Фима Жиганец
Байки из зоопарка
Мы продолжаем серию рассказов о бывшем осужденном Юше, который стал старшим смотрителем в зоопарке, и практиканте биофака Шурике Масолове, попавшем под его начало. Смотритель и студент постоянно попадают в криминальные переплеты, связанные с «зоной для зверей» города Мокрого Паханска.
Вечерний променад, или Бегство с плантации кактусов
Уж скоро месяц практике моей... Надо же, стихами заговорил. Ну, стихами – еще ничего. Я вот стал замечать, что незаметно перехожу на язык моего наставника Юши, в просторечии именуемый «феней». Хотя сам шкипер Юша этого слова не признает, говорит: «Кто по фене ботает, тот по параше летает».
– Шурик, нету никакой Фени в ботах. Была да вся вышла. Я базлаю чисто по-русски. А ежели кто за феню хлещется – так тот просто фуцан проштымпованный.
Понемногу я стал «русский шкиперский» понимать. Боюсь, по возвращении из зоопарка в универ наблатыкаюсь и вовремя на нормальную речь не смогу соскочить. Зачет препод не поставит, а я ему: «Ну ты наглый, как колымский пидор!»
Шкипер Юша – не моряк, если кто не понял, а главный над «киперами» – младшими смотрителями. Вот букву и добавил, чтобы от них отличаться. А «Юша» – это у него еще с зоны, вообще-то его Анатолий Ефимович зовут. Недавно слег дядя Толя в больницу с бронхитом, и это вышло мне боком. Раньше я считался лицом, приближенным к шкиперу, и грязной работой манкировал. А теперь пришлось и клетки драить, и разную живность кормить, и вкалывать на строительстве открытых площадок для гималайских медведей. Рыжая Валька, безмятежный Володя, дерганый Анвар Ганиев и прочие «киперы» со мною поддерживали хорошие отношения (вернется шкипер – за меня башку оторвет и даст макакам поиграть). Зато замдиректора Лисовская отыгралась по полной. Я подозреваю, она вообще никого не любит, кроме капюшонового крыса, что живет у нее в аквариуме. Эти поганцы по документам проходят как корм для удавов (крысы, а не замдиректора). Но гаденыш нашел подход к одинокой женщине: бегает по ней, щекочет шейку, на плечико сядет и чего-то шепчет ласково... Куда я попал? Рыжая Валька мурлычет с пантерой Аглаей, Лисовская чешет крысу пузико... Скоро от такой компании я сам в клетку спрячусь. К скорпионам. Хотя скорпионы у нас пока отсутствуют. Если не считать замдиректора.
– Потерпи, Шурик, скоро снова буду на районе, – успокоил меня отечески Юша, когда я после тяжкого и вонючего трудового дня зашел к нему в палату. Потом втянул носом воздух и спросил: – Че, у орланов был?
– Ага, – подтвердил я. – Птенцом разродились. Говорят, пацан.
– Орланы говорят?
– Не, Амалия Аскольдовна.
Ляпнул – и понял, что зря. Амалия, начальница ветеринарного отдела, – тайная любовь Анатолия Ефимовича. А раз тайная, значит, неразделенная. Иначе чего таить-то? Да и дело не в любви.
Юша с ходу что-то прочувствовал. В этом месте шкипер меня наверняка бы сурово поправил:
– От же ты рогомет. Чувствуют только хрен в дырке и мелочь в кармане.
Скажем так: шкипер что-то уловил. То ли в голосе моем, то ли срисовал по лицу.
– И как Амалия? – мрачно поинтересовался он.
– Да потихоньку... – робко соврал я.
– Потихоньку я тебе в рыло кактусом въеду! – зарычал Юша, указывая на воинственный строй кактусов в горшочках, украшавших больничное окно. Кактусов было штук пять. Особенно мне не понравился большой, с несколькими отростками, покрытый толстыми шипами. Если шкипер решит в рыло въехать, точно его выберет. – Я тебя как шурика спрашиваю: что случилось? Считать до одного или сразу мордой в унитаз?!
– Да все, все! – взмолился я. – Че вы так... радикально. Ну, вчера ее вызвали в полицию...
– Амалию – в мусарню?! – возмутился шкипер. – И чего шьют? Аборт красноухой черепахе?!
Вот откуда у него такие фантазии? Красноухая черепаха у нас в зоопарке, конечно, есть. Но почему Юша вспомнил именно ее?
– Да ничего не шьют, – успокоил я. – У нее дядя пропал. Полицаи вызвали ее на опознание в морг. Оказалось, труп – совсем не дядя. То есть, может, и дядя, но не Амалии. А с ней все равно обморок случился. Пришлось в больницу везти.
Я хотел утешить Юшу и добавить, что из морга в больницу – лучше, чем из больницы в морг. Но вовремя язык прикусил. А то попадешь под горячую лапу шкипера и на холодный стол патологоанатома.
Юша закашлялся и присел на постели. Новость его крепко шарахнула по непробиваемой лысине.
– Че, Ефимыч, подруга твоя эта Армания? – сочувственно донеслось с соседней койки.
– Глохни на минуту, шоб не вышло насовсем, – зло огрызнулся шкипер.
Койка на всякий случай умерла.
– Сегодня не получится навестить... – бурчал себе под нос Юша. – Но рвать когти надо. Костюмчик у меня «Пума», кроссы вон в углу стоят.
– Вас же еще не выписали!
– Усохни! Макарыч, – обратился шкипер к мертвой койке, – если чего, я по продолам [ Продол – коридор. ] гуливаню. Ну, типа, вечерний променад. Уловил?
– Уловил, Анатолий Ефимович, – уважительно отозвался Макарыч. – Лимонад так лимонад. А...
– А команду глохнуть никто не отменял, – напомнил шкипер.
И мы удалились на вечерний «лимонад».
В когтях у хищника, или Два яйца, одинаковых с лица
Мы упали в первую попавшуюся «тачку» и понеслись в зоопарк. Я плюхнулся сзади, Юша – впереди. Недалеко от звериной обители водила резко тормознул: наперерез на красный вылетело спортивное авто и скрылось в легком сумраке, игриво мигнув задними фарами.
– Ссука, насосала на тачку и носится, как в дырку трахнутая! – завопил водила.
Я хотел удивиться, как он успел разглядеть, что за рулем женщина. Но вместо удивления заорал вслед за водителем: какая-то мохнатая тварь спрыгнула мне на шею, потом – на колени. Видно, прежде она дремала между сиденьем и задним стеклом.
– Ты что?!! – взревел шофер.
– Хрен в манто! – громыхнул Юша, заглушив нас обоих. И рявкнул на водителя: – Ты чего так тормозишь?! Я чуть кумполом стекло не высадил.
– Пристегиваться надо! – огрызнулся тот. И, обернувшись ко мне, спросил: – Какого черта орешь? Вроде нам в зад никто не въехал.
– Будешь гавкать – въедут, – мрачно пообещал Юша. – И в зад, и в рот.
– Ты, отец, попутался совсем?! – возмутился водила. – За базаром следи!
– Захлопни ковш, – грозно посоветовал Юша. – Нас всех чуть не поубивал да еще Шурика напугал.
Но я уже успокоился. Животное оказалось мягкой игрушкой, которую я принял за мелкого хищника.
Хозяин машины расхохотался, забыв о перепалке со шкипером.
– Дурень! Это же енот плюшевый! – весело пояснил он мне. – А я чуть от ужаса в штаны не наложил...
– Я тоже, – неожиданно признался Юша. – Ты, Шурик, орешь хуже потерпевшего. Че, киндерам чучелко везешь? – спросил он водилу.
– Не, это талисман, – пояснил хозяин тачки. – Машина у меня «Ниссан Нота», ее «енотом» называют. Вот я сзади игрушечного енота и пристроил.
– Разумно, – кивнул Анатолий Ефимович. – Спереди – Николай-угодник, сзади – полоскун-хранитель.
В зоопарке Юша семимильными шагами понесся к зданию администрации, успев, однако, почесать бороду тибетскому яку Фиделю – своему старинному приятелю. Подруга яка ревниво захрюкала.
– Че раскудахталась, Нюшка? – цыкнул шкипер. – Мы что с Федей, гомики? К Вальке рыжей ревнуй. Валька, она до яков охочая – ууу...
И под это «ууу» мы поскакали дальше.
Пряничный домик администрации сиял огнями окон. Значит, и директор Гликман, и мадам Лисовская до сих пор на месте. Фанатики. Как говорит дядя Толя, их оттуда сраной метлой не выгонишь.
Когда мы ворвались в директорский кабинет (то есть Юша ворвался, а я следом юркнул), Гликман пронзал взглядом монитор, сидючи за письменным столом. Судя по отражению в оконном стекле за спиной директора, его танк крушил врага где-то у деревни Прохоровки.
– Опять балду гоняешь? – приветствовал директора Юша.
– Толя, что ты несешь?! – горестно мяукнул Гликман. – Тебя уже выписали?
– А ты думал, я «пятнашку» буду мотать? Лучше курсани меня насчет Амалии. Я почему последним узнаю? Тоже мне друг. Таких друзей...
Тут Гликман разглядел за Юшей меня, и очи его грозно пыхнули.
– Так вот кто у нас стукач! – шлепнул он по столу пухлой ладошкой. – Зачем больного человека с койки поднял?! Кто тебя за язык дергал? Пошел вон отсюда! Завтра же...
