Фима Жиганец

Не в кипиш дело

Из баек о Коле Тайге

Не в кипиш дело – делать что-то тихо, без шума; также это сочетание используется как просьба – «не посчитай за труд, не сочти зазорным».

Глава первая,в которой старого бродягу Колю Тайгу пытаются записать в сыщики

Труп негра обнаружили вечером на промзоне мужики-литейщики. Как раз между литейкой и цехом офисной мебели есть уютный закуток, где можно пошабить [ Покурить (жарг). ], потереть за жизнь, присев на корточки у стенки, пересечься с пацанами из других отрядов. Негр лежал лицом вниз, из шеи торчал длинный арматурный штырь. Кто-то загнал эту пиковину, подкравшись сзади, и она прошла насквозь, пробив несчастному горло. Когда арестанты наткнулись на мертвяка, окурок в его руке еще тлел.

– С курением надо завязывать, – тихо сказал Сеня Крот из третьего отряда.

– Заткнись, – шикнул седой Петрович и перекрестился.

– За что его так? – испуганно пискнул мелкий крадунец Яша-Бяша, теребя в жилистых руках засаленные рабочие рукавицы.

– За хрен и за яйца, – коротко пояснил Петрович. – Оно нам надо? Пускай опера разбираются.

Начальника отдела безопасности и оперативной работы майора Дмитрия Сергеевича Куткова сообщение о «мокрухе» шарахнуло по паморокам так, как кокосовый орех долбанул бы Ньютона, попутай тот яблоню с пальмой. За шесть лет беспорочной службы «главкума» в колонии строгого режима до смертоубийства здесь не доходило. Ну, бывало, кому-нибудь ребра ломали, башку пробивали, в прошлом году пассажир из третьего отряда вздернулся (правда, откачали). Тубики время от времени ласты склеивают. Короче, дела житейские. А тут – арматурой да в шеяку…

Вскоре выяснилось сопутствующее обстоятельство, которое совсем добило майора. Убийство – в целом штука неприятная. Но, если грохнули голимого зэка, никто большого шума не поднимет. Умер-шмумер – другого пришлют. Однако с нынешним жмуром дело оказалось совсем иного свойства.

Дмитрий Сергеевич печально перелистал пухлую папку с красной диагональной полосой на обложке. Осужденный Сергей Негрий (погоняло Сержик Негр), 29 лет, вторая судимость. Первый раз залетел в двадцать один год по статье 166 УК России, автоугон. Можно бы списать на грехи молодости (приглянулась парню красивая тачка «хендай», решил полихачить с ветерком), если бы не то обстоятельство, что у самого Сержика к этому времени уже имелся свой автомобиль – подержанный двухсотый «мерседес». Негр в родном городе Облупьевске числился «бойцом» у известного авторитета Доломана. Доломановская группировка насчитывала рыл пятьдесят и считалась одной из влиятельных. По оперативным данным выходило, что Негр угнал «колеса» для того, чтобы с подельниками провернуть операцию по запугиванию директора небольшого филиала коммерческого банка. Вывезли мужика за город, помахали пушками, заставили вырыть могилу. В общем, сценарий традиционный, унылая проза жизни. После вмешательства ОБЭПа повязали троих бандюков, а вот Сержика пристрочить к этому безобразию не удалось. Только и смогли навесить угон. Отмерили трешку рублями и полгода мелочью – и то учитывая боевую биографию (длинный перечень приводов в милицию и условный срок за кражу по малолетке).

Второй срок солиднее – статья 162, разбой. Семь годков как с куста, без надежды на УДО – поскольку «осужденный Негрий по отношению к администрации мест лишения свободы ведет себя агрессивно, характеризуется крайне негативно и примыкает к группе лиц отрицательной направленности». Впрочем, теперь негативному осужденному досрочное освобождение до лампочки. Покоится бедняга с биркой на ноге под крестом, на котором намалеван порядковый номер.

«Какой там номер? – одернул сам себя Дмитрий Сергеевич. – Если бы под номером, проблемы бы не было…»

Действительно, тело Сергея Степановича Негрия было выдано его матери и сестре. Оказалось, у этого демонюги сестричка между отсидками брата выскочила замуж за депутата городской Думы Моргулина! Того самого, который скоро в Госдуму намыливается. Сестрица и поспособствовала тому, чтобы Сержика перевели из другой области в «девятку» – ближе к дому. Нахлопотала на свою голову.

В общем, списать «мокруху» на несчастный случай не получилось. Моргулин с супругой надавили на прокуратуру, «хозяина» колонии подполковника Загайло выдернули к высокому начальству, после чего он пару дней провалялся дома в предынфарктном состоянии. А «куму» Куткову начальник службы исполнения наказаний генерал Бурдюков лично обещал место разносчика шаек в бане при областном лепрозории, если Дмитрий Сергеевич в ударные сроки не раскроет преступление.

– И не вздумай впарить какого-нибудь урода, который с усеру готов признать себя потомственным расистом! – рычал на Куткова генерал. – Ты мне настоящего душегуба предоставь! Чтобы никаких сомнений по убийству этого Негра не возникло. Тьфу ты, пакость… С такой кликухой я бы сам на себя руки наложил.

«Лучше бы ты сам себе в штаны наложил», – мысленно посоветовал генералу Дмитрий Сергеевич и отправился восвояси – горе горевать.

В тот же день майор вызвал к себе в кабинет Колю Тайгу – «смотрящего» шестого отряда, где мотал срок покойный Сержик Негр. Вместе с Тайгой приплелись еще двое – староста зоновской церквушки Егор Андронов и долговязый Витя Сверчок, зачем-то с телевизионной программкой под мышкой.

– Я не понял, Ермишин: это что за трио бандуристов? – сурово наехал на «смотрящего» Кутков. – Ты по-русски туго догоняешь? Я вызывал только тебя!

– Гражданин майор, вы ж порядок знаете,– укоризненно покачал головой Тайга. – Мне без очевидцев в «кумовке» появляться никак нельзя. Гнилые базары пойдут...

– Ты охуел с недосыпу?! – взвился «главкум». – Здесь порядки я устанавливаю, а не зэчня! А ну, пошли вон! – заорал майор на Андронова со Сверчком.

– Тогда разговора не будет, – коротко отрезал Тайга и повернулся, чтобы отправиться вслед за арестантами. – Мне в «шизняк» или с ходу в «бур» [ Шизняк – штрафной изолятор, до 15 суток изоляции; бур (от лагерного «барак усиленного режима») – помещение камерного типа, или ПКТ, до полугода изоляции, «тюрьма в тюрьме». ]?

Дмитрий Сергеевич понял, что козыри – в руках у Ермишина.

– Успеешь еще в «кадушке» [ Кадушка – штрафной изолятор (ШИЗО), куда арестантов водворяют на срок до 15 суток за нарушения режима. ] поплескаться, – бросил он. – Только просвети меня, лапотного: почему же Слонику, «смотрящему» зоны, в «кумовку» одному заходить незападло? Он только что здесь был. Да ты и сам в курсе, что я любого из блатоты выдергиваю к себе, когда это требуется.

– Блатота сама за себя отвечает, – равнодушно протянул Тайга. – А я по жизни полосатый [ Полосатый, полосатик – арестант из колонии особого режима, особо опасный рецидивист. ]. У меня свои понятия, нэпманские [ Нэпманский, нэпманские понятия (от термина 1920-х – «новая экономическая политика», НЭП, нэпман – частник) – старые, «классические традиции и неформальные зконы уголовно-арестантского мира; нэпманский вор – вор старой закалки. ].

