Главная страница

Неволя

НЕВОЛЯ

<Оглавление номера>>

Александр Сидоров

«А я, как курва с котелком…»

По следам блатной поговорки

«Бериёвская амнистия» и куплеты Загари

«Собственно, а почему поговорка с курвой и котелком – блатная?» – может спросить читатель. Присказка эта широко используется в обычном просторечии и имеет много значений. Греметь, как курва котелком (или котелками), – поднимать излишний шум;носиться, как курва с котелком (с котелкам),–поднимать бессмысленную суету, производить бестолковые действия, не знать, куда приткнуться и тому подобное; также – попрошайничать, клянчить;загреметь, как курва котелками (с котелками), – попасться, быть разоблаченным с соответствующими последствиями; бежать, как курва с котелком (с котелками), –опаздывать и нестись куда-то сломя голову... Вообще народ наш любит разнообразные интерпретации, трактуя одни и те же или похожие идиомы всяк на свой лад.

Чтобы прояснить именно уголовную сущность выражения, попробуем определить, когда и где оно появилось и зачем упомянутой курве котелок (тем более – котелки).

Многие арестанты и примкнувшие к ним языковеды высказывают вполне разумную и логичную версию о том, что фраза о бегущей курве – цитата из популярной блатной песни времен «бериёвской» (она же «ворошиловская») амнистии. Напомню, что 26 марта 1953 года министр внутренних дел Лаврентий Берия направил докладную записку с проектом указа об амнистии в Президиум ЦК КПСС, и на следующий день президиум такой указ утвердил. Из-за «колючки» должны были выйти на волю 1млн 32 тыс. человек, а следственные дела прекращались в отношении 401 тыс. человек. В основном амнистия распространялась на осужденных со сроком до 5 лет лишения свободы, а также на несовершеннолетних, престарелых, больных, беременных женщин и «мамочек» с малолетними детьми... Освобождению не подлежали осужденные за бандитизм, умышленное убийство, контрреволюционные преступления и хищения социалистической собственности в особо крупных размерах. Зато вдвое сокращался срок осужденным более чем на 5 лет. Таким образом, грабители, жулики всех мастей, насильники и прочие представители«благородного блатного мира» тоже получили возможность покинуть места наполовину раньше и вскоре после «бериёвской» амнистии оказались на свободе, что привело к резкому ухудшению криминогенной обстановки.

Тогда и появилась залихватская песенка «Дело было в старину под Ростовом-на-Дону» о том, как уголовник освободился по амнистии, а затем снова попал в тюрьму. В одном из куплетов и появляется «курва с котелком»:

Но вот амнистия пришла

И нам свободу принесла –

Свободу, б.., свободу, б.., свободу!

Один вагон набит битком,

Кто с чемоданом, кто с мешком,

А я, как курва, с котелком, –

По шпалам, б.., по шпалам, б.., по шпалам!

Казалось бы, вот и весь секрет. На самом деле не совсем так. Куплет не проясняет главного вопроса: а не позаимствовали, случаем, неведомые авторы выражение с «курвой» из блатного фольклора, где оно могло возникнуть значительно ранее?

Некоторые основания для таких подозрений имеются. Во всяком случае, похожая песняточно существовала прежде и еще в 1942 году прозвучала (правда, без «курвы») в фильме «Котовский»(режиссер Александр Файнциммер, автор сценария Алексей Каплер), созданном на Киностудии им. Горького.

В одном из эпизодов фильма Григорий Котовский попадает в камеру Кишиневского тюремного замка, где вступает в стычку с бандитом Загари. Загари, между прочим, реальная личность, и он действительно сильно повздорил в тюрьме с «бессарабским Робин Гудом». В фильмеКотовский после суда входит в камеру, где Загари с «кодлой» играет в «двадцать одно» («очко»), обчищая «фраера». По ходу«атаман» исполняет следующие куплеты:

Сижу на нарах, словно пес, –

Я проиграл в буру и стос,

До нитки, до нитки, до нитки.

А как вспомню на Дону,

Где каждый год было вино

И шмары, и шмары, и шмары...

А как вспомню старину,

Как первый раз попал в тюрьму –

На нары, на нары, на нары.

