Александр Сидоров

«Мальчики-налетчики»

(История песни и история страны)

Как под графскими развалинами оказалась погребена тайна золотозубых гопников

Не шедевр, но…

Залихватский шлягер о мальчиках-налетчиках входит в джентльменский набор исполнителей песенного «блата». Сам по себе текст не представляет ничего выдающегося, особенно варианты и редакции, которые своим косноязычием превращают и без того не шедевральные вирши в убогость. Конечно, и многие другие образчики классического «блата» – тоже не шедевры высокой поэзии, зато отражают историю эпохи, впитали в себя историю, фольклор, национальную самобытность народа, их создавшего. «Налетчики» – песенка по содержанию непритязательная, даже примитивная.

И все же – когда она появилась и можно ли определить ее авторов? Обратимся для начала к Аркадию Северному. В ленинградском концерте 1973 года известный бард, как обычно, исполнял песни, перебивая их прозаическими вставками. В одной из них он объявил «Мальчиков» любимой песней налетчика Леньки Пантелеева (Леонида Пантелкина), «которую он очень любил и даже, говорят, пел ее, когда вели его кончать, пускать в расход и ставить к стенке».

Далее следует песня о налетчиках, которая начинается так:

Есть разные версии происхождения известного блатного шлягера, который появился уже после войны. Ее исполнял Звездин, а также Михаил Звездинский (Дейнекин). Вот он и объявил себя автором слов и музыки. Впрочем, имя Михаила Звездинского давно уже обросло скандалами, связанными с беззастенчивым плагиатом. Так, в 1990 году бард Александр Лобановский обвинил Звездинского в краже шести песен, среди которых известная «Баллада о свечах». Суд подтвердил правоту Лобановского. Одно время он даже утверждал, что написал песню «Драгоценная ты моя женщина «в соавторстве с Николаем Заболоцким». Хотя стихотворение «Признание» было создано в 1957 году, когда Мише было 12 лет.

Свое авторство «Налетчиков» Звездинский-Дейнекин даже закрепил в Российском авторском обществе. Сам певец прямо заявил в автобиографии, размещенной на своем сайте: «...Шуточную песню "Мальчики-налетчики" я написал к фильму "Республика ШКИД". Но цензура не пропустила, ведь я уже был "рецидивистом"».

Экранизация повести Леонида Пантелеева и Григория Белых «Республика ШКИД» вышла на экраны в 1966 году. Но вот незадача: «Мальчики-налетчики» девятью годами ранее уже прозвучали в кинокартине «На графских развалинах» (режиссер Владимир Скуйбин) по одноименной повести Аркадия Гайдара. Фильм вышел на экраны 24 марта 1958 года, когда Мише Дейнекину исполнилось всего тринадцать годков. Так что – поздравляю вас, гражданин, соврамши...

Песня народная, автора пока не поймали...

Но если автор – не Звездинский, то кто же? Попробуем разобраться. В фильме «На графских развалинах» звучат две песни. Одну в начале под гармонь поет Владимир Трошин:

.

Вторую, «Налетчиков», исполняет актер МХАТ Геннадий Сергеев, играющий кабацкого певца из пивной «Золотое дно».

Помимо двух полноценных песен по ходу фильма звучит куплет известной цыганской песни «Соколовский хор у Яра» (или ее блатной переработки). Его поет уголовник Хрящ. В обоих случаях припев одинаков:

Также там исполняется куплет песенки Александра Вертинского на слова Надежды Тэффи, который мурлычет Граф (Владимир Сошальский):

В официальных источниках авторами песни о семнадцатом годе названы поэт Евгений Евтушенко и композитор Михаил Меерович. Что касается «Налетчиков», вместо имен авторов музыки и текста стоят вопросительные знаки. То есть композитор и поэт остаются неизвестными. Так может быть, в фильме звучал образчик уголовного фольклора? Попробуем разобраться.

Начнем с музыки. Мелодия «Налетчиков» довольно сложна для «блатной народной». По ходу исполнения она меняется трижды. Это не характерно для уголовного шансонного фольклора, который предпочитает более простую мелодику. Можно встретить различные размеры куплетов и припева – не более того. Поэтому разумно предположить, что текст положен на музыку профессиональным композитором. В титрах фильма композитор указан один – Михаил Меерович. Так что с определенной долей вероятности можно заподозрить в авторстве именно его.

Несколько слов о Михаиле Александровиче Мееровиче. В сталинскую эпоху ему крупно не повезло: он «попал под раздачу» после публикации Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об опере "Великая дружба" В. Мурадели» («Правда» от 11 февраля 1948 года). Сталин обиделся на Мурадели за то, что из оперы создается неверное представление, будто грузины и осетины в 1918–1920 годах враждовали с русским народом, а на самом деле во всем виноваты злые ингуши и чеченцы. За компанию досталось на орехи и другим композиторам, в том числе Мееровичу, получившему прозвище «Змеерович».

До смерти Сталина Меерович находился в опале и влачил полунищее существование. Зато с 1954 года стал наверстывать упущенное. До своей смерти в 1993 году композитор написал музыку более чем к 120 мультфильмам, среди которых – все работы Юрия Норштейна, «Котенок по имени Гав», «Домовенок Кузя», «Ежик в тумане» и другие. Судя по титрам «Графских развалин», композитор «оскоромился» и блатной темой...

Кстати, о титрах. Непонятно, почему песня о семнадцатом годе приписана Мееровичу и Евтушенко, а «Налетчики» оказались сиротинушками. Ведь в самом начале фильма черным по белому (вернее, белым по черному) сообщается: «Композитор – М. Меерович. Текст песен – Е. Евтушенко».

