Виктор Хват

Крик у порога

Окончание. Первая часть опубликована в "Неволе" N 5.

Нельзя утверждать, что все приговоры, выносимые в то время, были несправедливы. Наверняка приговаривались к смертной казне также и жестокие преступники, которые в соответствии с действующим законами заслуживали этой исключительной меры наказания, но Виктор с ними не сталкивался.

Петро был первый, с кем довелось встретиться Виктору в камере смертников. Он убил свою молодую жену на почве ревности. В доме осталась пятилетняя девочка-сирота со старой бабкой, тещей Петра.

Трудно себе представить внешне более законопослушного человека, чем Петро. Службу в армии он вспоминал, как самое счастливое время жизни, офицеров-начальников боготворил. После службы в армии вернулся Петро в свое родное село в Харьковской области, женился, родилась дочка. Он не ладил с тещей, у которой они жили, и мечтал построить свой дом. Нужны были деньги, и Петро поступил на работу с постоянными командировками. Вот тут все и началось.

Однажды в очередной приезд не застал Петро жену дома. Кто-то сказал, что видел его жену с местным ветеринаром. С тех пор решил Петро, что он наконец определил виновника всех его бед. И решил Петро, если слухи подтвердятся, убить жену.

Во время очередной сцены ревности выхватил Петро из-под матраса заранее спрятанный нож и ударил жену в сердце. Налицо было заранее задуманное умышленное убийство.

Раскаивался ли Петро в содеянном, жалел ли жену, ребенка-сироту? Наверное да, но в его спокойном рассказе Виктор это не почувствовал.

Как ни странным может показаться, но Виктор не встречал среди своих сокамерников никого, кто бы выражал в разговоре жалость и раскаяние именно по отношению к жертве своего преступления. Наверное, это не было случайным совпадением. Особенностью людей, совершивших тяжкое преступление, является именно душевная черствость, даже жестокость, невосприятие чужих страданий, боли.

В камере с Петром Кишко он пробыл почти два месяца. Под конец Петро стал совсем плохой. Целыми днями он лежал, отвернувшись к стене, и постоянно о чем-то думал, вспоминал, на вопросы Виктора почти не реагировал. Оживлялся только, если речь шла об автомашинах, тракторах и вообще колхозной технике.

Петро как-то объяснил Виктору, что первые три-четыре месяца он может не волноваться. Раньше этого срока никого не расстреливают. Однако Виктор слышал, что кассационную жалобу в Верховном Суде могут рассмотреть достаточно быстро, даже раньше этого срока.

Он постоянно прислушивался ко всему, что происходило в коридоре.

Вообще, за время пребывания в камере смертников, как ему казалось, у него развился фантастический слух. По малейшим шорохам, шарканью сапог, поворотам ключей в замочной скважине, лязганью решеток, обрывкам разговоров он совершенно четко представлял, какая камера открывается, что происходит в коридоре. Особенно он прислушивался к голосам заключенных, когда их выводили из камер на "оправку" в туалет. Он на некоторое время "успокаивался", когда узнавал голоса Залесского или Бобрыжного.

По-видимому, тюрьма на Холодной Горе была главной среди тюрем Восточной Украины. Периодически сюда свозили приговоренных к расстрелу из Сум, Полтавы, других городов и казнили сразу по нескольку человек.

Как правило, этим людям еще на месте до отъезда объявляли об утверждении приговоров Верховным Судом Украины. Они уже наверняка знали, для чего их привезли. В таких случаях в камеру помещали по три, иногда даже по четыре человека.

Людей этих держали недолго, максимум два дня. Обычно в пятницу, во второй половине дня для надзирателей начиналась тяжелая работа. Одного за другим из разных камер они выводили в подвал накануне доставленных людей и, очевидно, расстреливали. На каждого уходило, как Виктору казалось, совсем немного времени, двадцать-тридцать минут.

Виктор запомнил, как дико закричал один из этих людей, бывший недолго с ним в камере. Он увидел в открывшейся неожиданно кормушке изучающе смотревшую на него красную, полупьяную физиономию одного из надзирателей по кличке Держиморда. В тюрьме, наверное, не без оснований, ходили слухи, что этот надзиратель является одним из исполнителей приговоров. Вот уж действительно: жертва чувствует своего палача.

Однажды с визитом в камеру пришел начальник тюрьмы, он задал несколько совершенно незначительных вопросов, поговорил сочувственно с Петром, посетовал, что он дочку осиротил, поговорил о возможной отправке на этап. Петро к этому времени уже практически уверен был, что приговор ему утвержден. Но, Боже, как странно устроен человек, надежда в нем сохраняется, наверное, даже под дулом пистолета, до самого последнего момента.

Петро стоял перед начальником тюрьмы навытяжку, буквально смотрел ему в рот, поддакивал каждому слову, даже улыбался, словно надеялся, что этот алкоголик с отмороженными глазами может его пожалеть или даже помиловать.

Это было в среду, а в пятницу во второй половине дня целая свора надзирателей навсегда увела Петра. Он был какой-то суетливый, рассеянный и даже не очень испуганный. Может, он думал, что его действительно отправляют куда-то на этап. Когда надзиратели вывели Петра, услышал Виктор топот ног по деревяному щиту. Дальше была дверь, которая вела только в одно место, в небытие.

* * *

Виктор вздрогнул от громкого стука ключа в дверцу кормушки и резкого голоса надзирателя:

- В баню собирайтесь.

Для обитателей камеры смертников это был радостный, желанный и одновременно очень тягостный момент, прерывавший их однообразную жизнь.

Виктор со своим новым сокамерником в сопровождении нескольких надзирателей вышли из тюремного корпуса во двор. До здания, где помещались душевые, было метров сто.

