Екатерина Ковалева

Мадам строгого режима

Мы за грехи свои в расчете,
Кто отмолил, кто отсидел
Прими меня опять, Россия
Я нынче снова не у дел.

Людмила Ивановна

Жизнь такая непредсказуемая штука, что удивляешься - то, чему вчера верила, сегодня уже фальшь...

Во всяком случае, когда за ней захлопнулась дверь КПЗ (камера предварительного заключения), она знала точно, здесь ей будет хорошо. Не будет забот о дне завтрашнем, да и сегодняшнем. Семьей она обзавестись не успела и никак на свободе все не могла найти себе применения.

Упасть на плечи государству со всеми своими "умею" и "не умею", "хочу" и "не хочу"? Авось на что-нибудь сгожусь! (Ах уж это русское "авось"!). Не впервой!

А умела она многое: и электрик была неплохой, и механик. В любой зоне два вида работ: или шить, или чинить машинки. И шить она умела, но не любила гнать необходимый план. Вот для себя - пожалуйста! Или для подружек - фуфайку перешить, зоновскую робу подогнать по фигурке.

Главное зоновское правило помнила: нельзя говорить, что умеешь, а тем более показывать администрации свое умение. Оценить - оценят, но на шею сядут так прочно, что о выходных забудешь!

В этот раз Людмилу гнали в центр России, в Кумово. И глядя в окно столыпинского вагона, под однообразный стук колес (ку-мо-во, ку-мо-во), она вспомнила, сколько же раз ее уже возили: и в Тюменскую область, и в край Красноярский, и в Потьму. Менялась только бегущая за окном "столыпина" местность, а в лагерях лишь названия и нумерация учреждений. Порой даже не помнила точный адрес очередной колонии. Жизнь прожита просто зря!

Срок взяла немалый - 15, а по нынешним меркам наверняка доживать здесь (ну это еще как придется).

Вид у Людмилы был уверенный, властный. Чего-чего, а себя она умела преподнести. А на зоне в ту пору заболела, причем очень серьезно, приемщица карантина, старая и злобная зэчка.

Глава администрации, "Папа", покачал головой, когда она четко, по-военному отрапортовала - кто, статья, срок. Помолчал, оглядел всех окружающих, а было их там немало: начальники отрядов, спецчасть, врач, психолог, оперчасть.

- А вот как думаешь, с карантином управиться сможешь?

- Это что? Из вновь прибывших за семь дней делать послушных вам роботов?

- Ну, роботов не надо, а послушных надо, - оглядел окружающих. - Как думаете, справится? ("Интересно, и кто б ему посмел перечить", - подумала Людмила.)

И не дождавшись ответов:

- Ну что, дерзай, властвуй тут, а зарвешься, разгуляешься, так мы тебя мигом на фабрику пристроим.

- Поняла. Мне два раза повторять не надо!

Людмила (теперь Людмила Ивановна) сразу усекла ситуацию: лучше отмолчаться, надо выиграть время. А на фабрику я всегда успею.

На том и порешили. Дали толстый журнал - всех переписать.

Не думала Людмила Ивановна, что есть в ней воспитательская жилка. Ей хотелось уделить каждой вновь прибывшей чуточку тепла (правда, если она состоятельная, то есть - порядком затарена). А с теми, кто был борзым и бедным, сразу становилась она посуровей. Не прошло и месяца, как о ней на зоне заговорили как о строгой и требовательной, а самой главное - неподкупной (что было очень сомнительно). Гоняла всех на хозработы, для нее "блатных" и "шерстяных" не существовало. Иной раз и тем, кто с больнички ехал, доставалось, несмотря не справки.

Особой дружбы она ни с кем не водила, разве что - от нужды. Например, Боря-плотник (Борисова) нужен: позовет - придет плотник, полная, колхозная дородная деваха с мужицкими повадками, тут прибьет, там приколотит. Людмила Ивановна ее чифом с конфетами напоит, цивильными сигаретами угостит. Поговорят о сплетнях зоновских и расстанутся.

Так бы и текла ее арестантская жизнь: весной грядки с карантином копать, летом полоть, осенью урожай убирать, зимой снег разгребать. Все шло чин-чинарем. Иной раз девки сюда, на строгач, с гонором приезжали. Таких укрощала, да еще операм помогала - информацию подкидывала (ведь девки разговаривали обо всем), чем наживала себе врагов на зоне.

А тут девку борзую с этапом пригнали. Да и со сроком немалым. Она во время первого приемного шмона (особо выделиться хотела, минутный лидер): мне все до фени, глубоко фиолетово, и зона ваша дерьмовая. Но, конечно, дежурнячки разгуляться не дадут: через дубинал прогнали, да еще на 15 суток оформили с переводом в СУС.

К вечеру Людмила Ивановна, как всегда, кверху задницей в грядках торчит, как раз под окнами ШИЗО петрушку перебирает, а тут голос:

- Эй, землячка, поговорить надо.

Людмила Ивановна не любила базары разводить с ШИЗО, знала - у них одна песня: "дай покурить, дай чаю". Но взгляд от грядки оторвала, подняла на зарешеченное окно и увидела дикого, взъерошенного волчонка: безумные глаза, да еще на лбу - туту. "Глупа, видать, совсем, морду себе подпортила, а ведь молода еще, лет 25", - подумала Людмила.

- Ну что тебе? Только усеки, я здесь дневальная и подогревать тебя ничем не собираюсь, так что особо не растаскивайся.

- О том, какая ты сука, я еще в Воронеже наслышана, да и не хочу я ничего, но ты хоть имя скажи, а то мне тут муторно что-то.

- Не нарывалась бы на дюли, не сидела бы сейчас. Я тебя туда не сажала! А зовут Людмила, еще Ивановна, а между собой всяко зовут.

- И это знаю, "Чикатилиха" - это тоже ты. А что, ты вредная такая или жестокая?

- Всякая. Церемониться с вами не собираюсь.

- А ты по УДО, наверное, собираешься, что так под ментами прогиблась?

- Чего мне гнуться? Больше червонца осталось, дожить бы!

- А я 20 привезла.

- Здесь есть срока побольше. А сколько ж тебе самой будет?

- Мне 26 лет, а зовут Ольга.

- Ну, Ольга, сама знаешь, нельзя мне с вами разговаривать.

- Иди, я еще на твой огород посмотрю, какая-никакая воля. Всю зиму в камере.

И долго еще две ладошки сжимали прутья.

Людмила разводила своих новичков по спальным местам.

- Так, ты ложись надо мной.

- А я не хочу.

- А мне твое не хочу, как зайцу стоп-сигнал! По оперативным соображениям!

- Это ты, что ли, опер?

- Еще вопросы будут - рядом с туалетом ляжешь. А ты подальше от этой, как там тебя? Узнаю, что в ночи шуршите, - сдам обеих, и профучет обеспечу. Через год только снимете!

- О твоем "сдам" мы еще на этапах наслышаны, - отозвался кто-то из толпы.

Людмила сделала вид, что не слышит, сегодня почему-то ей не хотелось цепляться ни с кем, она себя еще им за семь дней преподнесет...

Так было всегда, со всеми новыми этапами, но не давал в ту ночь спать Людмиле взгляд этого волчонка.

А вот и мы!

Какое-то Кумово в центре России - мне это ни о чем не говорило. Суд определил строгач, и в камере, приходя в себя, я начала вспоминать и выяснять.

- Слышь, Надь, - к соседке, которая спала надо мной и вечно молчала (читала или вязала на стержнях), - ты, говорят, в этом Ахово сидела?

- Ага, - промычала она. - И снова пойду.

- А что тебя туда тянет, ты же знаешь, возвращенцев нигде не любят!

- Там Папа, - она сказала это с такой радостью, а ведь из нее надо каждое слово вытягивать с трудом.

- Кум твой, что ли?

- При чем тут кум? Хозяин зоны там. Папа. - Она села, отложила вязание и понеслась в свои воспоминания.

Надьку надо слушать не перебивая, иначе скажет: "Да ну вас, дураков, не верите" - и опять надолго уйдет в свое вязание.

И все-таки нет-нет, да я перебивала ее так ехидненько:

- И что, фильки у вас там никто не пьет?

- Какие фильки?

- Ну, нифеля от чифа остаются, бомжары, горничные их переваривают и пьют.

- Сама ты бомжара, зачем их переваривать, если чиф есть у всех. Там у всех все есть!

- Странная какая-то зона. Может, ты врешь, Надь?

- А чего мне врать! Всем выдают пайки - курить, чай, конфеты, пасту, мыло. Всем!

- Да объясни, как это всем? А кто у вас там бычки сосет, собирает их кто?

- Да ты и будешь.

Вот тут я не выдерживаю и подрываюсь со шконаря.

- Ну, ты, я тебе сейчас жбан-то снесу! Ты что, во мне бычкососку увидела?

Ирка влезает между нами.

- Надька, что ты этим хотела сказать, объясни?

- Дураки. Да они там везде, бычки эти, валяются, на хозработы по графику отряды ходят и их в мусорку собирают.

Тут уже разом загалдели все.

- Да иди ты врать. В городах зарплату по полгода не дают, в армии дистрофия, а у них в зоне коммунизм.

- Да Папа знаете какой - он добрый. "Облака" надо слушать, они туда часто приезжают. А вы - только музыку. Там, помимо пайков, еще чек пробиваешь и идешь в ларек, а там чего только нет - и кофе, и консервы разные, и яйца привозят. А еще там зелень - кругом цветы, а весной алыча зацветает, так пахнет... Щи со свежей капустой целый год, картошка - и жареная, и пюре.