Песен в фильме всего две. Остальное – короткие фрагменты из широко известных шансонных шлягеров первой половины прошлого века. Таким образом, титры вроде бы подтверждают, что Евгений Евтушенко является автором текста не только песни «Родились мы в семнадцатом году», но и «Налетчиков».

Из этой логики исходил и исследователь русского шансона Михаил Дюков в статье «"Мальчики-налетчики” – история одной песни...» на сайте «Классика русского шансона» (2015). Он сообщает: «Автором текста в титрах значится ни много – ни мало, как Евгений Алексеевич Евтушенко, да-да, заслуженный советский поэт, на тот момент ему было 25 лет... А вот музыку ко всем песням в картине, как указано в титрах, написал М. Меерович…»

Закроем глаза на то, что отчество Евтушенко вообще-то Александрович. Заодно Дюков умудрился переврать и текст «Налетчиков». Но дело не в неряшливом цитировании. Вопрос в другом: можно ли в полной мере доверять титрам фильма и только на этом основании делать далеко идущие выводы? Ведь сам же Дюков пишет: в титрах указано, что музыку к фильму написал Меерович. Между тем в картине звучат три отрывка, к которым композитор не имеет отношения! Равно как и поэт Евтушенко не является автором цитированных куплетов.

Вообще-то титрам фильмов обычно принято доверять. Например, в картине 1936 года «Заключенные» указано, что автор песен – поэт Сергей Алымов. И точно, Алымов – автор ВСЕХ песен к знаменитому фильму. А вот в «Путевке в жизнь», где звучат несколько «блатных народных» песен («Гоп со смыком», «Нас на свете два громилы», «А ты не стой на льду», «По приютам я с детства скитался»), авторы не указаны – фольклор-с...

Но в титрах «На графских развалинах» прямо указано, что автор текстов – Евтушенко. Полных песен в картине, как уже упоминалось, всего две. Все вроде ясно: он и сочинил «Налетчиков». А создатели отрывков из «блатного фольклора» не названы – как и в «Путевке в жизнь».

Но почему в таком случае ни поэт, ни композитор никогда не вспоминали о «Налетчиках» и не зачислили их в список своих произведений? Более того, официальные источники тоже относят песню в разряд «народного творчества»... Может, Евтушенко и Меерович постыдились сомнительной «славы»? В те годы по поводу блатных шлягеров бытовала известная присказка: «Песня народная, автора пока не поймали».

Правда, поэт Глеб Горбовский в свое время расстроился, когда куплет из песенки «Когда качаются фонарики ночные», которую он сочинил в 1953 году и пустил по белу свету, в 1961 году использовали создатели революционной эпопеи «Две жизни», а имени автора не указали. «Фонарики» напевал уркаган, освобожденный из тюрьмы во время февральского переворота:

Но Евтушенко в отличие от Горбовского на авторство «Мальчиков-налетчиков» не претендует. В чем причина?

«Я не любил всегда фольклор ворья»

В принципе, сочинить песню подобного рода и тональности Евгений Евтушенко, конечно, мог. Хватило бы и таланта, и жизненного опыта. Ему не раз приходилось бывать в компаниях маргинальных, где «Налетчики» наверняка имели бы успех. В одном из интервью поэт вспоминает: «Пастернак как-то сказал мне: "Вы счастливый человек по многим обстоятельствам. Вас исключали из школы, судьба закинула вас в эвакуацию, где вы могли слушать народный язык. Вы работали в геологических экспедициях, где были уголовники"».

Однако «мог» и «сочинил» – не одно и то же. Более того, как раз в 1958 году, когда вышел фильм «На графских развалинах», Евтушенко публикует стихотворение «Интеллигенция поет блатные песни», обличая «загнивающую культурную элиту» общества:

Здесь отражены реальные настроения первых лет хрущевского правления, когда из лагерей возвращались амнистированные и реабилитированные советские интеллигенты. Этот период получил ироническое определение «позднего реабилитанса». Освобождались по амнистиям и «блатари» всех сортов, с их живописными рассказами о неведомом, страшном, но манящем «благородном воровском мире», с экзотическими наколками, «фиксами», злым и веселым жаргоном, надрывными и отчаянными «жиганскими» песнями.

Но именно представители творческой элиты в огромной мере способствовали поэтизации уголовного мира. Пройдя лагеря, многие попали под обаяние блатного жаргона, уркаганско-зэковского народного творчества – пословиц, поговорок, песен, присказок... «Интеллигентные сидельцы» стали наиболее активными пропагандистами маргинальной субкультуры. Блатной репертуар распевают известные артисты, предприимчивые дельцы записывают песни на пластинки, вырезанные из рентгеновских снимков. Так, 24 июня 1960 года в журнале «Смена» Георгий Бальдыш публикует гневный фельетон «Взломщики душ», где разоблачает подпольных производителей и распространителей записей «на костях» – в том числе и студента Рудьку Фукса, будущего импресарио Аркадия Северного.

Так что песенка о мальчиках-налетчиках, если ее текст действительно написал Евгений Евтушенко, звучала бы в его творчестве явным диссонансом и могла сильно навредить поэту. Представьте: с одной стороны, автор обличает «неразборчивую» интеллигенцию, которая революционному песенному репертуару предпочитает уголовный, с другой – сам же пополняет этот самый блатной репертуар! Некрасиво...