После душа Виктор чувствовал облегчение во всем теле и не только потому, что смывалась грязь. Вода частично смывала также какой-то особый нематериальный налет тления, который обволакивал человека во время его пребывания в камере смертников. Это налет формировался из концентрата человеческих страданий, постоянно стоявшего в камере, мертвящей сырости промозглых тюремных стен, мрачного грязно-зеленого цвета облупленных панелей, вони из стоявшей в углу параши.

Налет тления сначала покрывал одежду и кожу, потом проникал в тело, кости, а затем, самое страшное, в душу. В результате человек, длительное время пребывающий в камере смертников, превращался в живой труп. У человека, находящегося в камере смертников, постепенно притупляются все ощущения, связанные с жизнью, не говоря уже о восприятии радостей жизни.

Самым болезненным для смертника в этих условиях был неожиданный выход из "погреба", в котором он находился, и восприятие блеска и ярких красок окружающей жизни.

Таким событием всегда было посещение тюремных душевых. Как правило, после таких походов в камере стояла гробовая тишина, сокамерники впадали на какое-то время в депрессию.

Вторым сокамерником был цыган Николай.

Нельзя было иногда удержаться от смеха, даже в камере смертников, слушая рассказы Николая о его приключениях.

Далеко не всегда все сходило с рук. Однажды разъяренные мужики схватили Николая на станции и сунули его голову под кран с кипятком. Раньше почти на каждой станции имелись такие краны. Соплеменникам удалось отбить и спасти Николая, но шрамы остались на всю жизнь.

Такова была цыганская жизнь.

Закончилась она трагически. Однажды увели этого забубенного парня навсегда, и отлетела его душа. Последнее, что осталось в памяти Виктора о цыгане, это отчаянный прощальный крик у порога.

В конце декабря 1962 года в камеры смертников харьковской тюрьмы привезли сразу шесть евреев, приговоренных к высшей мере наказания - расстрелу.

Это были валютчики. В стране проводилась начатая Хрущевым компания по борьбе с валютчиками и хозяйственными преступлениями. При Хрущеве стала использоваться так называемая "обратимость закона". Что это такое, можно обьяснить на примере известного дела московских валютчиков Рокотова, Файбишенко и Яковлева.

До их ареста максимальный срок наказания за спекуляцию валютой составлял от 3 до 8 лет заключения. По требованию Хрущева, после ареста валютчиков был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о максимальной мере наказания за валютную спекуляцию - 15 лет лишения свободы. Московский областной суд, в котором слушалось это дело, резонно не применил обратимость закона, и валютчики получили 8 лет в соответствии с действовавшим ранее законом.

Этот приговор не удовлетворил Хрущева. По его требованию был издан еще один Указ о применении за валютную спекуляцую высшей меры наказания - расстрела. Генеральная прокуратура опротестовала приговор Московского Областного Суда, состоялся новый суд, и валютчики были приговорены к расстрелу. В 1961 году эти люди были расстреляны. Председатель Московского областного суда за вынесение мягкого приговора был снят с должности.

С легкой руки Н.С. Хрушева обратимость закона вошла в практику советского судопроизводства, а по стране прокатились громкие суды. Как правило, следствие по таким делам вело КГБ.

В камеру к Виктору был помещен один из шести приговоренных, Борис Пикельный. После войны он освоил редкую профессию гравера-модельщика и специализировался на изготовлении штампов. В то время вошел в моду различный ширпотреб из пласмассы, от подделок под хрустальную посуду до различных безделушек. Народ хотел украшать свой быт. Как обычно, государству было не до таких мелочей, и это производство налаживали и запускали предприимчивые и энергичные люди при различных артелях, райпромкомбинатах и тому подобных предприятиях, как тогда говорили, "местной промышленности".

Предприимчивые люди - их позже стали называть "цеховиками" - привлекали для налаживания производства талантливых умельцев с золотыми руками. Как специалист, Боря пользовался большой популярностью среди этих людей. Так он однажды познакомился с легендарной личностью в мире теневого бизнеса советских времен, неким Ганьшу. В то время этому человеку было под семьдесят.

По словам Бори, старый Ганьшу был прирожденный аферист, талантливый коммерсант и страстный карточный игрок. Он даже жену свою выиграл в карты у своего ближайшего друга и прожил с ней счастливо всю жизнь. После войны Ганьшу работал в артели, эанимающейся утилизацией или сбором и подготовкой к утилизации различных видов бумажного и текстильного сырья.

Мало кто знает о такой сугубо советской отрасли промышленности, как "концырвальное" производство. Это всего-навсего производство обтирочных концов. При работе на устаревшем и постоянно выходящем из строя оборудовании, требующем бесконечных ремонтов, советская промышленность поглощала сотни тонн обтирочных концов. Эту продукцию изготавливают из отходов текстиля. Десятки тонн обтирочных концов из неучтенного вторсырья реализовывалось по всей стране.

Сразу после войны Ганьшу едет в командировку в Германию и договаривается с армейскими снабженцами о поставке для переработки в качестве вторсырья различного трофейного обмундирования. Это обмундирование вагонами отправлялось в Харьков. Вместе с хламьем поступали и ценные вещи, которые, естественно, реализовались. В это время на базаре можно было приобрести великолепные немецкие кожаные летные куртки на меху, перчатки и другие нужные вещи из трофейного обмундирования.

В пятидесятых годах увлекла Ганьшу очередная авантюра. Как говорил Остап Бендер, если в стране ходят денежные знаки, то обязательно есть люди, у которых этих знаков много.

Да, такие люди действительно в стране были. Они прекрасно знали советские порядки и понимали, что в любой момент при очередной денежной реформе все их богатство скорей всего превратится в прах. В те годы в условиях "железного занавеса" достать в провинции иностранную валюту (доллары, марки и др.) практически было невозможно. Деловые люди скупали крупные бриллианты, изумруды, уникальные ювелирные изделия и самые надежные золотые червонцы царской чеканки. Настоящий червонец царской чеканки на черном рынке стоил до 2500 рублей.

