Александр Маланкин

В государевых тюрьмах

Развитие института содержания под стражей в дореволюционной России

А.Н. Маланкин - полковник внутренней службы, заместитель начальника отдела по соблюдению прав человека в УИС управления социальной, психологической и воспитательной работы с осужденными ФСИН России.

Содержание под стражей в России подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений практиковалось с древнейших времен, однако правовой регламентации его длительное время не было. Лишенных свободы содержали под стражей на основании сложившихся в том или ином княжестве или земле обычае.

С созданием централизованного Русского государства большинство обвиняемых до решения их дел оставались на поруках у "мира" и частных лиц, отвечавших головой в случае побега обвиняемых. Под стражу ("отдача за пристава") брали только тех, у кого не было поручителей. Их заковывали в деревянные колоды или кандалы и держали в подземных погребах, ямах, либо в клетках в доме пристава или в приказах, земских и гэбных избах, при которых приставы состояли на службе. Только в 1560 г. было запрещено устраивать подземные остроги.

В тюрьмы заключали по государеву приказу провинившихся в злоупотреблениях и редко по сыскным делам. На наиболее опасных узников там надевали металлические ошейники и цепи. Бывало и так, что крестьян заключали вместо барина, сына вместо отца, жену вместо мужа.

Правительство не обеспечивало колодников пищей и одеждой. Более того, они сами должны были платить за содержание ("пожелезное") приставу, которому государство на эти цели средства не отпускало. Те лица, которые не имели поддержки от родни или собственные средства, скованные по двое, ходили по дворам в сопровождении стражника и просили милостыню. Поступавшие в тюрьмы также должны были платить определенную сумму ("влазное") тюремным сидельцам за то, что те допускали их к пользованию всеми преимуществами тюремной общины, в том числе и правом питаться добытою милостынею. Просящие милостыню колодники, стоявшие на центральных улицах Москвы, в том числе на Красной площади, со следами пыток на теле, едва прикрытом лоскутами остатков одежды, представляли собой жалкое зрелище.

В середине ХVII века последовал ряд указов, направленных на постепенное сокращение практики отдачи на поруки и за пристава и более широкое применение тюремного заключения. Государство постепенно брало содержание под стражей в свои руки.

С 1653 г. приставы стали получать жалование, были отменены "пожелезный" (1656) и "влазной" (1680) сборы.

В 1667 г. вследствие значительного скопления колодников было предписано оправданных судом отпускать по домам без порук, а также разобраться, правильно ли содержатся люди в тюрьмах.

В эпоху Просвещения взоры властей предержащих обратились и на условия содержания в тюрьмах. В 1717 г. вышло распоряжение, касавшееся замены соломы, служившей подстилкой для колодников. В 1720 г. было предложено кормить их за счет челобитчиков, в связи с чем в 1722 г. колодникам было запрещено собирать милостыню. Однако пропитание, доставляемое челобитчиками, оказалось столь скудным, что в 1726 г. чиновным подсудимым было назначено содержание, а остальным колодникам вновь разрешено собирать подаяния и питаться ими.

С увеличением количества колодников подаяний для их пропитания стало не хватать, и правительство по ходатайству ряда губернаторов в 1736, 1737 и 1744 г.г. давало им разрешение на обеспечение колодников казенным продовольствием.

Кроме того, в 1744 г. был издан указ о раздельном содержании лиц мужского и женского пола. Поводом к нему послужил ставший известным правительству случай в Новгородской губернии, где содержались под стражей сын дьякона Марков и его жена. При этом Марков две недели просидел в одном помещении ("палате"), скованный нога к ноге с чужой женой, а его супруга в это же время скованная находилась в другом помещении.

Указ 1765 г. запрещал отдавать колодников на тяжелые работы.

Императрица Екатерина II определила количество кормовых здоровым и больным колодникам (1778) и разрешила пользовать последних за счет казны (1796 г). Однако прочная и определенная система обеспечения арестантов продовольствием за казенный счет сложилась только к концу ХVIII столетия. В то же время содержавшиеся под стражей при полиции довольствовались одними подаяниями до 1810 г.

В 1787 г. матушкой-императрицей собственноручно был написан проект общего тюремного устава, предусматривавшего раздельное содержание подследственных от других категорий арестантов, мужчин от женщин, а также разобщение лиц, оказывавших вредное влияние друг на друга. Нормальным наполнением арестантских камер признавалось содержание вместе не более 2-3 человек. Указанный проект не был реализован, и единый нормативный акт, определявший порядок содержания под стражей, в России отсутствовал вплоть до 1831 г.

С 1786 по 1788 г. губернатором Тамбовской губернии был известный поэт и государственный деятель Г.Р. Державин. К моменту его вступления в должность колодники без всякого попечения содержались по нескольку сот человек в одной яме, огороженной палисадником, и умирали от голода, стужи и духоты. Г.Р. Державин велел распределить их в соответствии с законом по степени вины, некоторых отпустить, других содержать строже и всех рассадить по разным камерам в соответствии с виной и совершенным преступлением. На месте старых построек была возведена тюрьма с кухней и лазаретом, где губернатор приказал соблюдать чистоту и порядок [Записки Г.Р. Державина 1743-1812. М., 1860. С. 286].

Вплоть до ХIХ века условия подследственного заключения мало чем отличались от срочного, обращение с подследственными строилось на признании их виновности до суда (презумпция виновности), и для того, чтобы определить степень вины, применялись жестокие пытки. Нередко подследственные и осужденные, мужчины и женщины, несовершеннолетние и взрослые арестанты, должники и привлекаемые к ответственности за уголовные преступления содержались вместе, скованные одной цепью или колодкой [Заковывание в колодки было запрещено указом императора Николая I в 1827 году после ставшего ему известным случая смерти арестанта в неподвижной колодке].

В 1802 г. законом из числа лиц, заковываемых для пресечения побега в кандалы, железа и цепи были изъяты офицеры и другие военные чины из дворян. Через двадцать лет после этого от цепей и кандалов были освобождены заключенные под стражу женщины (кроме ручных цепей во время перевозки) и малолетние арестанты обоего пола.