Есть мы хотели все. На этой пересылочной тюрьме мы ели гнилую картошку с вонючей капустой и кусочками сои. Есть хотелось постоянно.

- Я знала, что вы дураки, все равно мне не поверите. Да ну вас, - и, повернувшись к стене, засопела.

Для малоразговорчивой Надьки это много! Фантазерка - решили все!

Мы с Иркой знали непонаслышке, что такое голодная зона, когда девки скидывают с себя все с трудом в зону протащенное - спортбрюки, рубашки, станки, все за хлеб и куреху. А сколько в зависимость попали, ожидая дачки или посылки и беря в долг. Я видела, как роется в помоечных бочках с виду приличная женщина. И разве я не бежала по первому вызову в столовую на работу слесарем? Первое, что шло на ум, - утолить этот голод. А обмороки обессиленных на плацу... Все было, несмотря на присутствие Москвы в 30 км от той зоны на Можайке.

Слухи слухами, но едут колеса "столыпина", стучат в направлении Орловского централа...

Орловская тюрьма удивила цветочками около прогулочных двориков - клумбочки, все окультурено, не зря говорят, что здесь сидел Дзержин-ский. И запах дешевой рыбы, вечно сопутствующий всем тюрьмам. Кормили на убой этой же рыбой. Терпимо. Отсюда два пути - или тубанар, или Ахово. Для нас исключения нет, однозначно - Ахово. Туда и везут.

Стоп машина. Выпрыгиваем и начинаем ржать, так как встречают нас большие белые гуси, величиной с хороший трактор, вылепленные явно местным зодчим. Проходим в карантин вдоль решетчатых заборов, где отгоняемые дежурными зэчки встречают каждый этап, выглядывая знакомых.

Уточняю у одной из возвращенцев, как будет осуществляться прием. Объясняет, я уточняю подробности - для меня это очень важно, я везу запрет. Всякий раз что-то везешь в иной зоне дозволенное, а на другой - табу. И этот раз не исключение.

Ох уж эти государства в государстве со своими законами, традициями, таможнями, шмонами - отштампованными годами методами работы с контингентом, так теперь все чаще называют зэков, то есть нас!

Ну, с мульками ясно, их - в письмо, но я ведь картежник великий. Возомнила себя гадалкой офигительной, что часто меня выручало, а по-простому - кормило на тюрьмах и этапах. Какая женщина не хочет узнать, что ее ждет? А потому в ход идет все: домино, семечки, камушки. А у меня карты, это от бабки. И везу я совсем новую колоду гадальных карт и перстень-печатку, за что и вовсе запрут в ШИЗО.

Принимают нас в ШИЗО-карантине. Для июня месяца, да еще жаркого лета, в подвале довольно прохладно. Шмон. Вот и до меня очередь доходит. Одна из самых унизительных процедур.

- Раздевайся, что стесняешься, ведь не впервые, присядь пять раз, открой рот, да шире, что, зубы болят?

Мне помогает дежурная, которая без конца куда-то отходит: то ШИЗО кормить, то звонить, и я порядком замерзла, стоя голышом на цементе, но, я думаю, для них это норма: кто мы для них, так - очередное пособие по безработице.

Приходится терпеть еще одну унизительную процедуру - это переодевание в лагерную маскарадную одежду. А иначе как назовешь это платье 64 размера ну очень веселой расцветочки. Ох, моя бы бабушка радовалась, увидев меня в такой обновке (жаль не дожила), а то все: "Сними портки!" - это она про джинсы. И такого же цвета косыночка. Как все это подогнать под свой 46-й? Сейчас бы половину отрезать, а так приходится кушачком подвязывать. Люди никогда не были ангелами, а здесь в этой чудной одежде - это так явно выражено! Стая пугал!

И вот стоим одинаковые, казенные люди, но каждая со своей судьбой и, главное, своим сроком. По одному вызывают в комнату на распределение, я не тороплюсь, мое от меня не уйдет. В душе, конечно, страх, комплексы прут, терпеть не могу встреч с врачами и начальниками. Порой даже заикаюсь.

Вот главе стола сам "хозяин" - внешне очень привлекательный и добродушный мужчина с погонами полковника. Но - властный, явно из тех, у кого есть два мнения - "я прав" и "я прав всегда". Называю фамилию, срок, - перелистывает дело и постукивает пальцами по столу. Все молчат.

- У, попытка убийства. Да что ж ты так, по горлу ножиком? На фабрику ее, на фабрику! - Причем категорично. Опять листает дело, тишина. Ну, явный диктатор, замечаю, что его никто не прерывает. - Да-да, профессия есть хорошая, слесарь-сантехник, вот где работала... - Ну, думаю, началось. - И что не работалось? - Это сам с собой. - Водочка, наверное? - Это ко мне, я молчу. - На фабрику ее! - Как приговор. - Иди!

И вот по этим повторяющимся фразам понимаю - явно Лев по гороскопу. Я успеваю разглядеть лица в военной форме, поражает присутствие мужчин (и это в женской зоне!), причем все лица добродушные и приятные, а женщины красивые. Да, штаты! Не слышу злых фраз и нравоучений - срок ведь не первый.

Ох, если бы вы знали, полковник, как я хочу на эту фабрику, кому, как не мне, знать, что такое прокладка холодной воды зимой и горячие прорванные трубы отопления в мороз. Когда лета ждешь чтобы не отдохнуть, а сделать больше аварийных работ для зимы, чтоб зимой не перекрыло работой. И что такое в зоне слесарь: от канализации до замков - все твое. Не-на-до! А фабрика - это все! Это тепло, батареи. Бараков сейчас нет, отопление везде. Хочу на фабрику к фабричным девкам, в этот срок я точно шить научусь.

Но меня интересует другое - карты и перстень. Я все же умудрилась протащить их, причем влегкую.

Знакомились с дневальной, она какая-то уж чересчур нахрапистая, возможно, с крытки. Только там такие беспредельные. Шуткой выпиливаю:

- А как здесь с картишками? Гадать? Играть?

Вдруг вижу ее заинтересованный взгляд ко мне.

- А ты что, привезла, протащила? - допытывается.

- А что ты так выспрашиваешь, уж не собираешься ли на мне заработать?

- Я не бедствую, но тебе пока по-дружески советую, избавься. Отдай мне, а я уж определю.

- Да откуда они у меня...

Пошла с Иркой в закуток, где белье вешали, и без сожаления закопала колоду. Ну что ж, будем играть по их правилам. А печатка - ну, со временем и от нее, думаю, избавлюсь.

А зона с виду и впрямь как рай - красиво, везде цветы (в других зонах их съедают с голодухи или запаривают вместо чая). Грядки - лук, морковь, зелень, а мы с апреля из окошек только небо видели. Дорвались!

Решили с Иркой держаться вместе - черт знает этот строгач. К тому же эта сука-дневальная сказала, что многие спрашивают, когда же я приеду. Косяков за мной не водилось, в долг я принципиально не беру. Врагов у меня не водилось. Значит, есть знакомые. Может, кто из подружек.

А эта сука в зону (даже под видом - "сходить за обедом") не пускает. Ирка при случае мне сказала:

- Не связывайся с ней, мразь она, потерпи!

Ну, вот завтра пройдут эти карантинные семь дней, и я, как песочные часы, перевернусь, сливаясь песчинкой, одной из этих полутора тысяч.

Что ждет меня в этой зоне? Как пройдет срок? Как прожить? Серой мышкой, никуда не встревая и не высовываясь, или бунтовать и бузить, как прежде? Поживем - увидим!

"Мадам" - майор строгого режима

Судьбу зэка на определенный день решает дежурная смена. А именно - дежурный по колонии, ДПНК.

На день сегодняшний - единственная женщина на этом посту, майор Синцова - "мадам". Она, как диспетчер на пульте, держит руку на пульсе всей колонии. Знать все обо всех ей помогают, увы, частенько, и сами зэчки, иногда с добрыми, а чаще - со злыми намерениями. Бабье!

Она неплохой психолог с опытом работы как с контингентом, так и с сотрудниками, и тонко чувствует любой фальшивый наигрыш. Умеет выслушать стукачей, поощрить (может быть, в душе презирая их за малодушие), наказать виновных. И при этом быть уважаемой как зэками, там и сотрудниками. А некоторые дежурные так прямо и хотят быть такими, как она. И внешне она очень обаятельная и привлекательная женщина.

Дежурная часть. Звонок.

- Дежурная по колонии майор Синцова, на 20 июня в колонии 1700 человек, в ШИЗО - 5, отпуск с выездом - 1 человек. Да! Да! Недостатки устраним! Да! Спасибо!

Откладывает трубку, входят две дежурные.

- Ну, что там у нас?

- Да вот в 16-м отряде опять драка.

- Кто на этот раз?

- Да эти две подружки - Коровина и Егорова.

Майор хлопает по столу:

- Как они мне надоели, что там начальница с ними возится - разбить их по разным отрядам, пока не поубивали друг друга! Так ведь нет, одна в самодеятельности, другая - художник хренов. Жертв, надеюсь, нет, побои снимать не поведем? Кто на этот раз инициатор драки?

- Да Коровина. Опять сцену ревности закатила.

Майор подходит к микрофону, крутит его, причем все в зоне знают - ох, не любит она громкую связь. Радио громко орет на всю зону:

- Осужденная Коровина, 16-й отряд, срочно в дежурную часть. Срочно.

И где-то в отряде бегом собирается Коровина, ибо "мадам" ждать ох как не любит. Дежурная делает доклад:

- А в 4-м отряде целиком стекло в туалете вместе с рамой вылетело. Утверждают, что само выпало.

