Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2010 году

Доклад подготовлен Информационно-аналитическим центром «СОВА» под ред. А. Верховского при поддержке Фонда содействия «Институт Открытое общество» и Национального фонда за демократию. Автор доклада Мария Розальская.

Введение

Основной итог 2010 года, на наш взгляд, – окончательная утрата общественного доверия к антиэкстремистскому законодательству как результат того, что мы называем неправомерным антиэкстремизмом [ Наше понимание этой категории подробно описано во Введении к предыдущему докладу: Верховский Александр. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2009 году // Центр «СОВА». 2010. 22 марта (www.sova-center.ru/misuse/publications/2010/03/d18261/#r1). ]. Отношение к этому закону и правоприменительной практике как к репрессивным в 2010 году сложилось окончательно.

Редкий человек, высказывающийся на тему экстремизма, не подчеркнет, что это понятие у нас «резиновое» и что экстремистом можно теперь назвать практически любого. Это не совсем так, и пишущие или говорящие это журналисты и публичные деятели далеко не всегда в нужной степени владеют фактами и знают закон, чтобы объяснить, в чем же дело. Но это хорошо демонстрирует общественное настроение и отношение к закону. Дошло до того, что даже российский МИД перед лицом Еврокомиссии согласился с тем, что определение экстремизма в России «слишком широко» [ Представитель Центра «СОВА» выступил на слушаниях в Европарламенте // Центр «СОВА». 2010. 1 декабря (www.sova-center.ru/misuse/publications/2010/12/d20411/). ]. В мире тоже растет понимание того, что неправомерный антиэкстремизм – одна из главных проблем сегодняшней России. В Европарламенте были организованы слушания по правам человека в РФ, где это стало одной из главных тем.

Само слово «экстремизм» стало почти ругательным, его без разбора употребляют как хулители антиэкстремистского закона, так и его адепты, называя им все хорошее или плохое соответственно.

Радикальные националисты используют эту тенденцию для дискредитации преследования правоохранительными органами преступлений ненависти, даже насильственных, и иногда успешно. Последние попытки связаны с дискредитацией следствия по делу об убийстве Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой: одну из обвиняемых, Евгению Хасис, работавшую в организации «Русский вердикт» и помогавшую неонацистам, осужденным за насильственные преступления, активно пытались представить как несправедливо пострадавшую, узницу совести. По нашему мнению, это стало возможным не в последнюю очередь из-за того, что государство дискредитировало антиэкстремистский закон.

В целом, неправомерное применение антиэкстремистского законодательства следует двум тенденциям (хотя бывают и пограничные случаи). Во-первых, оно используется для борьбы с конкретными «врагами»: религиозными организациями и их последователями, политическими партиями и отдельными политиками, общественными организациями и активистами, СМИ и отдельными журналистами. Во-вторых, в стремлении улучшить свою отчетность в провозглашенной «войне с экстремизмом» разного рода ответственные ведомства занимаются тем, что в просторечии называется очковтирательством; они, образно говоря, ищут экстремизм «под фонарем». К жертвам второй тенденции относятся библиотеки, школы, интернет-провайдеры, случайные комментаторы на форумах, издатели.

Обе тенденции тесно связаны с низким качеством самого законодательства. Все более и более заметно это проявляется в использовании понятия «вражды к социальной группе» для защиты таких групп, как представители власти и правоохранительные органы, а также в гонениях на религиозные группы исключительно за утверждение истинности их веры. Попытки корректировать норму разумным официальным комментарием оказывают пока очень слабое влияние на правоприменение, что видно на примере решения Пленума Верховного суда по применению законодательства о СМИ. А за такую тяжелую проблему, как функционирование Федерального списка экстремистских материалов, никто пока просто не решается взяться.

Нормотворчество

В сфере нормотворчества в 2010 году оформилась тенденция ко все большему ужесточению наказаний и расширению полномочий силовых ведомств. Два закона прошли полный цикл – от внесения до вступления в силу.

Первый законопроект – о расширении ряда полномочий ФСБ – был внесен в Государственную Думу Правительством в апреле 2010 года, а последние дополнения в него вступили в силу в октябре. В Кодекс об административных правонарушениях (КоаП) и в Закон «О ФСБ» были внесены поправки, позволяющие этому силовому ведомству выносить профилактические предостережения физическим лицам «о недопустимости действий, вызывающих возникновение причин и создающих условия для совершения преступлений, дознание и предварительное следствие по которым отнесено законодательством Российской Федерации к ведению органов федеральной службы безопасности, при отсутствии оснований для привлечения к уголовной ответственности». Из «экстремистских» статей к ведению ФСБ относится ст. 280 УК РФ – публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. Кроме того, закон установил административную ответственность за неподчинение законным требованиям сотрудников ФСБ, но исключая эти самые профилактические предупреждения.

Интересно, что первоначальный вариант поправок, в котором не была предусмотрена возможность обжалования предостережений в суде, где их предполагалось публиковать в СМИ, а за неподчинение профилактическим предупреждениям полагался штраф или административный арест, был существенно изменен, не в последнюю очередь под влиянием общественного мнения.

Очевидно, что принятие этого закона, даже в усеченном виде, было важно для властей, но для нас пока остается загадкой, почему. Если он был действительно нужен для запугивания политической оппозиции – как того боялась общественность, – власти вряд ли стали бы так поспешно исправлять его. Кроме того, отсутствие реальной ответственности за неподчинение предостережению делает всю процедуру бессмысленной: те, кого может остановить предостережение, скорее всего не станут даже планировать террористический акт или призывать к вооруженному восстанию (преступления, всерьез интересующие ФСБ). То же можно сказать и о потенциальных жертвах неправомерных предостережений: политический активист, серьезно настроенный на протестную деятельность, не обратит на предостережение, не влекущее последствий, никакого внимания, так как ему и так приходится сталкиваться с давлением, иногда и более серьезным.

Может быть, потенциалом неправомерного применения закон все же обладает, но для правильной оценки необходимо исследовать его применение. Мы же на момент написания доклада не знаем пока ни одного случая вынесения предостережения органами ФСБ.

Необходимо также отметить, что наделение ФСБ – оперативного и следственного органа – надзорными полномочиями ломает логику законодательства, в котором эта функция есть только у прокуратуры.

Второй закон, принятый в 2010 году Госдумой, ужесточил наказания для террористов, их пособников и пропагандистов. Законопроект был внесен президентом Медведевым в июле как ответная мера на апрельские взрывы в московском метро и вступил в силу в декабре. Изменения коснулись ст. 205 («Террористический акт»), ст. 2051 («Содействие террористической деятельности») и ст. 2052 («Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма») УК РФ. Поправки сводятся главным образом к ужесточению наказания и сокращению возможности условно-досрочного освобождения.