После Отечественной войны 1812 г. идеи об общественном переустройстве обрели новую силу и были поддержаны императором Александром I. Проявляя интерес к получившей распространение в Европе прогрессивной пенитенциарной системе Говарда, император пригласил в Россию его сторонников, предложив им посетить тюрьмы в Санкт-Петербурге, Москве, Новгороде, Твери и подготовить записки по реформированию тюремной системы.

Наибольшую известность получили выводы и предложения известного английского филантропа Вальтера Венинга.

Побывав в 1819 г. в съезжих домах полицейских частей, куда доставляли задержанных по подозрению в совершении преступлений, он наблюдал, как мужчины и женщины, виновные и невиновные, молодые и старые, толпились в одной комнате или двух смежных комнатах, разделявших мужчин и женщин, между которыми помещался караул. Все комнаты были подвальными, сырыми, темными, с нездоровой атмосферой и без кроватей. Порой в них одновременно находилось до 60 человек, которые были ничем не заняты и жаловались на недостаток хлеба. Эти места Венинг назвал "истинными рассадниками порока".

В казематах Управы Благочиния были две сырые комнаты с нездоровым климатом. В одной готовили пищу и размещались женщины. Спали они на голых досках. В другой комнате было 26 мужчин и 4 мальчика. Иногда в ней размещалось до ста человек, которые ни днем ни ночью не имели возможности даже присесть.

В Кордегардии Губернского Правления нужник не чистили несколько лет. Солдаты водили в него мужчин и женщин одновременно. В камерах было темно и грязно. Сидели в одной комнате 200 человек, среди которых вместе с закоренелыми преступниками содержался мальчик, потерявший паспорт. А в женской камере круглосуточно дежурили три солдата.

Городская тюрьма, по описанию Венинга, выглядела ненамного лучше. Камеры были переполнены. С тех, кого выпускали на свободу, администрация взыскивала по 15 копеек за каждый день заточения, а при отсутствии денег освобождение задерживалось.

Для улучшения положения в местах лишения свободы Венинг сделал ряд предложений:

1) установить бдительный надзор за арестантами;

2) разделить их по полу, возрасту и роду преступления;

3) наставлять их в религии и нравственности;

4) заставлять их заниматься разными ремеслами, рукоделиями и не позволять быть в праздности;

5) в виде дисциплинарных взысканий подвергать их заключению в уединенном месте, а за важные проступки переводить на хлеб и воду с отменой одновременно всяких телесных наказаний;

6) к этой системе приспособить и тюремные здания.

Наблюдение за точным выполнением этих пунктов Венинг предложил возложить на членов попечительного общества, проект которого был им разработан и представлен императору Александру I. 19 июля 1819 г. проект "Общества, попечительного о тюрьмах" был утвержден.

Это общество формировалось как самостоятельное учреждение, подчиненное самому императору и назначенному им президенту Общества. Членами и благотворителями могли быть лица обоего пола, благородного, духовного и купеческого звания, которые должны были ежемесячно или единовременно (благотворители) вносить взносы. Общество также принимало благотворительные пожертвования вещами и продуктами. Членам Общества вменялось в обязанность бдительно надзирать за разделением заключенных по полу, возрасту и роду преступления; наставлять их в религиозном и нравственном предметах; занимать их умственной, а по возможности и физической работой; строптивых и закоренелых преступников отделять от прочих и приводить в покорность и раскаяние мерами кротости и человеколюбия.

Пользуясь высочайшим покровительством, Общество быстро расширило свое влияние и к 1838 г. имело 100 комитетов и отделений в различных городах империи, а к 1855 г. - 355 комитетов и отделений.

Деятельность Общества оказала большое позитивное влияние на развитие тюремной системы России. Этому способствовал ряд условий. Во-первых, благодаря членам Общества, эта система стала более открытой и обрела общественную значимость. Ее проблемы обсуждались на самом высоком уровне. Во-вторых, проблемами тюремной системы занялись активные и обладавшие высоким общественным положением люди, с мнением которых не могли не считаться даже самые консервативные тюремные и полицейские чины. В-третьих, Общество вносило в поддержание и развитие тюремной системы огромные деньги (за 60 лет более 21 миллиона рублей).

Комитеты Общества снабжали арестантов пищей, одеждой, бельем, обувью, книгами, устраивали при тюрьмах больницы, церкви, организовывали обучение малолетних, мастерские для занятия арестантов работами. Закрепленные за местами лишения свободы члены комитетов Общества вникали во все сферы деятельности тюремной администрации, из-за чего нередко возникали конфликты, для решения которых порой приходилось прибегать к содействию высокопоставленных лиц вплоть до самого императора.

Например, в российских тюрьмах издавна существовал обычай впускать в тюремные камеры всякого, кто хотел лично оделить арестантов провизией, вещами и деньгами. Эти деньги лица, лишенные свободы, нередко использовали для подкупа тюремных смотрителей и конвойных стражников, что приводило к различным беспорядкам. Поэтому Петербургским комитетом Общества этот порядок был отменен. При входе в тюрьмы установили кружки, куда благотворители опускали деньги. Тут же от них принимали продукты, которые шли в пищу всем арестантам. Так возник прообраз действующего в настоящее время порядка денежных и продуктовых передач. Деньги использовались для награждения лиц, освобождавшихся из-под стражи, поведение которых в тюрьме не вызывало нареканий.

Так же вместо ежедневного посещения арестованных родственниками непосредственно в камерах были установлены свидания три раза в неделю в особых комнатах.

Такие новшества вызвали недовольство со стороны как арестантов, так и тюремных смотрителей. Последние лишались дополнительного источника дохода. Для разрешения конфликта потребовалось вмешательство императора Александра I, который распорядился следующим образом: "Из тюрем должно быть изгнано всякое изобилие, а заключенные должны содержаться в чистоте и опрятности и пользоваться здоровою, но умеренною пищею".

Приведенные примеры показывают, что деятельность членов Общества не была ориентированной односторонне в пользу заключенных, а диктовалась прежде всего заботами об общественном благе и развитии тюремной системы в целом.

Можно дополнительно привести много примеров, когда деятельность Общества приносила положительные результаты.

Так, узнав, что пересыльным арестантам, в том числе и подследственным, не полагалась выдача кормовых денег, одежды и обуви, Общество добилось решения императора об обеспечении данной категории лиц за счет казны (1818).