- Лариса, а у тебя дома стекла с рамой не выпадают? - спрашивает майор. - Я ей сейчас, мать ее за ногу, вспомню, как окна сами вылетают. Есть у меня там свой источник, должок за ней. - Берет телефонную трубку. - Соедините меня с 4-м отрядом. Николаеву срочно в дежурную часть.

Стук в дверь. Дежурные уходят. В дверь заходит девица лет тридцати, поправляет косынку, обязательный атрибут формы, одергивает юбку.

- Так-так, Коровина, а ты случаем не помнишь, как три месяца назад соплями здесь разбрызгивала? А? Не слышу! Или напомнить, как ты мойку подружке положила, решив, что она у тебя подгуливает? Или еще тебе напомнить, как вот ты у меня здесь (стучит по столу) письмо из дома читала и плакала, а? Все дома пьют, ехать никуда, вся надежда - на Егорову, что она тебя любит, и дурь твою терпит, и человека из тебя сделает. А может, ее позовем да расскажем вместе о твоих зехерах? А? Что молчишь? Она девка красивая, видная, ей семью надо на воле создавать, детей рожать, а не дурь твою выколачивать. Подумай сама - ведь у нее есть выбор, и всегда будет в отличие от тебя. Кто ты ей? Никто! Семья, мать вашу. Вот я тебе сейчас суток пятнадцать отдыха выпишу в ШИЗО. Пусть девка от тебя отдохнет.

Коровина начинает всхлипывать.

- Ну сорвалась я, последний раз, детьми клянусь, мамой.

- Что ты стала, как цыганка - детьми, мамой? А ты когда их последний раз видела, ты им хоть пишешь?

В дверь стучат. Майор: "Подождите". Коровина вытирает слезы, улыбается.

- Да, Нина Анатольевна, вот позавчера фото прислали, хотите - принесу покажу.

- Ты мне это брось! Не в пионерлагере, а я - не няня. Учти: не потерплю мордобоя, ни в какой форме. Ты женщина или кто?

- Женщина.

- Ну так вот, женщина, осужденная Коровина, пойдите сейчас и напишите объяснительную, а мы потом решим с вашим начальником отряда. Но, боюсь, вам придется расстаться. Чего топчешься, иди!

- Ой, спасибо!

- За что?

- Что не в ШИЗО!

- Будешь так себя вести, обещаю, сама отведу. Кто там? А, Николаева... (Лет сорока бабенка, битая, видать, то ли жизнью, то ли жизненными попутчиками. Та еще!) Иди, иди сюда, присаживайся, красавица (майор сама радуется), рассказывай. Отряд как тебя принял в качестве дневальной? Не обижают, не отнимают, не принуждают, а может, платят, чтоб на стреме стояла?

Бабенка в растерянности - столько вопросов!

- Да все нормально, я от них ни от одной не завишу, взяток не беру, дежурят по отряду все сами.

- И бригадир даже? Да она у вас тряпку в руках лет пять не держала.

- Ой, да что вы, Нина Анатольевна - наклоняется к ней поближе, - у нас ведь на днях фраер новый приехал, ей сейчас не до кого, обхаживает.

- Да разве она у вас одна?

- Конечно, нет, но ее Люська - в 6-м отряде. Думает, что не узнает.

Смеется майор:

- А ты помоги, чтобы узнала! Да что ж это ты не усмотрела, кто стекло разбил? Не бойся... Или провалы в памяти? Ну, а если попрошу написать, напишешь? Хорошо, вот тебе лист бумаги, ручка, но не здесь - иди в цензорскую, как будто письмо пишешь.

Заходят опять две дежурные.

- Лариса, Елена, давайте-ка прижмем их маленько, этот 4-й.

- А что имеем?

- Туда торговки, говорят, зачастили, девки там не бедные. Все, что не по форме, изъять, разгулялись девки в отряде.

Умна майор, знает: чтобы обидеть женщину в зоне, нужно совсем немного. Нужно просто сократить ее гардеробчик. Все просто. Начнут ходить, просить вернуть, заодно расскажут, кто чего купил и почему у одних изъяли, а у других нет. А заодно и положение дел в отряде выяснится.

Людмила и Ольга

На карантине день шел своим чередом. Людмила утром закрутилась, кого на какую работу поставить: кого - полоть, кого - мести, самых борзых - мусор выносить на помойку. Часам к двум пришел заместитель начальника колонии Василий Иванович. Человек в зоне очень уважаемый, строгий, но правильный.

Уселся удобно в кресле и начал издалека.

- Вот что, Ивановна, знаешь, что за подарок у нас здесь сейчас? - И показал рукой в сторону дверей ШИЗО. - Я тебя очень прошу, никакого с ней общения. Будут просьбы - сразу ко мне! А они будут! Она на особом контроле! Повторяю, никаких просьб ее не выполнять.

Людмила побаивалась этого красивого усача. Уж очень он стукачей не любил. Он был из кадровых военных - по словам зэчек, прошел и Афган, и Чечню. Бабы Крым и Рим прошли, а любили его за справедливость и разумность решений и частенько ходили к нему.

"Во, падлы, - застучало в голове у Людмилы, - уже успели настучать, с-суки".

- Я тебе говорю не о том, что сигналы поступили, - прервал ее размышления Василий Иванович, - а о том, что она конфликтная по отношению к администрации. А нам это - ни к чему. Но, сама понимаешь, искать контакты она будет, и мы должны знать о каждом ее шаге. А тебе мы доверяем, не думаю, что ты подведешь.

О том, что он ее недолюбливает из-за частого стукачества операм, Людмила, конечно, знала.

- Да я попробую, Василий Иванович, - робко начала она и осеклась. - А вы знаете, она ведь вчера ко мне подъезды делала.

- Ну, давай, - настойчиво сказал он, - узнавай потихоньку, чем дышит, если можешь, и под шкуру лезь, мы должны знать о ней все, ее планы, даже ее прошлое, понимаешь. Старайся! А с нашей стороны - сама знаешь, поможем.

И хоть была по последнему своему сроку Людмила "оторви да брось", и с администрацией конфликтовала, и драки, и ШИЗО, и ПКТ прошла, и участницей розового движения была (хотя на всех зонах это по разному зовется, по старинке просто "пидерасия", а молодежь ввела нововведения - "игра в палочки "твикс"), но в этот срок Людмила подошла ко всему иначе и в Ахове сказала "нет" всему, кроме активной работы и содействия администрации, а именно операм.

Жить только для себя. Одним словом, делать хлеб свой за счет окружающих. Стервь, так сказать.

Ольга тоже в эти дни усердно теребила свои мозги. Зона новая, встретили уж очень неласково, если не сказать плохо. Жить, а главное - выживать - надо. А как велико желание - красиво жить, естественно, за счет других, а по зэковским понятиям - чтоб тебя обстирывали и обглаживали, любили и лелеяли... Всякая ахинея лезла ей в голову, и в мечтах своих она углублялась все дальше и романтичнее.

Молодость, ну чего тут скажешь!

Когда я сидела в ШИЗО, я мечтала о куске черного хлеба с солью, горячем душе и почему-то о туалетной бумаге, но каждому - свое.

Но совесть - качество врожденное, а таковой у Ольги не водилось.

Здесь надо было начинать с первого кирпича, значит, подготовить почву основательно. А для начала не завести ли легкий роман с дневальной карантина? Давить на жалость бабью. Жить надо, а она, видать, хоть сука и прожженная, но одинокая. Может, клюнет.

Утром, убираясь в ШИЗО, что тоже входило в обязанности дневальной карантина, получила Людмила рулон скомканной бумажки (муля), спрятала, пришла к себе и прочитала: "Поймите правильно, Людмила, я прошу всего маленькую толику внимания. Просто изредка постойте у меня под окном, я ведь впервые в одиночке. Давит! Плохо мне!" Вот, подумала, не было заботы... да на кой ляд, одни неприятности. Посоветуюсь-ка с Василием Иванычем.

- Ну что, Ивановна, пусть все будет у нас под контролем, без утайки. Ты сама знаешь - в одиночке всякое может случиться. Психически она очень неустойчива. Поглядывай, если меня не будет, связывайся напрямую с Владим-петровичем, но я и так знаю, что ты с ним сотрудничаешь. Не загружай ее и ничем не провоцируй. Осторожничай, да я и сам к ней зайду побеседую.

И, видно, зашел, через пару дней. Волчонок говорила о Василии Иваныче как об отце родном. К тому времени Людмила знала, что ее воспитывал отчим. Не видела она отцовской ласки, жила вечно на одних пинках. Да и что она вообще видела за свои 26 лет? Озлобилась от вечно пьяных родственников и их вечной перебранки, частенько переходящей в драку. В 26 лет - третья судимость, а теперь еще строгач, впереди 20 лет.

"Да, - думала Людмила, - девку вытаскивать надо на зону, там с фабричными она быстрее отойдет. Но уж очень она дикая, и при разговоре в глаза не смотрит, отводит".

Узнала, что читать она любит, чем живет. Узнавая подробности из ее жизни, она никогда не касалась темы совершенного преступления. Да, женщины всегда все приукрашают...

Вдруг Ольга начала писать любовный роман, на манер американских. Людмила взяла почитать, - полнейший бред. Ковбои, ранчо, очередная "лав стори". Но при случае похвалила: "Вот выйдешь скорее в зону, там в клубе собираются поэты и писатели".