На наш взгляд, появление этих поправок не обосновано ничем, кроме сиюминутных политических целей. Верхний предел наказания по этим статьям, особенно по ст. 2052, и до внесения изменений использовался редко.

Нельзя не отметить также, что сам факт объединения в законопроекте статей за «дела» и статьи за «слова» («Призывы и оправдание терроризма») ставит эти совершенно разные по сути преступления как бы на один уровень. Учитывая вольность, с которой правоохранительные органы привыкли трактовать различные высказывания и тексты, ужесточение наказания по ст. 2052 выглядит не только популизмом, но и угрозой свободе слова. До сих пор не было случаев неправомерного применения ст. 2052 УК, но в 2010 году обществу был дан яркий пример произвольного понимания понятия «оправдание терроризма» – предупреждение газете «Ведомости» за статью о причинах терроризма, в которой было совершенно безосновательно усмотрено его оправдание (подробнее об этом ниже).

Хотелось бы отметить еще один законопроект – «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации», только внесенный в парламент Мосгордумой и пока не дошедший даже до первого чтения. В нем предлагается ужесточить наказания за преступления ненависти, вывести дела по расистскому насилию из ведения суда присяжных и ввести административную ответственность для СМИ за упоминание этничности в криминальной хронике. Так или иначе, все эти инициативы уже появлялись в течение последних лет, в том числе по инициативе Мосгордумы, и, к счастью, ни разу не были приняты.

Ограничение на упоминание этничности в криминальной хронике, с одной стороны, легко преодолимо, с другой – явно ведет к ограничению свободы выражения и сокрытию от общества значимой информации (например, о расистских нападениях). Идеи ужесточения наказаний и вывода дел из ведения присяжных основаны на ложных представлениях о фактах: максимальные наказания, предусмотренные нынешней версией УК, используются крайне редко, и нет оснований считать, что их недостаточно; присяжные выносят обвинительные приговоры не реже «обычных» судей; известны также случаи, когда после обвинительного вердикта присяжных судья назначал минимальное или условное наказание.

Интересно, что столь часто возникающие у законодателей идеи все же не пользуются успехом: из трех комитетов Думы, давших отклики на законопроект, только один – Комитет по делам национальностей – высказался положительно. Комитеты по законодательству и по делам общественных объединений и религиозных организаций нашли законопроект избыточным и полным противоречий.

В прошедшем году снова звучала тема ответственности за «искажение истории» или «реабилитацию нацизма». В январе 2010 года правительство дало отрицательный отзыв на законопроект «Единой России», направленный против «посягательства на историческую память в отношении событий, имевших место в период Второй мировой войны». Партия власти на этом не успокоилась, и уже в марте был подготовлен проект, криминализующий «одобрение или отрицание установленных приговором Нюрнбергского трибунала преступлений нацизма против мира и безопасности человечества, совершенные публично». Безусловно, эта формулировка более приемлема, чем в предыдущей редакции (где шла речь об «искажении приговора Нюрнбергского трибунала», как будто вступивший в силу приговор можно как-то исказить). Однако уже имеющихся законодательных инструментов вполне достаточно для противодействия российским сторонникам нацистов, а принятие этого закона ограничило бы научную дискуссию на тему Второй мировой войны. Декларируемая же членами «Единой России» цель бороться с «искажением истории» в бывших республиках СССР все равно недостижима, так как УК действует только на территории РФ. Поэтому эта инициатива представляется нам очередным примером имитации антиэкстремистских действий. На момент написания доклада проект все еще находился в стадии подготовки, что наводит на мысль, что рассматриваться всерьез он уже не будет.

В 2010 году была предпринята попытка оспорить самую одиозную формулировку антиэкстремистского законодательства и правоприменения – возбуждение ненависти к социальной группе. Роман Замураев, которого судили (и оправдали – но об этом ниже) по ч. 1 ст. 282 УК РФ («Возбуждение ненависти») за распространение листовки «Ты избрал – тебе судить!», обратился в Конституционный суд с просьбой признать неконституционной эту норму, так как она носит неконкретный характер и создает условия для неконституционного ограничения свободы слова. КС отклонил жалобу на том основании, что норма охраняет личность «независимо от каких-либо физических или социальных признаков» и не является неопределенной, так как оговаривает только умышленные действия. На наш взгляд, это не ответ или ответ, но не на тот вопрос, то есть КС просто уклонился от рассмотрения реально существующей проблемы. Кроме того, многочисленные безуспешные попытки использовать эту норму для защиты прав, например, сексуальных меньшинств показывают, что она охраняет личность вовсе не так уж «независимо от каких-либо признаков».

Единственным позитивным шагом, направленным на снижение количества случаев неправомерного толкования антиэкстремистского законодательства, стало в 2010 году постановление Пленума Верховного суда России «О практике применения судами закона РФ «О средствах массовой информации» от 15 июля 2010 года». В Постановлении в благоприятном для СМИ ключе даются разъяснения, несет ли редакция ответственность за цитирование чужих ксенофобных высказываний, за юмористические, сатирические, художественные публикации с «экстремистской» тематикой, за комментарии читателей и зрителей в прямом эфире или на форумах интернет-изданий. Важно также то, что ВС требует учитывать при оценке публикации ее смысл целиком, утверждает неприемлемость изъятия цитат из контекста.

К сожалению, мониторинг правоприменительной практики после выхода этого Постановления показывает, что суды и прокуратуры пока его попросту игнорируют. Самым ярким примером может служить Тосненский городской суд Ленинградской области, который, даже сославшись на это Постановление в своем решении, умудрился его нарушить. Речь идет о карикатуре в газете «Арсеньевские вести», иллюстрировавшей статью, критикующую реформу ЖКХ: в этой аббревиатуре последняя буква была стилизована под свастику. Суд действовал по логике «а нам не смешно, значит, тут нет сатиры», признал карикатуру не соответствующей смыслу статьи и оставил в силе антиэкстремистское предупреждение газете.

Вскоре после принятия Постановления ВС был утвержден приказ Роскомнадзора, регламентирующий практику вынесения антиэкстремистских предупреждений СМИ за высказывания читателей на форумах. Действие приказа распространяется на все зарегистрированные СМИ, имеющие интернет-версии. При обнаружении на форуме «экстремистского» высказывания в редакцию СМИ направляется письмо по электронной почте и по факсу. В течение суток комментарий должен быть удален, иначе Роскомнадзор вынесет предупреждение. Претензии к этой формуле были выдвинуты немедленно: во-первых, не оговорено, с какого момента отсчитываются сутки – с момента отправки или с получения письма, во-вторых, сутки – это слишком маленький срок (по словам, например, редакторов некоторых интернет-СМИ, они получают в день тысячи писем, и письмо от Роскомнадзора может просто быть не замечено вовремя).