Общество ввело в тюрьмах обучение малолетних; оплачивало работу священников; добилось, чтобы заключенных регулярно водили в баню; приобретало им постельное белье; ввело в практику кандалы по английскому образцу стандартного веса, взамен отечественных разного веса, тесных и острых; добилось также выделения кормовых денег на детей арестантов, содержавшихся вместе с родителями; организовало огороды при тюрьмах, собранные на которых овощи шли на стол арестантов; добилось наказания нескольких тюремных смотрителей, занимавшихся поборами с арестантов, что способствовало если не полному искоренению, то, во всяком случае, существенному уменьшению количества таких фактов.

Основанное с филантропическими целями, Общество постепенно расширилось, обратилось в распорядительный орган, получило в заведование казенные суммы. При таком положении дел оно уже не могло сохранять частный характер и в 1851 г. было причислено к Министерству внутренних дел, а в состав его местных комитетов и отделений в качестве обязательных членов были введены губернатор, епархиальный архиерей, председатели губернских присутственных мест и другие чины.

Однако несмотря на усилия членов Общества, условия содержания под стражей, в том числе задержанных и арестованных, оставались скверными. Благотворительных средств явно не хватало, а государственная казна не жаловала места лишения свободы.

В 1830 г. съезжие дома по-прежнему были переполнены. Быт содержавшихся в них людей характеризовался теснотой, сыростью, вонью, скудностью пропитания. Женщины находились вместе с мужчинами в помещениях, лишенных света.

В 1840 г. оберполицмейстер Санкт-Петербурга, в чьем ведении находились съезжие дома, докладывал императору о том, что их помещения весьма тесны, сыры, пришли в ветхость, через крыши протекала вода. Из-за переполнения люди вынуждены были проводить ночи, стоя на ногах.

В 1843 г. генерал-губернатор Санкт-Петербурга А.А. Кавелин осмотрел съезжий дом Рождественской полицейской части и отметил, что арестанты спали очень тесно на нарах и еще теснее под нарами. В своем приказе от 22 марта того же года он потребовал не держать арестантов при частях более одного месяца, а отправлять их в тюрьмы, даже если расследование дел не было завершено. На первых порах этот приказ строго соблюдался, но потом, как это часто бывало в России, исполнялся от случая к случаю.

В конце первой половины ХIХ века в России обострилась политическая ситуация, заставившая власти пойти на проведение широкомасштабных государственных реформ. Важнейшие из них были связаны с отменой крепостного права (1861), судебной реформой, отменой телесных наказаний. Началась подготовка тюремной реформы. Перечисленные мероприятия, носившие безусловно прогрессивный характер, для тюремной системы имели критические последствия.

Места лишения свободы начали наполняться арестованными и осужденными. Бывшие крепостные крестьяне, с которыми прежде за различные проступки разбирались, не прибегая к помощи государства, их помещики, теперь представали перед судом и оказывались в тюрьмах. Шире стало применяться тюремное заключение и за преступления, за которые прежде полагались телесные наказания.

Ожидание тюремной реформы, подготовка которой затянулась на 15 лет, в значительной степени парализовало работу государственных органов в этом направлении; ограничились ассигнования на первоочередные нужды.

С 1855 по 1881 годы Министерство внутренних дел ни разу не получило кредита на ремонт и расширение тюремных зданий в полном объеме. Так, в 1879 г. по заявкам с мест потребность на эти цели составила 737 тыс. рублей, а ассигновано было всего 177,5 тыс. рублей.

В результате тюрьмы пришли в антисанитарное состояние. Некоторые разрушались, в других недоставало пекарен, бань, прачечных, сушилок, погребов, кладовок, что отражалось на условиях содержания арестантов. Существовавшие прежде тюремные мастерские закрывались и переоборудовались в камерные помещения. Во многих тюрьмах не было женских отделений [Андрианов С.Д. Министерство внутренних дел. Исторический очерк. С-Пб., 1902. С. 135].

Материалы, поступившие в Министерство внутренних дел от начальников губерний в 1865 г. свидетельствовали о губительном влиянии на арестантов отсутствия какой-либо занятости в тюрьмах.

Так, по серпуховской тюрьме Московской губернии сообщалось, что нравственность арестантов сильно страдала от бездействия. Они решительно ничего не делали, не выходили даже на свежий воздух. Вся их деятельность ограничивалась чисткой двора тюрьмы раз в две недели. Постоянно дыша спертым воздухом в камерах, арестанты часто страдали общей слабостью, головными болями и головокружениями и беспрестанно просили, чтобы им пустили кровь. От скуки они прибегали к самым странным забавам. Например, они привязывали к веревке гвоздь и били им с размаху по руке. Выигрывал тот, кто выносил больше ударов.

В звенигородской тюрьме наблюдалось то же самое. Арестанты бездействовали. Лишь иногда их выводили на колку дров и уборку двора. Гулять их никогда не выводили, что вредно отражалось на их здоровье. В баню водили два раза в месяц. Для того чтобы убить время, арестанты играли в плевки или устраивали скачки разных насекомых [Тюремный вестник. 1898, N 2. C. 75].

Как пишет А. Стангинский, тюрьма в этот период подчинялась нехитрым этическим нормам: "не выдавай товарища", "старайся, где можно, надуть начальство", "уважай сильного в своей среде", "не делай того, что может ухудшить условия жизни заключенных в тюрьме", "плати долги и особенно картежные" и т.д. Власть в среде заключенных держали тюремные "Иваны" или "головка" - наиболее авторитетные уголовные преступники [Стангинский А. Очерки тюремного быта // Каторга и ссылка. 1922. N 4. C. 17-33].

Кризис коснулся и Общества попечительного о тюрьмах. Если в начале своей деятельности оно пользовалось покровительством в высших сферах, то постепенно обращения Общества стали встречаться равнодушно. Сократился и приток средств от частной благотворительности. К 1880 г. их не хватало даже на собственные нужды. Упала активность членов Общества, томившихся в неизвестности ожидавшей его судьбы в ходе предстоявшей реформы.

К 1880 г. на 76 090 арестантских мест приходилось 94 769 заключенных - на 24% больше лимита. А в отдельных учреждениях переполнение достигало пятикратного уровня. На каждого тюремного надзирателя приходилось от 20 до 80 арестантов.