Всякое зоновское благополучие - вещь зыбкая и временная. Людмила любила побаловать Ольгу чем-нибудь сладким из очередных баулов. Карантин всегда шел регулярно, через каждые семь дней новые люди, а подруга в запросах становилась все требовательнее, ей хотелось то новую обновку, то сладкого, или сигарет с фильтром. А для этого через каждые семь дней Людмиле приходилось искать новую дойную корову.

Подходя к закутку, где вешали белье, Людмила услышала:

- Ты глубоко не закапывай, вдруг подвернется случай на больничку рвануть. И не цепляйся ты, не связывайся ты с этой дневальной. Мразотная она! Понимаешь? Мразь! Ты же слышала, все время орет: "Если хотите здесь жить хорошо, пишите явки с повинной!"

- Собака лает, ветер носит. Я б ее еще боялась! Не впервой, прорвемся! А перстень спрячу.

Людмила частенько слышала о себе нелестные отзывы, но чтобы так откровенно! "Ну, с-суки, вы у меня уйдете в зону под музыку оперную. Я вам устрою, чтоб вам жизнь здесь раем не казалась, вы меня не раз вспомните. Интересно, а чего это они закапывали, и что за перстень..." По голосам она хорошо их узнала.

Золотая лихорадка

Пошла вторая неделя небывалой жары, а я все не могу адаптироваться, все никак не могу привыкнуть к локалкам. Когда иду по центральной аллее, есть ощущение, что идешь мимо вольеров с дикими животными. Зоопарк со строгим режимом. Замки, а тут еще в эту локалку войти надо, при этом что-то придумать для дежурной на 5-м посту. Его в любом случае не миновать. Вот и в этот раз изворачиваюсь.

- Гражданка дежурная, разрешите пройти в первую локалку.

- Зачем?

- Рубашку отдать, в сушилке рядом висела, она забыла - вот отдать несу.

- Ну неси, но не долго.

Захожу на третий этаж, здесь моя очень хорошая землячка работает дневальной.

Присаживаемся в курилке на низкие лавочки, отсюда прекрасный вид на весь лагерь. Лето в разгаре, играют тутуированные девки в волейбол. Кстати, я заметила: на всех зонах весна и лето - время для того, чтобы щегольнуть летним гардеробчиком, но самое главное - это, конечно, туту. Впрочем, как и в бане. Хотя большинство из них - такое фуфло.

Рассматривают меня в отряде - с некоторыми здороваюсь. Убеждаюсь, земля круглая, "гора с горою...", а незаконопослушные всегда найдут место для встреч.

Некоторые спрашивают "сколько привезла?". Отвечаю. Моя знакомая их одергивает.

- Дайте с человеком поговорить, сто лет не виделись.

Заходит какая-то заспанная деваха и обращается к моей знакомой:

- Тань, а чья сегодня смена?

И тут ее, такую ранее спокойную, прямо прорывает.

- А что, ты до сих пор выдрыхнуться не можешь! Чья, чья - Синцовой!

- Ну, кикоз, опять все локалки позакрывали.

- Да нет, вот ко мне как-то Катька проскочила.

- Новенькая, еще верят, пару раз вычислят, что врет, и все - лафа кончится.

- А куда тебе, Надь, особо бегать? В баню вас хрен выгонишь - здесь свинячить от рукомойников не отходите! Шмон был? Был! Рапорта есть? Есть! А теперь башки раскиньте: чьи спицы в горшке с цветами?

Чей-то голос: "Да Мамаевой!"

Таньку несет все дальше.

- Хайло свое закрой, а не ты ли два дня назад ими щелкала, вязала, а Мамаева уже две недели где-нибудь под пиратским флагом бомжует. Что-нибудь не так? Черти, весь хлам в отряд тащите. Одни рапорта. Вот ты, Синица, что у тебя за резинку фабричную изъяли и флакон из-под духов? Что? А, подложили тебе! А мои трусы, что на той неделе пропали, тебе не подложили? А тебе, Антонова, скажи, кто лак подложил? Может, сама? Вот завтра придет Мама (начальник отряда), что молчите? Вот ты, бригадир, думай. А то завтра будет вам и телевизор, и магнитофон, и отоварка. Сидите и целый день все трете - амнистия да пидорастия. Все по мамочкам домой собираетесь. А с какого года ребенок - вспомнить не можете. Ну, не знаю, что завтра начальнику говорить.

- Это ты да не знаешь?

- За себя я всегда отвечу, а вот вы сейчас все вчетвером - грабельки, ведро в руки и на территорию - убирать, поливать. Авось Синцовой на глаза попадетесь, прощенья выпросите... - И уже ко мне: - Пойдем, Катюха, на здание, чай нам сварили. Разве они поговорить дадут?

Мы располагаемся за домом, возле клумбочек, хочется говорить о многом. Дома наши напротив, дети вместе играли, а встречаемся вот где. А хотя чего странного? У меня здесь даже одноклассница. Со школы не видела.

- Да, Танюха, круто ты с ними.

- А с ними по-другому нельзя, иначе какая я дневальная? Вот посидишь с мое в этой зоне и поймешь. Зона для большинства из них - отдушина, чтобы сил набраться, и ведь почти каждая из них так и не найдет себе достойного применения. Скоты! Я бы половину отсюда вообще не отпускала. Жиреют они здесь, как собаки на помойке у нового русского.

- А ты изменилась, Тань!

- Устала я просто в этой зоне, трудно...

Она начинает подбирать слова.

- Понимаешь, дело не в том, что зона строгого режима. Дело в них, в ментах. Ты же видишь, здесь много наших по тому сроку, они-то ведь не изменились. Другой вопрос, почему мы опять здесь?

- Мне трудно тебя понять, Тань, я так трудно адаптируюсь, к тому же появились проблемы.

- Какого плана? И как ты вообще в отряде? У вас начальница молодая.

- Хоть молодая, но строгая и требовательная, к тому же она мне сказала, что я у них ненадолго, меня заберут на точку. Отряд нравится, нет кучкований, сплетен, разборок. Дружный. Дело не в отряде. Опера стали таскать. Херня какая-то получается. Требуют явки с повинной. В чем? Я и дел-то своих половину не помню, полгода в полупьяном состоянии. Они утверждают, что я должна сдать золотишко, что в зону протащила. Шмонают без конца.

- Что за опер?

- Да, мордастый такой, здоровый!

- Поняла, кто! Знаешь что, хочешь, я тебя сведу с Синцовой, поговоришь с ней.

- С кем? Ты что, да я при ее виде в любую локалку заскакиваю, она тут с меня хотела штаны спортивные снять.

- Если бы хотела - сняла бы!

- Так ведь снимать заставила на аллее, а у меня от страха волосы на ногах дыбом встали. Она посмотрела и говорит: "Да, они тебе нужнее, иди в локалку". И штаны отдает.

- Знаешь, Кать, что я тебе скажу, тут много неправды, что она злая. Она прин-ци-пи-альная! Вот сама пораскинь. Порой многие из нас только в колониях чему-нибудь научились. Да хотя бы шить - это уже много. В колонии за 30 лет, поверишь, ни одной - ни одной! - попытки к бегству. Не бегут не потому, что некуда, а потому, что здесь хорошо. А помнишь, как на Можайке - что ни месяц, то попытка! Я почему знаю - как дневальная списки пишу, а у многих - БОМЖ. А здесь работы на много лет хватит, и жрачки, и пайки, и счета у многих - дай Бог!

- Танюха, ты что такая злая?

- Да я давно уже отвыкла давать волю своим эмоциям и амбициям. А иной раз так хочется в репу съехать. Но домой охота больше, а уйти по УДО здесь реально. Вот и держусь. Вот потому и дневалю. Как-никак, но начальнице помогаю. Она у нас хорошая! Ну, давай я тебя отведу в дежурку к Синцовой. Расскажешь ей о своих проблемах.

- Нет, ты же знаешь, у меня принцип - "в ментах друзей не ищут".

- Дурные у тебя принципы, и ты еще убедишься - здесь врагов среди ментов нет, в отличие от подружек наших.

Свидание с "мадам"

Вскоре меня перевели на работу на точку слесаря-сантехника, и некогда мне было отвлекаться - стоило только присесть где, чаю попить, а тут громкая связь, и я подрываюсь и бегу на очередной вызов. Хозяйство немалое, только успевай крутись: то кран сорвут, то отопление прорвет. При виде моего вечно мокрого, грязного, бомжацкого облика начальница отдела безопасности заводила обычную песню: "Почему не по форме, где юбка, возвращайся". Причем, ей было глубоко наплевать на аварию. Только форма. Все можно было решить просто, но спецовки в этом пионерлагере с уголовным уклоном просто не предусмотрены. Интересно, где она видела слесаря-сантехника в юбке и платке? Правда, некоторые утверждают, что она была добрым и прекрасным начальником отряда. Я сомневалась. А может, это она ко мне так предвзято относится? Но с дебатами я не лезла.

Спорить нельзя, иначе - еще рапорт, а у меня их накопилось, как у собаки блох. К тому же начальник отряда заставляет за них отрабатывать на сцене. Странная, я вам скажу, политика. Собрать всех нарушителей на "Танец цветов" или "Букет рапортов". Надели мы какие-то немыслимые шляпки - я была гладиолусом - и на сцену. Если учесть, что с танцами у меня никак, то зрителям весело. Интересно! И к культуре приобщаемся, и нарушения снимаем.

Ну это - "в каждой избушке свои погремушки". Очередной рапорт я посчитала явно незаслуженным и, плюнув на все свои поганые принципы, пошла в дежурную часть. Да еще в смену Синцовой.