Ганьшу решил наладить собственное монетное производство. Для этих целей он и привлек Борю Пикельного и других специалистов. Валютчики стали скупать золотой лом и делать золотые монеты. Бизнес процветал.

Но грянул гром. Прогремело по всей стране дело Рокотова и других. Компания Ганьшу тут же прекратила свою деятельность.

Боря на своем "Москвиче" поехал по Белгородскому шоссе в сторону Белгорода и разбросал как можно дальше все "железки", которые имели отношение к изготовлению монет. Не знал он тогда, сколько крови ему будет потом стоить сбор всего разбросанного.

КГБ уже следило за ними, и через некоторое время все участники изготовления и продажи монет были арестованы и доставлены в следственный изолятор КГБ на Чернышевской улице. Следствие велось очень долго, больше года. Следователи КГБ не торопились, в это время у них совсем не было работы. Получить санкцию на продление срока пребывания подследственного под стражей для КГБ не было проблемой. Кто посмеет отказать в ходатайстве такой солидной организации? Ведь это ни какая-нибудь районная прокуратура.

В следственном изоляторе КГБ, где находились валютчики, условия содержания, обращение с арестованными было несравненно лучше, чем в обычной тюрьме на Холодной Горе. В камерах на двух человек были установлены кровати с постельными принадлежностями, сносно кормили, родственники могли довольно часто передавать продуктовые передачи. На допросах следователи вели себя достаточно корректно, не били, не кричали.

Но то изуверство, с которым следователи КГБ обошлись со своими подследственными, стоило многого. С самого начала им было предъявлено обвинение по старой статье. По этой статье максимум восемь лет лишения свободы. При чистосердечном признании и оказании содействия следствию этот срок обещано было сократить.

Следствие шло как по маслу, и, за исключением старого ювелира Гроссмана, никто не запирался.

Самое страшное случилось в конце следствия. Учитывая тяжесть содеянного преступления, было предъявлено уже новое обвинение и применена обратимость закона и, в соответствии с этим, последний, недавно изданный по требованию Хрущева Указ. Затем был показательный процесс в большом зале клуба "Строитель" и бесчеловечный приговор. К расстрелу были приговорены сразу шесть человек, среди них два уже глубоких старика, Ганьшу и Гроссман.

Может, это не совсем удачное выражение, но Виктору повезло, что на самом тяжелом этапе его испытаний, под конец пребывания в камере смертников он встретил Бориса Пикельного. Общение с ним помогло Виктору как-то продержаться, не сойти с ума и не покончить с собой.

Новый 1963 год ничего не принес нового, кроме суровой январской стужы. Тонкое застиранное одеяло не согревало, а теплых вещей у Виктора просто не было. Старый потертый пиджак, подарок "наседки" Попова, черная хлопчатобумажная рубашка, пара маек, пара носков, легкие брюки - вот и весь гардероб.

Пошел пятый месяц пребывания Виктора в камере смертников. С каждым днем таяли надежды на отмену приговора в Верховном Суде УССР. Он уже знал, что обычно "за Верховным Судом" люди сидят в камере смертников три-четыре месяца, не больше. Затем дело отправляется в Комиссию по помилованию при Президиуме Верховного Совета УССР или по жалобе адвоката в Прокуратуру СССР уже для рассмотрения в порядке надзора. Но в подавляющем большинстве случаев на этих стадиях приговоры отменяются крайне редко.

Постепенно паническое отчаяние овладело Виктором. Он постоянно прислушивался к коридорным шумам. По пятницам в конце дня - в это время обычно забирали для исполнения приговора его бывших сокамерников - напряжение достигало своего пика.

Он проснулся от стука ключа надзирателя. Нужно выходить в туалет на оправку.

Выводил его и Бориса самый молодой из дежуривших здесь надзирателей, он давно отсутствовал. Наверное, был в отпуске или дежурил в другом месте. Он как-то странно, с удивлением посмотрел на Виктора и сказал:

- Как? Ты еще здесь?..

Что хотел сказать ему надзиратель?

Примерно через час надзиратель неожиданно открывает кормушку. Подзывает Виктора и говорит:

- Я не знаю, почему ты тут еще сидишь. Я точно видел в канцелярии телеграмму об отмене Верховным Судом всем вам троим смертного приговора. Вас должны уже давно наверх поднять...

Дверца кормушки захлопывается, и лицо надзирателя исчезает. Виктор стоит в полной растерянности. Борис очень обрадовался и стал обнимать Виктора. Но Виктор думал совсем о другом, он не поверил. Он вспомнил, как приходил начальник тюрьмы незадолго до вывода на расстрел Петра и цыгана и рассказывал им, не глядя в глаза, какие-то басни, только чтобы спокойно вывести их из камеры.

Прошел январь, наступил февраль, но никто Виктора не трогал. Уже и Боря перестал верить в сказанное надзирателем. После нервного напряжения, связанного с постоянным ожиданием чего-то страшного, у Виктора началась полная апатия.

9 февраля 1963-го, после обеда Виктор, как обычно, лежал на нарах. Читал и одновременно прислушивался к звукам в коридоре. Неожиданно он услышал какой-то шум и разговор в коридоре. По голосам понял, что пришло всего два человека. Это были старшина и офицер, соответственно дежурный по корпусу и по тюрьме. Без этих людей нельзя было открыть какую-либо из камер смертников и вывести оттуда заключенного.

- Инженер, на выход с вещами... быстро... - насмешливо крикнул, обращаясь к Виктору, дежурный по корпусу. С легкой руки этого всегда куда-то спешившего старшины у Виктора в тюрьме появилась кличка.

