два - я в тюрьме?.. И нате вам - пожалуйста! Она же только четыре месяца носила?". Но добрые зэки успокаивали.

- Может быть и за два дня... Как постараешься...

И в самом деле... После многолетнего воздержания энергии у него было с гаком.

Еще долгие годы шли к нему поздравления с отцовством. Он уже путал от кого ребенок и с трудом вспоминал лицо счастливой мамаши. В тюремных снах к нему приходили вместе с новорожденными детьми небритые петухи в наколках, и несколько раз, сославшись на занятость, оставляли детей под шконкой. Утром же, обалдевший от карамельной браги, Череп лазил под всеми кроватями, разыскивая потомство. По самым скромным подсчетам детей у него было, как у персидского шаха в гареме. Вот только одна беда - не знал он их... И каждого ребенка на улице считал своим.

Мягко воркуя, завхоз карантина повел его "в люди" на облако-плац.

- Если ты хочешь, мы можем отыскать всех твоих детей, - маленькие глазки светились. - У нас это быстро... Только не надо этого: все дети божьи, все дети наши... Не береди нам душу...

Шняга пятая. Воскрешение из мертвых

Мягко воркуя, завхоз карантина повел его "в люди" на облако-плац.

- Если ты хочешь, мы можем отыскать всех твоих детей, - маленькие глазки светились. - У нас это быстро... Только не надо этого: все дети божьи, все дети наши... Не береди нам душу...

Небесный гудок на завтрак по силе напоминал школьный звонок, только засунутый внутрь головы осужденного. Череп обрадовался. Вчерашний шмон проводился не для блезира, каждая осмотренная часть его существа уже очистилась и перестроилась к жизни на небе. Среднее ухо функционировало нормально. Потренькивание звонка вызывало сверхвибрацию всей сущности.

Меню небесного рая и земной колонии строгого режима и сравнить нельзя было, пища по разнообразию и обилию, по внешнему виду и содержанию существенно отличалась. Столы ломились от яств. Черная икорка с телятиной, пельмени и жаркое, шашлычок - аромат-то какой! Одно объедение! Благоухающие напитки, но без градуса (что-то подсказывало Черепу: и не нужен он, этот градус, по достижении нирваны, а рай - вот он, не за семью замками...).

Новопреставленные давились, пытаясь проглотить вместе с пищей приступы счастливого хохота. Полсотни бедолаг наворачивали усами во щах, смачно чавкая и щелкая челюстями. Старожилы шутили. Они не спешили за стол со всеми. Череп затравленно оглянулся, прислушался, но никакого подвоха со стороны не было, и, догоняя соседей, набросился на еду.

- Это ветераны карантина готовятся к переводу в распределительный отряд - на соседнее облако, - додумался Череп и успокоился. - Там и питание вообще, и отношение к тебе - услужливо-доброжелательное.

Еда оказалась на редкость нежной и мягкой, мясо было без костей и сухожилий, похлебка не обжигала горло...

- И не надо зубов, - удивился Череп. - На земле-то вставные челюсти денег стоят, и попробуй-ка ты их заработай, когда не канает брать в руки лопату...

После завтрака была дана небольшая передышка перед просчетом. Заметно свежело. Двести измученных очищением душ топтали ногами облачную твердь. Нетлеющий лозунг "Движение - жизнь!". Клокочущие внутри у любого грешника низменные инстинкты выходили наружу. Души курили. Плевались. Общались друг с другом в надежде замутить делягу, порамсить. Они ликовали, подпрыгивая, и тянулись из карантина в рай, в небо, хватая друг друга за ноги, чтобы не улетел туда преждевременно какой-нибудь более чистый и образованный сосед. Не дай-то бог! Очень хотелось сделать небесную гадость ближнему, свернуть ему кровь, обматерить его или ударить - испортить ему настроение с утра и пораньше, и на весь день... Сделать подарочек от всей души...

Не торопились архангелы. Вид у кандидатов в рай был причудливо безобразный, страшный вид. Как у только что освежеванной мясниками собаки. В этом потустороннем мире грешная душа все еще жила воспоминаниями о прошлом, томилась, навещая свое погибшее тело на земле. Рай был закрыт - пока вся огромная рана не затянется струпьями, пока не отвалится короста, давая новую свежую жизнь очищенному духу, дабы не испугать иные, добрые сердца поэтов и музыкантов, художников и мыслителей, давно уже забывшие о земной нечисти и скверне... Шел карантин...

Устав от свалившихся на него впечатлений, Череп решил немного отдохнуть. Вырвавшись из толпы, он скоро нашел мягко выпирающее сгущение облака и возлег на небесное ложе. Утомленно и томно прикрыв глаза, он начал вспоминать Землю. Собственное усопшее тело не волновало его, но в карманах робы на трупе остались любимые зажигалка и портсигар, в котором справа лежала набитая анашой папироса.