– Базар килма! [ Базар килма (жарг.) – отставить разговоры. ] – оборвал Юша. – Сема, не доставай пацана и мою ранимую душу. А то завтра, оно наступит не для всех...
Гликман тихо застонал.
– Ну что ты его за собой таскаешь, как Христос блудницу? – жалобно вопросил он, ткнув пальцем в мою сторону. – Ему практику надо проходить, он же будущий биолог! А с тобой у него одно будущее – вагон столыпинский да стук колес. Пассажир с «Титаника»...
– Сказал бы – писюн тебе на язык, но мы ж интеллигентные люди... По крайней мере, я. Не бздо, дурному не научим. Будет Шурику и биология, и зоология, и патология.
– За патологию не сомневаюсь, – мрачно буркнул Гликман. – Словом, пусть выматывается, а мы насчет Амалии поговорим.
– Он же от меня все узнает, какая разница...
– Один скребет, другой дразнится! – неожиданно взвился Гликман. А с виду – культурный гражданин. – При нем ничего не скажу!
– Шурик, топай до дому, – отпустил меня шкипер.
И я потопал. Но что-то мне нашептывало: вляпался ты, студент, по самые свои ослиные уши.
Предчувствия меня, как всегда, не обманули...
Придя наутро в зоопарк, я тихо прошмыгнул к орланам, глянул, как у них с потомством, а потом занялся рутинной киперской работой. Только бы от Юши подальше. Но мысленно уже ощущал на плече его железную хватку. Неужели наши приключения никогда не кончатся?!
И точно, вскоре я сидел со шкипером на бетонной плите, рядом со стройкой террариума. Пока в нашем зоопарке пресмыкающиеся и земноводные занимают помещение чуть больше рабочей столовой, что доставляет страдания Гликману. Его пожирает черная зависть к коллегам, коллекции которых кишат аллигаторами, игуанами, гигантскими черепахами, анакондами и прочими дарами природы.
Юша к «гадской нечисти» сугубо параллелен, как говорят у нас в универе.
– На хрен тебе беспонтовые полузмеи? – утешает он друга Сему. – Ты бы лучше Яше самку приобрел. Носорог – вот это человек!
Но главная печаль зоопарка, по мнению шкипера, – отсутствие настоящего бегемота. Карликовый Гоша, как говорит Ефимыч, – «недоумение природы»... Тут Юша ненавязчиво перевел стрелки с бегемота на меня:
– Ты, Шурик, тоже был недоумением, пока я тебя не приметил.
– Старик Державин нас приметил и, в гроб сходя, благословил, – вспомнил я Пушкина.
– За Державина не в курсе, но кстати о гробах. Ты же, балабос, все вчера попутал насчет дяди...
– В смысле? – не понял я.
– Амалия-то, по ходу, труп опознала! Никакой это не чужой дядя.
– А чей?
– Чей надо! Слушай и клинья не вбивай... Тут история не слабже графа Монте-Кристо. Видал кино?
– Даже читал.
– Умник...
И Юша поведал историю не слабже похождений мстительного графа.
Дядя Амалии Аскольдовны вообще-то живет в Москве. Профессор-искусствовед, обладатель коллекции картин, икон, старинных книг и прочей ерунды. Все это стоит не один миллион денег, Амалия – единственная наследница. Обычно в этом месте следует тоскливый вопрос: «Блин, ну почему не мне?» Но мы его пропустим.
В Мокропаханске дядя бывает редко. Что ему тут делать? Кормить карлика Гошу огурцами? В этот раз приехал по приглашению старого друга, тоже профессора и тоже коллекционера. Но у столичного, думаю, собрание покруче. Блин, ну почему не мне?!
Приятели знакомы со студенчества, всю жизнь имели общие дела. У каждого – своя клиентура: сейчас много разных буржуев хотят притулиться к прекрасному. «А где на всех зубов найти?», как пел Высоцкий.
В общем, паханский искусник пригласил московского, чтобы тот помог в экспертизе картин: клиент столичным спецам больше доверяет. Дядя остановился у Амалии, а утром с приятелем направился к владельцу полотен. И как в воду канул. Уж полночь близится, а дядюшки все нет. За полночь Амалия стала нервничать. Дядя – человек конкретный, обязательно позвонил бы. Мобила не отвечает, больницы и морги отвечают, но отрицательно. Милиция заявление не берет, глумится: может, ваши пропащие сейчас в какой-нибудь бане с прости... с русалками хвостами шлепают! Но упертая Амалия все же оставила в райотделе фотку родственника.
– И ты представь – клюнуло! – радостно сообщил дядя Толя. – В смысле, сработала карточка. Ближе к утру, когда Амалия уже в ступор впала, звонят в дверь. Она с радости решила, что дядя. Таки нет – ментокрылые припорхали! Мол, ваши ожидания оправдались, доктор Зорге ждет вас в морге. Но все ж таки была еще надежда, наш компас земной: вдруг прижмурился посторонний чувачок? Да не судьба.
– Вы же говорили, в морге не ее дядя...
– Зато там его подельник – с биркой на ноге! Местный профессор, какой дядю в Паханск пригласил. И не просто дохлый, а разделанный, как в мясном ряду. Амалии только лицо показали, остальное под простыней. Но еще в машине мусора ляпнули от великого ума: давно, по ходу, у нас расчлененок не было. И зачем было при женщине такую жуть гнать?
– Кто же его так разделал?
– За это Амалия не в курсе. Мусарня знает подробности, а мы – нет. И еще момент. Оба профессора друг на дружку сильно смахивают – маленькие, толстенькие, лысенькие. Короче, два яйца, одинаковых с лица. Амалия глянула – и отрубилась. Говорит, сперва даже не разобрала, который из них на нее косит лиловым глазом.
– Вы что, уже с Амалией Аскольдовной поговорили? – удивился я.
– Да не я, – отмахнулся Юша. – Гликман рассказал. Он Амалию в больничке успел проведать, пока к ней ход не перекрыли. Вот и гадай: чи жив ее дядя, чи нет?
– Пусть полиция гадает, – заметил я. – Вы же не следователь.
– Тьфу на тебя! Не, ментам я не доверяю. Повесят жмура на какого-нибудь бичару, дядю в розыск объявят – и с плеч долой, из сердца вон. Кабы не Амалия, я бы, понятно, не впрягался...
А я бы не впрягался в любом случае. Да попробуй отвертись. Заболеть, что ли? Но со шкипером номер не пройдет.
– И как вы хотите помочь? – спросил я. – Сами же сказали, что к Амалии Аскольдовне никого не пускают. Кстати, а почему?
– Интересный вопрос. Ее даже с креста перевели в неясном направлении.
– Как это – с креста перевели? – не понял я. – С какого креста?
– С больнички, нехристь! Когда же ты по-русски базлать научишься? Но с переводом ты прав: шо за тайны мадридского двора?
И Юша погнал волны морщин по шкиперскому лбу. Мыслил. Оно и понятно: это вам не похищенный страус. Тогда-то мы с Юшей загадку быстро решили. Но одно дело – тушка страусихи Лизаветы, другое – тушка столичного профессора. Разницу улавливаете?
– Ефимыч! Ефимыч! – раздалось издалека. – Тебя тут ищут!
Мы повернулись на зов. Кричал Анвар Ганиев, которого недавно Юша чуть не прибил за спаивание слонов осетинской водкой. Анвар приветственно махал рукой, как будто от этого лучше слышно.
– Кто ищет? – грозно спросил шкипер.
– Вот!
Рядом с Анваром возникла до боли знакомая нам с Юшей фигура майора Левашова из следственного отдела полиции Советского района...
Что известно зоопарку, или О вреде утренней ухи
– Здравствуйте, братья по разуму, – приветствовал нас Левашов.
– Ты, Петрович, попутался, – угрюмо заметил Юша. – Твои братья по разуму – в обезьяньем вольере.
– Неподражаемый английский юмор, – оценил шутку майор. – И почему я тебя до сих пор по Владимирке в тундру не отправил жопой клюкву давить?
– Кандалы еще по размеру не выковали...
Следак и старый зэк любят обмениваться любезностями. Но подозреваю, есть между ними что-то вроде скрытой уважухи. Только при дяде Толе я бы это высказать не рискнул.
– Разговор у меня к тебе, Ефимыч, – пояснил следак причину визита.
– Серьезный чи так, за погоду?
– Как кривая вывезет. Желательно без адъютанта его превосходительства.
– У меня от Шурика секретов нет. Ежели что тайное – вызывай повесткой.
– Не будем усложнять, – отмахнулся майор. – Но хоть место потише можно найти? – Он кивнул в сторону гремучей стройки.
Вскоре мы сидели в личном кабинете шкипера, куда Юшу поселил Гликман, с которым они корешевали еще по зоне. Этот темный факт своей биографии Семен Исаевич тщательно скрывает. Но со мной-то Юша поделился – по глубокому секрету.
Кабинет небольшой: круглый стол, спартанский диван, книжный шкаф с альбомами о животном мире. Мы с дядей Толей уселись на диване, майор оседлал венский стул – спинкой вперед. Стул недовольно скрипнул, Юша недовольно буркнул:
– Ну, излагай.
– Я по поводу Крупининой, вашего ветврача, – сообщил следак. – Ты в курсе, что у нее дядя пропал?
– Весь зоопарк в курсе.
– И мои братья по разуму? А что коллегу Вдовина, профессора Симоновича, с которым он...
– Стоп помалу! – оборвал шкипер. – Не гони по бездорожью. Вдовины-Симоновичи – это кто такие?