А теперь сижу в тюрьме,

Не светит больше солнце мне…

Эх ты, штимп, да ты чудак,

Купил блатованный пиджак

И шкары, и шкары, и шкары…

Затем уркаганы пристают к лежащему на нарах «политику», чтобы тот отдал им свои «колеса» (обувь). За политика вступается Котовский, и тут встает с места сам Загари:

–Этому молодому человеку просто надоело жить. Ну что ж, мы ему можем помочь.

Загари достает нож (обернув рукоять носовым платком), и в это время Котовский сильным ударом кулака посылает атамана в угол. Один из арестантов узнает новичка и радостно восклицает: «Котовский!» Тогда Загари с испуганной, заискивающей улыбочкой пятится назад и с тихим хрипом выдавливает: «Извиняюсь...». На самом деле все обстояло несколько иначе, но для нас это сейчас не столь важно.

Итак, выходит, что песня об амнистии является переделкой более ранних «куплетов Загари», которые, в свою очередь, Алексей Каплер мог заимствовать из реальной жизни (как произошло с большинством музыкальных номеров, прозвучавших в фильме). Правда, это отменяет версию, согласно которой «курву с котелком» уголовные авторы «досочинили» уже в процессе переделки «киношных» или еще более ранних вариантов песни о Ростове-папе...

«По железной дороге бродят курвы в тревоге»...

Прежде чем разбираться в этом, проясним ситуацию с «курвой» как таковой, без всяких котелков. Тут вроде бы никаких проблем. Согласно этимологическому словарю Макса Фасмера, «курва» – оскорбление, означающее потаскуху, шлюху, проститутку. Происходит оно от слова «курица» (как и во французском сосоttе«курочка» и «проститутка», роulе«курица»; «проститутка»). Известно, что ругательство со времен Древней Руси использовалось по отношению к распутным женщинам. Как в былине «Добрыня и Маринка»:

А и стал Добрыня жену свою учить,

Он молоду Марину Игнатьевну,

Еретницу, курву, б.., безбожницу…

Позднее слово стали употреблять и в отношении мужчин. Понятно, и на зоне, и за ее пределами «курва» – слово, унижающее человека.

Однако, увы, понятно далеко не всем. Вот какая забавная версия гуляет по просторам Интернета:

«Курва: смазчик колесных подшипников паровозов и состава в дореволюционной России. Смазка производилась маслом из котелка, который курва носил с собой вдоль колейных пар. Например: А я, как курва с котелком, по шпалам, по шпалам».

Вот видите: даже соответствующая ссылочка имеется! А ну как и впрямь «курвы с котелками» существовали еще в царской России? Спешу разочаровать простодушных лопухов: смазчики ни до революции, ни после никогда не бегали с котелками! У них имелись закрытые масленки, что намного удобнее. Масленка напоминает небольшой барабан (музыкальный инструмент) с ручкой, к которому добавлен «носик», как у чайника.

Вот отрывок из повести Владимира Синенко «Человек с горящим сердцем», события которой относятся к началу прошлого века:

«…Шел смазчик. Он подливал в буксы мазут. Масленка, как и у Федора, большая, неуклюжая».

На иллюстрации изображен этот самый смазчик с масленкой.

Или очерк Евгения Суворова «Сто лет в строю», герой которого, 98-летний Николай Смирнов, вспоминает:

«В 29-м году мы переехали в Шахунью. После окончания школы я устроился работать на железную дорогу, вначале смазчиком – автолом через масленку буксы колесные смазывал…».

Знаменитый клоун Карандаш (Михаил Румянцев), демонстрируя зрителям воочию выражение«смазать пятки», «смазывал пятки на ботинках из большой масленки, какие имелись у паровозных смазчиков».

Итак, смазчики носили с собой масленку, а не котелок. Стало быть, «курва с котелком»не имеет отношения к железнодорожным профессионализмам.

А к арестантскому быту имеет или нет?