– Ладно, пусть остаются твои дурошлепы, – махнул рукой Кутков. – Вообще-то Слоник тебя и сам в курс дела введет. Но я хочу лично с тобой перетереть. Чтобы ты просек момент. Лови в оба лантуха [ Лантух – в данном случае – ухо (жарг.). ].

– Мне уже нутро захолонуло, – хмыкнул Тайга, но в меру. Начальство дрочить – себе дороже. – Дальше что?

– Про убийство Негра тебе, конечно, известно…

– У нас не плантации негров нема, – поправил «кума» «смотрящий». – Не любил покойник, чтобы его в глаза негром тыкали. Но давайте ближе к делу, гражданин майор. Шо ж я, не по курсам за «мокруху» в своем отряде?

– Я думаю, ты по курсам и про то, кто Сержика на пиковину насадил, – сказал Кутков. – Не поделишься информацией?

Тайга изменился в лице.

– Дмитрий Сергеевич, ты, случаем, берега не попутал? – сдвинув брови, спросил он Куткова. – Не срами перед народом, – он кивнул на арестантов, замерших в дверях. – Никогда я на абвер [ Абвер – оперативная часть ИТУ (нем. Abwehr – военная разведка). ] не работал и вперед не собираюсь. С каких делов мне должно быть известно, кто Сержика загасил? А и знал бы, так не сказал бы. Это ваше дело – нюхом землю рыть.

– За метлой следи! – снова повысил голос начальник отдела безопасности. – На «ты» будешь со своей урлой [ Урла – мелкие уголовники, малолетки. ] мохнатой базлать! А если вы мне в три дня убийцу не предоставите, я всех вас наизнанку выверну! Загоню спецназ, они вам такое маски-шоу [ Маски– шоу – спецназ уголовно-исполнительной системы, бойцы которого действуют в масках- балаклавах. ] устроят, что небо с овчинку покажется. Блаткомитет разгоним по крыткам [ Крытка – тюрьма, СИЗО. ] от Воркуты до Магадана, дороги на зону перекроем, взвоете – Надя Бабкина позавидует! Я на полном серьезе говорю, Тайга. – Голос Куткова снова опустился на несколько тонов. – Тут вот какой расклад…

И Кутков поведал арестанту печальные обстоятельства дела.

– Чего же этот депутат своего родака из зоны не вытянул? – с сомнением спросил Тайга.

– Может, и вытянул бы, – ответил Кутков. – Да не успел. Короче, так: мы свое расследование и без вас проведем. Но, сам понимаешь, если не найдем, прокуратура с нами сделает то, что Бог не делал с черепахой. А мы, соответственно, – с вами. Так что обсудите со Слоником ситуацию и решайте.

– А не хер решать, – отрезал Тайга. – Я, блядь, не Лобачевский. Я свое слово сказал.

Глава вторая,в которой старый бродяга Коля Тайга взваливает на себятяжкую ношу графа Монте-Кристо

Ближе к концу того же дня, когда Тайга поимел неприятную беседу с «кумом» зоны, отрядного смотрящего пригласил к себе Слоник. Слоником звали смотрящего девятой зоны строгого режима. Сам Слоник величал себя не «смотрящим», а «положенцем». В принципе оба слова означают примерно одно и то же – арестанта, который негласно поставлен авторитетами уголовного сообщества смотреть за колонией, решать проблемы, следить за «общаком», не допускать беспредела и все такое. Как раньше говорили – «пахан». Но «положенец» звучит внушительнее. Это значит – человек «на положении вора». А «смотрящий» – словечко попроще. «Смотрящим» и в тюремной хате можно быть. Хотя последнее-то время вообще до смеху дошло: авторитета зоны называют «смотрящим», а отрядного – «положенцем»... Короче, какой-то голимый блуд.

Обитал Слоник в четвертом отряде. «Положенец» был младше Николая Павловича больше чем вдвое. Ему стукнуло двадцать восемь, а Тайга седьмой десяток разменял. Хотя Слоник и называл его на «ты», но держался с «рулевым» шестого отряда уважительно. Знал: не зря Тайгу выдернули с особого режима, за ним чувствовалась крепкая воровская рука. Последний из могикан, бронтозавр. Таким место в палеонтологическом музее. Ничего, подождем, пока сами вымрут.

– Здоров будь, Анатолий, – приветствовал «положенца» Тайга, войдя к нему в апартаменты. В «черных» зонах, в отличие от зон «красных» (где начальство заставляет сидельцев надевать на рукава алые «пожарные» повязки активистов), «хозяин» и режимники сквозь пальцы смотрят на некоторые «вольности» бродяг. Например, «смотрящим» и «положенцам» позволяют занимать для себя небольшое подсобное помещение. Чаще всего это каптерка. Такое жилище оборудовали и для Слоника.

– Вечер добрый, Николай Палыч, – вежливо ответил Слоник. – Как живется-можется?

– И моглось бы, да не с кем, – печально вздохнул Тайга.

– Как так? – поднял брови Слоник. – У вас в отряде что, «дырявых» [ Дырявый – пассивный педераст. ] нету? Так я подкину, не вопрос.

«Положенец» хохотнул.

– Ты же знаешь, Анатолий, я свой хрен не на помойке нашел. – Николай Павлович строго глянул на Слоника. – Что звал-то?

– А вот чайком побаловать, – гостеприимно предложил «положенец» место гостю за столом, заваленным снедью. – Горбунков! – крикнул он кому-то за дверью.

На зов влетел взъерошенный арестант невысокого роста, с вытаращенными глазенками. Руки у него явно были скроены не по мерке – длинные, доходящие до самого пола. В огромную кисть каждой из них, казалось, может поместиться по приличному арбузу.

– Видал? – похвалился Слоник. – Прямо сивка-бурка: только свистни, он тут.

– Свистни, чтоб он остался с той стороны, – поморщился Тайга.

– Слышишь, Конек-горбунок, замастырь нам чифирку, – приказал «положенец» и сделал знак карлику удалиться.

– Э, уру-ру! – щелкнул пальцами Николай Павлович. – Мне не чифир, а обычного «купчика». Сердечко берегу, – пояснил он, снова повернувшись к Слонику.

– Сердечко – это хорошо, – одобрил тот. – Здоровье, Николай Палыч, дело нужное. Только странно ты его бережешь. Если тебе так дорог твой покой, на хера же «кума» драконить [ Драконить – раздражать, дразнить. ]?

Тайга с самого начала понимал, куда клонится разговор. Перевод стрелок на Куткова не стал для него неожиданностью.

– Я, по-моему, уже в кумовке ясно выразился, – отрубил он. – Честный босяк на мусоров не работает.

– Без базара, – согласился Слоник. – А кто тебе предлагает на мусарню пахать?

Николай Павлович непонятливо наморщил лоб.

– Анатолий, растолкуй мне, лапотному, на пальцах, если я не догоняю, – попросил он. – Ты ведь о давешней беседе моей с «кумом»?

– О ней, родимой, – кивнул Слоник. – Об чем же еще?

– А разве «кум» не про то втирал, чтобы я в три дня ему предоставил убийцу Сержика?