– Профессор Вдовин Алексей Станиславович – дядя Крупининой. Симонович Михаил Аркадьевич – его друг, искусствовед, живет у нас в Паханске. Вернее, жил.
– Понял. Который расчлененка.
– Тебе и такие подробности известны? – с подозрением спросил Левашов.
– Они всему зоопарку известны.
– Может, всему зоопарку заодно известно, где Вдовин? – бросил следак раздраженно.
– Выясним, – пообещал шкипер.
– А вот не надо! – Левашов даже со стула подскочил. – У нас без вас есть кому выяснять!
– Так чего ты ко мне пришлепал?
– Поступила информация, что ты в сторону Крупининой неровно дышишь. В смысле – душевное влечение...
– От кого поступила?
– Всему зоопарку известно! – радостно пояснил Левашов.
– А до дела оно какое отношение имеет? – хмуро буркнул Юша.
– Пока не знаю. Также, Анатолий Ефимович, ты вчера сбежал из больницы, не завершив курс лечения. Причем сразу после гибели профессора Симоновича...
– Шо ты лепишь горбатого к стенке?! – возмутился Юша. – С каких делов тут моя больница? Профессора мне шьешь? За мной сроду жмуров не числилось, да еще и порубленных!
(Я вспомнил рассказ шкипера, как он всадил лом в грудь какого-то чучмека на «зоне» города Энгельса. Азиат служил в «лагерной полиции» – помогал начальству колонии наводить порядок. Правда, «полицай» выжил, так что это не считается.)
– Да никто тебя не трогает, – поморщился Левашов. – Пока. И, кстати, профессор не порублен. Он под поезд попал.
– Как говоришь? – переспросил шкипер. – Под поезд?
Я искоса глянул на дядю Толю: было в его голосе нечто... Как будто матерый волк унюхал запах дичи, но пока не определил, с какой стороны.
– Ну да. Есть догадки?
Однако с Левашовым волк делиться добычей не собирался.
– Какие с меня догадки... Я даже не догоняю, куда Амалию с больнички умыкнули.
– И это всему зоопарку...
– Вестимо. Люди проведать ее хотят, а вот вам здрасьте...
Левашов заколебался. Решал, надо ли посвящать Юшу в детали. Наконец, посчитал, что для пользы дела можно:
– Суровая диспозиция, Ефимыч. Оба профессора – коллекционеры живописи, фарфора...
– Да это весь зоопарк знает.
– Бл...! – вырвалось у следака. – И как в такой обстановке работать?!
– Ты же с Гликмана не брал подписку о неразглашении.
– Вот где собака порылась! Поменьше бы твой Гликман языком молол. Он тоже, знаешь, личность мутная, учитывая его былые заслуги...
– Это как понимать – тоже?! – возмутился Юша.
– Не нагнетай. Так вот, Крупинина – единственная наследница дяди. Или это тоже весь зоопарк знает? Да что ж такое... Учитывая, что пропали два известных коллекционера, из них один погиб при странных обстоятельствах, наследницу взяли под охрану. Нам лишние трупы ни к чему.
– А с каких делов ты трупами занимаешься? – поинтересовался шкипер. – Че-то высоковато для районного бобика.
– Тебя, босоту, не спросили, – грубо отрезал Левашов. – Я пропавшим профессором занимаюсь, а не трупом. Труп висит на следственном управлении. Пусть с ним Костанов мается. Знаком тебе такой персонаж?
– Бог миловал.
– Жаль. Авось наверстаешь.
– Че ты каркаешь? – Юшу нервно нырнул рукой в глубокий карман широченных брюк и выудил оттуда железную коробочку вроде портсигара. Я прежде у него такой не видел. На жестянке была выдавлена карта неясной местности и сверху надпись – «BELOMORCANAL». Ниже, помельче, на красном фоне – «export». Совсем внизу огромными буквами траурная наклейка: «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ».
– Чего вы ее не отклеите? – спросил я.
– За здоровьем слежу, – буркнул Юша и затянулся папиросой (а в кабинете, между прочим, он не курит никогда). Выпустив дым, шкипер хмуро спросил следака:
– Так, лично до меня есть вопросы?
– Ефимыч, у тебя же связи среди шпаны сохранились...
– Шо за фантазии? – Юша помрачнел и снова затянулся папиросой.
– Только целку не строй, – поморщился майор. – «Беломор» у тебя сильно кучерявый. Хочешь, скажу, кто подогнал его тебе в больничку?
– От жизнь-пересылка... – окончательно расстроился шкипер. – Как у Проньки за столом: ни бзднуть, ни перднуть. Сходу сдадут. Сколько ж у вас стукачей кругом...
– На твой век хватит, – успокоил Левашов. – Да не о «Беломоре» речь. Речь о Крупининой. Для тебя помочь ее дяде – большой плюс. Уловил? А информация в вашем кругу стопудово должна выскочить.
– И я тебе ее в зубах принесу, хвостом виляючи. Ты, начальник, часом, с утра не уху ел?
Каламбурчик насчет «ухуел» прозвучал грубовато.
– Совсем краев не видишь?! – сорвался Левашов. – Я не твоя гопота обтруханная! Метлу привяжи, а то огорчусь до невозможности, как Жеглов говорил! И тебя огорчу – сильно и больно.
– Ты меня на басок не бери, – огрызнулся Юша, но тон сбавил. – Тоже мозги включай, когда такое предлагаешь.
– Чего предлагаю? Я вербую тебя, что ли? По-людски прошу, учитывая твою душевную заинтересованность. И еще раз предупреждаю: сам не ввязывайся. Это тебе не страусиху убиенную разыскивать... как ее там по имя-отчеству?
– Лизавета Сигизмундовна.
– Кошмар... А фамилия? Нет? Жаль. Не то бы я сам к страусам прибился. Женился бы на самочке и взял ее фамилию, чтобы в стаде затеряться.
Напрасно он шутит. У нас есть два горных козла с фамилиями Калинин и Троцкий. В буквальном смысле козлы, а не в переносном. Фамилии им Юша определил. Гликман повозмущался (особенно за Троцкого), а потом рукой махнул.
Но я не стал утешать майора козлами. На Троцком он все равно не женится. Страусиха – дело другое.
Между тем Левашов уже серьезно сообщил, что «расклад очень поганый». Скорее всего, московский профессор не сам на рельсы прилег.
– У Симоновича автомобиль «тойота». На нем они с Вдовиным поехали к клиенту. Машину нашли в центре Паханска, а профессор погиб у нас, в Советском районе, на краю города. Как он тут оказался? Пахнет криминалом...
– У тебя нюх тоньше, ты у нас легавый, – буркнул шкипер.
– Не нарывайся! А то сам будешь парашу обнюхивать.
На удивление, Юша не огрызнулся. Видать, угроза не пустая.
– Так я продолжу. Сам знаешь, плохие вести ходят парой. Где убийство, там и второе. Но пока пропавший Вдовин – на мне. Да еще наследница. Вдруг что-то видела, слышала. Лишний свидетель. Так что Крупинина под ударом. А заодно под подозрением.
– Чего ты несешь?! – возмутился дядя Толя. – Это ж Амалия!..
– Да хоть магнолия. Обязаны подозревать, пока не доказано обратное. Понимаешь, какого уровня дело? Речь о десятках или даже сотнях миллионов. И тут ты, с твоими судимостями. Попадешь под обмолот.
– Задолбал ты. Понял, не пингвин. Скажи лучше, как Амалия, охрана у ней надежная?
– Я тебе и так выше верхнего сказал. За такое с нас погоны срывают. А ввожу в курс, чтобы сориентировать, какая информация мне нужна. Если можешь, аккуратно пробей между братвы. Подумай об Амалии.
– Подумать, оно не вредно, – кивнул шкипер.
– Значит, договорились? – радостно спросил Левашов.
– Об чем? – охладил Юша. – Не в огорчение, Петрович, но я с ментами договоров не имею.
– Я с тобой в открытую, а ты... – расстроился майор. – Как же так?
– Да вот так. Жопка об жопку – и кто дальше отскочит. Иди, Петрович, без горя. Чапай думать будет.
На том и расстались.
Звериный лик Зорро и паровозные страсти
После ухода следака Юша взял паузу. Снял с полки томик Брема, полистал картинки. Потом вдруг спросил меня:
– Шурик, ты в Бога веришь?
Я даже жвачкой поперхнулся.
– Шо ты шнифты вылупил? Я ж не интересуюсь, как ты овец трахал. Я ж о высоком...
– Не знаю, дядь Толь. Не особо задумывался.
– Хреново. Вот и я тоже. Но шо-то там в воздусях все ж таки порхает. И чудеса, брат мой Шурик, в жизни случаются. Был у нас на зоне профессор вроде Симоновича... По-мелкому загремел, жене калган раскроил с ревности. Так он вспоминал: пишу я как-то талмуд за древности, за Междуреченск, тигров с ефратами... короче, порожняк всякий. И срочно приспичила ему редкая книжонка, шо-то за тьму египетскую. В библиотеках пошукал – нема! А без нее – вилы. Ну, горе горюет, пошел в лабаз [ Лабаз – магазин. ] кефирчиком отовариться. Бац! – рядом с мусоркой книжки-журналки разбросаны. И середь них эта самая фараонская шмутотень. А таких книжонок не больше десятка по Руси. Еще при Гуталине весь тираж порубили, че-то там Есе не глянулось. И как такой поворот растолковать?