Баланда, горькая баланда…

Попробуем разобраться. По правилам распорядка никакой котелок в местах лишения свободы арестанту не полагался – по крайней мере, в советских. В карцерах нередко отсутствовала любая посуда вообще– как на Соловках:

«Утром выгнали на работу, обычно самую грязную. Я попал на разборку дощатого отхожего места... Пищу принимали зловонно пахнущими руками... Через “волчок” в двери карцера Киселев наблюдает раздачу каши арестантам в подолы рубашек и в пригоршни» (Розанов М. М. Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939.США, 1979).

Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет:

«Никакой посуды в начале отбытия наказания у многих зэков для получения баланды не было, в качестве мисок использовали даже шапки».

Хотя и котелки по лагерю ходили – в том числе и по соловецкому. Тот же Розанов вспоминал:

«Постоянным недоеданием и изматыванием на работе и в лагерном быту можно и таких довести до полушакального состояния: рыться в помойках около кухни, долизывать чужие котелки».

В мемуарах Евгении Федоровой «На островах ГУЛАГа» все расписано еще более красочно:

«…Всякая отправка на этап занимает уйму времени. Проверка формуляров, обыск чемоданов и мешков, причем выбрасываются все “личные” алюминиевые миски, ложки, иголки, ножницы – как будто можно в лагере прожить без этого нехитрого имущества! Лагерное начальство же, видно, убеждено, что ложкой можно перепилить проволочное заграждение, а иголкой уложить наповал “попку” на вышке! Должно быть, им виднее – ложки и миски выбрасывались всегда и везде, а потом неизменно заводились новые, выменянные на пайку хлеба, зачастую у тех же конвоиров».

Однако зэковское племя так или иначе добывало себе котелки. Где-то об этом заботилось расчетливое начальство: на таежном лесоповале из чего еще кормить «мужика»? Нередко заключенные выменивали котелки у солдат-конвоиров. На некоторых зонах в войну было организовано производство солдатских котелков: грех не воспользоваться и «сидельцу»…

То есть раздобыть котелок по прибытии в лагерь возможность была. Тем более если ты пристроился неплохо, как та же Евгения Федорова – на работы в лагерную больницу:

«Мы оставляли себе одну пайку на двоих, а другую выменивали на котелок картошки у кухонных работников. Они тоже не были сыты, но котелок картошки все же был в их возможностях. Был у меня такой солдатский котелок, в форме боба, с крышкой. За пайку мы получали полный котелок белой, душистой, горячей, рассыпчатой картошки!»

Зэковский котелок здорово помогал выживать. Котелками разживались, отдавая последнее, даже «фитили» и «доходяги», то есть люди, которые едва держались на ногах и ползали по помойкам. Солженицын в «Архипелаге» описывает это так:

«Вот занятие инженера Е. в глуховатом углу зоны в жаркое воскресенье: человекоподобное существо сидит в лощинке над ямой, в которой собралась коричневая торфяная вода. Вокруг ямы разложены селедочные головы, рыбные кости, хрящи, корки хлеба, комочки каши, сырые вымытые картофельные очистки и еще что-то, что трудно даже назвать. На куске жести разложен маленький костер, над ним висит солдатский дочерна закопченный котелок с варевом. Кажется, готово! Деревянной ложкой доходяга начинает черпать темную бурдуи поочередно заедает ее то картофельным очистком, то хрящем, то селедочной головой».

Но на всех котелков не хватало. Поэтому многие зэки за неимением настоящих котелков пытались найти им замену. Солженицын пишет:

«Миски, котелки, кружки, черпаки для чая приходилось делать из пустых консервных банок, найденных на помойке».

То же можно встретить и у Варлама Шаламова – например, в рассказе «Память тела»:

«…Опытная рука блатаря подхватывает лом, бьет цистерну, и на снег течет масло (подсолнечное. – А.С.), которое мы ловим в снегу, глотая прямо со снегом. Конечно, главное разбирают блатари в котелки, в банки…»

Такие самодельные котелки из консервных банок сохранились и до сей поры. Например, один из них найден в 1989 году на территории бывшего лагпункта Имнекан Янстройлага (1949–1955) и представлен в виртуальном музее ГУЛАГа [ Музей ГУЛАГа ].

