[ Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"
Выпуск N 80 (606) от 5 мая 2003 г. [ N 79 ] [ N 81 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]
Окончание публикаций дневников, которые журналист вел в тюрьме
Недостатка в жестокости нет, когда система репрессивной власти защищает себя
Хотел бы я посмотреть на выражение лица Сизифа, если бы ему сказали, что камень всегда будет скатываться вниз, не достигнув вершины горы. Если бы люди заранее знали, что завтрашний день будет таким же сирым и убогим, скучным и тоскливым, как день вчерашний, вряд ли они испытывали бы энтузиазм от предвкушения предстоящего. Человек жив надеждой.
В тюрьме же ты точно знаешь, что ничего не произойдет. И надежды нет. Здесь человек живет окончанием срока, каким бы долгим этот срок ни был.
С каждым прожитым, точнее просуществованным днем я ощущаю, как из меня ушла частичка жизни. Каждое засыпание дается мне как кратковременное умирание. Может, поэтому я сплю по 4--5 часов в сутки плюс 10--15 минут днем. Я ощущаю давление камеры и одиночества не на плечи даже, а на всю поверхность тела. Оттого тело ноет. Или это ноет душа? Я понимаю, что нытье мужчине не к лицу. Но вслух никто от меня не дождался жалоб на неописуемую, на дикую в своей нелепости, на безысходную в своей зелености и протяженности тоску одиночества.
Мне часто присылают малявки с просьбами написать жалобы и ходатайства о пересмотре уголовных дел. Я читаю обвинительные заключения -- пустые и подлые, приговоры судов -- подлые и циничные, и за каждой бумажкой вижу настоящие людские трагедии. Украдены ремень брючный за 50 рублей, пылесос за 1000 рублей, доказательств никаких, а сроков -- по 5--6 лет лагерей строгого режима. Я вижу за всем этим не просто небрежную работу следователей и судов, не просто их безразличие и к своей работе, и к людям -- я вижу скрытую лютую ненависть представителей государства к народу.
Народ можно не любить, но нельзя его ненавидеть. В редчайших случаях я вижу, что кражи совершены просто так, желания одного ради. Почти все они -- от бедности. Да и статьи одни и те же -- мошенничество, кража, грабеж. Кражи повторяются, они мелкие, ничтожные, но третья кража -- это уже "особо опасный рецидив" по букве закона, который сам по себе, похоже, тоже ненавидит людей. Я не оправдываю воровство и не идеализирую мой народ. Но возмущение мое вызывают равнодушные следаки и сволочные судьи. Особенно последние, так как им даны полномочия пресечь произвол следователей и абсолютно бесполезного отродья в лице прокуроров.
Примечательно, что виновные по-настоящему оспаривают только очевидную жестокость или предвзятость судей. Они почти никогда не пишут (во всяком случае, мне в малявках), что полностью невиновны. Стоит ли говорить, что несправедливые решения судов озлобляют людей? А нахождение-пребывание в тюрьме окончательно делает их противниками судов, "мусоров" и прокуратур!
Я долго думал о том, что моя нелюбовь к прокурорам и судьям -- это порождение личного счета к этим категориям людей. Я ошибался. Не только в "моем" деле они проявили подлость и беззаконие -- они везде и всюду его проявляют. И от этого тоска моя становится еще тяжелее.
Сегодня дежурный на нашем посту принес мне три хвоста селедки -- в честь праздника. Я вижу, что они изменились -- все эти дежурные, сотрудники тюрьмы. Они стали терпимее относиться к заключенным. Может, оттого, что тоже понимают безысходность, толкающую их сограждан на воровство? А может, это я изменился? Может, это я стал добрее? С чего бы: меня второй раз ни за что ни про что посадили в тюрьму, а я вдруг стал добрее? Наверное, не добрее, а терпимее. И уж, конечно, не к врагам своим, а только к тем, кто к моему преследованию прямого отношения не имеет. Надеюсь что-то понять в этой жизни, в чем-то определиться, во что-то поверить, чему-то научиться. А жизнь проходит.
Сегодня первый день мая. Я все еще надеюсь, что он будет последним месяцем моего заточения.
Все в жизни имеет значение. Кроме самой жизни.
Пожалуй, самое трудное в одиночной камере -- это не обращать внимание на себя самого.
В редко забредающей на Дальний Восток (а в тюрьму тем более) "Новой газете" вычитал строки Бориса Чичибабина, написанные им когда-то в Вятлаге -- одном из островов ГУЛАГа. Строки созвучны моему нынешнему бытию:
Это самое лучшее, что мне дано:
Так лежать, без движений, без жажды, без цели,
Чтобы мысли бродили, как бродит вино,
В моем теплом, усталом, задумчивом теле.