– Вы к чему? – не понял я.
– Да к тому, шо, кажись, дал мне Господь набой...
– На какой бой? – тревожно спросил я.
– Наколку мне Господь дал, непуть ты мохнорылый! Помнишь енота, что тебя в машине за малым не загрыз?
– Ну, дядя Толя...
– Знаешь, кого енотами в бандитском мире кличут?
Вообще-то есть у меня приятель, консультант в компьютерном магазине. На их языке «енотами» называют тех, кто два часа продавцу мозги выносит, а потом уходит с пустыми руками. Но я промолчал. Чтобы «в блуд не попасть», как Юша говорит.
– За «черных риелторов» слыхал? Которые у лохов хаты отбирают по беспределу. Заставляют переписывать на других, а потом бывшего хозяина... – Юша сделал неопределенный жест и чпокнул.
– Убивают? – догадался я.
– Не всегда. Кому-то дают развалюху в далеком Мухосранске. Вроде как хатенками обменялись – шалаш на Дом Советов. Но бывает, и кончают особо нервных, твоя правда. Так вот, потерпевших, которые без хат остаются, бандюки промеж собой «енотами» кличут. Вроде как енота из норы вытравливают.
– А при чем здесь енот в машине?
– Знамение небесное! Подсказка свыше. Опять же Каштанка под паровозом...
– Профессор Симонович? – догадался я.
– Ну...
– А я ведь заметил, как вы напряглись, когда Левашов насчет поезда...
– Да? – удивился Юша. – Был такой факт, не спорю. Вспомнился мне один случай по ту сторону шлюза...
«По ту сторону шлюза» на шкиперском языке значит – в колонии, за «колючкой». А если кто внутри зоны так говорит, тогда, наоборот, речь о вольном мире. «Шлюз» – это пространство между двумя воротами колонии. Там машины обыскивают и все такое.
История, которую вспомнил дядя Толя, случилась с ним в прежние времена, когда он был еще не Юшей, а Мельником (фамилия его Мельников, оттуда и прозвище). В бараке (общежитии зэковском), где жил дядя Толя, подъедался кот Потапыч. Несмотря на медвежью кличку, кот был сухой, поджарый.
– Зорро нашего видел? – спросил шкипер. – Одно лицо. То есть морда. Но Гликман не разрешил мне его Потапычем назвать. Говорит, у кошачьих в имени буква «р» должна быть. Так я влепил целых две.
Еще бы мне Зорро не знать. Кугуар здешний, разновидность ягуара. Злобный, как собака. А Юшу побаивается. Шкипер доволен: боится – значит, уважает. Зато меня эта тварь не уважает. На нюх не переносит. Может, ревнует к Юше, как Нюшка Фиделя?
К кошкам на зоне отношение хорошее, почти трепетное. Правда, не у всех. Есть и ненавистники. В отряде у Мельника среди таких числился тип по прозвищу Шифер.
– Шифер у него с крыши, по ходу, сыпался, – пояснил Юша. – Помесь верблюдка и ублюдка. Но терся промеж братвы. Хотя так, торпеда, а все равно черный.
– Почему торпеда? – не понял я.
– Такой у него был удел арестантский. Есть, к примеру, торпеды, которых в зад суют. Когда надо наркоту в зону загнать, бабло или, скажем, жопный чай, обертывают товар в целлофан и в очко запихивают. А есть и другая торпеда – амбал-толстолобик на блатном подхвате: прессануть кого, долг выбить, отбуцкать, как бабай ишака. Короче, для расправы. Вот Шифер, он из этих. Но лучше бы его кому в зад засунули...
– А «жопный чай» – это как? – полюбопытствовал я.
– Я ж толкую: завертывают чай и в дырке на зону проносят. А там народу сбывают. Но ежели кто узнает, каким манером чай за колючку попал... Уууу...
Что значит «уууу», я выяснять не стал.
– Однажды оперсосы лагерные удумали средство против побегов, – продолжил Юша. – В те времена побегушников развелось тьма. Видать, нашего «кума» за то и отдраили по самое не могу. Короче, заминировали «кумовья» запретку всю как есть... Полоса такая между главной стеной и колонией, от зоны отгорожена стальной сеткой, поверх – колючка. Каждый день землю в запретке взрыхляют, чтобы следы оставались, ежели кто пробежит на волю. Хотя я в мозгу не представляю, как через стальную сетку перелететь... Короче, поставили опера сигнальные мины. А нам втирали, что боевые. Так вот, для проверки Шифер отловил по зоне кошек – и давай их швырять через сетку! Кошаки по запретке носятся, как в дырку йодом мазанные, грохот – что твой Сталинград! Многие загинули – не от мин, так от инфаркта. А Потапыч выжил, только ссать чаще стал. Хорошо, что не в бараке. Меня тогда смотрящим на отряд люди поставили, пришлось бы разобраться со зверьком.
Однажды ночью (а настоящая жизнь на зоне начинается по ночам) Шифер, нажравшись где-то самогона, завалился в отряд, как выразился Юша, «бухой, обдолбанный и дикий». А в бараке, как в казарме: ряды железных коек по обе стороны и проход между ними. Держась за спинки коек, амбал с гулким матом стал добираться до своего места. Потапыч хотел было проскочить мимо своего мучителя к выходу, да не тут-то было.
– Ему бы под койками шмыгнуть, – сокрушенно заметил шкипер. – Нет же, попер по бульвару между шконками! Но Шифер, хоть и пьяный в сисю, однако на кошачье племя натасканный, как Тузик на грелку! Цап котяру за шкирку – и об спинку! Раз, другой... А на шконке дремал Валера Паровоз. Они с Шифером давно друг на дружку ядом полыхали. Валера до котов был ласковый, хоть чалился по «мокрому». И с виду не катил под душегуба: душевный, но мрачный, как удав. Короче, Паровоз подлетел метра на три...
– Дядь Толя, ну какие три метра?
– Глохни, короед ботанический! Поговорку слыхал? «Зэк, упившийся чифира, прыгает вверх на пять метров». Вот и Валера... Обрушился на Шифера, как коршун на суслика. А суслик под сто кило потянет. Хвать эту огудину за грызло – и коленом по яйцам. Тот кота выпустил, хрипит. Паровоз ему довеском такого леща отпустил – Шифер спланировал метра на... – Юша покосился на меня. – Как фанера над Парижопском. Я кричу: «А ну рассыпались горохом!» Толстолобый чуток оклемался – и как протрезвел: бегом с барака! Дошла эта замуть до «блаткомитета»: ну, «черные», какие за зоной смотрят. Положенец кинул Паровозу предъяву: ты чего творишь, бес? На правильного пацана руку поднял. Ты хотя из хороших парней, но закосорезил конкретно. Кулак по хате не гуляет, и хата отвечает за кровь. Спрос будет суровый. И со смотрящего тоже.
Тут я вклинился. Спору нет, господа босяки, факт имеется. Но, во-первых, кулак по хате не гулял, Валера оплеуху влепил – чисто по-братски. Во-вторых, крови тоже не было, что подтвердит толпа очевидцев. А на третье: братва, Шифер берегов уже совсем не видит. Вперся вмазанный середь ночи в хату, гай-гуй поднял, говнодавы не скинул, все вокруг засрал, кота опять же о спинку... Это че, достойный арестант или заслуженный фашист? Дальше пошли базары, кто кого перерамсит. Чья возьмет, значит. Хотя в пятерке почти все – кошатники и Шифера не одобряли, но и замять дело нельзя. Решили так: раз Паровоз отпустил оплеуху по-братски, то и сам должен «почувствовать братскую руку». А за одним – отстегнуть куш на «людское». И куш, я тебе скажу, немалый. Насчет братской руки значит – Валера от Шифера пощечину примет. А нет – перо под ребра и душа с него вон. Но я-то понимал, Паровоз на это никогда не подпишется, ему проще самому Шифера завалить, а там хоть трава не расти. Я и рубанул: иду по кушу, долю на общак подымаю вчетверо. Только чтобы без братской руки. Шифер вопит: не согласен, не по понятиям! Но, братец Шурик, в нашем мире понятия не шифером писаны, при случае можно повернуть по-свойски. Да и лавэ на кону серьезное. Я тогда срок добивал, сумму подгреб немалую. А вот что-то дернуло...
– Хорошо у вас там, – заметил я. – Водка, деньги... И женщины тоже?
– Бабы только на свиданках, – вздохнул Юша. – А так – все было. И наркота, и жрачка любая. Если ты с баблом, можно и колбаской притравиться, сметанкой подавиться. А бабла на зоне – что мусора. Откуда? Из воздуха. По-нашему «воздух» и значит – деньги.
– А енот тут к чему? – спросил я. – Вы же обещали про енота...
– К тому, что после этого случая Шифер выломился в другой отряд и мы с Валерой скентовались. А кенты промеж собой секретов не имеют.
Как-то за вечерним чифирком (после которого зэки на пять метров подлетают) Валера рассказал Мельнику, что по воле он работал на одну крупную группировку в бригаде Арика Кемеля. То есть не в токарном цехе вкалывал по-стахановски, а занималась бригада именно «охотой на енотов», как выразился Юша, где-то в стране Кацапии – в Центральной России (наш-то край казачий, а казаки себя считают отдельным народом). У Валеры роль была небольшая, но кровавая. Он с напарниками «сдирал шкурки», то есть с этого света направлял несчастных на тот. Все обставляли как несчастный случай – и вот именно бросали своих жертв под поезд. Таким путем Валера «слил под паровоз» нескольких человек. Но то ли стахановцы увлеклись, то ли им фантазии не хватило: нельзя все время «косить» под Анну Каренину. Менты тоже не пальцем деланные. Попался Валера с поличным (поличное лежало на рельсах в неприглядном виде). «Прессовали» бандита долго. Но он не раскололся и взял всю вину на себя. Так что его погоняло Паровоз приобрело второй смысл: пошел Валера по этапу «за паровоза», потянул за собой свои и чужие грехи.