– Не будем гнать по бездорожью, – поднял ладонь левой руки Слоник, останавливая Тайгу на полуслове. – Не надо расшатывать себе психику, Николай Павлович. Уточним детали. Мне меньше всего интересно, чего хочет от нас кум. Важно, чего мы сами от себя хотим.

– Слоник, не мути мне памороки [ То же, что просторечное «не парь мозги»: не пытайся меня задурить. ], – Николай Павлович в раздражении перешел на погоняло [ Погоняло – прозвище. Слово «кличка» за «колючкой» не приветствуется. ] положенца. Нутром чуял: тот ведет какую-то свою игру, а он, Тайга, ее не понимает. Шахматная партия «Каспаров против компьютера». Но ведь и каспаровы у металлолома выигрывали. – Что значит: «чего мы сами хотим»?

– Да то и значит, Николай Палыч. Ты Сержика хорошо знал?

– Ну, как хорошо… Он в моем отряде несколько месяцев. Пацан вроде в пределах [ В пределах – нормальный человек, за которым не числится «грехов», который ведет себя «достойно». ]. Держался братвы, на общак отстегивал, поддерживал воровской курс и все такое. Немного с гонором, дерзкий на руку опять же. Но в целом – правильный арестант.

– А как ты считаешь, это нормально, когда какая-то гнида валит на зоне, которой мы рулим, правильного пацана?! – Слоник повысил голос.

В этот момент на пороге нарисовался растрепанный Конек-горбунок. В руках он нес трехлитровый баллон, доверху наполненный темно-коричневой жидкостью, от которой поднимался горячий пар. Баллон был обернут полотенцем, чтобы горбунок не обжегся. За спиной шныря вырисовывалась неясная фигура второго зэка – с большим заварным чайником в одной руке и граненым стаканом в другой.

– Ты бы еще цистерну прикатил! – гаркнул Слоник. – Давай уже, ставь и наливай… А ты чего ждешь? – обратился он ко второму. – Амором [ Амором – быстро. ] приготовили – и сдрыснули!

Несколько минут два авторитетных сидельца попивали чаек и обсуждали новости футбола – победу «Зенита» над «Динамо» в финале Кубка России.

– Я уже сдулся, когда Писарев нашим мяч вколотил, – признался Тайге Слоник – коренной петербуржец. – Но молотки пацаны, дали во второй половине москалям оборотку, воткнули три штуки по самое некуда!

– Удивляюсь тебе, Анатолий, – отломив кусочек от шоколадной плитки и отправив его в рот, заметил Тайга. – Какой смысл смотреть за плясками бешеных ебемотов? Лучше в шахматы партейку сгонять. Но ближе к делу. Что ты за Сержика хотел сказать?

– А то и хотел: мне лично надо знать, кто и за что приговорил Негра, – жестко произнес Слоник. – Понимаешь?

– Я ж не молдаванин, – кивнул Тайга. – А если его за дело кончили?

– Это что у нас на зоне за крутыш завелся, который в обход положенца и блаткомитета такие дела решает? – нахмурился Слоник.

– Нехорошо, – согласился Николай Павлович.

Действительно нехорошо. Если таким макаром дальше покатит, жди на зоне махновщины. Наказать грубиянов, конечно, надо.

– А как же Кутков? – напомнил Тайга о куме.

– Что Кутков? – Слоник пожал плечами. – На фига нам этот гадский папа? Мы сами должны разобраться, промеж собой. Если Кутков решит помочь – флаг ему в руки.

– Так он же от нас требует…

– Пусть он от своей бабы в постели требует! Когда урода найдем – сами решим, что с ним делать. А кумовские угрозы…

Слоник немного помолчал и добавил:

– Он, кстати, тебе ничего не говорил за твой срок?

– За срок? – нахмурился Тайга. – А что с моим сроком? Отобью полгода до звонка – и поминай как звали.

– Значит, не говорил… – протянул Слоник. – Тактичный, падла. Или слишком умный. Прикинул, что только раздраконит тебя у ребят на глазах. Ты ж с пацанами пришел…

– Не говори загадками! – оборвал Николай Палыч.

– Какие уж тут загадки. Кум мне прямо сказал: если что не так, Ермишина на новый срок раскрутим. Фиг он волю увидит.

– Испугал бабу толстым хуем! – «Смотрящий» подскочил от возмущения. – А ты что, Анатолий, с «кумовкой» спелся? К чему ты клонишь?

– Николай Палыч, ты совсем нюх потерял? – оскорбился «положенец». – Я повторяю: мы работаем не на оперов, а на себя. А за угрозу я промолчать не мог. Ты бы сам такой молчанки не понял. Нам еще меж собой не хватало перегрызться. И насчет раскрутки хер он угадал. Мы этих оперсосов технично разведем. Мало ты, Николай Палыч, на своем веку кумовьев пережил?

И Слоник широко улыбнулся:

– Как ты любишь говорить? Не побоялись Гитлера – не побоимся и Фантомаса. Короче, иди с миром. Наш совейский Шерлок Холмс…

Слоник снова хохотнул. Настроение у него поднялось.

– Ну его на хер, этого Холмса, – пробурчал Тайга. – Он с мусорами хороводился. Лучше граф Монте-Кристо. Тот и сиделец бывший, и человек достойный.

– Ну, граф так граф, – согласился Слоник. – «Плачу, как граф, получаю, как разбойник». Вот и получим с нашего умника как разбойники!

Глава третья,из которой читатель узнает кое-что о жульманских карточных понятиях

Тайга крепко взялся за дело с помощью своих подручных: осетина Алихана Джичоева, известного погремухой Князь, и громилы Васи Битюга, который на воле промышлял рэкетом, а на зоне прибился к «правильным» пацанам. Битюга «смотрящий» держал на подхвате для немудреных поручений физического свойства (свернуть кому-нибудь челюсть или припугнуть не в меру оборзевшего «лохмача»). Алихан слыл интеллектуалом: свинтили его мусора с первого курса строительной академии. Уже к вечеру сидельцы-пинкертоны кое-что нарыли.

– Что творится… – возмущенно бубнил Битюг. – Всякая депутатская сволочь жуликами рулит! И не боится светить, что у него родич был за колючкой. Хоть и дальний, а все-таки. В прежнее время его бы за такой факт…

– Глохни, Василий, – цыкнул Коля Тайга. – Ты за наше время лучше растолкуй. Нашли вы, кто на Сержика мог зуб иметь?

– Один за дверью ждет, – сообщил Битюг. – Игорек Земченко. Он недавно Негра на катране прибил [ Катран – место для азартных игр; прибить – обыграть. ].

– Зови, – кивнул Тайга.

Игорек Земченко, он же Земчик, в отряде пыхтел четыре года. На воле Земчик сменил несколько специальностей. Сперва подался к «кармашам». Но к тонкому карманному ремеслу оказался непригоден, пальцы корявые, терпения и прилежания – нуль. А «щипач» – натура тонкая, здесь талант нужен. Короче, помыкался на «пропуле» (принимал у крадуна кошелек и смывался), на «притырке» (с пацанами в толпе незаметно разворачивал жертву поудобнее к карманнику), а потом свалил к штопорилам – стал уличным грабителем. С тем и погорел пару раз.

– Присаживайся, Земчик, – радушно предложил Игорьку «смотрящий», когда арестант зашел в каптерку. – Поведай нам за грехи свои тяжкие…

– Какие грехи? – насторожился Земчик. – Вы чего? Зачем звали-то?