Через пять минут Виктор находился уже на четвертом этаже в буквально ледяной камере, но с шикарным видом на город. Виктора трясло, его била дрожь, то ли от холода, то ли от пережитого волнения.

Верховный Суд УССР, рассмотрев кассационную жалобу осужденных, действительно отменил приговор всем троим и отправил дело на доследование.

Верховный Суд УССР отменил приговор еще 18 января 1963 года. В соответствии с установленным в те времена порядком Верховный Суд в этот же день отправил официальную телеграмму в тюрьму с уведомлением об отмене приговора. Именно эту телеграмму и видел надзиратель в канцелярии тюрьмы.

Начальник тюрьмы уже в день получения телеграммы обязан был перевести Виктора и его товарищей из камер для лиц, приговоренных к расстрелу, в обычные камеры следственного изолятора. Однако он этого не сделал, и ребята пробыли в камере смертников еще двадцать один день.

Через несколько месяцев после отмены приговора, когда следствие зашло в тупик, в тюрьму пришло из Прокуратуры УССР постановление об освобождении из-под стражи всех трех подследственных.

Но начальник тюрьмы опять нарушает все инструкции и никого не освобождает.

В Киев срочно отправляется по согласованию с обкомом партии прокурор Харьковской области и добивается отмены постановления. Он уверяет прокурора УССР, что Хват и его товарищи - преступники и их нельзя отпускать. Со своей стороны, харьковские правоохранительные органы обязуются в ходе доследования все сделать для доказательства вины.

Уговоры подействовали, и постановление об освобождении подследственных, ранее подписанное заместителем прокурора УССР Самаевым, было не отменено, а просто уничтожено.

Но это все будет впереди, а пока Виктор сидел замерзший в ледяной камере и надеялся на лучшее. Он уже был несказанно рад, что не надо постоянно со страхом прислушиваться к звукам за дверью и напряженно ждать своего конца. Можно было хоть спокойно почитать книгу и выспаться, ни о чем не думая. Это уже было счастьем.

Пошел второй месяц после перевода Виктора в обычную камеру. Жизнь остановилась, никто его не вызывал, даже официально не объявил об отмене приговора. Казалось, о нем забыли, он был никому не нужен. Последнее было похоже на правду. В Прокуратуре УССР никто не хотел связываться с этим делом. Возникла проблема с подбором следователей.

В начале апреля 1963 года наконец Виктора вызвали на допрос. В следственном кабинете тюрьмы он впервые увидел следователя Ревиса. У Ревиса было много общего с предыдущим следователем Эмом. Маленького роста, он даже на стул подкладывал какие-то папки с делами, что бы казаться выше и удобнее сидеть за столом, носил туфли явно с необычно высокими каблуками.

Как и Эм, он уже на первом допросе непонятно для чего заверил Виктора, что он очень физически крепкий человек, умеет хорошо стрелять и носит постоянно пистолет. В доказательство этого он продемонстрировал пустую кобуру от пистолета.

- Боже мой, кажется, еще один ущербный...

Ревис стал просто лгать Виктору. Он не дал ему ознакомиться с содержательной частью постановления Верховного Суда УССР по их делу. Он просто скрыл от Виктора этот документ. Ревис утверждал, что Верховный Суд ни в коей мере не усомнился в виновности Хвата и его товарищей. Причиной возвращения дела на доследование является необходимость разграничения вины всех трех участников преступления, что позволило бы дифференцировать меру наказания.

Иными словами, основной задачей нового следствия является помощь суду в решении, кого надо расстрелять, а кого из трех оставить жить, и здесь все зависит от поведения каждого подследственного.

В действительности постановление Верховного Суда ничего общего не имело с трактовкой, изложенной Ревисом и позже Коваленко.

Коллегия тщательно проанализировала признательные показания всех трех подсудимых, описывающие их действия при изнасилования и последующем убийстве. Было отмечено множество несоответствий в этих показаниях объективным данным, установленным на месте преступления (месторасположение и следы перемещения трупа, наличие ранений), и невозможность осуществления в некоторых случаях самих описанных подсудимыми действий.

Иными словами, фальсификаторы толком не смогли сами сочинить и вложить в уста подследственных правдоподобную картину совершения самого преступления.

Верховный Суд указал на необходимость проверки заявления подсудимых о применении к ним незаконных методов следствия с целью принуждения к самооговору, а также необходимость проверки других версий преступления.

Основная задача нового следствия была заставить подследственных вновь вернуться к самооговору. Для этого их надо держать в условиях полнейшей изоляции и постоянно убеждать в полной безнадежности занятой ими позиции.

На первом допросе Ревиса Виктор сделал ряд ходатайств. Среди них самым существенным была просьба найти подлинный протокол судебно-медицинской экспертизы, составленный судмедэкспертом Туниной. Виктор продолжал утверждать, что в этом протоколе было описание следов побоев на его теле.

Ревис, недолго думая, записал это ходатайство и начал издеваться над Виктором, убеждая его, что этих описаний просто не может быть, так как под протоколом стоит подпись Виктора. Конечно, Ревис не сомневался, что Хвата на допросах били. Но даже ему не могло в голову прийти, что менты могли так грубо работать.

С другой стороны, он был заинтересован в том, чтобы выполнить ходатайство Хвата. Подтвердив подлинность имевшегося в деле протокола без следов побоев и укрепив это личными показаниями Туниной, Ревис полностью опровергал "лживые" утверждения Хвата о применении по отношению к нему недозволенных методов следствия. Это так понравилось Ревису, что он, не откладывая дела в долгий ящик, буквально через несколько дней после своего визита к Виктору вызвал и допросил Тунину о протоколе.