Непомерная теснота, сырость, недостаток самого необходимого, болезни, высокая смертность, произвол администрации, отсутствие различий по полу, возрасту, совместное содержание обвиняемых и осужденных, закоренелых преступников с лицами, совершившими преступление впервые, - вот основные черты тюремного заключения второй половины ХIХ века, нашедшие отражение в результатах официального обследования [См.: Кистяковский А.Ф. Молодые преступники и учреждения для их исправления. Киев, 1879. С. 6]. Само начальство называло тюрьмы "школами порока", "академиями преступлений", в которых хорошему человеку достаточно было пробыть три дня, чтобы окончательно испортиться [См.: Кистяковский А.Ф. Молодые преступники и учреждения для их исправления. Киев, 1879. С. 6].

Характеристику петербургским местам заключения 70-х годов ХIХ века дал В.Н. Никитин [Никитин В.Н. Указ. соч. С. 491].

На тот период в Санкт-Петербурге было 28 полицейских участков, в каждом из них были выделены для содержания задержанных и арестованных небольшие помещения, лишенные в большинстве случаев света, длиною 6 шагов и шириною 2-4 шага. В них не было никакого инвентаря, постельных принадлежностей. Задержанные или арестованные доставлялись в участки и, пока шло оформление документов, запирались в камеры на 2-3 часа, а при доставке ночью - до утра. В камере они спали на голом полу. Затем арестованные переправлялись в частные полицейские дома.

Таких домов в Санкт-Петербурге было 12. В них имелось по 3-6 общих и столько же одиночных камер. Мужчины размещались отдельно от женщин, а где позволяли условия, несовершеннолетние отделялись от взрослых.

Арестованные находились в собственной одежде и обуви. Общие камеры в полицейских частях представляли из себя большие светлые комнаты. Простолюдины размещались по 10 и более человек на сплошных нарах и постельниках. Лица, относившиеся к привилегированным сословиям, размещались по 2-4 человека. В их камерах стояли кровати, выдавались матрацы из мочала, подушки, суконные одеяла.

Питание одного арестанта, находившегося в ведении полиции, в 1868 г. стоило 10 копеек в сутки. Пища состояла из двух блюд: щей и каши в обед, и одного блюда - щей -на ужин.

Содержавшиеся в полицейских частях вели праздный образ жизни. Два-три раза в неделю их посещал священник. Обучение грамоте не велось. Книги поставляли благотворители. Арестанты использовали их не только для чтения, но и для различных нужд. Врачи, как правило, арестантов не осматривали. Свидания с родственниками разрешались арестантам по четвергам, а также в праздничные и воскресные дни. Несовершеннолетние содержались обычно вместе со взрослыми. Смотрители не только не соблюдали требования инструкции, касавшиеся порядка содержания, но некоторые из них имели о ней смутные представления.

В 1877 г. в полицейских частях России содержалось 57 374 мужчин и 5082 женщин.

В январе 1875 г. в Санкт-Петербурге открылся Дом предварительного заключения.

Дом был рассчитан по кубическому содержанию воздуха на 700 человек. В нем имелось 317 одиночных камер (285 мужских и 32 женских) и 68 общих камер. В 1876 г. в нем содержалось 1502 мужчины и 173 женщины. Численность персонала была определена в количестве 70 человек.

Дом состоял в ведении Санкт-Петербургского Градоначальника на общем с другими местами заключения столицы основании. Характерно, что он, очевидно с целью обеспечения более строгой изоляции заключенных, сразу был изъят из ведения Санкт-Петербургского губернского правления и Комитета Общества попечительного о тюрьмах и находился в непосредственном подчинении двух министерств: внутренних дел и юстиции.

В отношении порядка содержания арестованных, управляющий Домом действовал под непосредственным надзором прокурора, до сведения которого доводил о всех обстоятельствах, могущих иметь какое-либо значение для производящихся об арестованных дел.

Порядок содержания под стражей в Доме предварительного заключения регламентировался специальной "Инструкцией по управлению Домом предварительного заключения" ["Инструкция по управлению Домом предварительного заключения". 1875 г. (СУ, 1875, N 62)].

Заключенные во время содержания под стражей должны были подвергаться лишь таким ограничениям, которые вызывались необходимостью предупредить уклонение от следствия, суда и исполнения приговора, а также не допустить их к воспрепятствованию раскрытию преступления.

Арестованный немедленно после привода обыскивался надзирателем в присутствии управляющего Домом или его помощника и доставившего его полицейского служителя. Лица женского пола обыскивались надзирательницей в присутствии помощницы управляющего Домом, но при этом обыске воспрещалось находиться лицам мужского пола за исключением врача, который приглашался в необходимых случаях. Заключенные подвергались обыску и при возвращении после любой, даже кратковременной отлучки из Дома.

Найденные при арестованных деньги, ценные вещи (кроме креста и образа на шее, обручального кольца и часов), письма, бумаги, документы и другие предметы отбирались и записывались в особую книгу.

Потом арестованный помещался предварительно в особый приемный покой до медицинского освидетельствования.

Врач вносил подробное описание примет арестованного в особый протокол, который отсылался для приобщения к следственному производству. По требованию судебной власти и полицейского начальства с арестованного мог быть снят фотографический портрет.

Арестованный, признанный при врачебном освидетельствовании здоровым, обязан был прежде перевода его в камеру принять ванну.

При поступлении в Дом предварительного заключения арестованные помещались в одиночные камеры, из которых могли переводиться в общие камеры не иначе как по распоряжению судебной власти. Приговоренные к пожизненному лишению свободы содержались в одиночных камерах до вступления приговора в законную силу и отправления по назначению. Совершеннолетних полагалось содержать отдельно от несовершеннолетних.

Арестованным предоставлялось право во время заключения носить казенное или собственное белье и платье. Порядок же употребления того и другого определялся градоначальником.

Лицам привилегированных сословий при поступлении предлагалось по желанию вместо установленного продовольствия получать определяемые законом кормовые деньги, однако в случае незаявления о том в течение недели эти лица теряли право на получение денег и довольствовались на общем основании. Кроме того, содержащиеся под стражей могли довольствоваться и на собственный счет с соблюдением порядка, установленного градоначальником.