– Ты две недели назад с Сержиком в буру катал? – сходу наехал Битюг. – Только не надо юзом ходить!

– Ну, катал, – признался Игорек. – Что с того? Мало с кем я катаю…

– Только не всех потом находят с пиковиной в затылке, – заметил Алихан. – Сержик с тобой сразу расплатился или?..

– Ну, как сказать… – замямлил Земчик.

– Да так и скажи, – предложил Тайга.

– Не сразу, – признался Игорек. – Две штуки отдал, базару нет. А три за ним.

– Ты все выкладывай, – нетерпеливо влез Битюг. – Че ты обезьяну водишь? Вы же с ним на последнем апсе [ Апс – кон, круг в карточной игре. ] поцапались! Он же тебя за руку поймал!

– Ну, поймал, – согласился Земчик. – Так мы последний кон и не засчитали. Если бы стос был коцаный [ Коцаный стос – крапленые, меченые карты. ], тогда дело другое. А за исполнение спросу нет, сами знаете.

В «благородном жульманском мире» ловкость рук во время карточной игры не карается жесткими санкциями. Наоборот, красивый трюк, тонкий «вольт» всегда приветствуются. Конечно, если соперник заметит, тогда кон переигрывается либо засчитывается в пользу востроглазого. Зато крапленая колода, меченые карты считаются делом недопустимым, за это и пальцы могут поломать, и загнать в «угол обиженников».

– Вот скажи мне, лапотному, – поинтересовался «смотрящий» с ироническим прищуром, – как ты со своими корягами в «исполнители» полез? Такими мальцами [ Мальцы – пальцы. ] даже за хрен страшно браться… – Николай Павлович вздохнул и махнул рукой: – Лады, проехали. Значит, трешку тебе Сержик так и не отстегнул?

– Ну…

– Стало быть, фуфло двинул?

– Ничего он не двинул! – возразил Игорек. – Мы договорились, что долг помолчит.

– И до которого же времени? – уточнил «смотрящий».

– Я срок не назначал. У Сержика были свои проблемы, он просил подождать. А мне что? Он пацан порядочный, сказал – сделает.

– Ну да, – скривил рот Алихан Джичоев. – Пацан сказал – пацан сделал, не сделал – опять сказал. Ты ему напоминал о замазке?

– На днях, краешком, – кивнул Земчик. – Он говорит: «Игорек, потерпи. Скоро свиданка с матерью, что-нибудь выкружу». А после свиданки на другой день его и грохнули.

– Может, он тебе сказал, что с маханей ничего не получилось? – подозрительно прищурился Коля Тайга. – У тебя терпение и лопнуло…

– Еще чего! – подскочил Игорек. – Да и не было меня на промке.

– Великое дело, – хмыкнул Алихан. – Заказал кому-нибудь – и всех проблем. Такому же должнику твоему. Часть долга ему скостил, а парнишка Сержика прикончил.

Худая мордочка Игорька покраснела; на секунду показалось даже, что звенькнули выколотые у него на запястьях кандалы, а синюшная чайка на кисти руки захлопала крыльями от возмущения.

– На фига мне его заказывать?! За это не убивают. Легче уж фуфлыжником объявить.

Действительно, попасть в фуфлыжное племя для сидельца – самое последнее дело. Не зря арестантская поговорка гласит: «Фуфлыжник хуже пидора». Собственно, «фуфло» на жаргоне как раз и есть задница. «Двинуть фуфло» сперва значило расплатиться собственной дыркой, из мальчика стать девочкой. По босяцким понятиям нынче, конечно, хуем не наказывают, но жизнь фуфела ненамного лучше петушиной. Тот, кому он должен, держит такого «пассажира» как мальчика на побегушках, может заставить выполнять самые грязные поручения. В принципе завалить зэка – а то и начальничка. Хотя бы и главкума Куткова. Так что Игорьку мочить Негра совсем не с руки.

– Сам подумай… – жалобно загундел Игорь. – Я бы его скорее на счетчик поставил. И был бы он у меня вечной «шохой» [ Шоха, шиха – то же, что «шестерка»: прислужник, мальчик на побегушках. ]. Только я ж не курва!

– И то, – задумчиво изрек Тайга. – Иди, Земчик. Да гляди, боталом [ Ботало – язык; то же, что «метла». ] не мотай. Про наш базар никто знать не должен.

Глава четвертая,где мышонок отправляется в полет, а Леха Черныш – в областную больничку

Следующее утро принесло Косте Тайге новую весть. Когда «смотрящий» курил в отрядной беседке, читая заметку о шахматных похождениях Кирсана Илюмжинова, к нему присоседился Михалыч – самый старый лагерник на зоне. Он даже уверял, будто в конце 40-х годов видел главного «суку» Советского Союза Пивовара, когда тот «трюмил» воров на Ванинской пересылке не то еще где-то на северах. Тайга сомневался, но помалкивал. Пусть дедушка хлещется, вреда с того не будет.

– Слышь, Николай, – обратился Михалыч к Тайге, – вы тут убивца Серегиного шукаете…

– Ты откуда знаешь? – недовольно поинтересовался «смотрящий».

– Слухами земля полнится, – неопределенно бросил старичок. – Так я тебе что скажу... На неделе случай вышел, может, до этого дела касательный.

– Что за случай?

– Ну ты в курсе, у Профессора нашего мышь был, Степка…

Профессором в отряде звали бывшего преподавателя истории, пятидесятипятилетнего Андрея Андреевича Симонова. Интеллигент мотал срок за бытовуху: по пьяни нанес тяжкие телесные супруге, которую заподозрил в интимной связи с сантехником. Это была уже вторая «чалка» Симонова. В первый раз он топтал зону за поборы на экзаменах. На «девятке» Профессор числился библиотекарем. Там, среди книг, и прикормил серенького мышонка, с которым вел тихие полусумасшедшие беседы, переходившие в дискуссии по поводу цивилизаций Междуречья.

– Ну, мышь, ну, Степка, – пожал плечами «смотрящий». – И что с того Степки?

– Да есть кое-что, – таинственно понизил голос Михалыч. И изложил Тайге свои смутные подозрения.

По его словам, незадолго до убийства Сержика произошло столкновение между Симоновым и одним из отрядных «козлов» [ Козел – активист из числа осужденных, помощник администрации колонии. ] – активистом Лехой Чернышевым. Вернее, это и столкновением назвать нельзя. Просто Профессор побежал на «толчок» [ Толчок, он же дальняк – туалет. ], а мышонка оставил на шконке [ В данном случае – кровать. ]. В отряде к тому времени никого не было: всех выгнали драить плац и красить что попало к приезду очередного высокого начальства. Профессора и Михалыча не задействовали по причине возраста и трухлявого состояния.

Когда Профессор вернулся с «дальняка», выдавив из своего простатитного шланга несколько капель раба, он увидел, как посреди барака стоит Леха Чернышев и держит за хвост мышонка Степку.

– Что за тварь по помещению шлындает? – издевательски спрашивал активист, раскручивая мышонка, словно космонавта Гагарина. – Профессор, по твоей кровати бегало!

Леха прекрасно знал, что мышонок принадлежит Симонову. Это его особо вдохновляло: Профессор, как и Степка, был существом безответным.

– Отпусти, Леша, это мой мышонок, – жалостливо попросил Профессор.