Проблема имитации антиэкстремистской деятельности

С этим явлением мы сталкивались и до 2010 года. Как только борьба с экстремизмом была объявлена одним из государственных приоритетов, появилась и имитация деятельности на этом поле. Пользуясь тем, что определение экстремизма в законе фактически ставит на одну доску очень опасные деяния и деяния мало или вовсе не опасные, с точки зрения отчетности гораздо проще выполнить некие формальные и простые действия, чем расследовать деятельность по-настоящему опасных группировок (часто законспирированных и даже способных оказывать сопротивление, как мы это видели на примере неонацистского подполья). Можно вычленить несколько основных направлений такой имитационной активности.

В первую очередь хотелось бы упомянуть ситуацию с библиотеками, сталкивающимися с мерами прокурорского реагирования по всей стране из-за того, что в их фондах обнаруживают экстремистские материалы, или из-за того, что у них просто нет в наличии актуальной копии Федерального списка экстремистских материалов. В стране десятки тысяч библиотек, и если в каждую из них с проверкой придет прокурор, то в 90% случаев он найдет, к чему придраться. Это потенциально означает десятки тысяч пунктов в антиэкстремистской части статистики актов прокурорского реагирования.

В 2010 году нам стало известно о санкциях в отношении руководителей библиотек в Оренбургской, Кировской, Новгородской, Воронежской, Новосибирской, Волгоградской, Тульской, Псковской, Калужской областях, республиках Алтай, Северная Осетия, Тыва, Калмыкия, Адыгея и Татарстан, Краснодарском, Красноярском, Забайкальском и Алтайском краях, в Ханты-Мансийском и Чукотском автономных округах. Масса времени, бумаги и усилий разного рода правоохранительных органов тратится совершенно зря, так как обе претензии к библиотекам неправомерны. Во-первых, вовсе не обязательно иметь в наличии печатную копию Федерального списка, так как он, во-первых, постоянно обновляется, во-вторых, доступен на сайте Минюста. Во-вторых, согласно закону «О библиотечном деле», библиотеки не могут ни отказать читателю в выдаче издания, ни скрыть наличие этого издания в своих фондах. Библиотеки-депозитарии должны принимать обязательные экземпляры и не могут, когда те или иные материалы признаются экстремистскими, изымать их из фондов.

Та же ситуация со школами, санкции против которых, возможно, корректнее с точки зрения закона, но не более осмысленны. Речь идет о системах контентной фильтрации, которые Рособразование обязало закупить для всех школьных компьютеров с выходом в иИнтернет. Эти системы плохо работают, в чем, видимо, равно виноваты и их создатели, и сотрудники школ, по неумению или легкомыслию не обновляющие их вовремя. Прокурор приходит в школу, вводит в поисковик компьютера какое-то нехорошее слово типа «нацбол» или «свастика» или вбивает адрес запрещенного сайта и наказывает руководство школ за то, что дети имели возможность прочитать в Интернете что-то «экстремистское». Между тем никто обычно не проверяет, осуществлялся ли в реальности с этих компьютеров выход на «запрещенные» сайты. Кроме того, система фильтров эффективна лишь до определенного предела, ее легко обойти, и в этом точно нет вины школ.

К имитационной деятельности можно отнести также запрет давно не существующих организаций. Так, 1 февраля 2010 года Верховный суд РФ признал экстремистским Международное общественное объединение «Национал-социалистическое общество» (НСО), а 20 декабря Московский городской суд запретил Межрегиональное общественное объединение «Формат-18». Обе организации, хоть в прошлом и знаменитые, и заслуживавшие внимания правоохранительных органов, на момент запрета несомненно прекратили свою деятельность.

Но особо нам бы хотелось отметить запрет 27 декабря 2010 года Верховным судом Мордовии организации «Благородный орден Дьявола». Первоначально основатели молодежной группы «сатанистов» обвинялись в целом ряде преступлений, включая экстремистские, но большая часть обвинений отпала уже в ходе следствия. За это время группа полностью прекратила свое существование. Октябрьский районный суд Саранска, который 20 июля 2010 года осудил Дениса Даньшина и Александра Казакова, не включил в приговор никаких обвинений в экстремизме. Даже если признанные судом обвинения в развратных действиях в отношении младших участниц группы справедливы (правозащитники полагали, что дело было сфальсифицировано, а в ходе следствия были допущены многочисленные нарушения [ Подробнее об этом см.: http://zaprava.ru/content/view/2204/2/ «Ведовской» процесс в Саранске // Сайт Движения «За права человека». 2010. 24 февраля. ]), это не имеет никакого отношения к закону «О противодействии экстремистской деятельности», то есть у суда не было правовых оснований для запрета организации.

Еще один путь – торжественное, с освещением в СМИ, запрещение уже запрещенных книг. Прямо в тексте ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» содержится запрет как экстремистских трудов лидеров НСДАП и Фашистской партии Италии, что не мешает некоторым судам запрещать эти книги и включать их в и без того раздутый Список. В 2010 году на этой ниве отличился башкирский прокурор Амир Ахметов. Его стараниями были запрещены уже запрещенные «Майн кампф» Гитлера (решение Кировского суда Уфы от 24 марта 2010 года), книга Гиммлера (решение суда Миякинского района республики Башкортостан от 22 декабря 2010 года) и две книги Муссолини (решение Кировского районного суда Уфы от 26 мая 2010 года о запрете «Доктрины фашизма» и решение Миякинского районного суда Башкортостана от 28 октября 2010 года о запрете «Мемуаров 1942–1943»). По «Доктрине фашизма» Муссолини на момент принятия решения башкирским судом, кроме прямого запрета самим законом, существовал еще и запрет Бутырского районного суда Москвы от 7 октября 2009 года. Сам прокурор Ахметов объясняет свои действия тем, что запрет трудов основоположников нацизма и фашизма «недостаточно регламентирован», а потому было решено бороться не с «низовыми проявлениями экстремизма», а сразу с «основополагающими материалами» [ Полностью высказывание Амира Ахметова см.: Борьбу с классикой фашизма возглавил башкирский прокурор. Мемуары Бенито Муссолини признали экстремистской литературой // GZT.ru. 2010. 9 декабря (www.gzt.ru/topnews/accidents/-borjbu-s-knigami-klassikov-fashizma-vozglavil-/338003.html). ]. На наш взгляд, запрет регламентирован достаточно и уже успешно использовался: например, в 2009 году журнал «National Business в Тюмени» получил предупреждение от прокуратуры за публикацию отрывка из «Майн кампф».

Федеральный список экстремистской литературы

Стоит отметить, что сама легкость процесса признания материалов экстремистскими делает этот инструмент крайне привлекательным для раздувания статистики и имитационной борьбы с экстремизмом. Проведя экспертизу, далеко не всегда законную с процессуальной точки зрения и профессиональную по существу, прокуратура обращается в суд с иском, суд, очень часто не привлекая авторов, издателей или распространителей в качестве ответчиков по иску и лишая их тем самым права на честное разбирательство, удовлетворяет иск, не вчитываясь не только в запрещаемый материал, но и в экспертизу.