- Нина Анатольевна, здравствуйте. Я вот... (начала я заикаться). Я пришла сказать, что меня не устраивает формулировочка, что в рапорте написана, а именно "с целью хранения в личных целях" я несла нож. Но ведь это не так. Час ночи, я с аварии несу сдавать инструмент и сама вижу - ножа два, мой и мужиков. Они одинаковые. Собирала. Торопилась.

- Хочешь, я тебе объясню правила пользования инструментом, или тебя послать за разъяснениями к Ольге Петровне, - и она указала на дверь "отдела безопасности". - Ты знаешь, чем это для тебя кончится?

- Не надо, мне кажется, я их помню.

- Садись пиши объяснительную, мы решим.

А чего я, собственно, хотела? У нее своя работа, у меня своя.

Я написала, подала.

- Присядь-ка, - сказала Нина Анатольевна. - А что у тебя за ситуация с выносом запрета из карантина?

- И об этом знаете?

- А для чего, ты думаешь, я здесь сижу?

А что я, собственно, теряю, если все ей расскажу?

- Понимаете, был у меня друг, но он погиб, и все, что от него у меня осталось на память, это перстень-печатка. И я ее умудрилась протащить в зону. Боялась, что на личных вещах потеряют.

- Я бы хотела ее видеть.

В целях безопасности я всегда носила ее с собой в носовом платке. Я достала и подала ей. Она недолго его крутила.

- Знаешь, что я тебе скажу: вижу, что вещь недорогая, я в смысле цены, но если тебе очень дорога - носи, но лучше убери. Обещаю, изъять у тебя ее - не изымут, а вот неприятностей нажить можешь. Но я не думаю, что ты продавать его надумаешь. А вот на работе тебе явно с ним неудобно, не за столом сидишь. Ненароком зацепится за что, травматизм нам ни к чему. Ну что, согласна? А хочешь, я на личные вещи положу?

- Да нет, я уж лучше сама приберу.

- Ну, что еще призадумалась?

- Да просто об этой вещи два человека знали, я и моя подруга с 5-го отряда, Ирка Кривцова, мне бы не хотелось думать о ней плохо.

- Вот что я тебе скажу, не мучь себя сомнениями. Информация поступила совсем от другого человека.

Я уходила с дежурной части с противоречивыми чувствами. Даже об этом она знала. Остается одно - дневальная карантина.

Людмила была озабочена: Ольга стала все настойчивее и требовательней.

- Найди способ, чтоб я вышла в зону, хотя бы на пару часов. Придумай что-нибудь.

Людмила зазвала однажды к себе плотника, все ту же полную деваху, заказала ей полочку для книг, опять-таки для Ольги (библиотеку собирала), и начала издалека.

- А вот, Боря (Борисова), не знаешь, где мне сеток прикупить, ну, которые на зоне вяжут?

Боря была с крестьянской жилкой и сразу смекнула, что Людмиле они ни к чему, значит, для тех кто сидит в ШИЗО (план перекрыть), а это криминал. А значит, с работы выгонят.

- Знаешь что, Ивановна, мне это ни к чему, я по зоне не ходок, вот обратись к очкарику, слесарю, он дурачок, тебе чего хочешь принесет. Он ентой, как называется, боготворительностью занимается. А я нет, мне из-за их, ваших сеток, работу терять - никак неохота. Сама понимаешь, она калымная, кому полочку, кому табуреточку. Да и к тебе все равно кроме меня и слесаря никто не пройдет.

Людмила Ивановна

Все шло как всегда.

Подъем, развод, проверка, отбой.

Уходила моя землячка, и не то чтобы в никуда. Был дом, семья, но возвращалась уже два раза. Вспомнилось, что недавно на КПП выбили новый лозунг: "Кто не с нами, тот у нас".

Вроде бы пустячок, но неприятно. А вот на воротах Можайской колонии, на въезде - "Добро пожаловать", а на выезде - (двусторонняя вывеска) - "Счастливого пути!"

Так я и шла со своими думами, как груженый "боинг". Шли с напарницей (мне дали помощницу) в рабочих робах на очередной вызов.

Идем, брякаем ключами, а навстречу сама "мадам" Синцова.

- Так, красавицы, куда идем?

- В 14-й отряд, вызов.

- Приведите себя в порядок и идите.

Человек ко всему привыкает, но ко властному и требовательному окрику - трудно.

- Идите, идите, разворачивайтесь.

Мы развернулись и пошли.

- Она на мне нагрета, пойдем, расскажу, - сказала мне напарница. - Помнишь, вчера был вызов в карантин? Так вот, я с дневальной цапнулась там, она на нас, а в частности на меня, бочку катила, орала: "Я тебе устрою!", ну, я в ответ: "Да что ты мне можешь устроить, оперная певица?" А сегодня, видишь, как быстро среагировали.

- Опять этот карантин, да что за бред кобылы!

- Для нас с тобой - да! Они с нами не церемонятся. А ей вера. Знаешь, Ань, я, пожалуй, к ней сегодня схожу поговорю. Не надо с этой жабой отношения обострять. К тому же - должок за ней. Три дня назад она меня просила сеток скупить на зоне, мол, для подруги, план хочет перевыполнить, выйти на зону зубы вставить. Ну, я ей скупаю все сетки, благо во все отряды доступ "с одной лишь поправкой". Я сказала своей знакомой, чтобы несколько было с браком, а вернее, чем больше, тем лучше. Как раз тот случай.

Во время обеда я уже сидела у нее в каптерке и пила чиф с очередными выпрошенными конфетами. Этап был богатый, конфеты были шоколадные.

- Ивановна, а вот скажи, чем тебе моя напарница не нравится?

- Я к ней нормально, а вот она работать не хочет, ей в кайф с тобой ходить в штанах и понты колотить. И вообще, ты меня забросила, все время ее присылаешь. А она бестолковая.

- Это тебе со своей колокольни кажется, что никто не работает, одна ты, да? А чего ты, собственно, делаешь, а? Собираешь информацию о вновь прибывших, а потом думаешь, что решаешь их судьбы, да? - Я совсем ее не боялась - что я теряла... - Вот ты на дню три раза сапоги и куртенки переодеваешь, и все ради того, чтоб в зоне покрасоваться, какая ты богатая. А за чей счет? А у нас резиновые сапоги одни на троих, мы все в них работаем.

Людмила оторопела от моей наглой нахрапистости и прикрыла дверь.

- Ты что орешь, да я против тебя ничего не имею.

"Что могла, ты уже сделала, - подумала я, - вот теперь за напарницу принялась".

- А я, между прочим, в бригаде, ты вот ментов натравила, теперь шмонами задолбят. А у нас вольные, и мне неприятно. Злая ты и нелюдимая. Я тебя понимаю, тебе ничья дружба не нужна, а чего это ты ради Волчонка стараешься? Она ведь выйдет в зону и всем расскажет, как ты тут ради нее старалась, крутилась, девок с этапа раздевала.

- Пусть! Это ее личное дело, мне ее просто жаль. Я ее тут в душе увидела, очень она худенькая. К тому же почки у нее больные. Наверное, в понедельник в зону выведут, под капельницу.

Мы пошли через окошко передавать ей сетки и обговаривать ее выход в зону.

- И я попрошу тебя, не зови ты ее Волчонком, - попросила Людмила.

- А ты от напарницы отстань, я одна тоже не успеваю.

Итак, что я усекла? В душе она ее видела - значит, замок открывает сама, своим ключом; сеточки-то с браком, а значит - на днях что-то будет. Живем по принципу - "поступай с людьми так, как они хотели бы поступить с тобой".

Лишние откровения

Сытая зона - ешь что хочешь, носи что хочешь. Зомбирована только на работу, да вот ее-то как раз здесь навалом. И еще развлечения. Видаки, концерты. Одно из развлечений - СКО (совет коллектива колонии) с присутствием Папы.

Его фразы, реплики, причем, при кажущемся его дремотном состоянии (устает папик), всегда остроумны. Даст прикурить всем, и если передние ряды только прыскают в кулачок, то задние просто покатываются. Умен, остроумен. Но если Папа зол, то в зале тишина, летят бумаги, и можно, просто ответив ему не так, уйти в ШИЗО. Поражает масштаб информации, которой он обладает без помощи бумаг и записей. Помнит всех. Взглянув на тебя, услышав фамилию, иной раз такое выдаст! Думаешь, это ж сколько лет прошло, а он помнит! И долго еще на проверках рассказывают о последнем заседании СКК или комиссии УДО, копируя Папу. Всенародная любовь, вот что это! Но что-то я отошла от темы.

Люблю в зоне тишину, странно, но она здесь только ночью, когда все спят. Смена Синцовой. Ночь. Мороз, и мы с напарницей с аврала в дежурку, чтоб сдать фонарь.

Не до тишины, спать, спать, скоро подъем.

- В столовую их отведем, Лена, - обращается Сама к дежурной.

- А что там случилось?

- Накормить вас!

- Да мы лучше в отряд, спать.

- Никаких в отряд, а впрочем, я вас сама отведу.

И идем мы по этой тишине.

В столовой от тепла и сытости так совсем разомлели, мне кажется, я уже и ложку за ухо завожу. Они сидят рядом, Елена и Нина Анатольевна, им весело, они заставили, а вернее, попросили поваров налить нам наваристых щей - и мясо, мясо. И вот рядом веселятся, говоря о чем-то своем. Нина Анатольевна поворачивается ко мне.

- Катерина, а ты перстень-то носишь?

- Ношу... в кармане.

Им опять весело.

