Людмила Альперн

Прекрасный остров Джудекка...

Публикуется фрагмент из очерка Л. Альперн "Теперь о Венеции".

В предпоследний день моей торжественной веницейской жизни ко мне опять приехала Паола. На этот раз - ради совместного посещения женской тюрьмы, которое она сама же и подготовила, добившись разрешения у местных властей, что было нелегко. Но в этом мире для Паолы не существует серьезных препятствий.

Женская тюрьма, да и вообще тюрьмы (их здесь несколько), расположены на том самом острове Джудекка, на котором мы с Паолой уже побывали, когда подыскивали мне жилье. Джудекка - тюремный остров, и выглядит иначе, чем большая Венеция. Он проще, приземистей, похож на городскую окраину. Правда, на окраину Венеции все-таки. Его название как-то связано с еврейской тематикой, как мне сразу и показалось [Еврей по-итальянски - giudeo - джудео]. Это подтвердила и Паола, хотя точное происхождение слова неизвестно. Символично и название причала, на котором останавливается рейсовый катер неподалеку от тюрьмы, - Дзителле - по-венициански это слово обозначает женщину, у которой нет мужа. Это нехорошее слово. Неодобрительное. Я пытаюсь уловить непонятный мне оттенок смысла.

- А почему нет мужа? Она разведенная, или просто не вышла замуж? Не смогла или не захотела? Может быть, ее в юности бросил любовник, пообещав жениться? Или у нее было много мужчин? - переспрашиваю я.

- У которой их много, та уже путана, - дает мне урок итальянского Паола.

Мы сходим на берег, и Паолу вдруг охватывают сомнения - а там ли мы вышли? Она бросается уточнять местоположение тюрьмы, затерявшейся где-то в глубинах острова. Нам на встречу попадаются только мужчины, возможно, приезжие, во всяком случае, они, смущенно улыбаясь, пожимают плечами в ответ на ее энергичные расспросы. Паола язвительно хмыкает.

- Мужчины никогда не знают дорогу к женской тюрьме.

В тюрьме нас встречают две сотрудницы в синей униформе с погонами, Клара и Розина, с виду настоящие венецианки - невысокие, упитанные, с крупными чертами лица, надменные и приветливые одновременно. Я, кажется, нашла подходящее слово для их описания - чувственные. Да, вот именно, у венецианцев чувственный вид. Меня поразили глаза Розины - большие, выпуклые, фиалкового цвета, ее живое, подвижное лицо. Она в годах, но сколько ей лет, я бы ни за что не угадала. Она открылась сама - перед нашим уходом она призналась, что сегодня - последний день ее службы, завтра она уходит на пенсию. Меня это не удивляет - у нас тюремщики уходят на пенсию и в сорок лет.

- А у нас только в шестьдесят, кем бы ты ни была, если ты женщина, конечно, - добавляет Паола.

Женская тюрьма уютно обосновалась в здании старого монастыря - что ж, и раньше монастыри частенько служили для изоляции непо-слушных женщин. Здесь есть большой, мощенный камнем внутренний двор, служащий для прогулок и для хозяйственных нужд - для просушки одежды и белья, например. Маленький садик с детской площадкой. Есть и большой сад, в котором заключенные выращивают овощи и фрукты для кооператива, и много разнообразных помещений. Меня во всех этих тюремных помещениях больше всего впечатляли окна. Оттуда бил негасимый, нескучный, чудесный венецианский свет, облагораживая любые предметы и лица, превращая тупую тюремную камеру в монашескую келью или наоборот - в уютную спальню какой-нибудь состоятельной итальянской семьи эпохи высокого Возрождения. Окна были точно такими же, как в комнатах, где я жила [Возможно, все венецианские здания построены примерно в одно и то же время, или, скорее всего, их строители следовали каким-нибудь гласным или негласным стандартам, учитывающим особенности местности], и так же служили украшением жилья, вопреки, а может быть, и благодаря негустой решетке снаружи.