Каково же было огорчение Ревиса, когда Тунина полностью подтвердила показания Хвата. После этого она передала хранившийся у нее подлинник следователю Ревису для приобщения к делу. Собственно говоря, это был единственный случай, когда новое следствие, само того не желая, установило истину. Вся остальная работа была четко направлена на выполнение заказа.

* * *

Вскоре второе обвинительное заключение было окончательно состряпано, и Виктора привели в следственный кабинет тюрьмы для ознакомления с материалами дела. В кабинете он увидил незнакомого человека. Это был будущий защитник Виктора - адвокат Белгородской коллегии адвокатов Прокопенко Георгий Федорович.

Нашел Жору и рекомендовал родителям Виктора Борис Соломонович Капущевский. Прокопенко работал и жил в Белгороде. Белгород находится всего в семидесяти километрах от Харькова, но это была уже другая республика, и харьковскому начальству "давить" на белгородских адвокатов было значительно сложнее.

На первом свидании с Прокопенко Виктор заметил, что в его присутствии следователи заметно нервничали. Напротив, адвокат вел себя уверенно, улыбался, шутил, рассказывал какие-то прибаутки. Но за всеми этими шутками ощущалась четкая и целенаправленная линия поведения.

Благодаря Капущевскому еще до появления в тюрьме Прокопенко уже был знаком с делом. Это дело было лебединой песней старого адвоката. Капущевский в тяжелейших условиях абсолютно неправого суда блестяще выполнил свою задачу. Он надколол этот гнилой орех, приговор областного суда был отменен.

Перед Прокопенко стояла сложная не только юридическая, но и психологическая задача. До встречи с ним Виктор все еще был в депрессивном состоянии жертвы. Он был измучен пятью месяцами пребывания в камере смертников и совершенно не надеялся на свои силы. Виктор потерял надежду на доброго дядю-следователя, который во всем разберется и правда восторжествует, и перешел в состояние полного безнадежного отчаяния. Его можно было снова сломить в любой момент. Конечно, работать с таким подзащитным было очень сложно.

Не только великолепный юрист, но и тонкий психолог Прокопенко сразу понял, что для успеха дела прежде всего нужно вывести Виктора из этого состояния и сделать из него мужественного и уверенного бойца за свою жизнь и свободу. Вся собранная Прокопенко до этого информация свидетельствовала, что его клиент в принципе был неглупый парень.

Вначале адвокат освободил Виктора от всех иллюзий насчет судьбы, которую уготовили ему следователи. И они начали работать. Как правило, Виктору давали свидание с адвокатом после обеда, во второй половине дня. Они читали дело и обменивались мнениями иногда почти до полуночи. Георгий Федорович приносил с собой громадные вкусные бутерброды. Он делил их на двоих, они делали перерывы, не торопясь ели и обсуждали материалы дела.

Через несколько дней свидания в тюрьме с адвокатом стали предоставляться только в присутствии по очереди дежуривших оперуполномоченных Дзержинского РОМа. Эти люди наглым образом записывали все разговоры, которые вел Прокопенко.

Прошли годы. Выездная бригада Генеральной прокуратуры СССР в Харькове вела следствие о нарушении законности по делу Хвата. Были востребовны все оперативные материалы и среди них записки оперов в тюрьме во время свидания Виктора с защитником. Виктор среди всякой чуши прочитал корявую запись:

- Прокопенко сказал Хвату, что Иван имя еврейское...

Но тогда было совсем не смешно. Прокопенко срочно подготовил и отправил от себя и Виктора жалобу на имя прокурора Украины об ущемлении прав и подготовке провокации для устранения неугодного адвоката.

Через несколько недель начался второй суд.

Ежедневный подъем в четыре часа утра, косоглазый по-азиатски непроницаемый конвой, мрачное здание областного суда, та же публика. Ему и его товарищам предъявлено прежнее обвинение. Но, в отличие от прошлого суда, не было уже прежнего ажиотажа. Новый председательствующий, заместитель председателя харьковского областного суда Ключко производил впечатление человека действительно пытающегося разобраться в сути дела. С первого заседания ход процесса заметно отличался от прошлогоднего спектакля. Ключко жестко допрашивал подсудимых, свидетелей обвинения и защиты, достаточно часто удовлетворял действительно нужные ходатайства адвокатов и подсудимых.

Уже через несколько дней стало заметно, что дело разваливается. Все чаще и чаще Ключко делал перерывы и переносил заседания. Он регулярно ездил в харьковский обком. Чувствовалось, что идет лихорадочная закулисная борьба вокруг этого дела. В ходе судебного расследования наметился резкий перелом. Ключко удовлетворил ходатайство защиты о предоставлении доступа к оперативным материалам дела и вызове в суд и допросе ментов, избивавших ребят. Начался настоящий обвал.

Присутствующие были просто шокированы допросом судмедэксперта Туниной и майора Васильева. Тунина чистосердечно рассказала историю с подменой акта с описанием побоев на теле Хвата и, естественно, сообщила, что сделала это по просьбе майора Васильева. Последний стал беззастенчиво утверждать, что она лжет и его оговаривает. На вопрос Прокопенко о возможной причине такого оговора Васильев ничего вразумительного ответить не мог.

В итоге Ключко вынес решение отправить дело на очередное доследование. Вынести оправдательный приговор и освободить явно невиновных людей ему не позволили. По завершении суда многим, как и самим подсудимым, казалось, что свалившийся на них ужас вот-вот должен закончиться. Но это было заблуждение.

* * *

Суд продолжался. День за днем тянулась обыденная тюремная жизнь, и конца ей не было видно. Виктор уже почти два года был в тюрьме. "Инженер" - уважительно обращались к нему дежурные надзиратели.