– Ты что, старый пердь, озверел? – зарыготал Чернышев. – Он же разносчик инфекций, гнусь поганая!

– Отпусти, Леша…

– Отпускаю! – грозно прикрикнул «козел» и, придав Степкиной раскрутке ускорение, вышвырнул мышонка в распахнутое окно.

Ноги Профессора подкосились, и он шлепнулся на ягодицы.

– Вот тут Сержик в бараке и нарисовался, – выдержав театральную паузу, продолжил Михалыч. – Как словно подгадал, когда мыша вылетит. И с каких делов он за этого Степку подписался? Эту крысятину уж давно надо было Геночке скормить…

Геночкой на девятой зоне называли юного крокодильчика из местного «живого уголка». Зверинец был детищем и гордостью замполита Андрея Михайловича Ширко, которого арестанты за глаза кликали Лимоном. А потому что ликом вышел, ходит вечно с кислой мордой. Только в зверинце и оттаивает маленько. Там морали некому читать. Не понимают эти твари про политику. Им бы только про пожрать.

Уголок вообще-то начался не с крокодила, а с волнистого попугайчика, который сперва висел у замполита в кабинете. Там бедная невинная птица быстро пополнила свой лексический запас и постоянно компрометировала Андрея Михайловича, вставляя реплики в самое неподходящее время. Пришлось выделять для хулиганистого пернатого отдельное помещение в жилой зоне, на месте прежнего музея боевой славы. Постепенно сердобольные родичи осужденных стали свозить в колонию других зверушек: черепаху, двух ежей, хомячка, морских свинок…

Затем появились экспонаты покруче. За колючку потянулись со сроками сынки солидных родителей. Так вот и заплыли на девятую зону малюсенький аллигатор Гена, лупоглазый лемур, какая-то диковинная ящерица и ободранная мартышка, которую приволок дрессировщик цирка шапито. С ящеркой, правда, вышел скандал: оказалась, она давно занесена в Красную книгу. «Хозяин» колонии Илья Ильич Загайло пообещал набить замполиту его толстую красную морду, но тем дело и кончилось. А лемура Загайло забрал домой – для внуков. От их рук эта Божья тварь и приняла мученическую смерть. Зато ее место в зоновском зоопарке заняли два аквариума: один – с пираньями, другой – с карликовой акулой.

– Старый, ты мне Геночкой бейцы не дрочи [ Бейцы дрочить – то же, что зубы заговаривать (бейцы, бейцалы – мужские яички). ], – прервал Михалыча Тайга. – Ты выкладывай, что с нашим Лешенькой дальше было.

– То и было, что Сержик подскочил к Чернышу, ка-а-ак врежет ему прямо в солнышко…

– Какое у этого козла солнышко? – поморщился «смотрящий». – Не солнышко, а паскудное козлячье мурло.

– А я что, про мурло? – удивился Михалыч. – Он ему в солнечное плетение задвинул!

– В сплетение, леший ты неученый.

– Да все одно, ты же понял. Короче, Черныш пополам перегнулся, как выкидуха со сломанной пружинкой, а Сержик хвать его в охапку – и швырнул в окно вслед за крысенком!

– Погоди! – перебил Михалыча Тайга. – На окнах же решетки!

– Та о то ж… Кабы не решка, так бы и вылетел.

– И что Чернышев?

– Орал, грозился Сержика на пику посадить. Тот чуть ему калган не расколол.

– На пику, говоришь? Интересный момент. Чего ж я об этом не знал?

– Так получилось, – развел руками Михалыч. – Леху через несколько дней от нас перевели в седьмой отряд. Фига о нем вспоминать?

– «Смотрящий» должен знать все! – отрезал Тайга. – Если бы ты вовремя рассказал, может, Сержик остался бы жив.

Уединившись в каптерке, «смотрящий» кликнул к себе Князя.

– Напомни, Алихан, где у нас Черныш? Что-то у него там с лепилами [ Лепила – врач. ]…

– Язва у него, Николай Палыч, – отрапортовал Алихан. – В больничку увезли, на операцию.

– Лучше бы рак, – пожелал добрый Тайга. – Распороли уже кендюхи?

– Кто его знает… Выяснить? Сейчас звякну, у них Студент «на положении».

– Не суетись, – попридержал княжеский порыв «смотрящий». – Ты помнишь, когда Черныша на «крест» спровадили?

– Да с неделю назад. Точно нужно?

– То есть до убийства Сержика? – переспросил Тайга.

– А то! – заверил осетин.

– Жаль, – коротко резюмировал Николай Павлович и вздохнул. – Так хорошо могло бы склеиться…А может, все-таки «козлы»? – задумчиво вопросил он Алихана.

– Я че-то не улавливаю, – растерялся Князь. – Типа «козлы» Негра завалили?

– Да хрен его знает. Была у Черныша с Сержиком небольшая разборка с рукоблудством. Вот и мыслю: если не сам Черныш отомстил, мог кто-то по его заказу. Пошевелите это кубло маленько.

– Черныш – не тот вариант. Какой с него народный мститель? Так, говно в кандалах. Надо искать людей посерьезнее…

Глава пятая,повествующая о скорбной истории Красной Шапочки

Новое утро принесло Коле Тайге очередную головную боль. Она пришла к смотрящему одновременно с малявкой – запиской с воли на клочке замызганной бумаги. Клочок притаранил бывший рэкетир Вася Битюг.

– Вот, дядя Коля, люди передали, – сообщил он, протягивая Тайге листок, сложенный немыслимое количество раз.

– Шустро, – одобрил Тайга. – Лихо почта работает. Ну что, почитаем…

И он потянулся за очками. Затем медленно прочел записку, шевеля губами – и произнес задумчивое «у-гу…».

– Что там, дядя Коля? – полюбопытствовал Битюг.

– Буквы там, Вася. Много знакомых буков. И это напрягает. Интересная позиция, Вася, на нашей доске. Не будем торопиться, но кое-что надо проверить. Ну-ка глянь: у тебя такая фамилия не на слуху?

Битюг глянул в бумажку.

– Не, такого пассажира не знаю, – сказал он. – А он точно у нас на зоне?

– Откуда я знаю? Но зато на одной зоне с Сержиком он прежде чалился. Лукнись в отряды и выясни, не приходил ли такой сиделец с последним этапом.

– А почему с последним?

– Ты что, опер? Не задавай лишних вопросов. Делай, что сказано. Да! Игорька Земченко выцепи сюда, надо одну непонятку прояснить.

Битюг исчез. Минут через сорок он снова появился в каптерке у Тайги вместе с Земчиком и еще одним пассажиром – Шуриком Макеевым из седьмого отряда. Николай Палыч неторопливо переговорил с ними, затем отпустил обоих с миром. После ухода арестантов старый зэк долго сидел в одиночестве, нахмурив брови и время от времени двигая взад-вперед шахматные фигурки. Затем маякнул своему осетинскому адъютанту, и Князь вместе с Битюгом снова пошли рыскать по отрядам. А когда вернулись, Николай Палыч выслушал их и тяжело вздохнул.

– Сами-то поняли? – обратился он к подручным.

– Хуль тут не понять… – хмуро отозвался Битюг. – И что теперь?

– Эндшпиль называется, – пояснил «смотрящий».

– Это что? – не понял Битюг.