Венецианская тюрьма рассчитана на 100 женщин, но сейчас здесь всего 90. Есть подсудимые и осужденные. Есть матери с детьми - 8 детей на шесть матерей. Все матери - цыганки. Цыганки сидят, в основном, за карман, а не за продажу наркотиков, как у нас [Как я поняла, в итальянских тюрьмах очень много местных цыган, во всяком случае, женщин и несовершеннолетних, что свидетельствует о другом типе их социализации и, безусловно, требует других, внетюремных, мер воздействия. И профиль совершаемых преступлений у цыган здесь иной, чем в России - это мелкие кражи, а не наркоторговля, что тоже кое о чем свидетельствует]. Матери живут по двое или даже по трое в одной камере. И вообще, в этом учреждении нет отдельных камер, только общие - на 8-10 человек. Камеры открыты в течение дня, и заключенные свободно передвигаются по территории тюрьмы. У каждой - своя кровать, тумбочка, навесной шкафчик для вещей. В общей камере есть большой стол, где женщины обедают, есть отгороженный кухонный блок, где можно разогреть или даже приготовить еду. В нем - раковина, холодильник и рабочий стол, а вместо газовой или электрической плиты - маленькие газовые примусы, напомнившие мне реликты старого времени - у нас подобные устройства, только покрупнее, тоже были важной частью коммунальной жизни. Примусов в тюремном общежитии много, штук десять, то есть по одному на каждую заключенную.

Душевое отделение, в котором только четыре душа, разрешается использовать чуть ли не круглосуточно. Ограничений нет, хотя, конечно, для 90 женщин этого явно недостаточно. Кстати, душ - не русское слово, именно так оно звучит и по-французски, и по-итальянски. Это я тоже узнала в тюрьме.

Есть специальная комната для свиданий - в ней, как в кафе, стоят квадратные столики, а складные красные парусиновые стулья живописно лежат сверху. Комната пуста, хотя на свидания с родными заключенной отпущено 6 часов в месяц. На свидания приезжают, в основном, цыганские семьи, а большинство женщин, прибывших сюда издалека, не имеют свиданий - их родственникам сложно попасть в эти места. И дело не только в деньгах, но и в том, что им, жителям третьего мира (а именно оттуда женщины чаще всего попадают в венецианскую тюрьму), надо еще получить шенгенскую визу на въезд в Италию, чтобы навестить в тюрьме родственниц, грубо нарушивших законы страны въезда. В этом каждый почувствует какое-то противоречие, а для чиновников консульских отделов оно вполне очевидно.

В тюремной библиотеке нет книг на русском языке, но нет здесь и наших соотечественниц - Клара с Розиной даже не смогли припомнить такого случая, а вот в женской тюрьме (СИЗО) французского города Мец, которую я посетила за две недели до того, их было две. Они сидели в одной камере и тоже жаловались на отсутствие книг на русском языке. Книги в библиотеке меняют - она законный филиал местной венецианской библиотеки.

Посетили мы и католический храм - большой зал со всеми необходимыми атрибутами трудно назвать молельной комнатой, хотя верующих среди заключенных немного и далеко не все они католической веры - как известно, румыны и сербы [Именно румынок и югославок - сербок и черногорок - в венецианской тюрьме не менее половины] исповедуют православие.

Изолятор, или ШИЗО по-нашему, находится в материнском блоке - уже после того, как мы оттуда ушли, объяснили мне наши проводники. Это просто обычная камера, куда отправляют на время тех, кто не может ужиться с другими - за драки, например, на срок не более двух недель, - или если есть медицинские показания к изоляции. Но это очень редкая мера, так как обычно женщины не допускают таких нарушений. Конечно, мне хотелось посмотреть на все своими глазами, но я не стала настаивать, чтобы лишний раз не беспокоить детей.

Матерям разрешают выходить на прогулку с детьми в любое время дня. Дети иногда покидают пределы женского заведения - их выводят на прогулку по острову волонтеры, чтобы они повидали мир, ощутили, что он не ограничивается пространством тюрьмы. Оказывается, если законные гражданки Италии попадают в лапы правосудия беременными или с малолетними детьми, к ним чрезвычайно редко применяют содержание под стражей как меру пресечения или лишение свободы как меру наказания. Ограничиваются альтернативными мерами. Однако за цыганками нужен глаз да глаз, поэтому их изолируют. Патронажная сестра, которая работает в материнском блоке, сообщила нам, что цыганки, попадая в тюрьму, считают, что здесь они не обязаны особенно надрываться, ухаживая за своими детьми - вот пусть тюрьма ими и занимается, и все проблемы переадресуют ей.