Как «царь Никита» воров перевоспитывал

К тому же «Налетчики» прозвучали в крайне неудачный момент. После разоблачения «культа личности» Сталина Хрущев решил избавиться от ряда одиозных фигур, которые могли подмочить его «либеральную» репутацию. В 1956 году был смещен с поста министра внутренних дел Сергей Круглов, его место занял Николай Дударев, который бросился «исправлять ошибки» предшественника. В марте 1956 года он заявил, что «органы милиции не ведут настоящей борьбы с преступностью».

Развернулась жестокая кампания против уголовного мира. В местах лишения свободы этим процессом управлял начальник ГУМЗ Сергей Серебряков. Борьбу против воровского движения он превратил в террор. Под Свердловском был создан специальный лагерь для воров. По воспоминаниям бывших осужденных, сюда этапами сгоняли всех, кто называл себя «законником». Тех, кто не отказывался от воровских «идей» и «традиций», морили голодом, применяли физическое насилие – избиения и пытки.

В 1958 году появляются «Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», где ужесточалось наказание для рецидивистов «и других опасных антиобщественных элементов». К борьбе против воровского клана подключили пропагандистскую машину. Появляются антиворовские повести, романы, кинофильмы. Газеты публикуют письма раскаявшихся воров, призывавших собратьев «покончить с позорным прошлым».

Наконец, глава Советского государства Никита Хрущев лично встретился с бывшим вором в законе! В начале 1959 года Хрущев отдыхал в Крыму. И в это время к нему на стол легло письмо четырежды судимого вора-рецидивиста. Рецидивист обращался к Хрущеву со словами отчаяния: «Начать свою старую преступную жизнь я не могу и не могу вернуться к семье, так как бросил ее без денег и в долгах. За пять лет, как я уехал, я не совершил ни одного преступления... Я буду ждать ежедневно беседы с Вами. Если сочтете нужным меня арестовать, я и с этим согласен...»

Уже через несколько дней Хрущев беседовал с уголовником и обещал ему помочь: «Я позвоню секретарю горкома партии, попрошу его, чтобы обратили внимание на вас, устроили на работу, помогли бы приобрести квалификацию... Вам дадут кредит, чтобы вы построили себе домик, или же попрошу, если есть возможность, чтобы вам дали квартиру...» Разумеется, «прошляк» получил и квартиру, и работу.

О беседе с уголовником Хрущев поведал участникам Третьего съезда писателей СССР в мае 1959 года. И тут же в местах лишения свободы организуются хоровые арестантские «одобрям-с». Например, такой: «Заключенный Ш., содержащийся в ИТК Свердловской области, говорил: "Действительно, жизнь в нашей стране в настоящее время изменилась. В настоящее время есть забота о тех лицах, которые раньше совершали преступления, их устраивают на работу, оказывают материальную помощь. Такой заботы нет ни в какой капиталистической стране..."» (из Докладной записки ЦК КПСС).

Конечно, это был лишь пропагандистский трюк. О какой социальной реабилитации можно было говорить в то время? О каком жилье для рецидивистов, когда миллионы правопослушных граждан стояли в диких очередях на получение квартир! К тому же профессиональные уркаганы в лагерях не работали, не имели специальности, которая могла бы обеспечить им сносную зарплату. На свободе им доставался лишь тяжелый, неквалифицированный труд. И то их брали с неохотой, несмотря на призывы Хрущева. Кадровиков можно понять: в местах лишения свободы СССР любовь к труду отбивалась навсегда, и бывшие зэки были головной болью для администрации фабрик и заводов. Вряд ли вырезки из газеты с речью Никиты Сергеевича помогали «бывшим» начать новую жизнь. Что касается откликов, большая часть была написана арестантами-первосрочниками, помощниками администрации.

И все же на первых порах «ломки» и официальная пропаганда сделали свое дело: «воровское» движение пошло на убыль.

А за Бернеса вы мне ответите!

В такой атмосфере блатные песни на экране расценивались как «идеологическая диверсия». А тут еще «ко времени» подвернулась история с покушением на Марка Бернеса...

В ноябре 1958 года Хрущев получил из высшего аппарата МВД СССР докладную записку:

«Согласно нашим оперативным данным, в Казани прошла сходка "воров в законе". На ней принято решение об убийстве одного из знаменитых и популярных деятелей культуры Советского Союза. Цель акции: отомстить государственным органам за развернутую кампанию по дискредитации и ликвидации криминального института "воров в законе". Как сообщили секретные сотрудники, в качестве жертвы уголовными авторитетами избран любимый народом актер театра и кино, лауреат Государственных премий Андреев Борис Федорович, 1915 года рождения».

Никита Сергеевич впал в бешенство. Он заявил, что, если предполагаемые преступники не будут своевременно обезврежены, если у уголовного мира навсегда не отпадет охота «карать» любимцев советского народа, то… Далее следовал ряд непечатных выражений. Руководство МВД взяло под козырек…

О проведении воровской сходки милиции было известно из анонимного письма, отпечатанного на пишущей машинке и отправленного через московский почтамт. По счастью, на бумаге остались отпечатки пальцев предполагаемого автора! Так сыщики и вышли на автора. Оказалось, сведения о предполагаемом покушении на актера предоставила милицейским органам… заслуженная артистка РСФСР Лидия Русланова! С 1949 по 1953 год она отбывала срок в ГУЛАГе за «антисоветскую пропаганду» и «присвоение трофейного имущества», так что ее «пальчики» имелись в архивах МВД.

