Валерий Абрамкин

Темные игры открытого мероприятия

Полный вариант статьи В. Абрамкина опубликован в Интернет-издании "Русский журнал" (www.russ.ru)

Мошенники

"Круглый стол" под названием "Защита прав пациентов, находящихся на принудительном лечении, социальная реабилитация и общественная безопасность" проходил 7 июля в Орле, точнее, в орловской психиатрической больнице специализированного типа с интенсивным наблюдением, или "на орловском спецу" - так исстари называют это заведение арестанты.

По названию "круглого стола" сразу понял, что говорить будут, главным образом, про деньги.

На "круглом столе" главным образом про деньги и говорили, а вовсе не о правах психзаключенных. Мы записали и расшифровали не только дискуссии, но и кулуарные беседы. Могу дать проверить: 63% всех разговоров - про деньги.

Из фонограммы "круглого стола" (цитирую дословно):

Несмотря на все старания, тут больные находятся в очень тяжелых жизненных условиях. Они находятся в палатах, где койки стоят одна к другой, у них нет никакой мебели. Они выходят в туалет (и курят. - В.А.) только по сигналу медперсонала. Если персонал не реагирует, там стоят ведра, и все свои нужды они делают в эти ведра. Можете представить, если человек живет в этом отделении 7-8 лет. Каким он выйдет, кого мы получим? Вот тут стоит вопрос: а почему наши больные живут в таких тяжелых условиях? Почему наше государство не заботится о наших больных?

Даже то, что больные не выходят в туалет, когда им нужно... разве я могу в чем-то упрекнуть главврача, если у нее на ночь в отделении остается две женщины, которые должны уследить за 70 психически больными, тяжелыми, агрессивными и т.д. Я не могу ее упрекнуть, что персонал не выводит их в туалет.

Никому из участников "круглого стола" не пришло в голову, что в десятки раз дешевле устроить в палатах канализацию (скажем, в большинстве СИЗО до этого додумались, и даже в камерах на четыре человека стоит унитаз), чем в два с половиной раза (так считают психиатры) увеличивать количество медсестер, которые "будут давать сигнал" на то, чтоб пациент вышел, уж простите, пописать. Может быть, тогда удастся подсократить маленько медперсонал, дающий разные "сигналы", тогда и на "нижнюю мебель" (то бишь табуретки) хватит, и на верхние "шконки" (кровати второго яруса).

Нарушение прав человека в области психиатрии уже давно вызывает обеспокоенность не только в России, но и в других странах. В 1998 году в Берлине по инициативе известных общественных организаций был проведен "Международный суд над психиатрией", который более известен под названием трибунал Фуко".

В России в последние годы было принято несколько судебных решений, признавших грубейшие нарушения принципов справедливости и прав человека. Чаще всего, суды признавали незаконным помещение в психиатрические заведения людей против их воли. Наиболее известным стало решение Европейского суда по правам человека, вынесенное в октябре 2003 года по делу "Раскевич против Российской Федерации". Страсбургский суд рекомендовал России изменить законы о принудительном психиатрическом лечении. Тамара Раскевич, которая долгое время принудительно содержалась в психиатрической больнице Екатеринбурга без достаточных на то оснований, получила по решению суда компенсацию в размере трех тысяч евро.

Известно, что в массовых убийствах так называемых "психически неполноценных" в фашистской Германии принимали непосредственное участие психиатры [Лишь четыре психиатра из сотен палачей-психиатров были осуждены в ходе Нюрнбергского процесса. Остальные наказаны не были и вернулись к психиатрической практике после войны. Все они работали непосредственно в концлагерях и своими руками уничтожали "дефективных".]. 300 тысяч человек было убито в концлагерях по программе "Т4", разработанной профессором психиатрии Альфредом Кохом и юристом Карлом Биндиным, под лозунгом: "Уничтожить жизнь, недостойную жизни". Эти массовые убийства были приравнены к "медицинской терапии". Мне бы хотелось понять, как к такой "медицинской терапии" относятся российские психиатры.

Наша советская психиатрия имела тоже не очень хорошую репутацию. В частности, из-за того, что институт им. Сербского по заказу КГБ давал в ходе психиатрических экспертиз такие заключения по делам инакомыслящих, после которых психически нормальных людей на неопределенный срок ("на вечную койку", как говорят арестанты) помещали в психиатрические больницы.