В тюрьме есть школа, и все, кто не имеет обязательного в Италии образования - чего-то вроде средней школы, должны посещать базовые предметы - математику, итальянский, информатику и т.д. Для иностранцев обязательный предмет - усиленный курс итальянского языка. Обучают здесь и ремеслам - переплетному делу, шитью, растениеводству.

Все хозработы в тюрьме - уборку, приготовление пищи, стирку - выполняют заключенные и получают за работу зарплату - примерно 200 евро в месяц. На эти деньги можно заказать раз в неделю себе то, что нужно - косметику, сигареты, сладости, одежду, белье, если не устраивает или кажется недостаточным то, что предлагает заведение. Но можно эти деньги или хотя бы какую-то их часть отослать детям, семье.

Есть здесь и другая работа, с более высокой зарплатой, но получить ее нелегко, так как это почти привилегия. С тюрьмой сотрудничают два венецианских кооператива: один занимается шитьем - но шьет не камуфляж, а какие-то уникальные вещи, в том числе карнавальные костюмы для праздничных выставок; другой - изготовлением натуральной косметики и выращиванием овощей и фруктов без использования химии - в этом и состоит искусство выращивания растений. Косметику изготавливают на заказ, частые заказчики - дорогие венецианские отели. Продукцию растениеводства продают в городе с лотков. Я видела такие лотки и даже покупала там зелень и фрукты. Для швейных изделий в городе есть специальный благотворительный магазин, в котором тоже работают волонтеры - они не получают денег за свою работу, для них это общественная нагрузка. В основном это женщины пенсионного возраста, но все еще молодые и душой и телом. Они с удовольствием отдают свое свободное время полезному, с их точки зрения, делу - здесь это почетно.

С полсрока осужденная может уйти на полуоткрытый режим, если у нее есть работа: жить в тюрьме, а работать на воле. Так вот, если она трудоустроена в кооперативе, ей гарантируется рабочее место на воле, и смена режима обеспечена. И даже после освобождения кооперативы не увольняют людей, если те выполняют законные требования: уволить можно только в соответствии с трудовым законодательством и уставом самого кооператива, и это распространяется даже на иностранцев.

В тюрьме 60% женщин - иностранки. Много из Румынии, из Югославии, а есть и с других континентов, из Колумбии например. Те, кто из Колумбии, понятно, попадают сюда за транспортировку наркотиков, а из других мест - за разное. Мне было позволено не только смотреть, но и беседовать - я поговорила с четырьмя женщинами. У всех - дети. Минимум двое, но у большинства - четверо. Отсюда, из тюрьмы, матери шлют своим детям переводы. Не за этим ли они и попали сюда?

Что, если не нужда и отчаянье, толкнули на преступление красавицу Веронику, мастерицу индпошива из Румынии, получившую 8 лет срока (за что - не знаю, и спрашивать не положено)? Это ее первый срок, и она производит впечатление умной и успешной женщины. Она - вдова, мать четверых детей (17-15-12-7), сидит здесь уже почти четыре года. Скоро у нее полсрока, она получит полусвободный режим и сможет работать на воле, а жить здесь, в тюрьме. Кооператив высоко оценивает ее таланты - в том самом тюремном бутике, в который мы с Паолой отправились после тюрьмы, почти все вещи - пиджаки, костюмы, сумки - ее работы. Вещи дорогие, сшитые из хороших тканей - их кооператив получает за полцены от фирм-изготовителей в качестве благотворительной поддержки, все - в одном экземпляре, и их покупают в этом странном месте, в том числе и для того, чтобы поддержать нуждающихся.

Вероника получает за работу 900 евро в месяц. Это нормальная итальянская зарплата, - шепчет мне Паола, - и 500 из них она отсылает детям в Румынию. Они прекрасно обеспечены по румынским меркам, там бы она никогда не смогла так хорошо заработать. Это почти счастье, выход из положения. Старшая дочь - глава семьи, других взрослых в семье не осталось, и она воспитывает младших. Это нелегко, ведь она сама еще ребенок, но дети, по крайней мере, не голодают. Даже после освобождения Вероника не собирается покидать остров - работа ей обеспечена, кооператив поможет получить ей вид на жительство, детей она заберет сюда, хотя бы младших. Это ли не жизненный успех? Вряд ли она смогла бы устроиться здесь другим путем, не попади она в тюрьму, разве только выйдя замуж за местного. Но разве самостоятельная жизнь, пусть даже полученная при помощи тюрьмы, не лучше любого замужества ради достатка?!