К Андрееву приставили опытных охранников и посоветовали отменить все гастроли и спектакли, ограничить встречи с друзьями и знакомыми. А к Лидии Андреевне направили для приватной беседы сотрудника, к которому она благоволила (после лагерей и тюрьмы певица не жаловала представителей советских органов). Русланова сообщила, что когда-то в камере Владимирской тюрьмы она подружилась с некой Валентиной Назаровой, а затем судьба разбросала их по разным этапам. В 1958 году Назарова разыскала певицу. К тому времени Валентина была любовницей уголовных авторитетов, которые передавали ее «по наследству». Назарова и поведала Руслановой историю о карточной игре «на пятого».

Это значило, что один из четырех карточных игроков, проигравшись, обязан был убить того, на кого ему укажут победители, – «пятого». Последний любовник Валентины, известный татарский вор, вместе со своими «коллегами» обыграл недавно освободившегося из мест заключения уголовника-рецидивиста. Свидетельницей этого и стала Назарова. Имени «пятого» вслух не произносили, просто передали проигравшему листок, на котором оно было записано, со словами: «Фильм "Два бойца" видел? Через три месяца боец должен остаться один».

То же самое в письме изложила Русланова. Она не называла ни Андреева, ни Бернеса, поскольку не знала, о ком из них идет речь. Выводы сделали сами сыщики. Изучив биографию Андреева, милицейские оперативники узнали, что в 1940-м году Борис Федорович, будучи в крепком подпитии, позволил себе ряд резких отзывов о руководстве страны. Последовал донос, Андреева закрыли в СИЗО, ему грозила 58-я «политическая» статья. Однако через несколько месяцев актера освободили по личному указанию Сталина. Оперативники предположили: во время пребывания в тюремной камере Андреев мог крепко повздорить с кем-либо из крупных криминальных авторитетов. Не исключено, что и «руку приложить» (за ним такое водилось). А теперь ему аукается.

О Бернесе даже не подумали. Долгие годы «шпанский мир» считал артиста «своим в доску»: еще до войны Марк Наумович сыграл эпизодическую роль уголовника в фильме «Заключенные», а после картины «Два бойца», где Бернес исполнил роль бравого уроженца Одессы-мамы и спел про шаланды, полные кефали, его авторитет в блатном мире стал непререкаемым.

Но «пятым» оказался именно он. Дело в том, что, когда началась травля воровского сообщества в стране, «авторитетный артист» снялся сразу в двух популярных фильмах – «Дело № 306» (1956) и «Ночной патруль» (1957). В первой картине сыграл комиссара милиции, во второй – вора Огонька, который порвал с уголовным миром. Последний фильм постоянно показывали в местах лишения свободы. Многие арестанты стали выступать против уголовных «авторитетов». Так Бернес превратился в глазах воров в «суку».

Вскоре усилия милицейских оперативников принесли плоды: удалось задержать одного из участников карточной игры и узнать имя «исполнителя» – рецидивиста по кличке Бурлак (Бурляев). На поиски Бурлака поднялась милиция всей страны. Воровскому миру дали понять, что в случае убийства Бернеса война пойдет на тотальное уничтожение – без судов и обвинений, просто мясорубка.

Так что «блатные» бросились разыскивать Бурлака с не меньшим рвением, чем милиция. Затравленный и загнанный, Бурлак пошел на позорное дело – кражу икон и церковной утвари в одном из храмов. То есть стал «клюквенником» – церковным вором. По воровским понятиям, это преступление считалось гнуснее, чем изнасилование, и каралось смертью. Впрочем, во время кражи преступника заметили священники и вызвали милицейский наряд. При попытке бежать Бурлак был убит.

Но импульсивный Никита Хрущев, взбешенный наглостью воров, посмевших бросить вызов государству, решил действовать быстро, жестоко и беспощадно.

С помощью лома и кузькиной матери

К сожалению, в борьбе с уркаганами власть руководствовалась идеалистическими представлениями о том, что с развитием советского общества преступность должна полностью исчезнуть. Поэтому и институты борьбы с ней должны постепенно отмереть, передав свои функции общественности.

Уже 22 октября 1956 года состав МВД СССР сокращается на семь тысяч человек. Через два года из органов убирают еще 14 тысяч сотрудников. Зато в 1958 году возникают добровольные народные дружины – ДНД. Через год дружин насчитывается 84 тысячи, они объединяют более двух миллионов человек.

В 1959 году МВД СССР рапортует ЦК партии, что благодаря общественности количество уголовных дел за год сократилось на 26,4%, а число лиц, привлеченных к уголовной ответственности, снизилось на 33,8%. А раз все так замечательно, зачем тратить деньги на содержание огромной армии профессионалов? Опьяненный перспективами Хрущев решил... вообще ликвидировать МВД СССР! Пусть с уголовниками борются на местах республиканские министерства. И в 1960 году МВД СССР исчезло. Результаты сокращения милицейского аппарата сказались на уровне преступности в стране. Уже в первом полугодии 1960-го количество опасных преступлений подскочило на 22,9%! Никита Сергеевич потребовал суровых мер. Был ужесточен Уголовный кодекс, причем смертная казнь признавалась допустимой даже в отношении несовершеннолетних!

В августе 1960 года выходит паническое Постановление Бюро ЦК КПСС «О состоянии борьбы с уголовной преступностью в РСФСР и политико-воспитательной работе в местах заключения», где признавался провал политики борьбы с преступностью. В апреле 1961 года вступает в действие драконовское «Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах союзных республик». Осужденные лишались многих льгот, завоеванных в буквальном смысле кровью. Были введены чудовищные ограничения на переписку с родными, получение посылок и передач, приобретение в магазинах колоний продуктов питания и предметов первой необходимости; запрещалось ношение «вольной» одежды и т.д.