– А месяца три назад встретил я этого Паровоза у нас в зоопарке, – завершил рассказ Юша. – Ну, как встретил – издали засек. И что характерно, братец Шурик, – у клетки с енотом!
– У нас не енот, а енотовидная собака, – поправил я.
– Поумничай! Я сам Гликману сколько раз втирал: пора бы парочку нормальных енотов прикупить. А то уссурийские собачки в Японии за оборотней канают, а я до нечисти дюже брезглив. Но базар не за то. Прикинь: Валера – и около енота! Разве не знамение? Одно к одному...
– И как прошла встреча?
– Да не было встречи. Глянул я на него из прекрасного далека и свалил без горя. На что он мне сдался? Хоть мы по зоне и корешевали, но мокрушники... Мертвячиной от них за версту тянет. А сейчас мыслю: надо было подойти. Узнать, как он: отошедший чи снова на Кемеля пашет? Если да, стало быть, Арик теперь у нас в Паханске осел.
– Думаете, это ваш дружок Симоновича... того? – догадался я.
– Фули думать, прыгать надо [ Фраза из анекдота о прапорщике, который, пытаясь дотянуться до висящего банана, прыгал вместо того, чтобы стать на табурет. Юша повторил ответ прапора на реплику врачей: «Думай, думайте!» ]... – философски изрек Юша.
На том мы и разошлись: он остался прыгать в кабинете, а я занялся суетным киперским трудом.
Сестра немилосердная, или Юша в шоке
К концу дня возбужденный шкипер застал меня в обезьяньей клетке.
– Я бы тебя, бабуина, оттуда не выпускал, – мечтательно вздохнул Юша.
– Это клетка гамадрилов, – недовольно поправил я, заметая огрызки.
– Так шо ж ты вперся в чужую обитель? Вылазь, черный бабуинский риелтор.
– Полчаса до конца смены, – намекнул я, постучав по часам.
– Раньше выйдем, раньше... – Юша осекся. – Короче, собирайся до Амалии в гости. Дома она уже. Весь зоопарк знает. Но мы будем первыми.
– Что, преступников нашли?
– Наверно. Опередили нас с тобой мусора. Может, оно и к лучшему.
Сердце мое радостно загудело и спугнуло с ближайшей липы стаю воробьев. К Амалии так к Амалии. Может, она уже миллионерша, если ее дядя следом за приятелем отправился. Тут я перекрестился, хотя не уверен, что правильно. И мы с Юшей отправились в гости, как Винни с Пятачком. По дороге Винни купил букет и тортик наполеон. Это что, подготовка к Бородинскому сражению?
– А вы уже были у Амалии Аскольдовны? – спросил я шкипера.
– Не был, не состоял, не участвовал.
– Откуда же адрес знаете?
– Фули ты опер?! – огрызнулся Юша. – Защелкни клюв и следуй мелкой рысью.
Адрес ему в ветотделе могли дать, подумал я. Но чего он так психанул? И тут до меня дошло: наверняка Юша в свое время отследил путь Амалии, даже, возможно, иногда торчал под ее окнами. Хотя это лишь версия...
– Всё, пришли, – прервал мои размышления Юша.
Оказалось, Амалия живет в четверти часа ходьбы от зоопарка. Удобно. Дом пятиэтажный, типичная «хрущоба». Профессор мог бы для племянницы и расщедриться. Продал бы набросок какого-нибудь Шишкина или Пушкина. Зря я насчет него крестился.
– Вон ее окна, – ткнул пальцем шкипер в направлении третьего этажа. – Видишь? Свет горит. Пошли, что ли?
Впервые я заметил, что Юша слегка замялся. Понятно, чего он меня за компанию потащил. Стесняется один к Амалии ввалиться. А так – вроде коллективом. Мы проскользнули в подъезд вслед за мальчиком с футбольным мячом. На третьем этаже Юша придавил звонок. Сперва по ту сторону было тихо, потом дверь открылась – и пред нами предстала девица в белом халате медсестры.
– Вам кого? – спросила девица и скользнула взором по наколке «УХТА» на кисти шкиперской руки.
– Амалию Аскольдовну, – вежливо пояснил Юша.
– К ней нельзя пока, – сказала медсестра. – Вы кто?
– Сослуживец, фамилия моя Мельников, звать Анатолий Ефимович. – И тут шкипер состроил улыбку (лучше бы он этого не делал).
Для верности дядя Толя показал коричневый пропуск с гербом России и огромной надписью золотыми буквами – ЗООПАРК. Я как-то заметил Юше, что надпись рядом с российским гербом смотрится сомнительно.
– Нормально смотрится, – успокоил меня Юша.
А вот медсестра, судя по округлившимся очам, не прочь была поспорить. Но не стала, а отрубила:
– Не положено. Постельный режим, никаких посетителей.
Однако Юша успел просунуть в дверной проем свою до блеска начищенную туфлю:
– Да я на пару минут...
Он толкнул дверь, сестрица отлетела к стене, а мы прошли в коридор.
Здесь наш скорбный путь прервался. Девица в халате выбросила правую руку к Юшиной шее, послышалось легкое жужжание вроде зуммера – и шкипер медленно сполз по стенке на оброненный им наполеоновский торт.
– Не двигайся, – обратилась медичка уже ко мне и для верности навела пистолет.
Я замер, как бандерлог перед удавом.
– Константин Константинович! – тихо позвала девица кого-то из глубин квартиры. – Первую партию я приняла.
В коридоре возник худощавый темноволосый мужчина лет сорока в светлой рубашке, следом – два мордоворота в темных костюмах (это в жару плюс тридцать с хвостиком). Мужчина пригласил меня жестом: заходи. Юшу подхватили здоровяки и потащили вслед за мной в кухню.
Окна здесь были зашторены, свет шел только из коридора. Несмотря на полутьму, медсестра быстро привела Юшу в чувство, а заодно обыскала, пока Константин Константинович изучал удостоверение.
– Мельников, значит, – весело произнес он, когда дядя Толя очнулся. – И как нынче с намолотом, дорогой товарищ Юша?
– Ты откуда меня знаешь? – хмуро спросил шипер. – Мне твоя вывеска вроде незнакомая.
– Будем знакомиться, – предложил веселый гражданин. – Костанов Константин Константинович, следственный отдел по Советскому району.
– Костанов, Костанов... Шо-то знакомое. А! – Юша хлопнул себя по лбу. – За тебя вчера Левашов говорил. Накаркал, гаденыш...
– Видали? – довольно обратился следак к своему окружению. – Слух обо мне прошел по всей Руси великой.
– За меня – тоже, я гляжу, – заметил шкипер.
– Ну, по тебе давно Кресты плачут. В обнимку с Матросской. Поведай нам, человече, чего тебя сюда принесло.
– Амалию Аскольдовну пришел проведать! А эта вот... – он кивнул в сторону медсестры. – Гляди, шо от торта осталось.
– Вы сами на него сели, – уточнила медсестра.
– Хотя не без помощи электрошокера, – поправил ее Костанов. – Немилосердно вы, Леночка.
– Он тоже, знаете ли... – стала оправдываться сестрица.
И тут на кухне возник новый персонаж. Мы со шкипером ахнули: ну вылитая Амалия! То есть почти.
– Товарищ подполковник, уже взяли? – спросила вылитая Амалия у Костанова.
– Лебедева, лебедь ты белая, чего ты выплыла?! – вскинулся следак. – Иди у окна торчи!
– Вот оно как, – снова подал суровый голос Юша. – На живца ловите. Продуманные вы, легаши. Хорошо хоть, настоящую Амалию не притащили. А эту куклу если и грохнут, невелика печаль.
– Душевный ты человек, Мельников, – отметил Костанов. – Ее-то не грохнут. А вот как с тобой быть – вопрос.
– В каком смысле? – не понял Юша. – Я не при делах.
– Ну да. Обгадил нам всю малину, засаду засветил...
– Может, оставить его вместе с нами, товарищ подполковник? – предложил один из шкафов в темно-сером костюме. – Типа, они тут с Крупининой любовь крутят и все такое...
– Ты чего гонишь, бесорогий?! – Юша подскочил со стула.
Следак постучал ложкой по столу, как председатель суда молоточком:
– Успокойся, Мельников, никто тебя не оставит. Смысла нет. Зная о постороннем, они сунуться не рискнут.
– А если отпустить и использовать как дезинформатора? – вклинилась сестричка с шокером. – Если они действительно на него выйдут.
– Огурец не того полета, – грустно молвил Костанов. – Левашов об него уже обломался, так что не будем тратить времени зря. К тому же нельзя исключить, что наш гость с ними в связке. Вложит, и сиди здесь до морковкина заговенья.
– Да вы что, оборзели?! – громыхнул Юша. – Ни с кем я не в связке! Нужны вы мне...
– Есть предложение закрыть этих типов до конца операции, – высказался второй темный шкаф. – В камере они никому не помешают.