Конечно, участь не всякой заключенной может сравниться с судьбой Вероники. Большинство из них после освобождения будут под конвоем доставлены в аэропорт и отправлены к родным берегам. Что их там ждет? Не покажется ли им раем венецианская тюрьма?

Другая моя собеседница, гражданка Черногории, получила большой срок, даже не присутствуя на суде. Как я поняла из разговора - на смеси английского и сербского - она первый раз была в Венеции, сопровождая убийцу Джинджича, предпоследнего президента Сербии. Видимо, она выполняла при нем какие-то чисто женские функции. Связывали ее с ним чувства или это была неплохо оплачиваемая работа, достаточная, чтобы прокормить детей? Не будем вдаваться в подробности. О деятельности своего хозяина, как это водится, она была слабо осведомлена, да это и не имеет значения - она никого не убивала, не грабила, не насиловала. Когда она приехала сюда во второй раз, уже совсем по другому поводу, ее сразу арестовали и доставили в эту прекрасную тюрьму. Тут ей и объяснили, что она была в розыске, а потом ее заочно осудили, приговорив к двенадцати годам тюремного заключения...

Она уже привыкла к своей жизни, работает на кухне, получая те самые 200 евро, которые отсылает своей семье. Мужа нет, детей - двое. Рассказывает о своих коллизиях с улыбкой, но с приговором не согласна, так как не считает себя виновной. Сидит уже три года, столько же не видела детей.

До Черногории отсюда рукой подать [По прямой - около 500 км, реально - 600-700 км по железной дороге, это примерно вдовое ближе, чем Париж], гораздо ближе, чем до Парижа, откуда я добралась за 16 часов и 70 евро. Наверняка есть транспорт и из Монтенегро, и не такой уж он дорогой. Она бы могла оплатить им дорогу из своих тюремных заработков, а община Венеции обычно подыскивает дешевое или даже бесплатное жилье для родственников своих заключенных, помогает им устроиться, хотя и не платит за их проживание - это они должны сделать сами. Но я представляю себе, какие препятствия возникнут и уже возникли для такого свидания! Кто она? Женщина самого низкого статуса - заключенная. Патриархальная черногорская семья, даже если и получает от нее деньги, невысоко ставит ее саму. Нужна ли такая мать детям? Тем более, если у нее такой огромный срок: они уже вырастут, когда она вернется домой. Да и какой она вернется после такого срока? Стоит ли овчинка выделки? Стоит ли тратиться на разорительное путешествие, травмировать детей ради такой матери? А тут еще и чиновники консульского отдела внесут свою весомую лепту...

Она продолжает по инерции улыбаться, но я уже попала с ней в резонанс и, кажется, сейчас заплачу. Я знаю, что это нехорошо, производит невыгодное впечатление на окружающих, лишает меня в их глазах профессионализма и прочих необходимых для такой работы достоинств. Но со мной такое бывает, и не только в тюрьмах. Чтобы сдержаться, я жму ей руку и желаю скорейшего освобождения. Слезы на наших глазах выступают одновременно.

Иногда Венеция мне самой кажется лучшим местом на земле - земным раем. Но я не узница, и через неделю увижу, наконец, своего сына, хотя он уже совсем взрослый и мы не так уж часто встречаемся, даже когда живем в одном городе. Те же, кто оказался здесь за решеткой, не скоро увидят своих детей наяву, но каждую ночь они приходят к ним - большие и маленькие - в их тревожных, беспомощных, жестоких снах. И потому женская тюрьма никогда не станет раем, даже если она находится в Венеции...

Мы пробыли в тюрьме недолго - часа три, не больше, я почему-то не заметила время нашего прибытия. Возможно, у меня просто не было часов. Вышли же оттуда во втором часу, утомленные и измученные, как после тяжелого рабочего дня. Было время обеда, и мы присели на террасу траттории, которая помещалась прямо на набережной имени этой самой одинокой леди, которая все-таки не путана - Фондамента дельи Дзителле. Здесь длинная набережная, так как Джудекка - довольно узкий и длинный остров, хотя и не такой длинный и узкий, как остров Лидо, лежащий к востоку от него. Мы ели что-то типично итальянское - пасту и какие-то жаренные пампушки из риса с томатом, в общем, все то, что я не люблю. Цены на Джудекке немного ниже, чем там, где я живу, сказывается обычное удаление от центра. Платили каждая за себя - здесь это называется in romano, то есть по-римски, - как всегда, учит меня языку Паола.