- Кать, ну расскажи, как же ты его пронесла.

Я сытая, добрая, вот так бы упасть под стол и уснуть. Я беру большой кусок хлеба и аккуратно делаю в нем отверстие.

- Все рассчитано на вашу женскую доброту, ведь, правда, женщина нормальная никогда не выкинет кусок хлеба. К тому же я узнала, что у вас нет "Ласточки" (просвечивание на металл). Все дело просто. Я уходила на шмон последней, и у меня была возможность осмотреть эту душевую - ее канализацию, то есть слив, я ведь слесарь-сантехник. В слив я в пакете положила карты и лак. Важно потом зайти мыться первой! А с больнички сказали, что душ единственный. Дело случая! А кольцо в хлебе. Хлеб не выкинули, не отняли, да и в душ я зашла первой.

- Ну, а где же карты?

- Я их в тот же день в карантине закопала, зассала в зону выносить, здесь, говорят, это не катит.

- Правильно, Катя, сидела бы ты сейчас в СУСе.

- А может, все-таки не закопала, скажи честно?

- Да что б мне дети в гроб наклали!

- Ну и клятвы у тебя, - и опять засмеялись. - Смотри, накладут!

- Ой, спасибо, накормили, мы теперь как беременные бумажники, еле из-за стола вылезли. Спать! Спать!

А назавтра мне самой пришлось ставить новый замок в душе.

Каждый за себя

Находясь среди себе подобных, мы порой боимся показать свой страх или свои радости, не зная, как к этому отнесутся соседи, а вернее, соседки. Женщина - она всегда изощреннее.

Вот и давим в себе все, что может вырваться наружу.

Моя "крыша", горькая моя любовь - Верочка. Если кто-то катил на меня бочку (а такое бывало - я далеко не подарок), Верочка ходит к своей "крыше" и отмазывает! В народе говорят: "в беде познаешь друга",

А я бедой пронизана насквозь,
Но никогда спасательного круга,
Мне от друзей ловить не довелось...

Уж слишком я недоверчива! Да и не домашняя: если скажут мне, выбирай - или женщину, или работу, выбор будет, конечно, в пользу работы. Она не предаст, не подставит. Вот так и живем!

В моей жизни есть поступки, которыми я горжусь, других стыжусь. Вторых, наверно, побольше, а в частности это мои подружки. И все потому, что я не всегда искренна с ними. Есть дружба, которая радует, а есть - которая тяготит.

Я люблю, когда женщина выше меня, аж на несколько ступеней - интеллектуально. Чтоб была ярче, импульсивнее, умнее, чтоб, как в соревнованиях, стремиться догнать ее. Стать на ступеньку выше. И поняв, что все равно не догонишь, не обидеться, не озлобиться, а идеализировать.

С мужчинами - наоборот, тут я люблю быть на высоте. Одним словом, я не люблю ничего серого и обыденного. Может, виной тому детдомовское детство.

Чертовы комплексы, как они мне порой мешают. Так вот, о подружках зоновских. Меня любили - я любила! От меня уходили, я уходила - было всякое. Кустотерапия - это не мое, так, где попало, да еще вечно ушами перебирать: а вдруг "внимание" (это когда менты вошли в корпус). Или в каком-нибудь закутке, в полнейшей темноте. Если бы вы знали, девочки, как я боюсь этой темноты, но всегда храбрюсь (во имя чего?). У меня это с детства, я была такая шкодливая, что меня частенько запирали в темный чулан, а когда выводили оттуда, у меня всегда были полные штаны. Так вот, если нет условий, то я их не очень-то и стремилась создать. Меня вполне устраивает - выпили чаю, поговорили и, не напрягая друг друга, разбежались.

Что это я отвлеклась, а ведь меня однажды прихлопнула "крыша" моей подружки. Все просто до банальности. Мы просто поругались, и она своему "куратору" такое обо мне преподнесла, что ему оставалось только вызвать меня и вывалить всю эту грязь мне в лицо.

И вот у меня нервный срыв. Лились непроизвольно слезы, руки тряслись. Лежу в палате для дураков и обдумываю, как бы счеты с жизнью свести. Да, видно, слаба я душой. Слаба, неудобняк в этом признаться, но не хватило сил испортить свою шкурку. Эгоизм какой-то, чужую не жаль, а свою как-то очень. Так вот, лежу я в палате, а напротив какое-то движение. Всех выпроваживают. Какую-то особу селят, что за птица, надо при случае узнать.

Выхожу в коридор, а там дневальная с карантина, вся в слезах, за руки меня хватает и в сторону.

- Помоги, Ольгу вот принесли, сейчас ей капельницу будут ставить, а через три часа уведут. Поговори с ней! Сама знаешь, у нее в зоне никого!

- Ну вот и тебя поприжало, а я думала, что ты железная, плакать не умеешь. Ладно, говори, что надо!

- Понимаешь, у нее много брака на сетках, ну отсюда неприятности, и на почки дало.

- Не думаю, что одно с другим связано.

- Да какая тебе разница, ну не спорь, пожалуйста, поговори с ней. Просто поговори.

- Да какой с меня сейчас говорильник, сама в палате для дураков лежу.

- Просто она только тебя и меня знает.

- Ну, я ее только в окошко видела.

- Я прошу тебя, не ломайся, ей сейчас любая помощь нужна. Она дерганая! А меня не пускают!

На койке лежала очень худенькая девочка-женщина, и если бы я не видела ее лицо раньше, то вряд ли узнала.

- Ну, здравствуй, Оля, что, здорово прихватило? Ну, ничего, здесь в санбате умереть не дадут. Доктор наш быстро на ноги поднимает, у него своя методика.

- Да он со мной уже разговаривал, - говоря это, она все время блуждала глазами по сторонам, ей так не хотелось встречаться со мной глазами, и я ловила себя на мысли, что ей-то как раз этот разговор и не нужен.

- Ивановна очень о тебе печется, вся на слезы изошла, я ее знаю, но чтобы так о ком-то заботиться - это у нее впервые. Ты уже не подводи ее.

- Да ладно, мне только в зону выйти поскорее, и все у меня будет красиво. Все!

- Ну, это как сказать! Откровенно: не строй иллюзий по этому поводу, во-первых, у тебя убийство мента, а администрация не любит, когда их брата обижают. (Хотя в День милиции поздравления не принимают. "Мы - не менты..." Но все же.) Весь срок будешь на профучете, а это - через каждые два часа отмечаться, и, не дай бог, не отметилась, опять ШИЗО. Я-то тебя понимаю, тебе любой ценой надо в зону. А Ивановна лучшая тому подмога. Да! А она, дура, чего рвется? Я бы для тебя и пальцем не пошевелила. Ты ведь при случае спокойно через нее перешагнешь.

- Ну, ты догада, а раз все знаешь - скажи ей, но она тебе не поверит.

- Если честно, мне глубоко плевать на ваши отношения. Она свой кусок хлеба далеко не лучшим способом зарабатывает. Живите, как хотите, а чего ей сказать - это моя забота.

Я вышла на улицу под видом покурить. Ивановна сидела на лавочке.

- Ну что, ты ее успокоила?

- А с чего ты взяла, что она нервная? Она спокойнее некуда. Да ну вас, сами разбирайтесь.

Через несколько дней Людмилу Ивановну из карантина отправили работать на фабрику швеей. Все очень просто. Ольга, встретив Василия Иваныча, все откровенно ему рассказала: о встречах в душе, о сетках, о вещах, обо всем, что так бережно передавала ей Людмила. Но я думаю, что они и так все знали. Чего-чего, а соглядатаев, также как и поднадзорных, хватает! Ольга просила одно - в зону, устала она в одиночке. И ее вывели.

Вот еще одной стукачкой в зоне прибавилось! А Людмила при всяком удобном случае жаловалась всем на несправедливость. Ну, тут уж каждому по заслугам. Человеческая подлость, наверное, самое не-определенное по своим масштабам явление. Поступай с людьми так, как они бы хотели поступить с тобой. А женская зона - так это вообще скопление всех человеческих пороков. Отбросы, прикрытые словом "контингент"!

Золотая лихорадка

Сегодня опять смена Синцовой. Мне надо идти, у меня ЧП.

Случилось так, что пришлось поднимать полы в санчасти (частично менять кусок старого трубопровода). Среди разного хлама мое внимание привлекли обломки человеческих челюстей, причем с коронками как белого, так и желтого металла. Рыжих, штук 10, я положила в карман, решив, что в слесарке разберусь. Но заметила, каким взглядом на меня посмотрела уборщица, тоже зэчка. Дело было перед Новым годом, шмоны были частенько, как всегда искали спиртное. Вечером она мне намекнула:

- А что, делиться не будешь?

Решила не рисковать, все равно найдут - и ШИЗО. Пошла в отдел безопасности и сдала добровольно. Не прошло и 15 минут, как радио громкой связи надрывалось в поисках меня.

Я прекрасно знала, зачем вызывают: нужны подробности. Но то, чем это обернулось на самом деле, стало для меня полной неожиданностью. В отделе меня, почему-то мило улыбаясь, приветствовал майор-режимник. Меня это сразу насторожило, я знала, что он меня недолюбливает и в ответ на мое каждодневное "здравствуйте" всегда хмуро отмалчивается.

Откуда-то из стола он протянул мне мою сдаденную горсть золотых зубов.

- Знаешь, я тут проверил, это ведь настоящее золото. И у меня к тебе предложение. Ведь ты с пацанами вольными работаешь. Вот и предложи им, они молодые, девкам на кольца, а тебе сигареты, чай.