– Примерно то же, что пиздец. Но больнее…

Развязка наступила на следующий день в четвертом отряде, у Слоника. В комнате отдыха собралось шесть человек: сам «положенец» с двумя подручными да Тайга с Алиханом и Васей Битюгом.

– Стало быть, раскрутил ты всю эту мотню? – обратился к Тайге Слоник.

– Стало быть, раскрутил, – кивнул Тайга.

– Тащи сюда гаденыша, чего ждать? – ощерился Слоник.

– А мы все по порядку провернем, по понятиям, – спокойно прогудел Тайга. – Их ведь надо к стенке припереть, чтобы сами раскололись.

– Их? – удивился Слоник. – Так он не один?

– Пока нам и одного хватит, – охолонул «положенца» Тайга. – Второй сукин сын думает, что ловко заховался. Но и до него доберемся.

– Короче, давай без загадок, – поморщился Слоник. – Начинай уже оперетту «Кобелиное озеро».

Тайга дал отмашку. На сцене появилась троица, которая обнаружила труп Сереги Негрия в кутке между литейкой и цехом офисной мебели: Сеня Крот, седой Петрович и мелкий, но жилистый Яша-Бяша.

– Здравствуйте, господа арестанты, – вежливо приветствовал их Коля Тайга.

– Здоров бывай, Николай Палыч, – чинно ответствовал седой Петрович, а за ним что-то невнятно проблеяли Крот с Бяшей.

– Позвали мы вас, чтобы поспрошать еще малость про покойного Сержика, – пояснил Тайга. – Есть у нас некоторые сомнения, хотелось бы их рассеять.

– Так мы и операм, и твоим ребятишкам вроде как все выложили, – пожал плечами Петрович. – Сколько ж можно мытарить?

– Сколько нужно, столько и можно! – рыкнул Слоник.

– Станьте вот тут, у стеночки, – предложил сидельцам Тайга и обратился к Битюгу: – Вася, покличь Шурика Макеева.

– Христопродавца, что ли? – удивился Слоник. – И он сюда затесался…

Шурика кликали христопродавцем за то, что долгое время он был яростным безбожником и клеймил нехорошими словами всех «пассажиров», которые то и дело ударялись в религию. Потом Шурик вдруг сам напросился в бригадиры на строительство зоновского православного храма. Однако здорово навернулся во время установки купола, матюкнулся и снова подался в атеисты.

В комнате появился юркий парень со стоптанным лицом и печальными щеками, свисавшими с обеих сторон, как у бульдога.

– Ну, Макей, который из них? – обратился к нему Тайга с непонятным вопросом.

Шурик быстро бросил косяка на троих арестантов, притулившихся к стене под огромными портретами перекошенных старцев, в которых смутно угадывались черты Достоевского и Деда Мороза. Писавший эти лики зоновский художник Артюха Гвоздь (он же по совместительству «кольщик» зоны) утверждал, что под видом Деда Мороза изображен писатель земли Русской Лева Толстой. Ну, Артюхе виднее.

– Он, – ткнул Шурик в Яшу-Бяшу.

– Чего – я? – встрепенулся Яша. – Чего это я?!

– Остальные могут переть до хаты, – отпустил Тайга седого Петровича и Сеню, который после случая с Негром напрочь бросил курить.

Когда сидельцы удалились, Тайга пронзил Яшу тяжелым взглядом.

– Поведай нам, человече, как ты душу христианскую загубил, – после недолгой паузы предложил «смотрящий» Яше.

– Так это что же, Бяшка, Негра кончил?! – растерянно воскликнул Слоник. В голос с ним охнула и вся «пристяжь».

– Никого я не кончал! – истерически заверещал Яша-Бяша. – Не трогал я его! Я… я его даже не знал… он с другого отряда…

Глазенки у него бегали, губы дергались, как у теленка, сосущего мамкину титьку. Такие лица, наверное, были у скоморохов перед тем, как их сажали на кол.

– Бяша, не доводи меня до греха, – попросил Тайга. – Ты, может, и Женю Чепалина не знаешь?

После этой реплики с Яши впору было писать картину ужасов «Никто не хотел умирать».

– Чепалин? – снова подал голос Слоник. – Кто такой?

– Новичок это, – пояснил Тайга. – В третьем отряде. Погоняло у него Чипполино.

– А он при каких делах? Вместе с Бяшкой Сержика кончал?

Коля отрицательно помотал головой:

– Чипполино тогда в «шизняке» был. Он только завтра выходит. Правда, Бяша, он здесь ни при чем?

«Крадунок» молчал и трясся, прижавшись к стене.

– Значит, Шурик Макей видел, как Бяшка Негру в затылок штырь воткнул, – подытожил Слоник. – Ну и лады. Кранты-винты. А зачем ты Чипполину приплел?

– Убийства Шурик не видел, – возразил Тайга. – Он кой-чего другое видел. И слышал. А вот при чем тут Чиполлино, пусть Бяша сам растолкует.

Яша по-прежнему молчал. Его трясло, как нарика с передозы.

– Колись, сучара, как тебе Чепалин Сержика заказал! – гаркнул на Яшу Алихан.

– Нет! Нет! Не знаю! – взвизгнул Яша и тоненько завыл.

– Все он знает, – заверил публику Тайга. – Но толку от него сейчас не добьешься. Так что я сам расскажу.

– Валяй по порядку, – приказал Слоник. – А то пока ни хера никто не въезжает.

– Тут коленкор любопытный, – начал Коля Тайга. – Сперва мы блукали, как слепые в женской бане. За что ни схватишь – полный голяк, выскользает из рук. Пока я не зацепился за одну фиговину. Игорек Земчик в разговоре обмолвился, что Сержик ему говорил за какие-то свои проблемы, из-за которых он долг не может погасить. А ну как, думаю, в них все дело? Стал выспрашивать у Земчика, что за проблемы такие. Тот говорит: Сержик рассказывал, как его лихо кинул кореш по прошлой зоне, которая в Климске. Чертила этот откинулся полгода назад на вольные хлеба, Сержик попросил его к мамане зайти, привет передать и все такое. А этот урод прикатил и навешал маме, будто сынок ее весь в долгах, как в шелках, нужно срочно расплачиваться, чтобы Сержика не отпидарасили. Ну, старый трюк. А до сих пор катит. Слупил с мамани все ее трудовые запасы в количестве семи тонн и лапти сплел. Понятное дело, никаких долгов на прежней зоне у Сержика не было.

– Зато на нашей были, – заметил Влас – арестант из «пристяжи» Слоника. – Вот урод: мамаша от одних долгов не отошла, а он уже в другую авоську вперся…

– Именно, – подтвердил Коля Тайга. – Потому и попросил Игорька, чтобы тот с долгом обождал. Я у Земчика спрашиваю: как звали гаденыша, который такое паскудство провернул? Земчик ни хрена не знает. Что-то Сержик говорил, а может, не говорил… Лады, думаю, надо на всякий случай пробить. Слава богу, сейчас двадцатый век. Маякнул, ребята на воле с Климском связались, тамошние воры – с зоной, вот вчера пришел ответ. Пассажиры с отряда, где Сержик чалился, назвали животного, которое обуло Негра и его маму.

– Неужто Бяшка? – догадался Слоник.

Бяшка отрицательно пискнул из-под портрета.

– Бяшка два года на нашей зоне, – возразил Влас. – А Сержик несколько месяцев. Точно не он.

– Не он, – подтвердил Тайга. – Того звать Чепалин Евгений Борисович.