Создается впечатление, что о целесообразности запрета того или иного материала никто не задумывается вовсе. Например, в июле 2010 года Список пополнился семью пунктами, в которых описывалось в общей сложности более 300 материалов с названиями типа “13ng.jpg”, “beelinel.jpg”, “Жиды.wmv”, “Благотворительность.wmv”, а в качестве библиографической характеристики запрещенных файлов сообщалось имя и адрес владельца компьютера, у которого эти файлы были изъяты. Какую общественную опасность могут представлять файлы с частного компьютера (даже если они содержат нечто действительно криминальное) и, главное, как в дальнейшем идентифицировать эти материалы?

То же можно сказать и о запретах листовок, изготовленных в минимальных количествах и после конфискации недоступных внешнему читателю, о запретах комментариев или целых страниц в Интернете, которых уже просто физически нет в сети (много раз мы сталкивались с проблемой невозможности определения запрета как правомерного или неправомерного по этой самой причине). Так, 15 сентября 2010 года в Омске была запрещена листовка под названием «“Третья столица”, спецвыпуск. “Хроники пикирующего градоначальника”» – имитация номера местной газеты «Третья столица», выпущенная без выходных данных. Мало того, что экстремизм листовки, который обнаружил суд, заключался в информации «о неполноценности граждан по признаку их отношения к социальной принадлежности – мэрии (Администрации г. Омска), руководству УВД и т.п.», как сказано в экспертизе (здесь социальными группами названы конкретные государственные учреждения). Дело еще в том, что текст листовки найти в Интернете не удалось, а фактический тираж был изъят и уничтожен.

Курьезом выглядят также запреты откровенно нечитабельных текстов, о которых общество узнает лишь благодаря собственно запрету и опасность которых сводится к нулю, так как их просто невозможно воспринимать всерьез, даже если вдруг случайно их прочитаешь. В качестве примера можно привести полные мистических слов, грамматических и орфографических ошибок тексты брянского общества «Колоград», представляющие собой своеобразное досье на Дмитрия Медведева и Владимира Путина (признаны экстремистскими 15 января 2010 года Бежицким судом Брянска). В этих текстах, более всего напоминающих творчество душевнобольных, утверждаются еврейское происхождение Путина и Медведева и их «темная» (в мистическом смысле) сущность.

Мы неоднократно писали о том, что Федеральный список экстремистской литературы представляет собой проблему уже сам по себе. В 2010 году он обновлялся 27 раз и вырос с 467 до 748 позиций: 4 позиции «обнулены» (материалы исключены с сохранением нумерации); 32 позиции в списке находятся даже формально неправомерно, так как решения о признании материалов экстремистскими отменены судами высших инстанций и иных решений к настоящему моменту принято не было; 47 позиций дублируют друг друга, то есть содержат дублирующие запреты одних и тех же материалов, вынесенные разными судами (не считая одних и тех же текстов с различными выходными данными, как, например, текст «Ты избрал – тебе судить», трижды включенный в список). Кроме того, минимум три решения внесены Список дважды, то есть ошибка сделана уже в Минюсте: те же решения по тем же материалам вносились повторно. Списком такой длины, с обилием грубых библиографических ошибок и повторов просто невозможно пользоваться.

Ответственность Министерства юстиции

Между тем Список стал одним из основных репрессивных механизмов: на его основании людей привлекают к административной ответственности (а иногда даже к уголовной, хотя законом это не предусмотрено), выносят многочисленные предостережения библиотекам, принуждают интернет-провайдеров исполнять не вполне чистые юридически и не всегда эффективные технически распоряжения судов (а то и прокуратур, хотя внесудебные предписания нам представляются сомнительными как таковые). В 2010 году стало понятно, что Минюст, являющийся техническим регистратором судебных решений о запрете тех или иных материалов, тоже несет свою долю ответственности за это.

Мы имеем в виду два аспекта. Первый – своевременное исключение из Списка материалов, по которым были отменены судебные решения об их запрете. С 2009 года в Списке остаются материалы религиозного учения Фалунь Дафа, хотя по-прежнему нет вступившего в законную силу судебного решения об их запрете. В начале 2010 года последователи Фалунь Дафа попытались через суд обязать Минюст изъять их тексты из Списка, но потерпели поражение. Московский городской суд постановил дождаться, пока будет принято и вступит в силу решение по иску прокуратуры, не согласившейся с вышестоящим судом, отменившим запрет. На момент написания доклада рассмотрение этого иска Первомайским судом Краснодара еще не завершилось, хотя началось оно в сентябре 2009 года. Была назначена комплексная психолого-лингвистическая религиоведческая экспертиза в Государственном учреждении «Южный региональный центр судебной экспертизы» Минюста России. Экспертный центр пропустил все назначенные сроки и перенес дату предъявления экспертизы на февраль 2011 года. Полтора года, в течение которых эксперты Минюста ищут экстремизм там, где его нет (на деньги налогоплательщиков, заметим, так как за исследование платит прокуратура), несколько текстов последователей Фалунь Дафа находятся в Списке того же Минюста.

Похожая, но еще более вопиющая ситуация сложилась в 2010 году вокруг текстов Рона Хаббарда. 26 марта 2010 года их признал экстремистскими Сургутский городской суд (на наш взгляд, неправомерно). Саентологи опротестовали это решение, как только появилась возможность, и технически оно так никогда и не вступило в силу, однако тексты были включены в Список. Саентологическая церковь Москвы подала в суд на Минюст, требуя изъять материалы из Списка, и в октябре 2010 года Замоскворецкий суд Москвы вынес определение, обязывающее министерство снять их со своего сайта до момента окончания разбирательства по этому иску. Но на момент написания доклада книги Хаббарда так и значились запрещенными. Особо циничным выглядит бездействие Минюста на фоне того, что 9 декабря 2010 года, при повторном рассмотрении, Сургутский городской суд все же не признал книги саентологов экстремистскими (решение вступило в силу 2 февраля 2011 года).

Второй аспект ответственности Минюста – безынициативность в отношении урегулирования некоторых вопросов, связанных с включением материалов в Список.

Выше мы писали о тяжелом положении библиотек, которые оказались между молотом антиэкстремистского законодательства, запрещающего распространение экстремистских материалов, и наковальней закона «О библиотечном деле», запрещающего изъятие книг из фондов. Библиотеки за снятие этого противоречия не отвечают, так что этот вопрос должен решаться на более высоком уровне.