Курение табака разрешалось лицам мужского пола, но они лишались этого права, если были уличены в неосторожном обращении с огнем.

Содержавшимся в одиночных камерах разрешалось в течение дня спать на постели.

Распорядок дня арестантов утверждался градоначальником и распределялся следующим образом: в 7.00 часов утра подъем, туалет, уборка постели, утренняя молитва. В 8.00 часов содержавшиеся в общих камерах переводились из ночных каморок в дневные помещения. Днем они не выпускались в помещения, предназначенные для содержания ночью. Затем шла утренняя поверка, выдача хлеба и кипятка. С 8.30 до 10.00 часов сидевшие в одиночных камерах выводились на прогулку во двор, с 10.00 до 12.00 часов им на смену выводились лица, содержавшиеся в общих камерах. На прогулку заключенные выходили по желанию. С 12.00 до 13.30 все обедали, затем отдыхали. С 14.00 до сумерек поочередно выводились на прогулку те, кто размещался в одиночных камерах. В 16.00 часов все получали кипяток для чая, затем до 19-00 часов осуществлялся прием писем, прошений и заявлений. В 19.00 часов все заключенные ужинали. В 20.00 производилась вечерняя поверка и все, кто находился в общих камерах, переводились в ночные каморки. В 21.00 час назначался общий отбой.

Одиночные камеры полагалось освещать до 21.00 часов вечера. Управляющий Домом мог, однако, позволить заключенному пользоваться собственной лампой или свечой.

В баню (ванну) арестанты выводились в следующем порядке: мужчины по четвергам и пятницам с 13.00 до 17.00, женщины - по субботам с 15.00 до 18.00. По воскресениям и в праздничные дни, а также накануне их проводились богослужения.

Содержание в чистоте носимой одежды и обуви, уборка постели, а для содержащихся в одиночной камере также и уборка этой камеры входили в обязанность каждого заключенного.

Заключенным запрещалось заниматься пением и музыкой и не разрешались всякого рода игры (в карты, кости, шашки и прочее), а также шум, крики, свист, громкие разговоры и вообще действия, нарушавшие спокойствие и благочиние.

От них требовалось во время заключения, по возможности, сохранять в своей наружности тот вид, который они имели при взятии под стражу. С этой целью носившим усы, бакенбарды и бороду не разрешалось стричь и брить их, а не носившим - отпускать.

Помещения для арестованных и сами они подвергались не менее одного раза в месяц внезапному обыску и если при этом обнаруживалось что-либо принесенное без разрешения, то найденное отбиралось, причем съестные припасы и напитки уничтожались, а деньги и вещи передавались в канцелярию для хранения.

Совершеннолетних заключенных запрещалось принуждать к каким-либо работам, но предлагалось оказывать содействие тем из них, которые изъявили желание работать. В то же время лица, не достигшие 21 года обязательно должны были или заниматься работами или обучаться в школе.

Желающий заниматься работой заявлял о том через надзирателя управляющему Домом. Работа, требовавшая использования инструментов, заключенным разрешалась только с согласия прокурорского надзора.

Материалы для работы покупались управлением Дома на средства арестованного или на специально ассигнованные для этой цели деньги. Материалы и инструменты, которые доставлялись в Дом родственниками или знакомыми арестованного до передачи ему тщательно осматривались.

Заключенному, работавшему своими инструментами и из материала, приобретенного на его собственные средства, заработок начислялся полностью.

Предметы, сделанные заключенным из материала, данного ему от управления Домом и при использовании казенных инструментов, подлежали продаже хозяйственным управлением.

Из заработка заключенного, после вычета стоимости материала, три четверти суммы отчислялись в его пользу, а последняя четверть - в пользу Дома для приобретения инструментов, учебных и ремесленных руководств и пособий к работе.

Если заключенный был приговорен судом к возмещению вреда или убытка, причиненного преступлением, или на него были возложены судебные издержки, то предназначавшаяся ему часть заработка выдавалась только с разрешения прокурора. Также с разрешения прокурора заключенный мог пользоваться полагающейся ему частью заработка во время содержания под стражей на такие нужды, удовлетворение которых не было запрещено инструкцией.

Обучение в школе было обязательным для несовершеннолетних заключенных, в то время как остальные лица обучались по желанию в случае подачи ими о том заявления или просьбы. Учащимся преподавались закон божий, чтение, письмо и начальные правила счета. Занятия вели священник и псаломщик утром с 9.00 до 11.00 часов и вечером с 17.00 до 18.30. В 1877 г. в школе Дома предварительного заключения обучалось 134 человека.

Для обучения в школе заключенные делились на разряды, соответственно их способностям и степени развития. Те несовершеннолетние, которые обнаруживали лень, нерадение и явно уклонялись от занятий, в случае безуспешности применения к ним мер педагогического воздействия подлежали исключению из школы.

Для чтения заключенными в Доме имелось собрание книг духовного и нравственно-поучительного содержания, исторические и географические сочинения, описание путешествий, повести, руководства для изучения ремесел и учебники. В 1877 г. библиотека насчитывала 1347 книг. Каталог предъявлялся прокурору окружного суда, которому принадлежало право по своему усмотрению запрещать чтение заключенными тех или иных книг. Раздача по камерам книг осуществлялась по понедельникам, средам и субботам. Заключенные могли пользоваться и собственными книгами, а также книгами, доставленными им родственниками и знакомыми, которые выдавались им на руки с разрешения прокурора и после самого тщательного осмотра.

Каждому заключенному разрешалось по мере надобности писать письма родным, всякого рода деловые бумаги, касающиеся его лица и имущества, а также жалобы на неправильные действия должностных лиц управления Дома, касающиеся лица, приносящего жалобу. Все письменные занятия разрешались заключенному только с согласия прокурора окружного суда.

Вся переписка заключенных и подаваемые ими жалобы передавались на рассмотрение прокурора, от которого зависело или отослать письма по назначению или возвратить заключенному с объяснением причин.

Письма и деловые бумаги, поступавшие в Дом на имя арестованного, передавались на предварительное рассмотрение прокурору окружного суда и с его разрешения выдавались адресату.

Переписка, по каким-либо причинам не переданная заключенным, выдавалась им при освобождении из Дома, кроме той, в которой были обнаружены признаки преступления.