– Это вариант, – кивнул Костанов. Но не успел Юша снова возмутиться, как следак сам себе возразил: – Хотя – никакой не вариант. Если Мельникова хватятся, это не беда, утрясем. А вот с Шуриком – дело другое. У него родители, гвалт поднимется такой... Слушай, – снова обратился следователь к Юше, – а может, вас двоих под паровоз – и концы в воду?
Я похолодел, как несвежий труп. Но понял, что это Костанов так шутит.
Наконец, следователь принял решение:
– Валите отсюда, пока я добрый. И запомни, Мельников: ты и твой Шурик ничего здесь не видели и не слышали. Во избежание. Хотя, думаю, вся эта засада – пустой номер. Так, дурью маемся...
На улице уже стемнело. Мы побрели по-над домами, мимо заброшенного детского сада, и Юша задумчиво произнес:
– Что-то тут не так. Слишком легко они нас выпустили. Что-то не то...
Внезапно он нырнул в воротца, которые вели к развалинам детсада, успев тихо бросить мне:
– Амором, не отставай!
И мы понеслись, запетляли, перескакивая через какие-то шлакоблоки, взбираясь на мусорники и перелетая через ограды. Юша оказался прытким, и вскоре я стал задыхаться. Тогда он толкнул меня в щель между гаражами и сам втерся туда же:
– Замри...
У меня что-то гулко билось внутри головы. Мы молча стояли минут пять, пытаясь отдышаться. Затем вблизи послышались негромкие голоса:
– Где они?
– Как сквозь землю...
– Не мог этот бегемот так шустро ноги сделать. Пацан еще туда-сюда...
– Докладывай Косте и готовься к втыку.
– Всегда готов...
Голоса затихли. Мы вылезли из щели.
– Оторвались, – резюмировал шкипер. – Вот штемпы колхозные, чему их там, в ментовке, учат...
– Так они что, за нами следили? – догадался я.
– А ты думал? Только вести должны были не нас, а тех, кто за нами увяжется. Это ежели лихие пацанчики, какие двух яйцеголовых умыкнули, за домом Амалии наблюдают. Но, видать, никто нас не пас. Вот опера и держались на расстоянии. А то бы мы их с хвоста не скинули.
Мы еще поблуждали и вышли на темное шоссе. Шкипер стал ловить тачку, а я позвонил маме и сообщил, что задерживаюсь. Она обещала пожаловаться на Гликмана. Этого еще не хватало.
Вскоре рядом с нами тормознул подержанный «форд», открылась передняя дверь, и голос из глубин произнес:
– Час в радость, Мельник...
– Чифир в сладость, – ответил мрачно дядя Толя. – Шурик, лезь назад. Прокатимся маленько.
Не на свадьбе у Маланьи, или Юша рвется в санаторий
– Стало быть, это ты за домиком приглядываешь, – раздумчиво протянул шкипер, обращаясь к водиле, когда «форд» катил по сумеречной трассе.
– Арик послал пробить ситуацию. Секу, тут ты зарисовался...
– Я вольный человек, гуляю, где душа просит.
– И она тебя попросила нырнуть именно в этот подъезд?
– С какой целью интересуешься, Валера? – спросил Юша. – Я у тебя под надзором?
– Чего ты так реагируешь? Мне твои дела по барабану. Зашел, вышел. Но наши ведь знают, где ты работаешь. А таких совпадений не бывает...
– И на «е» бывает, и на «ё» бывает. Как ты вычислил, что мы на эту трассу выскочим?
– На прежнюю вам возвращаться смысла нет, а эта – ближайшая. Мотнулся, подождал...
– Значит, Арик уже в Паханске промышляет...
– А то, – подтвердил водила. – Такой расклад.
– Нехороший расклад, Валера. И что теперь?
– Не знаю. Боюсь и спрашивать, что ты на хате у Крупининой видал.
– Тебе другого бояться надо.
– Чего?
– Вали, по ходу, от Кемеля. В великий блуд ты попал. Опять все паровозом потянешь?
– А подробнее? – поинтересовался Паровоз.
– Правилку в блаткомитете помнишь? Вот и скажи мне: кто из нас кому за подробности должен тереть?
– Напрасно ты, Мельник... – Видно, замечание шкипера Паровоза зацепило. – Я по долгам плачу сполна. Не держи меня за фуфлыжника. А насчет валить я и сам понял. Еще раньше, чем конторские мальчуганы вас повели. Ты только растолкуй: у тебя-то в этом деле что за пиковый интерес?
– Амалия, – коротко отрезал Юша.
– Понятно. Не зря, стало быть, нас судьба свела. Ну, пусть Арик не обессудит. Не его день. Есть у меня заимочка неподалеку. Погнали.
И мы погнали. Мне снова стало страшно. Страшнее, чем когда мы с Юшей охотились на гиену и нас чуть не кончили в покоях светлейшего князя Гусева-Святомирского. Кто знает, что на уме у мокрушника? В наше смутное время рассчитывать на благодарность – дело рискованное...
Однако волновался я зря. Как и моя мама, от звонков которой я еле смог отмазаться, сочинив что-то несуразное. Паровоз привез нас на глухую улочку в темном «частном секторе». Загнал машину во дворик, и мы зашли в маленький, крепенький одноэтажный домик. Валера заварил крепкого чаю с конфетами и солеными крекерами.
– Извиняйте, что так скупо, – развел руками хозяин.
– Не на свадьбе у Маланьи, – отмахнулся шкипер. – Лучше расскажи за двух несчастных буржуинов, каких вы с Кемелем на днях приговорили. Или у нас другая культурная программа?
– Мельник, я тебе жизнь должен, хоть и цена ей – медный грош в базарный день. – Валера тяжело вздохнул. – Я помню твою присказку: «Башляю как граф, получаю как разбойник». Вот и пришла пора получки. Ты в своем праве.
Юша сделал несколько глотков из алюминиевой кружки, покрытой черной накипью. Затем передал ее Паровозу. Тот тоже отхлебнул пару-тройку раз, и рассказ потек сам собой.
Оказывается, Арик Кемель уже года три как откололся от кацапской группировки и переехал в Паханск поближе к армянским родственникам.
– А Кемель – разве армянская фамилия? – робко поинтересовался я.
Бывшие зэки поглядели на меня как на тихого придурка.
– Кемель – не фамилия, а погремуха, – пояснил Юша. – По-простому значит – фурапет.
– Фуражка, – уточнил Паровоз, заметив, что я по-прежнему не в теме.
В Паханске Кемель продолжил свой черный промысел, но уже сам, а не под крылом группировки. Помог и Паровозу: «зарядил» нужных людей, вытащил подельника на волю «за примерное поведение». На юге дела у Арика пошли в гору. Здесь он действовал аккуратнее. Сколоченные нелегким бандитским промыслом деньги стал вкладывать в предметы старины, крутился среди собирателей антиквариата, а заодно легально занялся зерновым бизнесом.
Но с недавних пор у него, как выразился Валера, «башню влево повело». И виной – эта самая страсть к искусству.
– Профессор погибший на Арика работал, – сообщил Валера. – Не в смысле криминала, а помогал ему коллекцию собирать: где ценная вещь, где бутор [ Бутор – барахло, нестоящие вещи (от венг. «бутор» – дорожный скарб, мебель. ] голимый. Тут у них с Кемелем и вышла непонятка...
По словам Валеры, Симонович «сплавил» Арику несколько фальшивок. Тот ничего не заподозрил: репутация профессора была выше подозрений. Но вскоре обман всплыл наружу.
– Как же это лохматое чудище так башку себе обморозило, что «кинуло» заслуженного бандита? – вклинился Юша. – Че-то не сходятся концы с концами у кочерги.
– Да и мы охерели от его наглости, – согласился Паровоз. – А когда уже крепко этого сазана за жабры взяли, он раскололся до самой сраки. Расклад такой: его дочка с мужем открыла свое дело – несколько магазинов дорогой забугорной косметики и побрякушек. Набрали кучу кредитов, а партнеры натянули их, как гондон на батон. Они – к папашке. Тогда он и провернул делюгу, чтобы дочка с долгами расплатилась. Лимонов на восемь потянуло... Прикинь, что было с Кемелем, когда он узнал, как его обули в лапти плетеные! И кто!
– Он что, совсем больной, этот профессор? – не понял шкипер. – У него же своего мадепалама [ Мадепалам – 1) барахло, то же, что и бутор; 2) как раз напротив, ценные вещи; красота. От названия индийского местечка Мадаполам, где производится дешевая, но качественная тонкая хлопчатая ткань. ] не меряно...
– Так они же все больные, эти ботаники! За брошку удавятся. Были случаи, даже убивали за старинную монетку, на которую ты бы и плюнуть побрезговал. Короче, конченые мандельштамы.
– Это как? – не понял Юша.
– Вот то, что ты подумал, но только на культурном языке...
«Конченый мандельштам» отгреб за свою выходку по полной программе. «Братки» тихой сапой вывезли из его квартиры всю коллекцию (а стоила она раз в десять-пятнадцать больше сбытых Симоновичем фальшивок), а затем решили отобрать бизнес дочери, который тем временем пошел в гору. Профессор взмолился: только не это! Тогда-то он от безысходности и предложил Арику «откуп» за дочкин бизнес.
– Обещал вызвать своего друга, у которого сокровищ в сто раз больше, чем у него, – пояснил Валера. – И квартира ничего так: четыре комнаты в центре Москвы. Мол, я его выманю, а вы делайте с ним что хотите.