Правда, не все подобные котелки годились для разогрева пищи. Многие не выдерживали высокой температуры разогрева. Нужны были именно банки из жароустойчивых материалов. Бывшие лагерники вспоминают, что к такому типу относились банки из-под американской тушенки, которую США поставляли в СССР во время второй мировой войны по ленд-лизу.

Но значит ли это, что выражение «курва с котелком (с котелками)» возникло после начала войны? Не факт. Ведь многие лагерники использовали самодельные котелки не для приготовления пищи. Уже упомянутые доходяги зэки приспосабливали «самопальные»котелки для другой цели. В сборнике «Песенный фольклор ГУЛАГа как исторический источник (1940–1991)» Майкл и Лидия Джекобсоны объясняют выражение «курва с котелком» следующим образом:

«Опустившийся заключенный, носящий банку с водой для прополаскивания находящихся на помойке пищевых отходов, которые он тут же поедает».

В целом правильно, если добавить к банке эпитет «консервная».

Слова Джекобсонов фактически подтверждает и Варлам Шаламов в рассказе «Инженер Киселев»:

«Моральная граница, рубеж очень важны для заключенного. Это – главный вопрос его жизни. Остался он человеком или нет. Различие очень тонкое, и стыдиться нужно не воспоминаний о том, как был “доходягой”, “фитилем”, бегал как “курва с котелком” и рылся на помойных ямах, а стыдиться усвоенной блатной морали…»

Но в целом лагерный люд от «блатных» до «мужиков» с презрением относился к тем, кто копался на помойках. Стоит согласиться, что именно таких людей подразумевает фразеологизм «курва с котелком». А персонаж песни «По шпалам» саркастически, издевательски сравнивает себя с зэком, который шастает с котелком на помойке.

Но ежели так, то фразеологизм возник раньше, чем вариант песни о «бериёвской» амнистии. Можно ли точно определить, когда именно? С точностью до дня и даже года – вряд ли. Выражение «курва с котелком» упоминается в воспоминаниях гулаговских зэков, которые отбывали сроки с 1937-го по середину 1950-х годов. К таковым можно отнести Шаламова (хотя первые три года он получил еще в 1929-м), Жака Росси (в лагерях с короткими передышками – с1937-го по 1956-й), Александра Солженицына и многих других. В документах и мемуарах, относящихся к более ранним временам, это словосочетание не встречается. Разумно предположить, что «курва с котелком» появилась в военном или послевоенном ГУЛАГе. Скорее все же в военном: уж очень подходила лендлизовская консервная банка под самодельный котелок…

Языковая находка быстро вошла в лагерное арго. Росси в словарной статье «загреметь» пишет:

«Загреметь котелками – оскандалиться: – “Саньку приняли чертежником, но оказалось, что он рейсфедера в глаза не видал. Вот он и загремел котелками”».

Здесь обошлось без «курвы». А вот в статье «котелок» появляется и она:

«Как курва с котелком, в выражениях – шуметь как курва с котелком – делать зря много шума; бегать к. к. с к., попрошайничать, клянчить (у кухонного окошка); суетиться».

У Юза Олешковского, который отбывал наказание в ГУЛАГе с 1950 по 1953 год, в повести «Николай Николаевич» количество котелков уже увеличивается:

«Слава богу, думаю, не на нарах я лежу и не надо, шелюмку похлебавши, п..ячить на вахте, как курва с котелками».

Сегодня, когда выражение давно ушло в речь простого народа, оно приобрело самые разные оттенки. Например, у Василия Шукшина в рассказе «Суд»:

«Шел Ефим на суд, как курва с котелком, – нервничал».

Или в эссе «Кое-что о чертях в людях» Елены Проценко:

«Между Богом и дьяволом есть промежуток – черт, чертА... И по этой черте бегает мелкая сущность в душе человеческой, которая мечется, как курва с котелком, которая не знает, кому предложить свои знания (котелок)».

Часто «носиться, как курва с котелком» значит то же, что «бегать, как дурень с писаной торбой».

В общем, популярное выражение.

Но родилось оно не раньше второй половины 1930-х годов. И к диким «железнодорожным» теориям никакого отношения не имеет.

На этом и поставим точку. Не будем дальше носиться, как курва с котелками…

<Содержание номераОглавление номера>>
Главная страницу