Министерство культуры в 2010 году взяло на себя инициативу разрешить это противоречие и разработало приказ «Об утверждении инструкции по работе с документами, включенными в Федеральный список экстремистских материалов», который согласовала с Генеральной прокуратурой. Это приказ должен был ввести ясный порядок действий сотрудников библиотек в работе с запрещенными материалами.

Приказ надо было утвердить в Министерстве юстиции. Однако Минюст отказался согласовывать его, мотивировав это тем, что Минкульт превысил свою компетенцию, издав этот приказ, что, по мнению Минюста, является «коррупциогенным фактором».

Признание материалов экстремистскими и проблема свободы слова в Интернете

Одна из ключевых проблем состоит в том, что интернет-провайдеры и правоохранительные органы принципиально не понимают друг друга. Первые считают [ Подробнее см.: Мнение провайдера, выступавшего ответчиком по иску о закрытии доступа к YouTube // Центр «СОВА». 2010. 14 сентября (www.sova-center.ru/misuse/discussions/2010/09/d19733/). ], что они просто предоставляют «трубу», по которой идет весь поток Интернета, а пользователи сами выбирают, какой контент им нужен. Соответственно, они ничего сами не распространяют, а лишь предоставляют техническую возможность для пользования Интернетом. Правоохранители же считают, что предоставление этой «трубы» – это и есть распространение экстремистских материалов и что провайдеры обязаны в той или иной степени следить за контентом (подчеркнем, что речь идет не о хостинг-провайдерах, а о провайдерах доступа в Интернет). Это принципиальное расхождение осложнено несколькими важными деталями.

Российские судьи и прокуроры – те, от кого исходят распоряжения провайдерам, – чудовищно неграмотны в отношении Интернета. В этом нет ничего удивительного, ведь современные технологии сложны и развиваются быстро, неспециалисту в них действительно трудно разобраться. Но получается, что именно эти люди, вынужденные в отсутствие четких законов полагаться на свое усмотрение, диктуют, что должны делать профессионалы в этой области. Самым ярким примером может служить история с «запретом YouTube» в Хабаровском крае: тогда суд потребовал целиком закрыть доступ к целому ряду мощных международных сервисов, включая YouTube, из-за того, что там было опубликовано несколько запрещенных роликов. При этом, как выяснилось в ходе процесса, судья, вынесший решение, не знал значения слова «онлайн». К счастью, краевой суд позже пересмотрел это решение, но вынес вместо него решение не вполне функциональное – заблокировать доступ к конкретным материалам.

Не всегда понятно, каким именно образом предполагается перекрывать доступ к запрещенным материалам. Фильтры доступа могут работать по IP, и тогда, кроме запрещенного материала, перестанут быть доступны и многие другие материалы, лежащие на том же сервере. Фильтры могут работать по URL конкретного материала (так можно было бы реализовать решение Хабаровского краевого суда), но это позволяет предполагаемому злоумышленнику легко переместить материал на другой URL на том же сайте.

Становится очевидна неэффективность фильтрации со стороны интернет-провайдеров. Распространителям материалов легко переместить их, а пользователям – пользоваться прокси-серверами. Кроме того, многие запрещенные интернет-страницы или материалы, доступные через Интернет, отражены в Списке с заведомо искаженным URL (видимо, чтобы не рекламировать эти сайты), что делает невозможным их идентификацию для фильтрации.

Следует признать, что механизм блокирования доступа, предлагаемый как обеспечительная мера при запрете того или иного материала, вряд ли может быть эффективен.

Прямое злоупотребление антиэкстремистским закономПреследование религиозных групп

Прямое злоупотребление законодательством, когда оно трактуется слишком широко или просто неверно, чаще всего имеет место с целью преследования определенных людей или групп. В 2010 году сохранились основные тенденции прошлых лет.

Самые массовые и тяжелые репрессии – вплоть до уголовных приговоров – коснулись религиозных групп: части мусульман, «Свидетелей Иеговы», последователей духовной практики Фалунь Дафа и саентологов (основные проблемы последних были связаны с запретом материалов и описаны выше, но нам также известно об одном деле против саентологов по ст. 282 УК в Московской области).

Преследования мусульманских групп в 2010 году приобрели налет рутинности, и при всем размахе репрессий ничего принципиально нового не произошло: были запрещены некоторые книги, включая труды Саида Нурси; реальные и предполагаемые сторонники запрещенных «Хизб ут-Тахрир», «Таблиги Джамаат» и «Нурджулар» [ О степени правомерности запретов этих организаций мы уже писали ранее. ] подвергались уголовному и административному преследованию. Было вынесено не менее пяти приговоров по уголовным делам за участие в «Хизб ут-Тахрир» в отношении 12 человек (из которых пятеро получили приговоры, связанные с лишением свободы); не менее одного приговора за участие в «Нурджулар» в отношении одного человека (условный срок); и то же самое в связи с «Таблиги Джамаат». Было также заведено не менее шести уголовных дел за участие в «Хизб ут-Тахрир» (4 дела), «Нурджулар» (1 дело) и «Таблиги Джамаат» (1 дело). Эти данные были получены сравнением наших данных и данных Елены Рябининой (Институт прав человека). Можно наблюдать незначительный рост числа приговоров по сравнению с ее данными за 2009 год: четыре в 2009-м против семи в 2010-м, но в целом картина остается прежней, так как количество осужденных – тоже 14 человек, как и в 2009 году.

Однако приметой года, на наш взгляд, стали все же преследования «Свидетелей Иеговы», в отношении которых были заведены по всей России не менее 11 уголовных дел, в основном по возбуждению ненависти (из них 7 дел – в 2010 году).

Самым показательным стал процесс (еще не завершившийся на момент написания доклада) над Александром Калистратовым в Горно-Алтайске. Горно-Алтайская организация «Свидетелей Иеговы» была запрещена за экстремизм в октябре 2009 года, а через год – 20 октября 2010 года – началось судебное рассмотрение дела по ч. 1 ст. 282 («Возбуждение религиозной ненависти») УК РФ в отношении ее руководителя. Уникальность этого процесса не только в том, что это первый уголовный процесс в отношении конкретного последователя «Свидетелей Иеговы», но и в том, что до сих пор претензии прокуратуры к религиозной литературе «Свидетелей» не рассматривались по существу с участием представителей авторов и издателей. Кроме того, суд над Калистратовым привлек большое внимание, что вселяет надежду на более справедливое разбирательство. В частности, за судом наблюдают представители Аппарата Уполномоченного по правам человека в России, ему уделяют внимание и на международном уровне (например, в Европейском парламенте).

Ни один из 40 свидетелей обвинения не подтвердил, что подсудимый возбуждал религиозную ненависть. Зато выяснилось, что подавляющее большинство их, включая специалиста по связям с общественностью администрации Горно-Алтайска Ирину Мошкареву [ Подробнее см.: Подробности запрета организации «Свидетели Иеговы» в Горно-Алтайске // Центр «СОВА». 2010. 19 ноября (www.sova-center.ru/misuse/news/persecution/2010/11/d20316/). ], знакомы с доктриной «Свидетелей Иеговы» лишь в пересказе одиозного «специалиста по сектам» Александра Дворкина.