В частности, семь таких инакомыслящих находилось и в Орловской психиатрической больнице. Некоторых из них я лично знаю - это совершенно здоровые люди...

Советскую психиатрию во всем мире называли "карательной", наши психиатры признавали "невменяемыми" сотни инакомыслящих, обрекая их на долгие годы содержания, по сути, в нечеловеческих условиях. Достаточно вспомнить таких известных людей, как генерал Григоренко, математик Леонид Плющ, участница демонстрации против ввода войск в Чехословакию в 1968 году Наталья Горбаневская, известный правозащитник и публицист Владимир Гершуни, который провел в психбольницах 10 лет (из них пять лет на орловском спецу) и другие. Всего, по оценкам экспертов, 50% инакомыслящих направлялись институтом им. Сербского и другими психиатрическими экспертными учреждениями в психушки. Экспертизы, проведенные вашими западными коллегами по десяткам дел инакомыслящих, признавали их психически здоровыми.

О высоком накале полемики можно судить по короткому фрагменту выступлений на дискуссии. Главным моим оппонентом был руководитель научного центра имени Сербского профессор Вячеслав Павлович Котов.

Из фонограммы круглого стола.

В. Абрамкин: Я все-таки не могу хоть пару слов не сказать о прозвучавших здесь утверждениях, что диссиденты, в большинстве своем, были сумасшедшими. Вы не могли бы конкретные фамилии назвать?

В. Котов: Есть понятие врачебной тайны, поэтому я назвать не могу - мне закон не позволяет.

В. Абрамкин: Я таких не знаю. Ни одного!

В. Котов: Все, кого я знаю, действительно были больные люди. А для чего сейчас мы поднимаем этот вопрос?

В. Абрамкин: Я считаю, это совершенно уместный вопрос. Мне, например, крайне важно понять: насколько вы, психиатры, сами внутренне изменились? Продолжаете ли вы практику постановки диагнозов по заказу, например, ФСБ и т.д.? Если вы даете "заказные" заключения, ставите неточные, необоснованные диагнозы, значит, такие люди не должны попадать в спецпсихбольницы. Учреждения такого и подобного типа оказываются переполненными. Поэтому и средств не хватает.

Блаженная Наталья...

А теперь слово Наталье Горбаневской, которая дала интервью для радиопередачи "Облака" в октябре 2005 года.

В 1975-м меня выпустили в эмиграцию. Я встречалась неоднократно с британскими психиатрами, а еще больше - с французскими. Во Франции существовал комитет психиатров. В 1977 году состоялся очередной конгресс Всемирной ассоциации психиатров, и советские психиатры, пренебрегая, кстати, врачебной тайной, на которую они так любят ссылаться, прислали наши акты экспертизы на Запад. И французские психиатры вместе со мной изучали подряд, страница за страницей, мой акт экспертизы. В анамнезе, в частности, было написано: "Не будучи замужем, родила двух детей". Во Франции это вызвало у психиатров просто шок. И еще две знаменитых фразы, я их больше всего люблю. Первая (к тому времени я уже несколько месяцев сидела в тюрьме): "Судьба детей ее не беспокоит". Им, видите ли так показалось...

Вторая: "Говорит монотонно". Они мне ставили диагноз, и нужно что-то было придумать. Шизофрения поражает либо волю, либо интеллект, либо эмоции. Очень трудно было придумать что-то насчет воли и интеллекта. И тогда они мне записали "эмоциональное уплощение, говорит монотонно".

Именно по той же причине во время экспертизы мне не было задано ни одного вопроса о стихах. А я ужасно боялась, уже готовилась... Они мне скажут: "А вы считаете себя поэтом?" Но я буду говорить: "Знаете, я пишу стихи, и ничего о себе не считаю"... Чтобы мне не приписали манию величия. В моих стихах, в их природе никогда не существовало эмоциональной уплощенности. Так они и придумали: "говорит монотонно". Французские психиатры и это сумели оценить. Пришлось им посмеяться... Когда все закончилось, один из них сказал: "Мы должны ехать к нашим советским коллегам на выучку, потому что перед нами чудесный случай излечения от шизофрении [После Казанской спецпсихбольницы с интенсивом Наташу Горбаневскую признали выздоровевшей. Таков был заказ КГБ, уж, сильно большой шум был на Западе.]".