Свидания заключенных с их родственниками и знакомыми проводились по вторникам, пятницам и воскресениям с 13.00 до 15.00 часов на основании письменного разрешения прокурора. В особых случаях управляющий Домом мог разрешить свидания с заключенными лицам, получившим разрешение прокурора, и не в назначенное время. Каждый посетитель, получивший от прокурора разрешение на свидание с заключенным, снабжался "именным бланковым билетом", который им предъявлялся при входе в помещение для свиданий.

Заключенные за всякое нарушение порядка и установленных правил, а также за неповиновение распоряжениям начальства подвергались соразмерно тяжести вины водворению в карцер на срок до шести дней включительно с содержанием на хлебе и воде. Через три дня на четвертый отпускалась горячая пища, соль давалась ежедневно.

В случае болезни заключенного, подвергнутого наказанию, применение его приостанавливалось и продолжалось по выздоровлении виновного. Исполнение наказания приостанавливалось также накануне дня, в который было назначено разбирательство дела о заключенном.

Меры взыскания записывались в особую книгу, которая лицам прокурорского надзора предъявлялась по первому требованию.

Заключенные, которые умышленно или по небрежности испортили казенные вещи, находящиеся в их употреблении, обязаны были возместить из собственных средств стоимость ремонта.

В случае смерти заключенного его тело передавалось для погребения родственникам, а при их отсутствии или отсутствия у родственников необходимых средств заключенный погребался за счет казны. Информацию о каждом заболевшем или умершем заключенном требовалось доводить до сведения прокурора.

В конце 70-х годов содержание каждого заключенного в Доме обходилось в сумму около 230 рублей в год.

По сравнению с действовавшей на тот период инструкцией губернских тюремных замков (1831) указанная инструкция предоставляла заключенным право пользоваться казенными постельными принадлежностями, а также собственными платьем и пищею, что ранее запрещалось. Она также возложила на содержавшихся в одиночных камерах лиц благородных сословий, прежде освобожденных от всякой работы, обязанности убирать камеры, а также чистить себе сапоги и платье.

Кроме того, по инструкции 1831 г. разрешение заключенному написать что-либо мог дать смотритель тюремного замка, а новая инструкция возлагала эту функцию на прокурора.

Современники обращали внимание на невыполнимость требования инструкции о ежедневном обходе доктором всех 385 камер, а также на необоснованное запрещение тюремному священнику в любое время посещать заключенных, что он мог делать только получив предварительное разрешение судебной власти.

Определение порядка снабжения арестованных продовольствием за их счет инструкция возлагала на градоначальника, которым были разработаны следующие правила.

Доставка пищи непосредственно из частных домов, трактиров, лавок не допускалась, но арестованные могли получать ее и другие необходимые предметы через управление Домом. Для этого им предоставлялся список кушаний с указанием цен, из которого они могли выбрать необходимое. Другие продукты, такие как чай, сахар, булки и прочее, а также папиросы они могли получить по более дорогим ценам, действовавшим в лавках. Желавший получить пищу за свои деньги снабжался книжкой, где было указано количество его денег, хранившихся в кассе Дома. В книжку заключенный ежедневно записывал свои требования на следующий день. Вечером дежурный собирал книжки и передавал их эконому Дома, который обеспечивал приготовление пищи и покупку других предметов. Все это вместе с книжкой вручалось заключенному под расписку. Выполнение заказов осуществлялось до тех пор, пока на счету заключенного в кассе оставались деньги.

Те заключенные, которые привыкли употреблять вино или рюмку водки при обеде и чувствовали в этом крайнюю необходимость, могли заявить об этом управляющему Домом или дежурному помощнику. Заключенного осматривал врач. Он удостоверялся в необходимости разрешения ему употреблять вино или водку, определял количество напитка и разрешал выдачу его в присутствии дежурного помощника. Употребление спиртных напитков допускалось только лицам, содержавшимся в одиночных камерах.

Следует заметить, что стоимость кушаний, предлагаемых заключенным за их деньги, соответствовала их стоимости в лучших гостиницах города. Например, порция щей и кусок жареной говядины стоили 1 рубль 50 копеек, одна папироса предлагалась за копейку [Для сравнения - годовое жалование надзирателя составляло в тот период 151 рубль, что примерно соответствовало заработной плате квалифицированного рабочего. При этом четверть из этой суммы он вносил в страховую кассу тюрьмы с правом получения накопленной суммы по окончании контракта].

Несмотря на то, что Дом предварительного заключения строился с учетом содержания подследственных, уже вскоре после заселения арестантами выяснилась его неприспособленность для обеспечения строгой изоляции.

Об этом, в частности, свидетельствуют воспоминания бывших заключенных.

В апреле 1876 г. после двухлетнего содержания в Петропавловской крепости в Дом предварительного заключения был переведен князь П.А. Кропоткин, арестованный за политическую деятельность.

По его воспоминаниям, это была четырехэтажная тюрьма, построенная по типу западноевропейских образцовых тюрем с одиночными камерами-кельями. Камера, где размещался П.А. Кропоткин, имела четыре шага по диагонали. Воздух в ней из-за малого объема помещения был спертый, особенно зимой, когда включали паровое отопление.

Здесь, по сравнению с крепостью, было гораздо больше возможностей вести переписку и переговариваться между камерами, легче было добиться свидания с родственниками. Целыми днями П.А. Кропоткин перестукивался с соседними камерами.

Ему было разрешено получать пищу из дома. Однако подорванное во время пребывания в крепости здоровье продолжало ухудшаться, а медицинская помощь от врача не поступала. Хлопотами родственников П.А. Кропоткина перевели в Николаевский военный госпиталь, где он быстро начал поправляться и откуда совершил побег [Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988. С. 320-368].

Сходные воспоминания об условиях содержания в Доме оставил другой революционер - В.Н. Катин-Ярцев. Там он провел больше года.

В декабре 1897 г. после содержания в Петропавловской крепости Дом предварительного заключения произвел на него впечатление шумной гостиницы.

Сначала арестованный попал в одну из камер первого этапа - сырую и грязную. Камера имела шесть шагов в длину, три в ширину. В ней находились кровать, металлический столик, откидная металлическая скамейка, стульчак. Пол - асфальтовый. Желающим предоставлялась возможность самим натирать его воском или же это делали уголовные арестанты, убиравшие камеры под присмотром надзирателя.