Неправомерность процесса, на наш взгляд, не только в том, что в учении «Свидетелей Иеговы» невозможно усмотреть никаких элементов, соответствующих определению экстремизма и тем более формулировке ст. 282 УК. Действия, которые были квалифицированы прокуратурой как возбуждение ненависти, по сути, сводятся к распространению литературы, что должно бы преследоваться по ст. 20.29 КоАП («Массовое распространение экстремистских материалов»). Только вот в тот момент, когда Калистратов, по мнению прокуратуры, занимался распространением материалов, они еще не были запрещены.

Другим важным событием 2010 года для «Свидетелей Иеговы» стал запрет Заводским районным судом Кемерова еще шести наименований книг и журналов. Суд состоялся 28 октября 2010 года, но о его решении стало известно лишь в январе 2011-го из очередного обновления Списка экстремистских материалов. Запрет был произведен в полной тайне не только от широкой общественности, но и от представителей «Свидетелей Иеговы», в результате чего у них не было возможности ни участвовать в процессе, ни вовремя обжаловать его решение. Конечно, бывают случаи, когда суду затруднительно найти представителей заинтересованных сторон по делу о запрете материалов (например, если имеет место книга без выходных данных), но к материалам известной религиозной организации это никак не относится.

Отметим также заведенное в Кемерове дело сразу по нескольким статьям УК, включая ст. 2821 («Создание экстремистского сообщества»). Поскольку вся суть дела сводится, как и в других случаях, к распространению религиозной литературы, то и экстремистские деяния, ради которых создано, по мысли следствия, «сообщество», – это распространение своего учения. Если согласиться, что само по себе распространение учения уже означает участие в экстремистском сообществе, то по ст. 2821 можно привлекать всех «Свидетелей Иеговы». Кемеровский прецедент, в случае утверждения судом, будет означать санкцию именно на такие массовые репрессии. Если понимать участие в экстремистском сообществе чуть уже – только как распространение соответствующих запрещенных материалов, – это ослабляет репрессивный потенциал, прямо подменяет административную ответственность по ст. 20.29 КоАП ответственностью по ст. 2821 УК. (Потом ту же схему можно будет по аналогии применить и к верующим других религий или к последователям каких-то иных взглядов.)

Если «Свидетелей Иеговы», как и некоторые другие религиозные группы, преследуют главным образом за утверждение истинности их доктрины (то есть за действия, свойственные любой религии), то приговор организаторам выставки «Запретное искусство-2006» представляет совершенно иную, но от того не более правомерную трактовку статьи о возбуждении религиозной ненависти. Фактически, судя по тексту судебного решения, Таганский суд Москвы, признавший 12 июля 2010 года Юрия Самодурова и Андрея Ерофеева виновными в возбуждении религиозной ненависти, осудил их за оскорбление религиозных символов, то есть за богохульство (это решение было в октябре утверждено Мосгорсудом). Широкий общественный резонанс, как в России, так и за ее пределами, выступления правозащитников, художников, искусствоведов и даже некоторых религиозных деятелей не помешали ни прокурору, ни суду злоупотребить правом для удовлетворения оскорбленных православных радикалов, большинство из которых даже не было на выставке. Мы можем говорить именно о злоупотреблении, так как состав ст. 282 включает действия по отношению к людям, а не к их идеям, в том числе религиозным.

Преследование политических и общественных активистов и организаций

Как и раньше, особняком стоят дела по преследованию бывших или предполагаемых членов запрещенной в 2007 году Национал-большевистской партии. В 2010 году Верховный суд отказался рассматривать жалобу екатеринбургского активиста Алексея Никифорова на этот запрет. В 2010 году против нацболов было возбуждено не менее восьми уголовных дел по ст. 2822 УК РФ («Участие в деятельности запрещенной за экстремизм организации»), не менее половины которых закончились обвинительными приговорами. Среди осужденных был и Никифоров, причем он, как и другие, был осужден за деяния, которые сами по себе, за вычетом состава ст. 2822, не являлись уголовно наказуемыми. Таким образом, единственным основанием для их осуждения был запрет НБП, который, как мы не устаем повторять, и сам был неправомерным [ Подробнее см.: Верховский А. Почему следует отменить решение о запрете НБП // Центр «СОВА». 2007. 4 августа (www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2007/08/d11167/). ] – обстоятельство, многими комментаторами сейчас забытое.

Преследования иных политических активистов пока носят точечный характер и связаны чаще всего с необходимостью «приструнить неугодных» на местах. Чаще всего активистам вменяется совершение того или иного преступления относительно таких профессиональных групп, как «сотрудники правоохранительных органов», «военные», «представители власти», «депутаты» – возможны разные комбинации, но суть одна. Облеченные властью, а иногда и вооруженные люди выдаются за уязвимые и нуждающиеся в специальной защите социальные группы, а критика в их адрес – за возбуждение социальной ненависти. По нашим наблюдениям, ведущимся с 2005 года, подавляющее большинство примеров использования в правоприменительной практике понятия «социальная группа» касается именно таких случаев.

В 2010 году начался суд над двумя активистками «Демократического союза» и движения «Солидарность» в Улан-Удэ, обвиняемыми по ч. 1 ст. 282 («Возбуждение социальной ненависти») УК РФ. Надежда Низовкина и Татьяна Стецура распространяли листовки под названием «23 февраля – день ТРА-УРА: день жертв защитников Отечества!». Эксперты не нашли в текстах прямых призывов, но обнаружили в них некий «вербальный экстремизм»: нетолерантные и враждебные чувства к сотрудникам правоохранительных органов и военным. Подсудимые заняли резко протестную позицию: отказались от защитников, многократно не являлись на заседания, отрицая законность предъявленного им обвинения в частности и ст. 282 УК в целом. В результате их даже поместили в СИЗО на два месяца, обосновав это необходимостью обеспечить явку в суд. Приговор был вынесен в январе 2011 года, девушек оштрафовали на 100 тысяч рублей каждую.

Еще одно дело, суд по которому начался в Тюмени в декабре 2010 года, было заведено в отношении анархиста и общественного активиста Андрея Кутузова. Он обвиняется по ч. 1 ст. 280 («Публичные призывы к экстремистской деятельности») УК РФ в распространении листовок с призывами к насильственным действиям в отношении милиции. При этом сам активист и ряд независимых экспертов утверждают, что листовка была сфальсифицирована: призывы к насилию были вписаны в оригинальный текст Кутузова и заметно с ним контрастируют. Интересно, что один из экспертов, по заключению которого было предъявлено обвинение, – это эксперт Светлана Мочалова из криминалистической лаборатории регионального управления ФСБ по Свердловской области, печально известная по экспертизам материалов «Свидетелей Иеговы» и Фалуньгун. Второй эксперт – психолог Ольга Усова – пользуется в своем исследовании программой «Словодел», распространяемой через сайт www.vedium.ru, на котором также предлагают платные услуги по научной защите от вампиризма и порчи и другие весьма сомнительные чудеса.