За обедом она предлагает мне программу на выбор - посещение тюремного бутика в районе Сан-Закарио [Can Zaccario. Точнее, на улице Святого Антонина - Salizzada San Antonin], что в центре, неподалеку от Сан-Марко, или поездку на другой маленький остров, где работает по программе полусвободного режима некая Джулия, отсидевшая уже почти 15 лет, чем-то очень знаменитая заключенная. Я выбираю второе, так как магазин женской одежды, даже уникального свойства, я легко могу себя представить. Узнать же, как опытная итальянская заключенная (она за это время перебывала во многих тюрьмах), не связанная присутствием персонала, оценивает райские условия венецианской тюрьмы, что ни говори, гораздо интересней.

Но это как раз и не удается - не судьба, видно, была мне познакомиться со знаменитой Джулией - она не работала, так как оказалось, что это был первый день ее полной свободы - срок закончился. Мы волей-неволей отправились в магазин, а ее историю, хотя и очень кратко, Паола мне все-таки изложила. Довольно обычную, надо сказать.

Все дело было в любви и мужчинах. Первый раз она попалась с наркотиками, второй раз - при ограблении банка. Она не торговала и не грабила, просто разделяла участь своих возлюбленных. Такие уж они ей доставались.

- О, она умная и красивая женщина, - щедро хвалит ее Паола. - Очень умная. С ней надо обязательно встретится. В следующий раз.

- А что же так влипла, если умная? - скептически возражаю я.

- Ну любовь, же. Сама знаешь.

Я знаю, мне возразить нечем. Меня любовь до тюрьмы не доводила, но до отчаянья - доводила. И до тюрьмы, думаю, могла бы, просто мне другие нравились, не медвежатники, а художники и поэты, разница не так уж и велика - творческие профессии тоже связаны с риском, их (и с ними) тоже сажают при определенных режимах и надолго.

- Ну, а теперь опять влюбится?

- Теперь она с женщиной живет, с подругой. При таком-то сроке можно уже предпочтения сменить, и к мужчинам она теперь и близко не подойдет.

Посмотрим. Вот в следующий раз и узнаем. Только когда он будет, следующий раз?

После магазина мы посуху отправились на Пьяццале Рома через Пьяцца Сан-Марко, где задержались минут на пять, чтобы взглянуть на Мост Вздохов [Ponte dei Sospiri]. Это название, кажется, знакомо каждому, но, возможно, не каждый знает, что этот закрытый мостик в стиле барокко - всего лишь переход из здания суда в здание тюрьмы. И вздыхали здесь не о любви, а о жизни и смерти - сроки тогда были пожизненными или быстро заканчивались какой-нибудь причудливой казнью. Да и условия в тюрьме не были райскими - Паола что-то рассказывает мне про какие-то свинцовые потолки, которые раскалялись от тепла и делали пребывание в камере невыносимым...

Расстались мы в шесть часов вечера на железнодорожном вокзале [Здесь же она помогла мне взять билет в Рим, куда я собиралась отправиться через два дня на поезде. Это был самый дешевый дневной поезд, самый медленный, который шел целых шесть часов и стоил 40 евро], попрощавшись надолго, если не навсегда, и Паола умчалась в свою Верону. В качестве напутствия я, в шутку, прочла ей несколько четверостиший из "Ромео и Джульетты", в переводе Пастернака. Там, где про Верону. Она с улыбкой слушала, покуривая сигарету неизвестного мне итальянского сорта и поглядывая на меня слишком светлыми для почти черного лица насмешливыми глазам [Паола довольно высокого роста, светловолосая и светлоглазая, хотя смугла почти до черноты, как большинство итальянок. По ее рассказам - так выглядят северные итальянцы, в отличие от южных и венецианцев, которые вообще занимают особое место в итальянской антропологии], а потом, уже садясь в поезд, заметила, что когда-нибудь разбогатеет и приедет в Россию. Приедет, раз сказала - уж более точного и обстоятельного человека, чем Паола, я, пожалуй, и не встречала дотоле, к тому же Россия для нее - не только мы с Пастернаком, а, думаю, как минимум еще и Ленин. Что ж, с нею, я, похоже, готова сходить в мавзолей или даже, если понадобится, съездить на могилу Троцкого в Мехико.