- Да у меня и мыслей таких нет, я своих пацанов знаю, зачем им рисковать.

- Ну ладно, с пацанами... А вот знаешь, в этом кабинете предложи - сотрудникам. У тебя и курево, и чай будет!

- Что я, ненормальная? Да я не курю и чай не пью.

- А ты попробуй!

- Извините, они здесь все так выдрессированы, что рисковать ни одна из них не будет. В радиусе 12 километров - никакой работы.

- Ну иди, свободна!

Я вышла, но на том не закончилось, тут же нарвалась на опера "Гуся". Я шла за ним до медчасти, где у него был кабинет, буквально на ватных ногах. Слава у него была не лестная. По репе запросто настучит в кабинете.

Начал он очень "вежливо".

- Вот я тебя сейчас по стенке размажу, мозги на ней останутся. - А ведь размажет и оставит. - Сколько себе оставила, а?

Запинаясь, я начала рассказывать ему предысторию.

- Пошли, покажешь где.

И мы пошли по коридору санчасти, а навстречу нам доктор, Александр Михайлович. С помощью инструментов вскрыли пол, я спрыгнула туда, и его глазам предстали эти челюсти и зубы с металлом. Ох, и рожа у него была брезгливая! А Александр Михайлович рассказывает:

- А чего вы хотите, здесь при немцах тубанар был, тут и захоронения. Вода поперла, все размыла...

- Закрой-ка эту дрянь, - сказал "Гусь", развернулся и ушел.

Пронесло! Вечно я во что-нибудь впрягусь!

Я вспомнила другой эпизод и в другой колонии. Перебирала железки в отрядной каптерке - искала гвозди. Менты сюда редко лазили. Здесь был гардеробчик, только для выступлений (носить колготки - и то ШИЗО, не говоря уже о каблуках, шпильке). В общем, только для культурных мероприятий. И вот сижу, ищу гвозди, и вдруг маленькая коробочка из-под зубного порошка. Открываю - а там коронки золотые, всех мастей. Чья заначка, я спрашивать не стала, не то место. Каждый здесь живет и крутится, как может. Потаскав эту коробочку в кармане два дня, я поняла, что греть - оно явно не греет, да и богатой я себя не чувствовала, а вот нарваться на неприятности могла.

Настроение было хорошее, я видела, что Наталья Федоровна (начрежим части) зашла к себе. Думаю, дай-ка я зайду, она меня частенько зазывала.

- Разрешите обратиться?

- Проходи, Голубева, что, огонь к пяткам подбирается? Рыльце, знаю давно, в пушку. - Она достает со стола папочку. - Вот слушай. Кольца, перстни делаешь? Делаешь! Тутуировку в форме бабочки на бедре сделала? Сделала! Сварщик с воли тебе станок бритвенный приносил? Приносил!

Я начинаю заводиться.

- Мне что, штаны здесь снять, чтобы вы могли убедиться. Это ж надо! Я и бабочка, кто ж такое придумал? И вы за эту ересь им платите? Кто это?

- Почему, иногда и серьезное бывает, - а сама улыбается. - Ну, а тебя-то что сюда привело?

- Да вот, у меня изъяли кофеварку, сказали - внутри жучок, слишком быстро греет.

- Да ладно, ты уже про нее забыла небось, но хочешь, я тебе ее отдам, она где-то здесь, вот захламили (роется под столом), хотели тебя вызвать, да все недосуг. Ну, а серьезно, зачем?

- С сущей безделицей. Вот если бы я нашла золото, то что бы я с ним сделала?

- Ну, я тебе однозначно скажу: вынести его отсюда - маловероятно, а что по зоне гуляет - знаем. Сигналы поступают со всякой ерундой (она хлопает по папке), а с золотом молчат. А где ж тебе так повезло?

- А в зоне не спрашивают!

И я вываливаю ей содержимое коробочки.

- И что ты хочешь?

- Я - ничего, Наталья Федоровна, я на гособеспечении, ни к чему оно мне, кроме неприятностей, да, если честно, я его увела. Вот мне бы фамилию той, кто на меня стучит.

Она призадумалась.

- Доброволку мы оформлять не будем. Да! А то что я с этого буду иметь? Ничего! Слушай, Голубева, а у тебя враги есть? Подложишь, нам сообщишь - кому, а мы потом по изъятии разберемся.

- Откуда? А впрочем... Я живу одинокой волчицей, одна ем, одна сплю.

- Ой ли? А то, может, еще что зачитать? Ну, не важно. Знаю, что есть у вас в отряде человечек, знаю, ты к ней хорошо относишься, отдай ей эту баночку и все. Она знает, что с ней сделать.

- А фамилию стукачки?

- Ты что хочешь, чтоб я с вами на соседней шконке спала?! Это мой человек! А вам лишь бы разборки в ночи учинять.

На бал - и обратно

Вот говорят педагоги, что человека воспитывают до шести лет, а потом перевоспитывают. Ничего подобного! Кого-то тюрьма окончательно ставит на четыре конечности, им здесь нравится. Нравится еда, а вернее, то, что ее не надо готовить, жесткий режим унижений и досмотров (это, я думаю, в крови).

А других очеловечивает. Им хочется стать лучше, чище, культурнее. Отойдя от водки, дешевого самогона и вечно пьяных мужей или сожителей, они отчаянно начинают собирать то, чего не добрали в жизни. А зона только подталкивает. Но в Ахово - и это по-особенному! Здесь есть театр! Настоящий в плане декораций, репетиций, репертуара и артистов - не профессиональных, но стремящихся к этому, так как с ними работают профессиональные режиссеры. Мне повезло, я дышала воздухом этого театра. Я играла маленькие роли (а на большие я не претендовала). Это был самый лучший период в моей жизни. И руководила театром хрупкая девушка, лейтенант, с огромными мечтательными глазами. К тому же еще и великолепный психолог. Каждый день с ней был - новый. Новые игры, тесты. При ее загруженности работой она все свое время уделяла театру.

Не думаю, что мы были "холопским" или "барским" театром, хотя и не без этого. Чтобы развлечь приезжих гостей, нас собирали по всей зоне, со всех объектов. Но мы-то от этого получали тоже огромнейшее удовольствие и играли все лучше и лучше.

Мне повезло, я написала пьесу [ Пьеса Е. Ковалевой "Мой голубой друг" поставлена в 2002 году на Новой сцене МХАТа им. А.П.Чехова ] и ее ставят в Москве, и мне единственной (я думаю) на всей России дали возможность увидеть это воочию. С охраной. Личной.

5 часов утра. Дежурная часть. Смена Синцовой. Осматривает меня сама "мадам". Говорят, если освобождаешься или идешь в отпуск в ее смену, крупно повезет. Надеюсь!

Она вертит меня в непривычной для меня одежде, серьезная, но в глазах смешинки.

- Знаешь, Кать, как-то непривычно видеть тебя в вольной одежде.

- Так, может, мне галифе одеть и свой сундук со сказками (сумку с инструментами).

- Сам, - она поднимает палец к потолку, - велел лично проконтролировать.

- Бог, что ли?

- Да для нас он, Папа, и есть бог.

Страшновато, боюсь, потеряют меня, боюсь города. Народа. Боюсь!

Она поправляет мне шарф, одергивает капюшон.

- Платок носовой есть?

- Все есть! Папа все предусмотрел. В сумочке.

- Ребята с тобой серьезные едут. Не подведи!

Идем с КПП, все кажется долго, не верю, что я вдруг сейчас с зоны выйду. Процедура затягивается, я стою перед тонированным стеклом, и мне кажется, что "мадам" Синцова сейчас скажет: "Проверка прошла, мы пошутили, иди спать!"

- Ну, в чем задержка? - строго обращается она в сторону окна. И опять ко мне: - Не подведи, если будут рюмочку подносить.

- Ой, да что вы, Нина Анатольевна!

- Я тебе сейчас только говорю, там фуршет будет в честь тебя, так вот рюмочку, не больше.

- Слово! Чтобы дети в гроб нагадили.

- Успеется! Ну, с богом.

И вот в теплой "Волге" меня начинает потряхивать. Волнуюсь. Успокаиваю себя. В смену "мадам" должна "пруха" идти.

Удача, как красивая женщина, не любит, когда ею пренебрегают. Обратно приехала, куда не зайду по вызову - работать не дают: расскажи о Москве.

А между тем срок-то идет, на днях комиссия по УДО, а меня с утра заводит соседка по шконарю, капризная и очень нервная дама.

- Вот меня на УДО не предоставляют, а ты дорогу к операм протоптала, хрен ты ее пройдешь. Обещаю испортить.

Я надеваю берцы, завязываю шнурки и поворачиваюсь к ней.

- Я тебя сколько раз просила, не разговаривай со мной по утрам. Для меня утро добрым не бывает! Отвали, я ночью на вызове была.

- Вот меня с бражкой подставили, а за тобой, думаешь, ничего нет? Ошибаешься. Я найду. Да вот тебя все равно опера отмажут, сука ты оперская.

Я не выдерживаю, резко выбрасываю ботинок, бью ее в лицо, беру за волосы, бью об шконарь и приговариваю:

- Я тебе сколько раз говорила, что я туда дороги не знаю, а тебе, тварь, сейчас все клавиши выбью.

Нас разнимают с трудом, я рвусь бить ее. Девки ей кричат:

- Ты что ее заводишь, Тамара, завтра у нее УДО!

- Хрен она по нему уйдет, сейчас пойду к Папе, скажу, что ты на меня руку подняла. Меня еще ни одна женщина не била.

Я подрываюсь.