– Чипполино! – выдохнула публика.

– Он самый. Через несколько месяцев после фортеля с Сержиковой мамой он по новой погорел. То да се, суды-муды – на неделе прибыл к нам на командировку. Это мои ребята вчера и пробили. Короче, приблудился к нам этот лук репчатый при полном душевном спокойствии. Климск отсюда хрен знамо где, суетиться нечего. А Сержик в это время на длительной свиданке с мамашей подъедался. Бывает же такой фарт! Да только не во всем. Потому что попал Чепалин аккурат в отряд к Сержику.

– Бог не фраер, – прокомментировал Битюг.

– А то, – согласился Тайга. – Как увидел Чиполлино бирку на Сержиковой шконке, так и ошалел. Сержик парень духовитый, да и вообще дело вонючее. За это опустят и фамилии не спросят. Не знаю, как в ту ночь Чипполине спалось, чего он в своей башке передумал. Можно, конечно, в «бур» закрыться, только Сержик и там достанет. А не достанет, все равно когда-то в отряд возвращаться придется. Короче, вилы. Так бы оно и вышло, если бы опять фортуна не повернулась к Чипполине передком.

– Жека, привет…

Чепалин не любил, когда ему мешают тщательно пережевывать пищу. Даже если это трижды проклятая овсянка. Вообще-то правильные пацаны стараются не ходить в арестантскую столовую – на «помойку», но пока другого выбора у Женьки не было. Ништяк, придет время, раскумаримся.

Он обернулся на приветствие. Перед ним стоял Яшка Житницкий, знакомец по Климску еще с детских лет. Поганая личность этот Яшка. Вечно сопливый, в разговоре то и дело хихикает, брызгает слюной, по углам рта заеды… И вообще гниль конченая. Но сейчас Чепалин обрадовался ему, как родному.

– Здорово, Бяша, – ухмыльнулся он. – И ты здесь?

– Два года уже, – заискивающе глядя Женьке в глаза, хихикнул Яшка. – А ты с последним этапом?

– С ним, с родимым.

Чепалин отодвинул шлюмку [ Шлюмка – миска. ]. Такую гадость могут жрать только английские лорды и русские лошади.

– Пошли со мной, – потянул он Яшку из столовой.

– Да погоди, я еще не ел, – заныл тот.

– Потопали. Базар есть. Думаю, после него у тебя и вовсе аппетит пропадет.

Яшка покорно затрусил следом за Чепалиным. Перед столовой топтались в «курилке» арестанты, которые уже расправились с незамысловатой зэковской едой. Конечно, положено выходить после приема пищи сразу всем отрядом, но на «девятке» порядки повольнее.

– Чего ты, Жека? – тревожно спросил Яшка, когда Чепалин оттащил его за рукав в сторону от «курилки».

– Хотел напомнить тебе за одну вещь. Ты не забыл девяносто четвертый год? Осень золотую, детский сад номер восемь… Помнишь Климск, спрашиваю? Че ты зенками лупаешь?

Яшка побелел и испуганно стал озираться по сторонам. В этот момент из-за спины Чепалина возник Шурик Макеев.

– Пацаны, на тарочки [ Тарочки – сигареты. ] не богаты? – попросил он закурить.

– Бог подаст, – бросил через плечо Женька. – Не в кипиш дело, у нас здесь базар.

Шурик скорчил понимающую рожу и исчез.

– Что ты так кричишь? – нервно зашептал Яшка. – Жека, ты же обещал…

– И ты обещал, – резко оборвал Чепалин. – Пришла пора. Счет идет на часы.

– Что надо делать? – Яшка снова задергал головой влево-вправо.

– Помочь надо одному человеку. Задержался он на этом свете. А нам с ним здесь тесновато.

– Не! Не! – Яшка замахал руками.

– Да, да, – жестко отмел отказ Женька. – Тебе не привыкать.

– Я не хотел! – пискнул Яшка.

– Никто не хотел. Я же сказал: нам с этим человечком не ужиться. Либо я, либо он. У меня выхода нет. У тебя – тем более. Слушай сюда…

– Так что случилось, Бяшка, в климском детсаду номер восемь?

Коля Тайга глядел на Яшку Житницкого с легким прищуром, как Ленин на лапотных ходоков. Скрючившийся Яшка напоминал несчастного идиота, за которого сочинил роман писатель Достоевский, горестно взиравший с портрета на душераздирающую сцену.

– Ничего не случилось! – жалобно взвизгнул Яшка. – Не знаю я никакого детсада! Напутал Шурик…

– Бяша, не дрочи на природу, – посоветовал Тайга. – У тебя ведь есть на нашей зоне земляки? Ну, чего тормозишь?

Яшка обреченно кивнул.

– Позвать? – предложил Тайга.

Яшка молчал.

– Правильно. Незачем тревожить. Мы уже поспрошали. Ага! Я вижу, память к тебе возвращается. И это, заметь, еще до того, как за тебя взялись хирурги из гестапо. Счастье твое, что опера пока не в курсах за сказку про Красную Шапочку и серого волка.

Яшка с надеждой встрепенулся.

– Э, Тайга, мы вам тут не мешаем? – «Положенец» недовольно нахмурился. – Может, ты и нам этот роман тиснешь? А то мы вроде как не при делах.

– История громкая. – Тайга поднялся со стула и размял руки. Несколько раз хрустнули суставы. – Все три климских пассажира ее сходу вспомнили. В девяносто четвертом году, в сентябре месяце, через неделю примерно как дети в школу побежали, девчушку двенадцати лет неизвестный маньяк отымел вечером в гнусной форме на веранде детского садика. А потом со страху придушил. Головку набок свернул.

Все поглядели в сторону Житницкого. Яшка-Бяшка закрыл лицо руками.

– Погоди, Тайга. – Слоник попытался взъерошить свой «ежик». – Ты намекиваешь, что вот это чувырло малолетку взломало, а потом удавило? – Он ткнул пальцем в Бяшку.

– Тут и намекивать нехер, – ответил Тайга. – У него на роже все написано. А приятель его, луковка долбаная, про это дело каким-то макаром вызнал. И держал нашего Бяшку на кукане. Пока время не подошло. А когда Бяша Сержика мочил, сам Чипполино внагляк нарвался на ШИЗО – алиби себе обеспечил. Тьфу! Слова-то какие поперли. Хоть в следаки записывайся.

– И какой понт был Бяшке еще одну мокруху на себя брать? – не понял Слоник. – «Вышку» нынче не дают. Кругом гуманисты, впаяли бы на крайняк червонец. Разве что сидельцы могли забить. Да нынче народ гнилой. Раньше бы точно такого гада переломали, а теперь… Вот на прошлой зоне я чалился, в Батайске на пятнадцатой, там, блин, старичок божий одуванчик, председатель совета колонии, мотал срок за растление четырехлетней девочки. И хоть бы кто ему шнифт выдавил!

– А это как в песне поется: девочки бывают разные, – пояснил Коля Тайга. – Та, над которой Бяшка надругался, оказалась в натуре Красной Шапочкой – дочкой замначальника областной милиции. Он всю контору на уши поставил. Мусора рвали все, что на пути попадется. За два месяца пятилетку перевыполнили! Босяков так в подвалах мудохали, что те каялись, как у попа на исповеди. Но вот маньяка, однако ж, не нашли. Сечешь поляну?