Андрей Кутузов был одним из нескольких подозреваемых, проходивших по делу о политическом вандализме в 2009 году, но то дело было закрыто. Нам не кажется невероятным, что какие-то сотрудники милиции могли слегка «подкорректировать» листовку о реформе милиции, автором которой действительно был Кутузов, вставив туда призывы к насилию.

Особое внимание мы хотели бы уделить делу арт-группы «Война», два активиста которой были арестованы в ноябре 2010 года и на момент написания доклада выпущены под залог в ожидании суда за проведение акции против милицейского произвола и за реформу милиции под названием «Дворцовый переворот». Леониду Николаеву и Олегу Воротникову вменяется совершение преступления по п. «б» ч. 1 ст. 213 («Хулиганство по мотиву ненависти»). В ходе акции была перевернута одна милицейская машина и одна машина вневедомственной охраны; ее авторы вывесили в Интернете видео с комментарием, недвусмысленно показывающим, что эти действия были совершены не из простой агрессии, а в качестве символического призыва к переменам.

Мы не считаем правильным преследование Николаева и Воротникова «за экстремизм». Безусловно, ущерб собственности был нанесен, и мы не выступаем за то, чтобы вовсе освободить от ответственности тех, кто его нанес. Но нам думается, что в данном случае закон и сформулирован, и применяется неверно; это представляет собой общественную опасность и затрагивает не только тех, кто является обвиняемым по этому делу.

Вкратце наши соображения сводятся к следующему.

Само наличие в ст. 213 УК мотива ненависти представляется юридическим нонсенсом, так как хулиганство – это нарушение общественного порядка, совершенное практически беспричинно, ради собственно нарушения общественного порядка [ Это наиболее наглядно на примере мелкого хулиганства. Человек идет по улице и пинает урну не потому, что он испытывает к этой урне «личную неприязнь» или хочет чего-то добиться этим действием. Он это делает «просто так», бесцельно, – и это и есть хулиганство. ]. Как только появляется четкий мотив, а мотив ненависти столь же ярок, сколь, например, мотив корысти, нарушение общественного порядка перестает быть самоцелью и, следовательно, действие перестает быть хулиганством в смысле ст. 213 [ Об этом есть обстоятельная профессиональная статья: Кибальник А., Соломоненко И. «Экстремистское» хулиганство – нонсенс уголовного закона // Законность. 2008. № 4. С. 21–23. ].

Применительно же к случаю «Войны», эта небезупречная статья УК еще и используется неправомерно, так как в качестве группы, ненависть к которой является частью состава преступления, тут выступает милиция, которую, как уже говорилось выше, нельзя считать особо уязвимой социальной группой и на нее не следует распространять особую защиту, предусмотренную законодательными нормами о преступлениях ненависти [ Подробнее см.: Выступление Центра «Сова» на пресс-конференции «Художественный протест – право или преступление?» по делу группы «Война» // Центр «СОВА». 2010. 14 декабря (www.sova-center.ru/misuse/publications/2010/12/d20501/). ].

Завершая тему неправомерного толкования понятия «социальная группа», отметим два важных положительных примера: осенью 2010 года два рядовых районных суда – в Костроме и Екатеринбурге – приняли решения, в которых было прямо сказано, что представители власти не могут считаться социальной группой.

Свердловский районный суд Костромы 1 ноября 2010 года оправдал Романа Замураева, разместившего в Интернете текст листовки Армии воли народа (АВН) «Ты избрал – тебе судить!», признанной экстремистским материалом. Замураев обвинялся по ч. 1 ст. 282 («Возбуждение социальной ненависти») УК РФ. Суд не усмотрел в его действиях состава преступления: прокуратура настаивала на том, что действиями, направленными на возбуждение ненависти, было размещение экстремистской статьи в Интернете, но за это, как указал суд, предусмотрена ответственность по ст. 20.29 («Массовое распространение экстремистских материалов») КоАП РФ. Кроме того, суд занял редкую для нашей судебной практики позицию относительно выводов экспертов. Столкнувшись с тем, что разные эксперты, исследовав текст листовки, пришли к противоречащим друг другу выводам, а устранить эти противоречия в рамках судебного заседания невозможно, суд истолковал все неустранимые сомнения в пользу подсудимого. Судья Трифонова также указала на то, что представителей законодательной и исполнительной власти нельзя считать социальной группой, так как они не имеют внутренней организации, общей цели деятельности, сплоченности и общности интересов.

Кировский районный суд Екатеринбурга 11 ноября 2010 года отказал в удовлетворении иска прокуратуры о признании экстремистскими материалами ряда текстов Эдуарда Лимонова и Захара Прилепина. Относительно возбуждения ненависти к правительству и милиции, которые нашла в текстах прокуратура, суд отметил, что «данные субъекты общественных отношений, за исключением наличия у них властных полномочий, не обладают какими-либо специфическими признаками, в особенности относящими их к той или иной социальной группе», а значит «побуждение к совершению враждебных и неправомерных действий на основании несуществующих признаков не представляется возможным».

Преследования СМИ

В 2010 году преследования СМИ в связи с неправомерным толкованием антиэкстремистского законодательства были связаны главным образом с вынесением предупреждений Роскомнадзором. Из 28 предупреждений о недопустимости экстремистской деятельности редакциям СМИ как минимум 10 были вынесены неправомерно.

Нам хотелось бы выделить два предупреждения, вынесенные крупным федеральным газетам – «Новой газете» и «Ведомостям». Выделить их хочется не потому, что некрупные и региональные газеты менее важны, а потому, что оба предупреждения были не просто неправильными, но демонстративно неправильными, а масштаб СМИ только подчеркивал эту неадекватность. Обе газеты пытались оспорить предупреждения, но безуспешно, что расширяет число государственных структур, ответственных за нарушение закона в отношении этих СМИ: это не просто ошибка Роскомнадзора, но обдуманное, закрепленное решением судов нарушение. В обоих случаях предупреждения были вынесены за статьи на крайне острые темы, так что предупреждения, вероятно, можно интерпретировать как проявление страха чиновников перед дискуссиями на такие темы. Оба раза суды, отказывавшиеся признать предупреждения незаконными, нарушали Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации «О практике применения судами Закона Российской Федерации “О средствах массовой информации”», в котором говорится о необходимости учитывать контекст публикации.