Малолетним преступникам разрешалось не более шести посылок-передач, а взрослым – от одной до трех передач в год. Вес передачи – не свыше трех килограммов. Мясо, мясные изделия, шоколад, цитрусовые, сахар и пр. категорически запрещены. Право на передачу осужденный получал не ранее отбытия ПОЛОВИНЫ СРОКА НАКАЗАНИЯ! На жаргоне передача так и называлась – «половинка». В тюрьмах передачи и вовсе были запрещены. То же самое со свиданиями. Взрослым арестантам, в зависимости от вида режима, предоставлялось от двух до пяти свиданий в год. В тюрьмах «сидельцы» были лишены и этого. Администрация имела право за нарушения режима вообще лишать зэка передач и свиданий.

«Шаланды» идут ко дну

Теперь вы понимаете, в какой обстановке появилась песенка о мальчиках-налетчиках. Она зазвучала с экранов страны буквально в самом начале «воровских ломок» и потому «проскочила» цензуру.

Еще в 1956 году «криминальные кинушки» советского розлива – «Дело Румянцева», «Дело № 306» – предпочитали показывать борьбу благородных милиционеров с растратчиками и шпионами. Воровской темы особо не касались, и напевы уголовные не звучали.

Но с 1957-го ситуация меняется. Выходит «Ночной патруль», где преступный мир показан во всей красе и типажах. С одной стороны, заместитель управляющего оптовой базой Казимир Нежук (бывший взломщик и грабитель «Барон») и его супруга Марфа Потаповна (бывшая воровайка). С другой – фигуры бывшего уголовника, ныне каменщика Дмитрия Крылова и «медвежатника» Павла Обручева, Огонька, который вернулся на родину из эмиграции, «ковырнув» на десять тысяч долларов кассу «буржуинского» корабля, где подвизался в качестве матроса. К концу фильма Огонек «перевоспитался» и сдался комиссару милиции. Именно за роль Огонька чуть не поплатился жизнью Марк Бернес.

В фильм «для экзотики» вставлен куплет воровской песни, которую надрывно исполняет Марфа Потаповна (Зоя Федорова):

Далее, в 1958-м, фактически одновременно с «Графскими развалинами», выходит фильм «Дело “пестрых” с отрывком песенки о вербовке на Саяны, где «гольцы высокие». То есть пока блатной песенный антураж в гомеопатических дозах на экраны допускался.

Однако с 1958 года, как мы помним, раскручивается маховик антиворовской пропаганды. Начинается кампания против «блатных» песен, которые приобрели в советском обществе невиданную популярность. «Под раздачу» попадает тот же Марк Бернес. Композитор Григорий Свиридов выступил с разгромной статьей в «Правде» (1958): «Пластинки, напетые Бернесом, распространены миллионными тиражами, являя собой образец пошлости... Этому артисту мы обязаны воскрешением отвратительных традиций воровской романтики – от куплетов “Шаланды, полные кефали” до слезливой песенки рецидивиста Огонька из кинофильма “Ночной патруль”».

Перл по поводу Огонька совершенно замечателен! Ведь упомянутая песня Огонька о Родине (слова Льва Ошанина, музыка Андрея Эшпая) не имеет никакого отношения к уголовному миру, напротив, выдержана в традициях советского патриотизма:

Если даже на такую невинную песенку навешивают ярлык «слезливой уголовщины» – что тогда говорить о «Налетчиках»?! В период гонений на «воровскую романтику» прослыть автором разбитного блатного шлягера для «идеологически выдержанного» советского поэта было смерти подобно. Во всяком случае, означало бы крах карьеры на литературном поприще.

А уж Евгений Александрович в те далекие времена был именно «идеологически выдержанным». Как позднее вспоминал сам Евтушенко, он являлся «продуктом сталинской эпохи, мешаным-перемешанным существом, в котором уживались и революционная романтика, и звериный инстинкт выживания, и преданность поэзии, и легкомысленное ее предательство на каждом шагу».

Да, Евгений Александрович Евтушенко мог не только писать яркие стихи – он умело улавливал дух времени, удачно выстраивая творческую биографию и судьбу. Своими успехами молодой автор был обязан не только поэтическим способностям, но и способностям тонко улавливать идеологическую конъюнктуру. Так, в «Разведчиках будущего» юный Женя посвящает проникновенные строки Сталину:

А через десять лет тот же Евгений Евтушенко, молодой поэт-«шестидесятник», откликнется на вынос тела Сталина из Мавзолея стихом «Наследники Сталина», опубликованным в главном печатном органе ЦК КПСС  – газете «Правда» 21 октября 1962 года:

Не будем обвинять поэта в лицемерии: после ХХ съезда партии многие советские люди переосмысливали прошлое (зачастую мучительно), многие события и факты сталинской эпохи оценивали по-новому. Просто Евтушенко всегда стремился быть глашатаем, «рупором эпохи» – а для этого, как ни крутись, следовало держать нос по ветру: с одной стороны, советский пафос и романтизм, с другой – гневное обличение «буржуазной гнили».

А теперь представьте ситуацию: в 1957 году поэт сочиняет для кинофильма «блатную» песенку о налетчиках. В 1958 году фильм выходит на экраны, песенка разливается по дворам да зонам. Между тем в том же самом 1958-м раскручивается маховик борьбы против преступного мира, уголовной субкультуры, ее творцов и распространителей, в число которых попал даже несчастный Бернес... Короче, «Крепко ударим по пилатчине!».