Череп уснул, так и не заметив, что к нему подкрались два ощипанных ангела - шныри завхоза. Они что-то забубнили про дисциплину и про небесный распорядок, захватили какими-то клещами все облако сразу и дернули его - резко и быстро. Небесная твердь затрещала и лопнула. Череп сорвался вниз. Его дикий нарастающий вопль очень скоро зашкалил все системы радиолокации на Земле. Наводящий ужас визг американских бомбардировщиков, в пике выходящих на цель, был бы просто мягким шелестом листьев в осеннем парке по сравнению с этим криком. Он уже не боялся вернуться на старое место - домой в зону, но его страшила скорость полета - Череп мог протаранить Землю. И поэтому орал он, как молодая сирена воздушной тревоги, все сильнее и сильнее... Удар состоялся. Его перевернуло вверх лицом, и небесный паломник шмякнулся в тело.

- Ты слышал крик? - влюблено спросила молодуха у своего ухажера на грязной улице небольшого городка далекой от Москвы губернии. - Журавли летят!

Она мечтательно повела плечами.

Молодой наркоман поискал глазами вокруг и с интересом начал рассматривать сверкающую в ухе у девушки сережку. Она восприняла его взгляд как поощрение.

- Пойдем-ка домой, разденемся... Может быть, журавли и к нам залетят...

Ее остекленевший кавалер был счастлив. Теперь он уже впился глазами ей в нос и выдавил через силу:

- Пойдем, оторвемся от жизни...

Долго и мучительно очухивался Череп от полета в рай. Опухшее тело гудело, болели глаза и слезились. Перед ним была зона... Старый магнитофон, аквариум, четки на тумбочке - чужие четки, занавески в проходе - отдельная холодная комната...

- О, Боже!..

Исколотые тушью лица и шрамы на них, кровоподтеки... Соседи!.. Они стонали во сне, оскаливаясь беззубыми ртами, потирали ушибы и плакали. В новой для себя и своего тела шкуре петуха, избитый Череп валялся на кровати, как мешок с алебастром, и подняться на ноги не было сил... Ему захотелось вдруг умереть повторно, сиюминутно - от горя, не дожидаясь утра, но дорога в рай уже закрылась...

Эпилог

Муха освободился только через полгода. Работать на администрацию он так и не стал. Чтобы освободиться условно-досрочно, сегодня не надо сотрудничать с офицерами зоны - достаточно дать кому-нибудь из них посильную взятку. Да- да, именно посильную... Такса, конечно, существует, и ее стараются придерживаться все уважающие себя взяточники, но что возьмешь с босяка, не имеющего богатых родственников... Хоть что-то... Две трехлитровые банки меда и полторы тысячи рублей передала его матушка отряднику на воле. Нарушения у Мухи были сняты, и дело ушло в суд.

Сегодня Муху можно встретить в пивной в окружении малолеток. Каждое утро он выпрашивает у старухи-матери пятьдесят рублей на сигареты и, выпив с молодыми парнями бутылку-другую пива, передает им свой богатый тюремный опыт.

- Ссучиться еще полбеды, - натаскивает он слушателей. - Самое последнее в нашей жизни - это опуститься на дно и стать петухом...

- Расскажи-ка ты лучше про Черепа...

Эта поучительная история стала хитом в устах у Мухи.

- Во время передачи об амнистии он отъехал в рай и жил бы там честно при мужиках, да вот только один петух - очень слабохарактерный зэк, в прошлом медик, вернул ему жизнь. Ударил по грудной клетке несколько раз кулаком, вытащил наружу язык и вдохнул ему в легкие воздух - рот в рот. Кто же мог знать, что воскреснет детина?.. А когда воскрес - куда же его девать после таких нежностей с петухом? Вот и определили его в петушатник... Это уже не человек...

- Но разве Череп не зарезал обидчика?

- Хотел... Но того перевели на другую зону...

- И никто его не убил за это...

- Жив...

- Мельчают нравы...

Люди подсаживались к Мухе, угощали его. К вечеру, основательно поднабравшись спиртного, он заявлялся домой и уже матушке раскладывал по понятиям недосказанное в пивной.

- Ранее воры все решали, а ныне деньги... Да где же это такое видано, чтобы петух на мужика руку поднял и жив остался?.. Чтобы взятки несли офицерам...

Матушка плакала, ставила ему компрессы на горячую голову, умоляла его одуматься... Муха кричал на нее, отталкивал, гнал ее прочь от себя - суку поганую, а утром выпрашивал деньги. И дрожащая старуха отдавала ему последнее и молилась, когда ее сын уходил из дома на вахту в пивную, где снова орал:

- Я мужик!.. Я видел жизнь!..

Чему же она молилась?