Предупреждение «Новой газете» было вынесено в марте 2010 года за публикацию разоблачительной статьи И. Никитовича «Банда, агентство, партия. Кто такие “легальные националисты”», от 20 января 2010 года. По мнению Роскомнадзора, статья содержит признаки экстремизма, так как, во-первых, на фото, иллюстрирующих статью, есть нацистская символика, а во-вторых, в статье приведены прямые цитаты из программы «Русского образа», возбуждающие национальную и иную ненависть. С этим мнением согласились сначала Таганский районный (20 сентября 2010 года), а затем Московский городской (30 ноября 2010 года) суды. Между тем антифашистская позиция статьи совершенно очевидна, и цитаты и фото использованы не для пропаганды соответствующих идей, а для доказательства высказывающихся автором мыслей об опасности этой организации.

Предупреждение «Ведомостям» было вынесено в июне 2010 года за статью Майи Кучерской «Вечные ценности. Провал коммуникации» от 9 апреля 2010 года. По мнению Роскомнадзора, в статье содержатся высказывания, публично оправдывающие террористическую деятельность. Статья была посвящена размышлениям над мотивами двух террористок-смертниц, взорвавших московское метро 29 марта 2010 года. Автор однозначно отрицательно оценила как эти теракты в частности, так и терроризм в целом. Она пишет о том, что на совершение самоподрыва как минимум одну из смертниц толкнули не внушаемость и фанатизм, а безнадежность и ощущение, что это единственный способ «докричаться» до общества. Заключительная фраза статьи: «Теракт – это еще и уродливая, больная попытка коммуникации с оглохшим миром», – не оставляет сомнений в том, что к этому способу коммуникации автор относится с осуждением. Тот же Таганский районный суд Москвы 14 декабря 2010 года оставил предупреждение в силе, сославшись на мнение эксперта. Любопытно, что перед этим была предпринята попытка дезавуировать экспертизу: профессор Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ), заведующая кафедрой словесности Елена Пенская, значащаяся автором экспертизы, заявила, что отрицает свое авторство. Шекспировский накал страстей достигается в этой истории еще и тем, что Пенская – прямой начальник Майи Кучерской, которая преподает в ГУ-ВШЭ на этой кафедре.

Кроме предупреждений СМИ, в 2010 году было возбуждено уголовное дело в отношении главного редактора газеты «Вечерняя Тюмень» Владимира Ефимова по п. «б» ч. 2 ст. 282 УК РФ («Возбуждение социальной ненависти, совершенное с использованием СМИ, лицом с использованием своего служебного положения»). Поводом послужили несколько публикаций – остроумных рассказов о взаимодействии тюменских общественных активистов с сотрудниками правоохранительных органов, в которых нет ни призывов, ни даже утверждений неполноценности какой бы то ни было группы. Автор этих статей – Рустам Фахретдинов, товарищ упомянутого выше Андрея Кутузова по неудавшемуся делу о политическом вандализме, – подвергся обыску и допросу в качестве подозреваемого.

Зато в 2010 году Верховный суд Дагестана отказал в удовлетворении иска Роскомнадзора и дагестанской прокуратуры о закрытии газеты «Черновик». Экспертиза не подтвердила наличие признаков экстремизма в рассматривавшихся статьях. Между тем, насколько нам известно, суд по делу сотрудников газеты (они обвиняются в возбуждении ненависти) так и не завершился.

Преследования правозащитников

Неправомерные санкции или действия, связанные с темой экстремизма, в отношении правозащитников в 2010 году носили эпизодический характер, поэтому их легко просто перечислить.

Прокуратура Ростовской области вынесла предостережение о недопустимости экстремистской деятельности автору доклада «Ксенофобия и дискриминация в Ростовской области в 2008 году. Доклад по итогам правозащитного мониторинга» Константину Баранову. Поводом стало то, что на последних страницах доклада были перечислены контактные данные всех описанных в нем организаций, включая запрещенную НБП. Можно спорить, целесообразно ли вообще публиковать контактные данные в подобном докладе, но, во всяком случае, это нельзя назвать экстремистским действием. Несмотря на это, Баранову не удалось оспорить предостережение.

В октябре 2010 года Игоря Сажина, члена Правления Международного общества «Мемориал», члена наблюдательной комиссии по контролю за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания в Республике Коми, дважды задержали, обыскали и сфотографировали сотрудники МВД в аэропортах Москвы и Петербурга. В качестве основания милиционеры привели «распоряжения ФСБ» и некий «список экстремистов», в котором значилась фамилия правозащитника.

В декабре 2010 года в Краснодаре была вызвана на допрос руководитель Молодежной группы за толерантность «ЭТнИКА» Анастасия Денисова. В книге «Положение граждан бывшего СССР на территории Краснодарского края», изданной Правозащитным центром «Мемориал» и «ЭТнИКОЙ», эксперты, в том числе Сергей Федяев, ранее печально прославившийся в истории с запретом организации «Свидетелей Иеговы» в Таганроге (тогда он усмотрел призыв к насилию в пророчестве о конце света), нашли признаки возбуждения социальной ненависти к сотрудникам администрации Краснодарского края, прокуратуры, работникам загса, судов, казакам. Во время допроса правозащитнице ясно дали понять, что перспектива возбуждения дела по ст. 282 весьма реальна. В конце концов, дело возбуждено не было, но эта история стала частью целой кампании давления на Денисову, в результате которой ее правозащитная работа в регионе была полностью парализована.

Еще один случай связан не с неправильным применением закона, а с превышением полномочий при проведении спецоперации. В начале декабря 2010 года в Москве сотрудники спецслужб, проводившие обыск в квартире выходца из Киргизии, избили сотрудника Правозащитного центра «Мемориал» Бахрома Хамроева, которого вызвал хозяин обыскиваемой квартиры. ПЦ «Мемориал» рассматривает это нападение как попытку давления на организацию: в течение нескольких месяцев ПЦ «Мемориал» привлекал внимание СМИ к многочисленным случаям исчезновений и похищений мусульман в Москве, грубейшим нарушениям прав человека в ходе спецопераций по борьбе с «исламским экстремизмом» в городе.

Избирательные кампании

Мы столкнулись лишь с одним случаем неправомерного использования антиэкстремистского законодательства для нейтрализации кандидатов на выборах.

В сентябре 2010 года Ворошиловский районный суд Ростова-на-Дону удовлетворил иск «единоросса» Михаила Гнутова об отмене регистрации Сергея Баштырева, кандидата от «Справедливой России» в депутаты Ростовской городской думы по одномандатному округу № 5. Соперник Баштырева Гнутов утверждал, что в одном из агитационных материалов Баштырева под названием «Мы против платных школ» были признаки экстремизма, а именно возбуждение социальной ненависти между такими социальными группами, как «родители учеников» и «работники школ», а также «молодежь» и «члены партии “Единая Россия”».

25.03.11