Вот тут к месту, «в струю» возникает стишок про «гнилую» интеллигенцию, поющую блатные песни. По некоторым данным, молодой поэт в конце 1950-х выступал перед публикой по 300–400 раз в год. Улавливаете мысль? Да, именно: Евгений Евтушенко, обозначенный фактически как автор «Налетчиков» в титрах экранизации гайдаровской повести, был бы совершенно не заинтересован в том, чтобы слух о нем как о сочинителе бандитской песни прошел по всей Руси великой.

Чудеса советской титрологии

Прочитав предыдущую главу, читатель мог решить, что мы вывели Евтушенко на чистую воду как создателя «Налетчиков», скрывшего свое авторство. Не торопитесь. Самое забавное впереди.

Мы подробно рассмотрели версию с предполагаемым авторством Евтушенко. А теперь поставим вопрос иначе: что, если поэт песенку о налетчиках не писал? Не имеет к ней никакого отношения!

«А как же титры?» – спросите вы. Ну, что титры...

Вот, например, пользователь под ником achtung вспоминает на одном из форумов, посвященных фильму «На графских развалинах»:

«Когда-то давно, еще в середине 20-го века, я смотрел по телевизору историю создания фильма “На графских развалинах”. Один из создателей фильма, который вел передачу, рассказывал, что в первоначальном варианте этот фильм начинался совсем по-другому. А начинался он сценой проводов молодого графа из Парижа, где его семья оказалась на грани нищеты, в Советскую Россию. Старый граф организовал подготовку своего сына к вояжу в Совдепию для того, чтобы тот нашел и вывез за границу сокровища, которые старый граф успел зарыть в парке. Именно поэтому молодой граф так профессионально вскрыл стальной ящик с сокровищами.

Но при просмотре фильма соответствующей комиссией по соображениям идеологии эта сцена была вырезана, так как она могла вызвать у зрителей сочувствие к белоэмигрантам и конкретно к отрицательному персонажу фильма – молодому графу, который на самом деле спасает свою семью от нищеты, а без этой сцены он предстает обычным бандитом “из бывших”. Но первоначальный вариант фильма, который содержал эту сцену, был сохранен тем человеком, который вел передачу, и та сцена в первом варианте фильма была показана. Возможно, что в первоначальном варианте фильма и песни были другие, я уже не помню. Больше я первый вариант фильма “На графских развалинах” никогда не видел, и, видимо, он уже навсегда будет начинаться с песни на слова Евтушенко».

Увы, никаких следов передачи мне отыскать не удалось. Однако как вариант можно предположить, что в фильме действительно звучали и другие песни Евгения Евтушенко, что отразилось в титрах. Но они в окончательный вариант не попали, а титры остались неизменными.

Но как же быть с авторством «Налетчиков»? Если ее текст написал не Евтушенко, то в титрах обязательно указали бы другого автора! А никакого другого нет. Значит, либо фольклор, либо – Евтушенко.

Да ничего это не значит. В советском кино случаются и не такие чудеса. Вот вам историко-приключенческий сериал «Государственная граница», снятый на киностудии «Беларусьфильм» в 1980–1988 годах. Действие эпопеи, повествующей о советских пограничниках, охватывает период с 1917-го по конец 1980-х годов. Нам же интересны песни, которые звучат в фильме.

Так, в фильме первом – «Мы наш, мы новый...» – Аристарх Ливанов, исполняющий роль поручика Сержа Алексеева, поет погребальный романс о расстреле царской семьи:

Песня звучит полностью. Однако автор не указан! Хотя это очевидный «белогвардейский самодел», написанный специально для фильма.

В фильме третьем – «Восточный рубеж» – ситуация повторяется, причем совсем уже «оголтело». Звучат разнообразные песни и романсы, но об авторах стихов в титрах – ни строки! Ну ладно бы речь шла о косноязычной поделке, которая звучит в начале первой части:

Сочини я такую ахинею – тоже, пожалуй, не подписался бы.

Однако в картине есть и другие песни. Например, автор стихов к романсу «Молитва» – русский поэт, белогвардейский офицер Сергей Бехтеев. Указанное стихотворение он написал в Ельце в октябре 1917 года и посвятил великим княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне. Тогда же оно было тайно передано императорской семье в Тобольск. Согласитесь, использовать подобное произведение без указания автора неприлично.

Дальше певица Ольга Анисимова (актриса Инара Гулиева) исполняет романс «Горечь! Горечь! Вечный привкус...» на стихи Марины Цветаевой. И снова об авторе молчок.

Третий случай всех злее. В харбинском ресторане та же героиня поет «жестокий романс»:

Любители шансона сразу поймут, что речь идет о переделке известного шлягера «Институтка»:

Не привожу текст полностью, но все куплеты явно перекликаются с романсом из «Государственной границы». И опять об авторстве в титрах – ни слова. Между тем автор первоначального текста известен по мемуарам «Волшебное зеркало воспоминаний» певицы Людмилы Лопато – звезды русских кабаре Парижа и Голливуда, хозяйки парижского ресторана «Русский павильон». Это поэтесса Мария Вега. Как отмечает автор мемуаров: «Самый ее знаменитый надрывный романс “Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз, джентльмены, бароны и леди...” на слуху до сих пор и в эмиграции, и в России». Мария Вега – литературный псевдоним Марии Николаевны Волынцевой, по мужу Ланг (во втором браке княгиня Нижерадзе).

Допустим, авторы «Государственной границы» не ведали о Марии Вега, тем более в сериале звучит «восточная вариация» «Институтки». Но хотя бы имя автора версии можно было указать! Нет, не сочли нужным...