Историю Инженера уже знало большинство обитателей холодногорской тюрьмы, от рядовой обслуги до самых крутых уголовников, приговоренных к "крытке", то есть отбывавших срок заключения непосредственно в тюрьме. Все были на стороне невиновных ребят, относились к ним сочувственно и жаждали победы над "позорными ментами".

По-прежнему Виктор находился в "Тройниках". Последнее время сокамерниками Виктора были достаточно уважемые в тюрьме люди, проходившие по крупным хозяйственным делам.

По своему составу это была довольно пестрая публика. Много было просто примитивных жуликов, использовавших недостатки существовавшей системы учета и контроля, действовавших при производстве какого-нибудь продукта, по принципу "недовложил", "недоделал", "подменил". В результате такого производства образовывались излишки продукции или сырья, которые реализовывались, а вырученные деньги распределялись по карманам.

Но встречались очень изобретательные в хорошем смысле слова, энергичные и предприимчивые люди, которым было тесно в рамках поставленной с ног на голову советской экономики. Где-нибудь в другой стране эти люди и сами были бы состоятельными, и пользу приносили бы государству немалую.

Они ухитрялись делать деньги там, где государство было неспособно ничего создать, кроме убытков. Из бросовых отходов пластмассы, трикотажных отходов, цветных металлов производились пользующиеся большим спросом у населения, в то время дефицитные изделия.

[c* * *

Следствие шло по третьему кругу. Вновь появились знакомые лица - Коваленко и Ревис. Редкие встречи с ними завершались угрозами с их стороны и заверениями, что скоро Виктор вернется в камеру смертников.

Виктор уже позабыл все подробности этого очередного липового доследования, но одну очную ставку, организованную Коваленко, он запомнил на всю жизнь.

Надзиратель привел Виктора в следственный кабинет на первом этаже тюрьмы. При встрече из-за стола встал улыбающийся Коваленко и радостно, с нескрываемой издевкой воскликнул, обращаясь к кому-то сидящему напротив:

- А вот и наш Витя пришел!..

С металлического табурета поднялся "наседка" Попов.

- Ну что, Витя, все темнишь? Девку убили, отвечать не хочется, а?

Началась очная ставка.

Попов обьяснил, что в июне 1962 года вместе с Виктором находился какое-то время в одной камере КПЗ. При знакомстве Попов спросил сокамерника о совершенном им преступлении. Виктор ему подробно рассказал, что вместе со своими приятелями они изнасиловали и убили несовершеннолетнюю девушку. Узнав об этом, Попов был так возмущен этим омерзительным преступлением, что не выдержал и жестоко избил Хвата.

Попов подробным образом описал, что бил он Хвата кулаками и ногами в область груди, почек, поясницы. Последнее точно соответствовало описанию следов побоев, установленных судмедэкспертом Туниной при освидетельствовании Хвата.

Доследование шло к концу.

Весной 1964 года при ознакомлении с делом Виктор снова встретился со своим защитником. Раздолбать всю ту новую липу, которой дополнили дело следователи, для опытных адвокатов, казалось, не составляло труда. Но будет ли кто-нибудь их слушать? Несмотря на проявляемый Жорой внешний оптимизм, по всему чувствовалось, что настроение у него плохое.

Когда в следственном кабинете никого не было, Георгий Федорович начал тяжелый разговор:

- Витя, дела наши не очень хорошие. Мне стало доподлинно известно, что харьковский обком партии дал жесткую установку вас осудить и таким образом закрыть и забыть это дело. Поэтому шансов добиться справедливого разбирательства абсолютно нет. Они хотят ослабить защиту и расколоть союз между вами, подсудимыми, и между тремя адвокатами. Планируется Залесского приговорить к пятнадцати годам, а вас с Бобрыжным к высшей мере... У нас осталась одна надежда на Верховный Суд УССР.

Вернувшись в камеру, Виктор начал искать выход из сложившейся ситуации.

Ясно, что их ждет знакомый спектакль для народа. Они уже заранее осуждены и приговорены, их ходатайство о недоверии к суду будет отклонено. Нужно попытаться сорвать этот судебный фарс. И Виктор решает: нужно, чтобы подсудимые не давали показания суду, которому не доверяют. Другого способа протеста против готовящегося убийства он не мог придумать. Остается только убедить в этом ребят и защитников.

На следующей день при встрече с Прокопенко Виктор изложил ему свое предложение.

- Это сильное решение. Но выдержите ли вы? Суд будет продолжаться, может быть, месяца полтора, и все это время нужно будет молчать и не отвечать на любую гадость, любую провокацию.

Ребята и их адвокаты поддержали предложение Виктора, их даже не пришлось уговаривать.

* * *

В конце апреля начался третий суд. Харьковскими властями в бой была брошена тяжелая артиллерия. Председательствовала на суде областной судья Тарарака, обвинение поддерживал областной прокурор Щербинский. Они были настроены решительно, а обстановка была еще более мрачной, чем на первом суде. По распоряжению судьи охрана не подпускала к ребятам даже адвокатов. Хорошо, что все было решено и обговорено заранее.

Председательствующая Тарарака была уже немолодая, обрюзгшая тетка с грубоватыми, рано увядшими чертами лица. Вела она себя, как типичная женщина с базара.

В начале первого заседания подсудимые и адвокаты заявили ходатайство о недоверии суду. Тарарака восприняла это ходатайство довольно спокойно. Она была готова к нему и, возможно, имела домашнюю заготовку, так как очень быстро дала ответ. Как и следовало ожидать, ходатайство было отклонено.