Вентиляция была плохая. Пища, по сравнению с той, что давали в крепости, также неважная. Жидкий суп с какими-то перьями вместо мяса, каша, хлеб. Поэтому автор воспоминаний стал брать обед за свои деньги - 35 копеек в день, 10 рублей 50 копеек в месяц. За эти деньги доставляли очень хороший обед из двух блюд. Кроме того, с воли беспрепятственно шли продуктовые передачи. Передавались также книги и цветы. Иногда заключенный для отвлечения ходил в церковь.

Баня показалась ему довольно грязной. Установив контакты с тюремным врачом, Катин-Ярцев пользовался по его назначению ваннами, а также более продолжительными прогулками.

Прогулочные дворики располагались секторами по кругу вокруг наблюдательной вышки. Из окон камер было видно прогуливавшихся и они общались с другими заключенными. Обычно прогулки длились 20-30 минут, а по назначению врача до полутора часов в два приема.

Свидание автор получил впервые месяцев через десять после ареста. К заключенным, которые не имели близких родственников, под видом невест, кузин, женихов или братьев на свидания приходили друзья. Свидания давались двух видов, "личные", где заключенный в одной из камер нижнего этажа встречался лицом к лицу с посетителем в присутствии дежурного помощника, и "общие", когда заключенные размещались в одной комнате в клетках, а от посетителей их отделяли две решетки, между которыми прогуливался надзиратель. При последних свиданиях чаще удавалось передать какие - либо сведения, чем при личных.

Режим в Доме был либеральнее чем в крепости и надзиратели были настроены не так враждебно. Некоторые из них во время дежурства заходили украдкой от начальства в камеры и беседовали с заключенными на политические и религиозные темы.

Внутри тюрьмы между заключенными шла активная переписка через книги, выдаваемые из тюремной библиотеки. С воли записки передавали в книгах, продуктовых передачах и при личных свиданиях. Кроме того, заключенные имели возможность переговариваться через отверстия ватер-клозетов. Еще одной формой общения было перестукивание с соседями [Катин-Ярцев В.Н. В тюрьме и ссылке // Каторга и ссылка. 1925, N2 (15). С. 183-211].

Особый режим существовал в Трубецком бастионе Петропавлов-ской крепости, который был превращен в место предварительного заключения под стражу. Строго одиночное заключение в темных и сырых камерах угнетающе действовало на состояние здоровья и психики заключенных, из которых многие потом переправлялись в больницы, а некоторые пытались покончить жизнь самоубийством.

Узникам предоставлялась ежедневно 15-минутная прогулка по тюремному дворику, на которую заключенных выводили по желанию. Перед выходом арестанты были обязаны заменять в своих камерах тюремные халаты и обувь на собственную одежду и обувь, а по возвращении вновь переодеваться. Их собственная одежда и обувь хранились на складе. Заключенным не разрешалось заниматься ремеслом, но представлялась возможность читать и заниматься научными и литературными занятиями. Все написанное за день вечером отбиралось [Гернет М.Н. История царской тюрьмы. М., 1951. Т. 4. С. 17].

Подробные воспоминания о содержании в Петропавловской крепости оставил князь П.А. Кропоткин, арестованный в 1874 г. Он был помещен в одноместную камеру, переоборудованную из каземата крепости, предназначенного для большой пушки. Амбразура стала окном камеры. Через него из-за толстых стен солнечные лучи никогда не проникали в помещение.

В камере были оборудованы железная кровать, дубовые столик и табурет, у внутренней стены был умывальник.

Пол был застелен крашеным войлоком, стены оклеены обоями, под которыми за полотном скрывались проволочная сетка и слой войлока. В толстой дубовой двери было прорезано запиравшееся квадратное отверстие для подачи пищи и продолговатый глазок для наблюдения за узником.

В крепости стояла глубокая тишина, нарушать которую запрещалось. В камеру выдавались книги из тюремной библиотеки. Для письма давали грифельные доски, в то время как перья, чернила и бумага выдавались только по специальному разрешению царя. Для автора воспоминаний такое разрешение было получено и он занимался научной работой, что поддерживало его силы.

Ежедневно, если не было дождя или пурги, П. А. Кропоткина выводили на прогулку во внутренний двор редута.

Зимой каземат топили так жарко, что заключенный задыхался от угара и страдал от головной боли. Однако, когда по его просьбе перестали закрывать рано трубу, в камере становилось сыро и холодно.

В 1875 г. в соседних камерах появились новые арестанты и П.А. Кропоткин наладил с ними перестукивание по специальной азбуке. Так он узнал, что его сосед-крестьянин, сошел с ума, не выдержав одиночного заключения и полного бездействия. Из-за увеличения тюремного населения прогулки арестантам были сокращены до 15-20 минут в день.

После двух лет содержания в крепости здоровье автора воспоминаний сильно пошатнулось, у него появились признаки цинги, нарушилось пищеварение.

В апреле 1876 г. предварительное расследование было завершено, дело перешло к судебным властям и в связи с этим П. А. Кропоткина перевели в Дом предварительного заключения.

Содержавшийся в Петропавловской крепости в 1897 г. В. Н. Катин-Ярцев так описывал условия содержания в ней.

"Ввели в камеру, предложили раздеться, очень тщательно обыскали, одели в халат синего сукна, казенное белье и желтые туфли.

Камера 10 шагов в длину и 6 в ширину. Окно с решеткой под потолком. Стол прикреплен к стене. Железная кровать привинчена к полу. Сносная постель с двумя подушками. На ночь давали свечу, которую нельзя было тушить. В углу ведро (параша).

В коридоре всегда были дежурный жандарм и тюремный надзиратель. В камеру всегда входили вдвоем. Уборку камеры осуществлял солдат.

Разрешалась переписка. Бумаги выдавали один почтовый лист на письмо. По написании письменные принадлежности отбирались.

Для прогулки служил дворик с садиком внутри бастиона. Гуляли по одному. Продолжительность прогулки зависела от числа заключенных.

Питание было не вполне достаточное, но неплохое. Два блюда на обед, одно на ужин. Через администрацию разрешалось покупать молоко, яйца, булки и другие продукты.