– Да, нагадил ты, ублюдок, и ментам, и блатным, – объявил Яше Алихан.

– Я не виноват… – тихо завыл Яшка, сползая по стене. – Я не хотел… Я ее случайно… Что теперь будет?!

– Включи соображалку, – посоветовал Слоник. – Уж как папашка-то милицейский возрадуется! Даже не знаю, что этот мент с тобой сотворит.

– Не говоря уже за нашу братию, – добавил Тайга.

Яшкино лицо сделалось серым. Он медленно поднялся, держась за стенку.

– Пацаны, не надо… – тихо выдавил он и хлюпнул носом. – Я… это… Я сам. А? Как в прошлом году Васильич. Пацаны, а?

Наступила тишина. Затем Слоник закряхтел и поднялся.

– Не, Яша, вариант непроханжэ, – сурово объявил приговор «положенец». – Мы бы тебя кончили с чистой душой. Заодно с твоим приятелем. Но не судьба. Второго жмура нам мусарня не простит.

– Пацаны… – снова загнусил Бяшка.

– Пора, Яша, пора, – оборвал его лебединую песню Коля Тайга. И слегка подтолкнул маленького сутулого человечка в спину:

– Иди. Дорогу знаешь.

Глава шестая,в которой висельник пишет сочинение «Образ маньяка в русской литературе»

Вскоре после мрачной детективной заварухи «кума» Куткова перевели (а точнее скажем – заслали) из городской девятой зоны в четырнадцатую колонию строгого режима: не то чтобы у черта на куличках, но где-то примерно в тех же краях – поселок Волчий Кут, пять с половиной часов от цветущего Мокропаханска. Да и там зачислили не «главкумом», а лишь «подкумком» – заместителем начальника отдела по безопасности и оперативной работе.

– А ты что, блядь, думал, мы тебя к Герою России представим за твое выдающее раздолбайство? – сурово напутствовал Куткова начальник тюремного ведомства генерал Бурдюков. – За одну неделю – два трупа!

– Мы еще и «глухаря» раскрыли, – угрюмо напомнил Кутков.

– Климский маньяк – это хорошо, – одобрил генерал. – Но вы ж его не уберегли, уроды! Он же у вас под носом вздернулся в сортире!

– Разберемся, Степан Алексеевич, – тихо пообещал Кутков. – Это все блатные…

– Не тебе разбираться придется, – Бурдюков сдвинул густые брови и стал похож на нахохлившегося филина, когда тот справляет большую нужду. – И вообще, при чем тут блатные? Зэк повесился, оставил предсмертную записку. Факты подтвердились. Какие блатные?

– Он не должен был вешаться, – уперся бывший «кум».

– Знаю, – согласился генерал. – Вешаться должен был ты. Но ты же, блядь, не повесился! Полотенца под рукой не оказалось? Гляди: если что подобное в Волчьем Кутке повторится, я тебя лично удавлю недрогнувшей рукой!

И Бурдюков продемонстрировал Дмитрию Сергеевичу недрогнувшую руку с массивным набалдашником внушительного кулака, поставив тем самым жирную точку в беседе.

Место Димы Куткова занял его заместитель капитан Порошко, которого зэки кликали за глаза «капитан парашки». Вскоре после назначения у нового «главкума» состоялась беседа со «смотрящим» шестого отряда.

– Присаживайся, Николай Палыч, – предложил Тайге главный опер, что было знаком особого отношения к арестанту. Обычные «пассажиры» стояли перед «кумом», подобно сусликам-байбакам – вытягивая шею и дергая носом, чтобы учуять, чем пахнет для них общение с опером. – Здоровье как?

– Благодарствую, – чинно ответил Тайга и расположился на стуле напротив Порошко. Пришедшие с ним «очевидцы» остались топтаться у порога.

– Мальчики кровавые не снятся? – полюбопытствовал капитан.

– Не, только девочки, – успокоил собеседника «смотрящий».

– Как же такая непонятка с Житницким вышла? – спросил новоявленный «кум». – Мы же договаривались…

– Но-но-но! – Николай Павлович даже приподнял со стула свое бродяжье седалище. – Я с операми договоров не подписую. Вы меня с кем-то крепко попутали. Слава богу, с Кутковым при людях базар был. Мы разошлись каждый при своих. Кругом-бегом, как шпилевые говорят [ «Кругом– бегом, в расчете» – выражение «игровых», или «шпилевых», то есть заядлых игроков. Оно значит, что никто никому не должен, все остались при своих. ].

– То есть, выходит, ты Бяшу к нам не вел?

– Я что, похож на вертухая? – оскорбился Тайга. – Сколько можно одно и то же тереть! Вы меня в вашем хитром домике который раз за одно и то же пытаете…

– Но вышли-то вы от Слоника вместе!

– И чего? – раздраженно отмахнулся Тайга. – Я вообще пошел в библиотеку.

– В два часа ночи… – сыронизировал Порошко, намекая на гайдаевскую комедию. – А Бяша чего за тобой потащился?

– Откуда я знаю? – пожал плечами «смотрящий». – Может, Библию какую почитать. Грехи замолить. Пока мы с Профессором толковали за жизнь, Бяшка попросил листок и карандашик, сел в уголку и че-то застрочил.

– Что же вы с Симоновым обсуждали? – поинтересовался Порошко.

– Это кто такое – Симонов? – не понял Тайга.

– Библиотекарь, кто же еще!

– Он еще и Симонов… – Для Николая Павловича фамилия Профессора оказалась открытием. – Да так, за Древний Рим, за всяких гладиаторов. Он мне книжку про них подогнал.

– Я потом возьму полистать, – встрепенулся опер.

– Тьма народу очередь забила, – возразил было Тайга.

– Не, ну вы совсем нюх потеряли! – возмутился «кум».

– Все, все, понял, – успокоил капитана «смотрящий». – Нема базару, Евгений Семенович, к завтрему книжечка будет у вас. Операм тоже не в падлу культурку захавать.

– Ох, ты наглец… – покачал головою Порошко. – Значит, Житницкий в сортире на майке вешался, а ты был сильно занят научной беседой?

– Именно, – подтвердил Тайга. – Когда мы с Профессором кинулись, Яша уже не трепыхался. Дух с него весь вышел. Хорошо, что этот засранец малявку настрочил перед тем, как вздернуться.

– Очень подробную, – заметил Порошко с сомнением. – Расписал, как в школьном сочинении. Образ маньяка в русской литературе… Вот только непонятно, откуда Негрий про убийство девочки узнал.

– Тайна сия велика есть. – Тайга пожал плечами. – Да оно вам надо? Все по полочкам разложено, нема проблем. Так что и вашим хорошо, и нашим. Кесареву – кесарево, а Богу – Божье.

– Ты прямо Христос каторжный, – хмыкнул Порошко.

– Не без того, – согласно кивнул Тайга. – Есть такая тема…

– Вот эту тему мы и закроем для ясности, – подытожил капитан парашки.

И они закрыли тему.

«А Чипполину, гражданин начальник, мы тебе на сладкое оставили, – размышлял Тайга, неспешно направляя стопы свои в отрядный барак. – Уж который день эта падла спит бестревожным сном. Думает, всех наебал, как хитрый Дмитрий: насрал в штаны, а говорит – ржавчина... Ништо; завтрашнего утра узреть ему уже не придется. Это я тебе, Парашка, могу на пидараса забожиться».