Тогда подсудимые заявили об отказе давать показания суду, которому они не доверяют. Вот этого Тарарака определенно не ожидала. Услышав вначале от Хвата, потом от Залесского и Бобрыжного заявления, она растерялась и какое-то мгновенье не знала, что предпринять. Затем с яростью посмотрела на защитников и попросила их воздействовать на подсудимых, так как отказ от дачи показаний может только повредить им, стать препятствием для объективного и полного расследования по делу. Однако адвокаты пожали плечами и объяснили, что это право подзащитных. После этого началась "ломание комедии" по уговариванию подсудимых. Уговаривали все - Тарарака, заседатели, прокурор.

Во время уговоров подсудимые уже молчали. Как говорят, отсчет пошел. Тарарака объявила перерыв до следующего дня. На следующий день процесс был продолжен. Он продолжался больше месяца.

Рано или поздно все кончается, пришел к концу и третий суд. Подсудимые и присутствующие в зале ждали появления судьи и заседателей для объявления приговора. Подсудимые молчали в течение всего суда и от последнего слова отказались.

Выступления адвокатов были столь яркими и убедительными, что многие присутствовавшие в зале и даже охрана стали откровенно сочувствовать ребятам.

Появился суд, и Тарарака стала торжественно зачитывать приговор. Виктор уже давно знал, что его ожидает. Хват и Бобрыжный приговаривались к расстрелу, Залесский к пятнадцати годам пребывания в колонии строгого режима.

Но Тарарака просто озверела. Суд вынес восемь частных определений в адрес адвокатов и всех неугодных обвинению свидетелей.

Слушая приговор и частные определения, вынесенные Тараракой, Виктор только утвердился в правильности принятого решения - не участвовать в этом позорном спектакле. Его охватила какая-то мальчишеская злость на эту бабу, и после зачтения приговора он вдруг закричал, обращаясь к уже покидающей зал судье:

- До свидания, Надежда Кирилловна, я с вами не прощаюсь! Мы с вами обязательно встретимся...

* * *

И вот Виктор снова в в той же самой камере холодногорской тюрьмы, где он ранее провел уже почти полгода в ожидании исполнения приговора. Все было вроде то же, сырой асфальтовый пол, три решетки на окне, облупленные панели грязно-зеленого цвета.

Только Виктор был другой.

Виктору дали свидание с адвокатом для ознакомления с кассационной жалобой.

Жора не успокаивал Виктора, в этом не было смысла. Разговор был только по делу. Адвокат отметил, что Тарарака сделала большой тактический просчет, вынеся столько частных определений в адрес свидетелей защиты. Она обвинила их в лжесвидетельстве. В то же время она не привела ни малейшего серьезного доказательства, ставящего под сомнение показания этих людей. Теперь Верховный Суд вынужден по жалобам этих людей давать оценку правдивости их свидетельских показаний, и, конечно, это будет не в пользу Тарараки.

Они распрощались спокойно, хотя в глубине души каждый из них вполне мог полагать, что эта встреча была последней. Ведь никто не мог исключить, что вынесенный приговор согласован не только в Харькове, но и в Киеве.

Жизнь в камерах смертников текла по уже знакомым Виктору законам. Каждое движение, приглушенный шорох за дверью воспринимались с тревожным напряжением. Со страхом переживали каждую пятницу. Привозили и через день, два уводили каких-то людей, приговоренных в других городах. Когда-то запущенный смертельный конвейер делал свое дело.

Через три с половиной месяца после приговора, 14 сентября 1964 года, после обеда Виктор услышал лязг и грохот открывающейся двери, решетки и последовавшую команду:

- На выход, с вещами!... Быстро!.. Быстро!..

Впервые в истории советского судопроизводства людей, приговоренных к высшей мере наказания, нужно было доставить в Верховный Суд для участия в рассмотрении их кассационной жалобы.

И вот они уже втроем в "воронке" под усиленным конвоем едут на железнодорожную станцию Харьков-Сортировочная. Здесь их грузят в вагонзак, идущий в Киев. Каждого помещают в отдельное купе. Такое впечатление, что вагон полупустой. Во всяком случае в первой половине вагона из заключенных, кроме них, никого нет.

Утром вагон отцепили на каком-то незаметном необустроенном полустанке. Охрана погрузила ребят в "воронок", и вскоре они въезжали во двор знаменитой Лукьяновской тюрьмы. На вахте молодой надзиратель весело воскликнул, обращаясь к сопровождающей охране:

- Что?... На размен привезли? - и сделал выразительный жест рукой, нажимая пальцами воображаемый курок.

- Отведите их в разные боксы, - скомандовал надзиратель.

Через час за Виктором пришла целая компания мрачных, неразговорчивых надзирателей, надели наручники и, окружив плотным кольцом, отвели в камеру. Они вошли в перегороженный решеткой и дверью коридор, а затем в камеру с дверью и решеткой. Конечно, это была камера смертников.

Запомнившейся особенностью камер смертников в лукьяновской тюрьме была физически ощущаемая гробовая тишина. Пол в коридоре был устлан половиками, все петли и замки были хорошо смазаны, за дверью и даже за окном ничего не было слышно.

Следующий день Виктор запомнил на всю жизнь.

Долгое время Виктора никто не беспокоил. Он прилег на нары лицом к дверям и слегка задремал. И вдруг у него глаза широко открылись от ужаса. Дверь совершенно бесшумно открылась, и в камеру тихо вошли четыре или пять человек. Офицер вполголоса приказал:

- Встать! Фамилия, год рождения, срок?... С вещами на выход!

Вещи у Виктора надзиратели забрали, надели наручники, плотно окружили и повели. И вдруг среди сопровождавших его он увидел человека в белом халате.

Врач!.. Все! Это конец!

Трезвые мысли о предстоящем кассационом рассмотрении, реальных сроках этого рассмотрения буквально выскочили из головы, и там остался один панический страх.

- Налево, вниз...

Кровь ударила Виктору в голову, перед глазами все поплыло, два надзирателя крепко подхватили его с двух сторон и стали помогать ему спускаться по лестнице.