- Иди, пока не добила!

Я села, сложив руки на коленях. В секции тишина. Знаю, две-три мыши оперские явно есть, и к обеду известно будет везде. Но будь что будет. Ну, не уйду зимой, уйду летом.

Тамара заплакала:

- Меня в жизни никто ни разу по лицу не ударил, даже пощечину не давали.

- Уйди, пока я на тебе совсем не раскрутилась, что-то мне уже и по УДО расхотелось.

Ее куда-то уводят, меня успокаивают.

В обед все тихо, никуда не вызывают, к вечеру тоже. На следующее утро навстречу любимый добрый опер Вячеславыч (один из тех, кто меня в Москву сопровождал).

- Катерина, когда опять в Москву поедем? В другой театр надо теперь.

- А давайте в оперный, Вячеславыч. Вы соберете все донесения "Довожу до вашего сведения", мы все это на музыку положим и махнем. Композитор нужен.

- Так вот ты и поищи композитора, - и пошел.

Праздник

Восьмое марта на зоне - один из любимых праздников. Новый год и Восьмое марта - это те мероприятия, где можно показать, кто ты есть на самом деле для своих друзей и подружек.

"Мужская половина" (те, кто на зоне исполняют мужские обязанности) должна в этот день раскошелиться для своих подружек. И когда забегают "канарейки" - торговки, надо к ним пробиться.

- А у тебя часики наручные есть? А открытки с Восьмым марта? А трусики, а лифчики?

- Слушай, ты мне цепочку обещала.

- Ну, не получилось, есть дезодорант.

- Так он уже наполовину опорожнен.

Все лезут, обступили вновь прорвавшуюся сквозь локалку торговку. И вдруг в самый разгар бойкой торговли:

- Ну, что ты им опять принесла? - Как не узнать этот голос, ведь сегодня опять дежурит "мадам". - Устрой девкам настоящий праздник, а ты опять какое-то рванье принесла. В твоей локалке за них бы морду набили, так ты сюда подалась.

Кто-то сверху запоздало заорал - "внимание", это для тех, кто занят черт знает чем.

- Интересно, как она прошла незамеченной в локалку?

- Через пожарный выход на третьем этаже, - объясняет кто-то.

- Женщины, всех с праздником!

Сзади повелительный голос всегда ее сопровождающей Антонины Петровны.

- Так, бражка есть?

Сразу несколько голосов.

- Да вы что, Антонина Петровна! - кто-то с ехидцей. - Еще вчера выпили, знали, сегодня ваша смена.

- А если поискать?

- Ищите.

- А что это за брюки на тебе? Ну-ка снимай.

- Да вы что, Антонина Петровна, это через комнату свиданий разрешили.

- Смотри, проверю.

- Нина Анатольевна, а вы что, сами лично нас с кукушкиным днем поздравить пришли?

Поворачивается, смеется.

- Это как понять - кукушкин день?

- Да вот так - раскидали своих детей по чужим гнездам. А в вашем гнезде все праздники справляем.

- И все равно, женщины, всех вас с праздником и домой скорее.

Эх, майор, а вот домой-то не всякая хочет, а тот, кто хочет, тот такой в этот день грустный! Сидят девки на телефоне, и все звонка из дома ждут или открытками присланными из дома хвалятся.

А у вас, майор, дома тоже семья, но почему-то и Новый год мы с вами встречали. Почему все время дежурите вы? Дабы показать всем начальникам проверяющим, что лицо женской колонии и дежурная часть все-таки женская, майор Синцова.

Праздник заканчивается. 10 вечера.

По учреждению объявляется отбой!

Всем спокойной ночи!

Вот и моя комиссия по УДО

Папа, конечно, добрый и великодушный, но до поры. Лев он и есть Лев.

Начал с того, что:

- Вот едем сейчас в машине с Василием Ивановичем, и подходит на заправке полупьяная, накрашенная девица, ну, конечно, из наших. "Вася (это она к Василию Ивановичу), дай я тебе машину помою". Точно, наша, я сейчас и фамилию вспомню, и отряд.

В зале смешки, хотя никто не сомневался - обязательно вспомнит.

Первая пошла, начальник отряда зачитывает характеристику.

Папа:

- Куда, говоришь, поедешь, может, тоже машины мыть? А есть куда! Кем, говоришь, по специальности? Повар! А варить некому. Запишите: с завтрашнего дня - в столовую ее. Иди, садись!

Ну все, представление началось, первая не прошла. Вторую осадил еще круче:

- Сейчас возьмешь лист бумаги и напишешь, почему у вас в отряде Григорьева, не имея родственников, дачек и не ходя в столовую, каждый день колбасу ест. Что, не слышу? А, не знаешь. Ну, иди, вспоминай.

К начальнику отряда:

- Видишь, рядом живут, вместе работают - и не знает. Может, вы знаете? Что? Что молчите? Что в отряде творится, тоже не знаете? Чем вы от них отличаетесь? Погонами. Садитесь. Так о чем это я? Позовите-ка ко мне, как ее, Мусю, завстоловой.

К другой начальнице:

- Что ты мне зачитываешь ее характеристику, тут же ни одного доброго слова. А я-то ее знаю, с какого года я тебя знаю, Трушкина? Правильно, с 80-го. Один из лучших бригадиров, мне бы таких пару-тройку, и не надо 60 мастеров. А вы что понаписали? - Кидает бумаги через стол. - Иди, успокойся, Трушкина. Сколько ты мне бригад подняла, куда тебя ни кинь - везде первая. Всем начотряда помогала, а вам (к начотряда) - не нравится. Исправлять надо свои ошибочки.

Вот и до меня дошла очередь, иду на полусогнутых, да еще косынка сваливается.

- О, один из столпов зоны, ну что ж, ее надо отправить на поселение. Пускай идет!

Неужели все так быстро и просто! А комиссия идет, страсти накаляются.

- А ты, такая здоровая, два ШИЗО, на фабрику ее! Вот пристроилась грузчиком спать в рулонах. Гнать ее с завтрашнего дня на фабрику. А, Муся пришла. Вот вчера Лиде похвалился, каким ты меня прекрасным супом покормила, теперь дома кормить не хочет. А мы тебе повара нашли - определи с завтрашнего дня.

Через полтора часа Папа устал, газетку взялся читать, что-то бубня себе под нос, кто-то сзади сказал:

- Он однажды уснул на СКК, и все тихо ждали, когда же он проснется.

Ура! Прошла! Прошла!

В секции меня ждало ведро чифиря, все лезли целоваться, хлопали по спине. Секция гудела, на всю был включен мафон.

Тамарка подошла, поздравила.

- Да ладно, Тома, чего не бывает, я не подарок, но и ты не сувенир. Потерпи меня несколько дней, тебе ведь и самой через месяц идти. Успеха, авось повезет!

Я стала трясти свой гардеробчик, раздаривая, за чем меня и застала Вера, быстро прекратив весь базар: "Тебе ехать на поселок, кто там тебе чего даст? Чужие люди!"

На ужин шла, дежурные менты поздравляли. Узнали, что еду в Орловскую область на поселение - начали ободрять (знаешь, там красиво, яблок много, только держись, не надо сюда возвращаться).

Конечно, радостно. Понимаю, чисто по-женски они - просто бабы. Но форма ко многому обязывает. Они нас помнят в разных ситуациях. Они помнят, какими мы приехали, кем стали и какими уходим.

Утром подходит знакомая и шепотом предлагает деньги.

- Знаешь, я нашла и не знаю, что с ними делать, предложи пацанам, пусть нам семечек купят, ну чего тебе стоит в обеденный перерыв, а?

- Ты чего, сдурела, я комиссию прошла, весь срок ты мне ничего не предлагала, а сейчас себе дорогу домой перекрою.

- Ну, тогда я твоей напарнице предложу.

- Знаешь, давай я сама (у моей напарницы дома старая и больная мать).

Схожу к Синцовой, смена-то ее.

Захожу в дежурную часть и из-за дверей слышу знакомый голос:

- Только не утруждай себя враньем, что синяк у тебя от того, что упала. Так что? Я могу и подождать. Вот в коридоре всю мою смену простоишь и вспомнишь, я думаю! Или бумагу дать? Ну, иди в дежурную комнату. Что у тебя, Катерина?

- Да вот, ситуация, деньги предлагают на семечки.

- А кто у тебя сегодня на смене?

- Дядя Саша.

- Ну так дай, пусть принесет!

- Я в эти игры не играю, и зачем бы я к вам пришла, но есть вариант, есть деньги, они должны работать. У меня есть знакомая, она кому угодно подложит и вам сообщит.

- А для нас это - не вариант, не люблю самодеятельности, давай-ка их сюда (достает из кармана свою десятку), видишь, одна серия, одни номера, сегодня получка была, может кто потерял из наших, кто, говоришь, тебе их дал? Знаешь, сегодня уже поздно. Скоро отбой. Давай с утра все решим!

Я шла по аллее тихим зимним вечером, зона готовилась ко сну, выключались телевизоры, постепенно гас свет, усталые зэчки мечтали хоть во сне побывать дома. А я знала, в эту ночь мне не будет сна. И вовсе не из-за денег. Если майор сказала "все решим", то так оно и будет.

По радио прозвучало:

- По учреждению объявляется отбой! Всем спокойно ночи!

Эх, майор, а мне в эту ночь не спится. Знаю, вы в свою смену всегда от души желаете нам спокойной ночи. Нам - тем, кто своим детям не всегда говорил - "спокойной ночи!".

Спокойной ночи, майор строгого режима.

март 2004