А вот другая история с титрами и надписями. В 1967 году на экраны страны вышел первый стереоскопический революционный боевик – «Таинственный монах». Картина посредственная, но известность ей принесли две песни. От первой, шутейной, которую исполнил здоровяк Станислав Чекан, в фольклор вошла припевка: «А пуд как был, он так и есть – шестнадцать килограмм». Вторую подхватили многочисленные поколения бардов – знаменитый «Белогвардейский романс», исполненный Александром Белявским:

Максим Кравчинский в «Истории русского шансона» сообщает: «Забытый стереоскопический боевик Аркадия Кольцатого “Таинственный монах” (1967 г.) остался в памяти только благодаря вальсу Юрия Борисова» – и далее цитирует первый куплет песни.

Но позвольте! В титрах к фильму указан лишь один автор текстов – поэт Михаил Танич! Ни в Интернете, ни в книгах «по теме», ни в каких-либо иных источниках мне так и не удалось найти внятных доказательств того, что автором «Белогвардейского романса» является именно Юрий Борисов. Поклонникам поэта достаточно простой констатации. Однако для других это фактом не является, и зачастую при исполнении романса в качестве автора продолжают указывать именно Танича. Кто же на самом деле сочинил романс? Для меня вопрос остается открытым.

Коль речь зашла о Юрии Борисове, напомним другую скандальную историю. В 1989 году на Ленинградской студии звукозаписи вышел диск с записью песен Борисова в исполнении Валерия Агафонова. Назывался диск «Белая песня»; смертельно больной поэт еще успел подержать его в руках и прослушать. А через год певица Жанна Бичевская выпускает собственный диск, куда включает несколько «белогвардейских» песен Юрия Борисова – например, «Заунывные песни летели», «Все теперь против нас, будто мы и креста не носили», «Справа маузер, слева эфес» и т.д. С пояснением: «Авторы музыки и слов неизвестны».

Да, советский кинематограф далеко не всегда трепетно относился к авторскому праву. Так что титры не являются, увы, истиной в последней инстанции. Поэтому вопрос об авторстве Евгения Евтушенко простым отсылом к титрам фильма решить нельзя. Исходя из принципа «презумпции невиновности», мы не можем считать «обвинение» доказанным. Даже если кто-то считает это не обвинением, а, напротив, поводом для гордости.

«Граждане, послушайте меня...»

Зададимся еще одним вопросом. Ну хорошо, во время антиворовской кампании Хрущева у Евтушенко были основания скрывать тот факт, что он сочинил «гимн налетчиков». Однако ведь позднее времена изменились! К середине 1960-х во весь голос зазвучали со сцены знаменитые «Шаланды». Их исполняет и Лариса Голубкина в телевизионном «Бенефисе», и даже Муслим Магомаев – в Колонном зале Дома союзов! «Запрещенные» мелодии пробивают себе дорогу на экран. В известном фильме 1965 года «Верьте мне, люди» герой Кирилла Лаврова, вор Алексей Лапин, едет в грузовике и напевает «Я помню тот Ванинский порт». Конечно, песня арестантская, а не блатная, но все же... В том же 1964-м появляется комедия Леонида Гайдая «Операция Ы», и там Балбес (Юрий Никулин) на пару с Трусом (Георгий Вицин) надрывно выводят уркаганский романс «Постой, паровоз, не стучите, колеса»!

Лихорадка интереса к блатной песне охватила страну, появляется масса исполнителей: Алик Фарбер, Аркадий Северный, Владимир Высоцкий, из-за «бугра» подхватили тему Дина Верни, Алеша Димитриевич, Михаил Гулько и прочие...

Казалось бы, будь Евтушенко автором «Налетчиков», он вполне мог бы этим козырнуть – теперь-то можно! Однако поэт этого не сделал. Почему?

Да, мы уже рассуждали на эту тему. Когда за одним и тем же автором числится уголовная песенка и патетическое обличение «фольклора ворья», выглядит это, как минимум, неприлично.

С другой стороны (если следовать версии об авторстве Евтушенко), в 1960-е уже развернулся талант Владимира Высоцкого, стилизации которого под уголовный песенный фольклор были столь блестящими, что убогие «Мальчики-налетчики» с ними и рядом не валялись. Но, повторяю, подобные рассуждения строятся на том, что автором «блатной» стилизации из фильма «На графских развалинах» является Евтушенко. Однако это не факт.

Во всяком случае, при любых раскладах «игра в блатной бисер» Евтушенке явно была не по душе. И здесь самое время вернуться к Высоцкому. Существуют воспоминания современников Высоцкого о том, что Евтушенко в свое время отказался дать Владимиру Семеновичу рекомендацию в Союз писателей, небрежно бросив: «Какой же ты, Володя, поэт?!».

Ну, положим, те же слова приписывают и Григорию Поженяну. Соответственно высказывался и Сергей Михалков, обращаясь к Александру Галичу в 1968 году: «Одно дело, когда пишет блатные песенки Высоцкий – он не член Союза писателей, он артист... Но другое дело, когда это делает интеллигентный человек, член Союза писателей». То есть «настоящий поэт» не должен «опускаться» до уровня небесталанного актерчика, сочиняющего «блат» «для хохмы».