Автор воспоминаний с воли получал записки, зашифрованные в книгах. За попытку передать через солдата записку на волю попал в карцер на три дня и был лишен права переписки на несколько месяцев.

Карцер представлял собой такую же камеру, но перегороженную пополам. Окно загораживала ставня. Из-за слабого света читать можно было только с напряжением. Постель была похуже, чем в камере.

В камеру для занятия арестантов выдавались грифельные доски и грифели. Книги допускались только неразрезанные (то есть новые). Кроме того, их можно было приобрести через администрацию на деньги заключенных.

В 1896 г. по инициативе коменданта Петропавловской крепости генерала Эллиса высшее военное командование выступило с предложением упразднить политическую тюрьму в крепости. В письме от 29 июля 1897 г. военное министерство обратилось к министру внутренних дел за поддержкой.

В письме были представлены следующие мотивы для положительного решения вопроса: увеличилось поступление в крепость арестованных за различные государственные преступления, количество которых ежедневно колебалось от 10 до 27 человек против четырех содержавшихся в ней политических преступников (отбывавших наказание); находившиеся под следствием, степень вины которых еще не была выяснена и приговоренные за тяжкие политические преступления осужденные отбывали почти одинаковое заключение; в связи с размещением в крепости подследственных арестованных помещения Трубецкого бастиона превратились в подобие Дома предварительного заключения; условия содержания арестованных в Доме предварительного заключения Санкт-Петербурга, где имелись мужские и женские (с соответствующим штатом служащих) отделения, лазарет, церковь, комнаты для посетителей и т. д., несомненно были лучше, чем в крепости.

На это обращение министерство внутренних дел ответило отказом, ссылаясь на историческую традицию и необходимость обеспечения безусловной изоляции наиболее важных политических арестантов, чего невозможно было достичь в Доме предварительного заключения [В своих воспоминаниях В. Н. Катин-Ярцев пишет, что следственные власти отчетливо себе представляли режим Дома предварительного заключения ("предварилки"). "Что же "предварилка"?! - обронил ему как-то во время допроса прокурор. - Карточный домик! Там так сношения с внешним миром устанавливаются. Крепость надежнее: лучше изоляция". Катин-Ярцев В. Н. Указ. соч.].

Кроме того, министерство внутренних дел вынуждено было признать, что в отношении пищи, прогулок и чистоты воздуха содержание в крепости имело некоторые преимущества и отдельные арестанты, переведенные в Дом предварительного заключения, даже просили вернуть их обратно в крепость. Что касалось содержания подследственных в условиях существовавшего в крепости сурового режима, то и в этом министерство внутренних дел не видело никакого препятствия, поскольку это соответствовало тяжести обвинения и вполне оправдывалось целями предварительного ареста [Увязывание режима содержания под стражей с тяжестью обвинения противоречило принципу презумпции невиновности].

В Харьковской тюрьме в 1876 г. оказался "семидесятник" Н. Вишневецкий. Его водворили в одиночную камеру, где на пол бросили тюфяк, полный тараканов. Стены камеры были влажными. Курить запрещалось, но на курение нелегально добытого табака администрация не обращала внимания [Вишневецкий Н. Из тюремных воспоминаний семидесятника // Каторга и ссылка. 1924. N 4 (11). С. 212-219].

В 1879 г. пропагандист С. Лион содержался после ареста сначала в полицейском участке Одессы, где ему запомнились клопы, а затем в одиночной камере городской тюрьмы под усиленной охраной. Один часовой находился снаружи под окном камеры, а другой у двери в коридоре. Камеру убирал уголовный арестант, через которого Лион получил записку из соседней камеры. Позже он наладил постоянную переписку с волей через надзирателя. После визита в тюрьму генерал-губернатора Одессы арестованного перевели в другую камеру, окна которой были на три четверти замурованы. Отняли книги, прогулки сократили до 15 минут. За год пребывания в тюрьме он имел одно свидание, во время которого получил записку с воли [Лион С. От пропаганды к террору// Каторга и ссылка. 1924. N6 (13). С. 9-24].

В последней четверти Х1Х века тюремные власти были озабочены решением двух проблем: во-первых обеспечить условия содержания под стражей в соответствии с европейскими стандартами и, во-вторых, обеспечить изоляцию арестованных и прежде всего обвиняемых в государственных преступлениях. На примере Дома предварительного заключения в Санкт-Петербурге отчетливо видно, что решить эти проблемы властям не удалось. Даже в условиях Трубецкого бастиона арестанты налаживали связь с волей. Тем не менее, попытки изолировать их предпринимались не только в центре, но и на местах, причем нередко это влекло ухудшение условий содержания, осуществлялось в ущерб здоровью подследственных заключенных.

В марте 1882 г. киевский генерал-губернатор Стрельников для прекращения политическим заключенным способов связи между собой через окна приказал навесить на них металлические щиты в виде прямоугольного ящика без крышки и без одной стороны. Щит плотно прилегал к окну снаружи, оставляя одно отверстие снизу. В результате заключенные практически полностью лишались естественного света и притока свежего воздуха. После убийства генерала его преемники поспешили снять эти сооружения.

На суде над цареубийцами в 1881 г. в Санкт-Петербурге защитник политических обвиняемых обратил внимание на то, что из тысячи с лишним лиц, арестованных с 1872 по 1875 годы за революционную пропаганду и содержавшихся в одиночном заключении от одного до четырех лет, суду были преданы только 193 человека, из которых 90 человек были оправданы. В то же время в период содержания под стражей 80 обвиняемых лишили себя жизни или сошли с ума [Кеннан Ж. Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах. С-Пб., 1906. С. 16. По сведениям Н.Н. Евреинова в конце 70-х годов XIX века в Петербургском Доме предварительного заключения по распоряжению градоначальника был "высечен розгами один интеллигент, сошедший от этого с ума". См.: Евреинов Н.Н. История телесных наказаний в России. С-Пб., 1913. С. 192].

С середины 80-х годов ХIХ века народовольческое движение пошло на убыль, на политической арене наступило некоторое затишье. Этим воспользовались тюремные власти. Для этого в 1879 г. при Министерстве внутренних дел было образовано Главное тюремное управление, призванное вывести тюремную систему из кризиса, в котором она оказалась.

(Продолжение следует.)