Так и случилось. Но ребята злопамятного Арика все равно убрали профессора – за ненадобностью. Привычно «отправили по железке».
– И ты руку приложил? – уточнил шкипер.
– Нет, без меня обошлось. Я уже этим не мараюсь.
Вдовина Арик хотел заставить переписать квартиру на доверенного человечка. А там и с коллекцией можно разобраться. Да и человечка заодно похоронить, когда он хату продаст. Заодно с Вдовиным. Но профессор оказался крепким орешком. Хотя ему уже под восемьдесят, однако уперся – ни в какую. Пытать мальчики Кемеля умеют, да перестарались: инфаркт хватил старика. А умирать ему было никак нельзя.
– Ну, у Арика есть лепилы прикормленные, вовремя подоспели, – поведал Паровоз. – Не то чтобы старичок совсем оклемался, но дышит жабрами.
– Где? – спросил Юша.
– Есть один санаторий в Краснодырском крае, сейчас его туда перевезли. В особой палате под охраной лежит. Человечка три наших приглядывают.
– Как называется?
– «Дубовая роща».
– Дубовая? – Шкипер хмыкнул. – Да вы, гляжу, ребята шутейные. А он там дуба не врежет?
– Я не фельдшер, – пожал плечами Паровоз. – Одно скажу: пацаны его охраняют серьезные.
– Горю желанием проверить. А что с дочкой Симоновича?
– Арик ее тоже убрать решил, вместе с семейством. Когда у Кемеля с профессором все еще было на мази, дочка могла их вместе видеть. Или, того хуже, фамилию от папашки слыхала. Вломит Кемеля по полной программе. К тому же и с дочки есть чем поживиться: две хаты, бизнес не хилый. Да только дочурка с семьей на отдых в Италию свалила. Хотели мы сперва, чтобы профессор ее оттуда вызвал, но он бы сразу поганку заподозрил. А если нажать на него, тогда дочка по голосу могла почуять неладное, вообще крах. Поэтому сначала Симоновича кончили, а потом наши с ней созвонились с профессорской мобилы. Под видом мусоров срочно вызвали: мол, папа ласты склеил. Она повелась, сказала, что вылетит первым же рейсом. А потом пропала, не отзывается. Тут я неладное и почуял...
– Амалию вы тоже хотели порешить? – глухо спросил Юша.
– Зачем? Вдруг ее дядюшка кони шаркнет до срока? Она – наследница. Я так думаю, Кемель ее держит про запас, как страховку. Не из дяди выбьет сокровища Али-Бабы, так из племянницы. Но слишком широко замахнулся. Видать, серьезно контору взбаламутил. А остановиться уже не может.
– Рви когти, Валера, – повторил свой наказ шкипер. – Не жди на дырку приключений.
– Это понятно. Ну так что, погасил я должок?
– Нема базара. Как говорится, кругом-бегом, в расчете. Как от тебя до трассы добраться?
– Подвезу...
Как Шурик на лету переобулся, или Таежные охотники на тропе войны
Утро, как известно, начинается с рассвета. А мое началось с полного мрака. По пути на остановку откуда ни возьмись, как черт из табакерки, выскочил Юша!
– В командировку едем, – весело потирая руки, сообщил он. – Такси ждет, залезай.
– В какую командировку? – удивился я.
– Лезь, говорю, по дороге узнаешь.
То, что я узнал по дороге, меня не вдохновило. Выяснилось, что командировка служебная, в санаторий «Дубовая роща». Ага, служебная. Чего я там забыл? Трех «бульдогов» у палаты профессора Вдовина? И как Юша с ними будет в одиночку разбираться? Я не в счет, я не Бэтмен, я ботаник. В смысле – зоолог. Но не по бульдогам.
Из такси мы вылезли почему-то на выезде из города, у мега-маркета.
– Это не «Дубовая роща», – заметил я.
– Ты прав, о великий вождь Зоркий Глаз, – усмехнулся шкипер. – Не мандражируй, тут мы на ходу переобуемся. И переоденемся.
Под «мы», однако, подразумевался только я. Сам Ефимыч выглядел, как король на именинах: в сером костюме, темной сорочке, начищенных до блеска туфлях (одну из которых совал намедни в дверной проем, пытаясь проникнуть в квартиру Амалии).
В магазине Colins я, по выражению Юши, «перековался» в светлые синие джинсы и фирменную клетчатую рубашку с короткими рукавами. На моих ногах вместо прежних потоптанных мокасин появились белые кроссовки Nike с носками цвета беж. Потом в салоне красоты меня коротко постригли, чему я сопротивлялся вплоть до Юшиного подзатыльника.
– За чей счет банкет? – подозрительно спросил я после всех процедур.
– Рабочая амуниция. Не могу же я тебя людям показать в замусоленном виде, как ты обычно шлындаешь. Главное, держи фасон, хлебальник поменьше разевай, слушай побольше.
Я хотел было возмутиться и спросить, что это за люди такие и зачем мне перед ними фасонить. Но затылок еще помнил Юшину «братскую руку», и я решил последовать наказу шкипера насчет хлебальника.
Впрочем, скоро все само прояснилось. Люди подкатили к мега-маркету на черном «гелендвагене». Их было трое: осетин Алихан по прозвищу Князь, русский здоровяк Вася Битюг и водила Алымбек неизвестной породы. В этой компании мы с Юшей и покатили в Краснодырский край.
До «Дубовой рощи» шесть часов езды. Алихан втерся на заднее сиденье между мной и шкипером, оба принялись обсуждать детали «командировки». Я узнал, что наши попутчики – люди «смотрящего» за Паханском Коли Тайги. Насчет Тайги шкипер мне как-то упоминал: смотрящий – главный человек в местном криминальном мире, разруливает проблемы и отвечает за порядок перед воровским миром. Как он это делает, я без понятия, да оно мне и не нужно.
Оказывается, Ефимыч ночью побывал у Тайги с дружеским визитом и поставил смотрящего в известность насчет Кемеля и его проделок. Николай Палыч был уже в курсе «великого кипиша» вокруг «енотов»-искусствоведов. Но вот чего он не знал, так это то, что Кемель «сработал» коллекцию профессора Симоновича. А когда Юша его просветил – воспылал праведным гневом. Судьба яйцеголовых его не сильно тревожила. Возмутило Тайгу другое: как же так можно – сорвать куш на вверенной ему территории и не отстегнуть на «людское»?! Не кинуть на воровской общак положняковую долю! Смотрящий поклялся спросить с Кемеля и его людей как с «негодяев» и восстановить справедливость (возвращение коллекции Симоновича наследникам в понятие справедливости не входило).
Я догадался, что «спросить как с негодяев» – совсем не то, что «дать почувствовать братскую руку». И мысленно порадовался за Паровоза, который наверняка уже «свалил» от Арика. Хотя Валера сам – тот еще фрукт. Одно слово – «мокрушник».
За свою информацию Юша попросил у смотрящего помощи в освобождении профессора Вдовина – дяди Амалии Аскольдовны.
– Это можно, – кивнул Тайга. – Тебе пацанов семь хватит?
– Вполне, – сказал Юша.
Теперь трое из этой великолепной семерки спешили на санаторное лечение. А еще четверо местных краснодырских, судя по разговору Юши и Князя, ждали уже в санатории. Но во все детали их никто пока не посвящал.
– План простой, – обрисовал ситуацию Алихан. – Юша семь раз больной, мы его привезли подлечиться. Местные ребята уже договорились, с этим проблем нет. Затем главному лепиле, с которым у Арика вась-вась, – ствол в спину. Халаты накинули, умняк на рожу – и вперед на Берлин под видом лаборантов. Идем мы с Битюгом и еще один местный. Экс-чемпион по рукопашке. Остальные – на подхвате.
– А вы три на три сдюжите? – засомневался Юша.
– Почему три на три? Ты тоже с нами, тебе как пациенту палата в том же корпусе отведена. Чисто по легенде. На самом деле палаты там всего четыре. И замок кодовый.
– «Хитрый домик», – хмыкнул Юша.
– Он самый. Свободных мест, конечно, нет, но для Ариковых бугаев за отмаз сканает. Типа – кто-то из соседней камеры на волю вылетает. Пока мы этим попкам будем мозги скипидарить, вторая четверка подтянется. Племяша твоего в эту замуть не берем? – уточнил осетин, кивнув в мою сторону.
– Не, он чисто для обкатки, – пояснил Юша.
Хороша обкатка... Этот каток так расплющит – под дверь меня можно будет просунуть.
Так в свойской беседе под туповатые анекдоты Битюга мы прикатили к «Дубовой роще».
Однако здесь нас ждала неприятная неожиданность. (Хотя кому как.) Местные «братки» тормознули наш джип еще у поворота к санаторию, чтобы предупредить, что в «Роще» творится неладное.
– Ментов там – полна хата огурцов, – тревожно разъяснил ситуацию жилистый верзила с погонялом Геша Пика. – «Хлопушку» устроили в элитном корпусе. Каких-то хлопчиков повязали. У меня в санатории тетка родная работает, краем уха слыхала за какого-то профессора и его вдову. Но шо то за профессор и почему вдова – полные непонятки.
Алихан вопросительно глянул на Юшу.
– Ну чего ты мне глазки строишь, Княже? – развел шкипер лохматыми лапами. – Я сам в расстройстве. Опередили нас мусорилы. Звони Коле, доложись. Теперь-то в эту рощу не сунешься...
Осетин отошел в сторону от компании и несколько минут провел в беседе со смотрящим. Затем вернулся с мрачным видом.