Они очутились еще на одной лестничной площадке, впереди идущий офицер открыл дверь...

Яркий дневной свет ослепил Виктора. Вся группа оказалась в тюремном дворе. Виктора завели в транспортный бокс. Долго там держали, потом пришел парикмахер, побрил, и через некоторое время уже с заметно меньшей помпезностью отвели назад в камеру.

Эта странная прогулка отняла у Виктора хороший кусок жизни. Позже он узнал у Володи, что такая же "шутка" была проделана и с ним.

На следующий день всех троих погрузили в "воронок" и доставили в здание Верховного Суда на улице Чекистов. Виктора ввели в большой зал. Среди массы незнакомых молодых людей Виктор заметил в первых рядах мать потерпевшей, ее родственников, общественного обвинителя Покроева. Они с неприязнью смотрели в сторону подсудимых и отпускали какие-то угрозы.

И вдруг Виктор увидел свою мать, родителей Бобрыжного и Залесского, его сестер, коллег по работе. Виктору это было очень приятно, но он был несколько удивлен их поведением. Они впервые по-настоящему радостно улыбались, приветственно махали руками и вообще чувствовали себя довольно раскованно.

Позже Виктор узнал, что большинство молодых людей в зале были не праздными любопытными. Это были студенты-юристы, которым посчастливилось присутствовать на одном из самых необычных процессов в истории юриспруденции. Приговоренные к высшей мере наказания были доставлены в высшую кассационную инстанцию для дачи показаний.

В зале появился прокурор и трое защитников. Вид у Жоры был очень торжественный, его традиционная улыбка сегодня была шире, чем обычно.

В зал вошли судьи. Это была Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда УССР в составе председательствующего Кузовкина А. С. и членов суда Загороднюка В. М. и Ярославского В.Д.

Суд начался довольно оперативно, прямо с допроса осужденных. Первым давал показания Виктор. Как ни старался Виктор рассказывать спокойно, что с ним произошло и как его сделали преступником, но у него ничего не получалось. Голос дрожал, срывался.

Необычным было то, что в зале стояла гробовая тишина и никто его не перебивал. Видно было, как судьи постоянно делают заметки. После этого они начали задавать вопросы. На Виктора буквально обрушился шквал вопросов.

Отвечать Виктору было несложно. То, что он говорил, было действительно правдой и только правдой.

На следующий день их снова привезли в суд. Их больше не допрашивали. Странным Виктору показалось, что защитники выступали раньше прокурора, поддерживающего обвинение. Может быть, так принято в кассационных инстанциях?

Защитники выступили блестяще, особенно Прокопенко. Он шел, если можно так сказать, паровозом в тройке адвокатов. Он буквально уничтожил доводы обвинения. После окончания его выступления Виктор с удивлением услышал в зале сначала редкие хлопки, а потом настоящие аплодисменты. Это аплодировали присутствующие на процессе студенты. Гулкий бас Кузовкина призвал присутствующих к порядку.

Виктор обратил внимание, что, в отличие от харьковского суда, здесь судьи слушали адвокатов очень внимательно и постоянно делали какие-то заметки.

Как и в Харькове, адвокаты требовали прекращения дела за недоказанностью и освобождения осужденных из-под стражи.

Совершенно иная картина была в зале, когда выступал прокурор. Это был относительно молодой еще человек. Выступал он без малейшего энтузиазма,с каким-то отстраненным видом. Судьи его чуть ли демонстративно не слушали и разговаривали о каких-то своих проблемах. Кузовкин неожиданно прервал прокурора и, глядя на часы, задал ему вопрос:

- Сколько еще времени нужно вам для выступления? Если можно, пожалуйста, покороче...

После этой просьбы прокурор быстро, буквально скороговоркой, закончил свое выступление. Только он сказал последнее слово, председательствующий объявил время следующего заседания, и судьи мгновенно исчезли. Столь же быстро ребят отвели в "воронок" и отвезли в тюрьму. Они не могли понять, чем вызвана такая поспешность. Узнали они об этом несколько позже. В шесть часов была очень важная кубковая игра киевского "Динамо", и весь город спешил на стадион. Судьи и присутствовавшие в зале не составляли исключения.

На следующий день с утра Виктора никто не беспокоил. Он уже настроился на этап в Харьков. Об этом именно он и думал, когда дверь опять бесшумно открылась и в камеру вошел какой-то веселый старшина. Стоя перед Виктором в небрежной позе, врaщая на пальцах ключи, он приказал:

- Собирай свои пожитки и постель сложи...

Старшина позвал его, и они быстро пошли на выход. Во дворе тюрьмы сопровождающий с нескрываемой насмешкой стал приставать к Виктору с расспросами:

- Ну, может, ты расскажешь, как девку трахнули?.. - и неожиданно рассмеялся.

Он завел Виктора в транспортный бокс и попрощался.

Пришел еще один надзиратель и отвел его в комнату для обысков. Там сидело несколько чело век. Появление Виктора вызвало у всех веселое оживление:

- Вот еще один герой.

Раздался смех присутствовавших, и один из них заявил:

- Ты сейчас выходишь на волю... Только не падай. Не веришь? Вот посмотри предписание на обыск.

Виктор недоверчиво посмотрел на подсунутый листок и увидел: "Обыск на освобождение"...

* * *

Руководствуясь ст. ст. 363, 364, 379 УПК УССР судебная коллегия по уголовным делам УССР определила:

Приговор Харьковского Областного суда от 30-31 мая 1964 года в отношении Бобрыжного В.Э., Хвата В. М. и Залесского В. Н. - отменить, а дело в отношении их прекратить за недоказанностью их участия в совершении преступления...

Бобрыжного В. Э., Хвата В.М., Залесского В. Н. - немедлненно из под стражи освободить...".