Сегодня после двухнедельного перерыва на 15 минут заглянул адвокат. Сообщил, что моим старшим братом заинтересовался КГБ, а домашний московский телефон лишили номера якобы за неуплату. Все это "кагэбни знакомые моменты". Ясно, что они нам житья не дадут. К "равнодушной отчизне" глупо прижиматься щекой: не отчизна это уже, а мачеха. Того и гляди -- двинет тебя по этой щеке так, что челюсть отвалится. Ладно бы тебя, так она еще и на родственниках твоих потопчется.
Из того, что думалось, сбылось не все. Но и к 40 годам я имею немало (чего прибедняться?). У меня замечательная жена. У нас замечательные дети... У меня замечательные друзья. И их немало. Думаю, что на старости лет появится и свой дом. А что еще человеку нужно? Свобода нужна. Но и в тюрьме я не чувствую себя несвободным. Читаю газету. Журналистка пишет: "Один из дилеров пришел на завод... Один из чиновников надавил на дилера... Чиновники из Москвы сказали..." И -- ни одной фамилии. Вот она, журналистка, несвободна.
Тюрьма затихла. В камере -- тишина. "Тишина, помилуй Боже. Плохо, если тишина". Все уже было. Дежа вю. Идет дождь. В Гадюкино всегда идет дождь. 40 лет -- это много. Это порог, за которым видна старость. А я так и не написал чего-нибудь бессмертного, вроде "изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины..."
Заметка из газеты "Золотой Рог", г. Владивосток, май 2002 г.: "У нас, -- отметил прокурор Приморского края, -- каждый оправдательный приговор -- это ЧП".
Совершенно очевидно, что прокурор не знаком с Законом "О прокуратуре в РФ" и с азами своей профессии, суть которой -- в надзоре за соблюдением законности. Прокурор должен радоваться, если оправдательный приговор стал результатом торжества закона. А этот...
Впрочем, у Чехова в "Палате N 6" находим: "Да и не смешно ли помышлять о справедливости, когда всякое насилие встречается обществом, как разумная и целесообразная необходимость, и всякий акт милосердия, например, оправдательный приговор, вызывает целый взрыв неудовлетворенного, мстительного чувства?".
А об уровне интеллекта таких, как прокурор, свидетельствуют бумаги, ими подписанные. Вот, к примеру, что утвердил прокурор г. Находки. Из обвинительного заключения по уголовному делу N 898518 от 5 ноября 200года: "...Допрошенная Чибиряк показала, что... 15 февраля 2000 года ее сын Дмитрий позвонил домой и сказал, что у него все нормально, что его увезли и бьют, но скоро отпустят".
Чем не "Палата N 6"?
18 мая, накануне моего дня рождения, пришелестел малек от одного зэка. Он сообщает, что 16 мая состоялось заседание Приморского краевого суда по его кассационной жалобе, которую я ему написал в начале мая. Суд удовлетворил жалобу и отправил уголовное дело на новое рассмотрение в тот же суд в ином составе. Зэк пишет: "Гриня, хочу сказать тебе огромное спасибо. Твой рейтинг в хате возрос".
Утром посмотрел на себя в зеркало. Волосы отросли так, что хоть косички заплетай. Для человека, который всю жизнь был военным, длинная прическа -- как пятое колесо. Заявление на подстрижку написал два месяца назад. Глухо. Здесь все -- проблема. Даже умереть...
В графе "Вредные привычки" написал: "Периодически сижу в тюрьме".
Из тюремной библиотеки мне принесли кучу старых книг. В их числе томик В. Вересаева издательства "Художественная литература", 1938 год. Книжка интересна не столько содержанием (автобиографические очерки), сколько многочисленными печатями и штампами. Один из них: "Проверено 1937". Сама книга издана в 1938-м. Другие штампы: "Проверено 5 июля 1941", "Июль 1944", "Проверено 1953", "1947", "Проверено 195 г." (?).
Мне понравились слова Юма, которыми Вересаев предваряет рассказы о своей юности: "Очень трудно говорить о себе без тщеславия". Это верно. Помню, в прошлую тюремную отсидку я пытался писать нечто автобиографическое и испытывал некое неведомое мне чувство неловкости от того, что не могу писать о себе так, как хотелось бы: с самокритикой, с подколками-подначками. Получалось, что я в своих воспоминаниях сплошь положителен, хотя на самом деле это не совсем так. Утешением может служить разве что тот факт, что мало кому удалось избежать тщеславия при описании себя самого.