– У Палыча тоже голый Вася, – сообщил он скупо. – И там Арика с его тимуровской командой менты приняли раньше наших. Даже не менты, а следственный комитет. Шустро следаки работают... Ну что, поехали в обратку?
Дядя Толя повернулся к Геше:
– Путевочка моя в силе?
– Да хоть сейчас, – подтвердил Пика.
– Вот и ладушки. С профессором вдовым я все ж таки должен поручкаться. Даже ежели он в коме.
– Ефимыч, ты что, Матроскин, чтобы на амбразуры кидаться? – удивленно спросил Алихан. – Тебя же повяжут, как младенца в люльке. И пойдешь подельником Кемеля. Кто там будет разбираться...
– Отбрешемся. Амалии хочу первым за дядю доложиться.
– Первыми менты доложат, будь спокоен.
– Какое тут спокоен, когда эти уроды мне всю малину перехезали... Менты мне не кенты. Даром я, что ли, сюда летел, как бешеная муха? Да еще и вас сполошил.
– Как знаешь, – пожал плечами Князь. – А насчет всполошил – все путем. Арику одна дорога – на зону. А там с него хорошие люди по полной спросят. И за беспредел, и за Али-Бабу тоже. Он армянин продуманный, даже если загремит котелками, все равно на воле притырит капиталец. Вот мы с него все и вывернем вместе с нутром... – Он повернулся к Битюгу: – Чего ждем, Вася? Падай в тачку! Поворачиваем кеды...
По дороге к санаторию Юша обсудил план с «дубовыми» пацанчиками, которых он упорно именовал «хлопчиками». Как позже мне объяснил Юша, в Краснодырье слово «пацан» не признают. В этот край когда-то императрица Катерина переселила запорожцев, а у них в крови лютая неприязнь к еврейскому народу. «Пацан» же якобы происходит от еврейского «поц», что обозначает маленький половой член.
– С идиша или с иврита? – уточнил я.
– С херита! – коротко пояснил Юша. – Сказано тебе – с еврейского...
Короче, хлопчики доставили нас на территорию «Дубовой рощи» и передали семь раз больному Юше путевку-курсовку. Даже в номер провели.
– Усе, шо трэба, – отрапортовал экс-чемпион по рукопашке Юра Пэрэць. – Дале, я зрозумив, вы сами... Колы шо, звоните, мобыла вам вже знаемая.
– Благодарствую, хлопцы, – попрощался Юша.
– Та нема за що.
Как только хлопчики исчезли, Юша надел фирменный санаторский халат, запер дверь номера и отправился со мной на променад (любит он это словечко). Дорога наша сама собой повернула к элитному корпусу. Но тут нас остановили два «формовых» (со шкиперского – полицаи в форме).
– Прошу прощения, но сюда нельзя, – сказал один из них.
– Этим – можно, – раздался знакомый голос за нашими спинами.
Мы обернулись. Конечно – майор Левашов собственной персоной.
– Какая встреча, – произнес Евгений Петрович без особого удивления. – Знаешь, Ефимыч, как-то по молодости (я еще лейтехой был) паковали мы одного пьяненького поэта. Ничего существенного, так, домашний бузотер, кухонный боксер. Ох, он нас материл – да все в рифму! Но у меня только приличное в память запало. – И следак торжественно продекламировал:
– Над Россией солнце встало
Ядерным пожарищем...
Мы к вам в гости прилетели,
Здравствуйте, товарищи!
Вот с тобою, Ефимыч, то же самое чувство. Ты страшнее ядерной войны. Ну, пошли, что ли... – И майор, подхватив нас со шкипером под локотки, повлек к «хитрому домику».
– Вдовин-то как? – спросил по пути Юша. – Пришел в себя? Глянуть можно?
– Это не зоопарк, – наставительно заметил Левашов. – Билет имеется?
– Имеется, – ответил Юша и показал путевку в санаторий.
– Надо же, и число сегодняшнее... Я почему-то так и думал, что ты здесь чисто случайно. А про Вдовина тебе зорянка начирикала?
– Лазоревка, – поправил шкипер.
Ну всё, сошлись два знатных орнитолога...
– И все-таки откуда ты узнал, что профессора содержат в этой тихой обители? – поинтересовался Левашов.
– Ты же сам просил пробить информацию. Сообщаю: дядя Амалии Аскольдовны находится в палате, куда мы прямиком и топаем.
В элитный корпус мы не вошли, а присели за стол в уютной беседке.
– А как звать твою лазоревку? – полюбопытствовал Левашов.
– Лазоревкой и звать.
– Это ее вы с Николаем Палычем слушали? Ну чего уставился? Вашу машину костановские ребята еще от Паханска пасут. А тебя – от особнячка Тайги.
– Чего же тогда вы меня не схомутали? – спросил Юша.
– А на кой ты нам сдался? Нет, хирург ты, конечно, от Бога...
– В каком смысле? – не понял шкипер.
– В смысле – из тех, кто гланды через анус вырезает. Пинкертон! Задачку в два действия на всю доску расписал.
– Значит, ребята Кемеля все ж таки на засаду в квартире Амалии напоролись? – догадался Юша.
– Да эта засада – курам на смех. – Левашов поморщился. – Я Косте говорил: что ты дурью маешься... Дело-то плевое оказалось. Не дело, а так, булка с маслом. А булка – с маслом.
– Да не томи ты, ирод. Интересно же...
– А бобиком будешь обзываться?
– Ну че ты, Петрович, я ведь без злобы... Ты меня тоже не за Алена Делона держишь.
– Ну, тогда лечись и учись. Ален Делон...
И Левашов поведал повесть, простую, как две копейки (хотя я такой монеты в глаза не видел).
И полицейские сыскари, и следаки из следственного управления (которые «мокрыми делами» занимаются) первым делом бросились допрашивать близких Вдовина и Симоновича. Амалия ровным счетом ничего не знала, кроме как о поездке яйцеголовых к неведомому клиенту. С дочкой Симоновича, Раисой Михайловной Великовой – другой коленкор. Ее-то первую и опросили, хотя она с семейством отдыхала в Италии. Утренний звонок Костанова застал дочку на самом голенище сапожка – во Флоренции. И тут неожиданно выяснилось, что Великовой из Паханска уже звонили – просили срочно вылететь на опознание тела! Она как раз ищет ближайший рейс, потому что следователь обещал перезвонить позже, чтобы узнать, когда она прилетает.
Следак оторопел: это кто же его опередил?! Может, прыткий Левашов? На всякий случай пробил – нет, Левашов не звонил. У Костанова и без того была версия, что паровозная трагедия – замаскированное убийство, учитывая пропажу Вдовина и род занятий обоих профессоров. Следак предупредил Великову, чтобы та никуда пока не вылетала. Но Раиса была не в пример папе женщина продуманная и заявила, что у нее такой же резон верить Костанову, как и предыдущему персонажу. Пришлось связываться с Интерполом, брать Раису под защиту... Телефон пробили по билингу, но без пользы дела: судя по всему, он был одноразовый, повторно связываться с дочкой собирались с другого номера. Зато Великова сообщила имена нескольких папиных клиентов, среди которых всплыл некий Арам Гургенович Гаспарян, который числился в клиентах уже у следственных органов, однако несколько раз соскакивал с крючка.
– Дальше – дело техники, – завершил рассказ майор Левашов. – Взяли Арика со товарищи... А ты в курсе, что они квартиру Симоновича «ковырнули» и все оттуда вытащили?
Юша состроил на лице «недоумение природы». Я вовремя не сориентировался и чуть было не ляпнул, что профессор сам отдал бандитам свою коллекцию, но шкипер вовремя пнул меня ногой так, что в глазах моих поплыли радужные шары.
– И чего потом было? – подстегнул Левашова Ефимыч.
– Ну, раскололи Кемеля, затем самолетом – сюда, здесь троих клоунов приняли... И вот вам здрасте, вижу хворого геноссе Мельникова! А эскорт твой где же?
– Ну, подвезли добрые люди до санатория, потом уехали, – пояснил Юша.
– Сейчас зарыдаю. Как у Маяковского: «Я знаю, роще цвесть, когда такие люди в стране Советской есть».
– У Маяковского – «саду цвесть», – уточнил я. – «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и людях Кузнецка».
– Вот именно: и рассказ хренов, и люди хреновые, – подвел итог Левашов. И отметил для Юши: – Адъютант у тебя, Петрович, паренек подкованный.
– Других не держим, – гордо откликнулся шкипер. – Не ложкой скребанные.
– Тогда следуйте за мной, на Вдовина своего полюбуетесь.
– Петрович, не в огорчение, – в голосе Юши вдруг пробились елейные просительные нотки. – Можно, я Амалии за ее дядю первым сообщу?
– Ну, это за очень большие деньги. Вот как мне помочь, так «легавый», а как засвербело...
А я затосковал о родимом зоопарке. И понял наконец суть наших с Юшей отношений. Я для него – как тот Тарзан, которого с младенческих лет воспитывала обезьянья стая. Ну, чтобы он стал достойной гориллой. Он и стал. А если я не хочу быть Тарзаном?! Кто бы меня спрашивал... Юша, конечно, меня любит как собственное дитя. Но, человек «без родины и флага», упорно воспитывает меня по законам своих джунглей. Просто по-другому не умеет. И тащит он меня все глубже в чащу... Одна надежда: Тарзан все же вернул себе человечий облик.
Может, и я смогу?