Так что критическая оценка Высоцкого со стороны Евтушенко, если она имела место, была «голосом из хора». Впрочем, в случае с Евтушенко рассказ нередко звучит в иной интерпретации: якобы Евгений Александрович мотивировал свой отказ следующим образом: «Володя, сам подумай, как же я тебя буду рекомендовать с твоими блатными песенками?!» Если речь идет о раннем периоде творчества Высоцкого, осуждать Евтушенко язык особо не поворачивается. Так, Марк Цыбульский в очерке «Высоцкий и Бродский» пишет: «В то время как Бродский еще до ссылки написал “Я обнял эти плечи...”, “Воротишься на родину...”, “Каждый перед Богом наг...” и другие, на счету Высоцкого были песни “Город уши заткнул...”, “Что же ты, зараза”, “Я в деле и со мною нож” и т.д. Стихотворения эти, разумеется, любопытные, но со стихами раннего Бродского конечно же несопоставимые».

Увы, Евтушенко такого Высоцкого оценить не мог. Впрочем, с любыми рекомендациями автору подобных песен членство в Союзе писателей было в то время заказано. Подобное отношение сохранялось даже тогда, когда Высоцкий уже писал серьезные стихи. На форуме Интернета Любовь Соколик вспоминает: «В период моего увлечения Вознесенским Высоцкого приличным девочкам слушать считалось зазорным, кроме “На братских могилах” и песен из к-ма “Высота”».

Если Евтушенко действительно отказал Высоцкому из-за пристрастия того к сочинению «блатных» стилизаций, подобная позиция вроде бы подтверждает, что Евгений Александрович был последовательным противником уголовного песенного жанра. Это косвенно свидетельствует против его авторства «Налетчиков».

Но ситуация сложнее. Блатные песни могли стать лишь удобным предлогом для отказа. «Поэтическая тусня» того времени упорно не желала признавать Высоцкого поэтом. Режиссер и поэт Лесь Танюк в своем дневнике пишет: «Он был обижен на Вознесенского и Евтушенко... то, что мэтры-шестидесятники не захотели принять его в свой круг, – паскудство... Иосиф Бродский (вопреки всему своему эгоцентризму!) – смог, а эти ребята – нет. Для них это было покушение на их троны».

Не менее откровенно высказалась и вдова Роберта Рождественского Алла Киреева:

«...Андрюша с Женей устроили соревнование: кто первый поэт? Андрюша считал первым себя, Женя – себя... А их всех обскакал Высоцкий, которого они вообще никем не считали.

Зато именно Рождественский издал первый сборник стихов Высоцкого «Нерв»...

Когда сборник все-таки вышел, нам позвонила Марина Влади: «Робка, какое счастье, что это сделал ты, а не они (Евтушенко и Вознесенский. – Авт.). Они его за человека не держали!

И они, видимо, не ожидали, что посмертная слава Высоцкого затмит их прижизненную.

Ну, что вы хотите, всю жизнь ребята гнались за успехом...»

Публицист Мэлор Стуруа, друг Высоцкого, считает, напротив, что Евтушенко прекрасно понимал масштаб таланта поэта:

«Не думаю, что Женя не понял поэзии Высоцкого. Он, скорее, испугался ее. Высоцкий... был непревзойденным мастером русского стиха, обогатившим его возможности, как никто после Маяковского и Пастернака».

Основываясь на свидетельствах современников, можно сделать вывод о том, что Евгения Александровича болезненно задевала популярность «барда». Друг Высоцкого Константин Мустафиди вспоминает:

«Однажды мы пришли в ресторан ВТО – Сева Абдулов, Володя и я. Сели перекусить, взяли пива. За одним из столиков сидел наш великий поэт Евтушенко со своей компанией. В какой-то момент он, уже “хороший”, подходит к нам и говорит: “Ну что, поставил всю Россию на колени? Доволен?” В общем, нес какую-то ахинею. Володя сидел молча, только кулаки сжимал. Потом говорит: “Сева, убери его, пока я ему не дал...”»

Можно вспомнить и двусмысленные стихи Евтушенко на смерть поэта, сомнительные «комплименты» в адрес покойного:

Получелкаш и гений мгновений... Правда, народ российский рассудил иначе. Спустя 33 года после этих строк опросы населения показали, что лучшими поэтами ХХ века россияне считают Есенина, Маяковского и Высоцкого. Впрочем, и Евтушенко попал в заветную десятку, оказавшись на почетном девятом месте. Мелочь, а приятно...

Но почему мы так подробно останавливаемся на отношениях Высоцкого и Евтушенко? Да ведь это имеет непосредственное отношение к нашей теме. Даже будь Евтушенко автором «Налетчиков» (чему, повторимся, нет прямых доказательств), он все равно бы обличал и отвергал блатной песенный жанр. Потому что здесь у него рядом с Высоцким шансов не было. Ни одного.

Хотя... Один такой шанс Евтушенко попытался использовать. В 1963 году Евгений Александрович создает стихотворение, посвященное Джону Апдайку, «Граждане, послушайте меня…»:

И так далее. Это, конечно не апология блатной песни, хотя рефрен в конце каждой строфы – прямая цитата из уголовной баллады «Гоп со смыком»:

И все же здесь прослеживается попытка осмыслить то, что и в блатной песне отражается частица народной души, за этими строками стоит что-то, действительно способное тронуть человека.

Но в 1975 году Евтушенко опять публикует свою «Интеллигенцию» – в новой редакции...

Впрочем, нас это уже не касается. Мы честно пытались докопаться до истины, выяснить, кто же на самом деле является сочинителем шлягера о золотозубых налетчиках в крахмальных рубашках. Не наша вина, что тайна так и осталась неразгаданной. Зато мы узнали много нового и неожиданного. Оставим же поиск некоторых разгадок новым поколениям, надеясь, что все тайное когда-то становится явным.