А настоящая шизофрения, будь она вялотекущая или шустробегущая, неизлечима. Ее можно смягчать, могут быть периоды ремиссии. Излечить от шизофрении нельзя, можно только помогать шизофренику прожить свою жизнь и даже довольно полноценно.

А потом Марат Вартанян (известный психиатр 70-х годов. - В.А.), выступая по радио, которое вещало из Советского Союза на Францию и франкоязычные страны, сказал, что очень многих диссидентов (кажется, кроме меня, он назвал Плюща и Файнберга) пришлось класть в больницы уже западным психиатрам. Это полное вранье. Никого из нас не пришлось класть в больницы. Я знаю случай Юры Титова, которого в Союзе бросили в психиатрическую больницу, но не через институт Сербского и не через суд. Он действительно мается по психиатрическим больницам - выходит, потом снова ложится - и которому французские психиатры как-то помогают. Но о нем речь не шла, поскольку он через институт Сербского никогда не проходил.

Вопрос следует ставить так, как ставил его наш друг Алик Вольпин. Он говорил: "На самом деле неважно, здоровый ты или больной. За высказывание своих убеждений не должны судить ни здорового, ни больного". И я с ним согласна. Однако получилось так, что все время приходилось разбираться в этом вопросе. Потому что, если ты здоровый, то тогда нам обеспечивалась защита психиатров, а не просто западной общественности.

За два с лишним года, что я просидела, я написала всего шесть стихотворений. Ведь я не пишу, я наговариваю стихи. И потом только записываю. Когда я сидела в институте Сербского, досочинила одно стихотворение, начатое еще на воле. Два стихотворения я написала в тюремной камере, в Бутырках. Ни в институте Сербского, ни в казанской больнице я не могла не то что наговаривать стихи, а даже тихо шевелить губами. Помните, у Мандельштама: "губ шевелящихся отнять вы не могли". Позже, вспоминая старые времена, я написала: "шевелящий тем, чего им не отнять".

А у меня эти шевелящиеся губы отняли, потому что я просто боялась: если я буду шевелить губами, эти санитарки и сестры запишут: "Разговаривает сама с собой, ухудшение состояния"...

Вот это стихотворение с зачином, который должен был бы почти петься: "Судьба детей ее не беспокоит" - фраза из акта экспертизы. Я думаю, что в нем действительно сказано все.

Судьба детей ее не беспокоит...
Серебристым пропетая кларнетом,
утеряла окраску угрозы,
но не вылиняла добела при этом.

Хорошо, когда дышат за стеною
сыновья, а не сокамерницы рядом,
хорошо просыпаться не стеная,
глядя в явь, не пропитанную ядом.

Хорошо не ощупывать извилин,
нет ли сдвига, это ты или не ты, мол,
не осевший вдыхать из-под развалин
прах того, что дай-то Бог, невозвратимо.

Еще скажу о положении "невменяемых" уголовников, то есть признанных невменяемыми. Я помню, Софья Васильевна Каллистратова, когда мы приходили, она давала всякие советы. И потом говорила: "Все-таки помните, что ваши процессы, по сравнению с процессами уголовников, это - образец правозаконности". Обращение с нами, политическими невменяемыми, по сравнению с невменяемыми уголовниками, было тоже образцом правозаконности. Ни к кому из них не приходил адвокат, никогда и ни к кому!

Орловский спец - еще...

Не только психиатры, но и местные правозащитники внаглую утверждали, что орловский спец - учреждение более открытое, чем ГУИНовские зоны. Я имел возможность проверить утверждения местных правозащитников. Прошелся по разрешенному реабилитационному корпусу, все "пациенты" при нашем появлении вставали, как по команде, и хором скандировали: "В учреждении все нормально, благодарим персонал, от интервью для "Облаков" господину Абрамкину (нюхом, что ли, они почуяли, что я - Абрамкин из "Облаков") отказываемся, пользуясь нашим конституционным правом..."

Даже самые замшелые тюремщики таких "потемкинских деревень" мне уже лет пятнадцать не устраивают.