Воспоминания о Вере Засулич натолкнули меня на мысль о том, почему в постсоветской России так и не появились суды присяжных. И это несмотря на то, что Конституцией 1993 года они продекларированы. А не прижились присяжные потому, что и ельцинская, и -- особенно -- путинская власть боится собственного народа, не верит ему, ненавидит его. Могу предположить, что при той шумихе, что возникла в мире после моего вторичного осуждения, гэбэшники и Путин хотели бы провести надо мной показательный суд с присяжными заседателями. Но присяжные наверняка оправдали бы меня, как это было и в случае с Верой Засулич.
Синдром суда над Верой Засулич оказался столь мощным, что с 1877 года власть российская опасается присяжных и не верит им.
А меня в первый раз судили три подполковника, два из которых -- сотрудники погранвойск КГБ СССР. Во второй раз -- подполковник-холуй, прапорщик и сержант -- из тех же пограничных войск КГБ.
Такие вот "независимые" судьи...
Вторую ночь сегодня почти не спал. Утром понял, что теперь не усну до самого 25 июня, до решения Военной коллегии Верховного суда. Быстрее бы уж. Конечно, приходится думать и о том, что решение может быть подлым и гадким. Несмотря на то, что других Военная коллегия по этому делу еще не принимала (а их было уже несколько!), все равно привыкнуть трудно. И то! Речь о моей судьбе, а может, и жизни.
За полгода очередной отсидки в тюрьме мне довелось разбираться в нескольких десятках уголовных дел, изучать приговоры по ним. Мой опыт свидетельствует: судьи присуждают на более длительные сроки тех людей, которые:
-- не имеют адвоката;
-- ранее судимы;
-- другой национальности (нерусские);
-- имеют внешне отталкивающий вид.
Все перечисленное по закону никоим образом не должно влиять на выводы суда. Однако все перечисленное всегда влияет на решение суда.
Прецедент требует жертв. И чем меньше защищена жертва, тем громче прецедент. Недостатка в жестокости нет, когда система репрессивной власти защищает себя. Но когда ей нужно наказать себя -- вы даже прецедента не найдете.
И такое государство кто-то уже называет правовым.
Столпотворение одиночества...
26 июня 2002 г. Видимо, придется закончить эту писанину на грустной ноте. Вчера Военная коллегия Верховного суда оставила без изменения приговор ТОФа от 25.12.200-- четыре строгого с лишением звания. Это удар сильнейший -- не только для меня. Как я не умер вчера -- не знаю. А что там с бедной моей, любимой моей Галей? Как она теперь одна с двумя детьми? Нет, я сойду с ума, думая об этом.
Надо настроиться на длительный срок, на лагерную жизнь. Не думал, что это будет так тяжело. Как-то в одночасье жизнь потеряла смысл. Читал, писал, учился, надеялся... И все -- к черту! К черту ли? А может, на пользу духу? Хотя... Куда ж дальше.
СИЗО. Камера N 95.
А В ЭТО ВРЕМЯ НА ВОЛЕ
ИЗ РАБОЧЕГО ДНЕВНИКА ПРЕЗИДЕНТА ФОНДА ЗАЩИТЫ ГЛАСНОСТИ АЛЕКСЕЯ СИМОНОВА
2апреля 2002 г.
Слава богу, определились с планами. Два пути: жалоба в Президиум Верховного суда на бессмысленность приговора Военной коллегии, в котором все присужденные Грише 4 года висят на единственной ниточке, оставшейся от 60 обвинений.
И -- условно-досрочное освобождение в декабре.
И идти по обоим и идти, пока ноги носят. Начинаем обивать пороги Минюста: надо же понять, УДО -- это что? И во что оно Грише обойдется.
3 мая 2002 г.
Оказывается, УДО -- это тоже ловушка: тот, кого колония на УДО подает, должен так или иначе покаяться -- дескать, понес заслуженное наказание.
13 мая 2002 г.
Раскручивается маховик, раскручивается потихоньку -- пишут письма братские организации и добрые люди. В каком-то городе в Англии училка, активист Международной амнистии, провела урок по свободе слова и -- двенадцать писем: уважаемый президент Путин...
Кто-то говорит, что их никто не читает. Черта в ступе -- капля камень точит. 20 тысяч этих капель было в его деле уже на первом суде. Между прочим, его тогда освободили, хотя и не оправдали.
20 июня 2002 г.
Был в администрации. Говорил про УДО. Резон у меня циничный: Пасько на свободе -- вам куда меньшая головная боль, чем пока он в тюрьме. Если я их правильно понимаю, циничные резоны на них лучше действуют.
-- Надо подумать...
И на том спасибо.
Гришу тем временем, кажется, готовят к переводу в колонию. Во Владивостоке оставить не захотят.
Выпуск N 80 (606) от 5 мая 2003 г. [ N 79 ] [ N 81 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]