Александр Сидоров
«Гоп со смыком»
История песни – история народа
Повествуя о «блатной лирике» в очерке «Аполлон среди блатных», писатель и старый лагерник Варлам Шаламов среди прочих босяцких песен упомянул одну:
«Есть песни эпические – вроде отмирающего уже "Гоп со смыком"».
Варлам Тихонович ошибся в своих прогнозах. Бесшабашная песня «Гоп со смыком» не отошла в небытие. И до сих пор стоит поставить любимую аудиокассету – из колонок польется хрипловатый голос Аркаши Северного:
Гоп со смыком – это буду я,
Братцы, посмотрите на меня:
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня.
Выражение «гоп со смыком» связано с уголовной «специальностью» уголовников – так называемым «гоп-стопом». «Гоп-стоп» – это уличный грабеж «на испуг», когда босяк внезапно налетает на жертву, ошеломляя ее, обчищает (часто – с применением насилия) и так же внезапно исчезает. Этот прием и назывался в старину «гоп со смыком». Слово «гоп», согласно «Толковому словарю» Владимира Даля, «выражает прыжок, скачок или удар... гопнуть, прыгнуть или ударить». «Смык» же в данном сочетании с «гоп» обозначает вовсе не смычок, а, согласно тому же Далю, является синонимом слова «шмыг» и образован от глагола «смыкнуть» («шмыгнуть»).
То есть «гоп со смыком» – это мгновенный наскок с ударом и быстрым исчезновением нападающего. Этому соответствует и параллельный термин «скок с прихватом» – грабеж с умыканием добычи.
При этом грабители часто использовали выражение «Гоп-стоп!», обращалось оно к жертве и означало требование остановиться. Примерно в этом же смысле она нередко используется и теперь: с целью обратить внимание на себя. Например: «Гоп-стоп, Дима, не проходите мимо!» Или в известной лагерной песенке:
«– Гоп-стоп, Зоя,
Кому давала стоя?
– Начальнику конвоя,
Не выходя из строя!»
Нынешнему читателю «гоп-стоп» более известен по знаменитой песне Александра Розенбаума: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...»
Песня существует во множестве вариантов, в некоторых подробно расписывается райская жизнь с издевательским описанием православных святых и примкнувшего к ним Иуды Искариота:
Но так как я играю и пою,
То жить, наверно, буду я в раю,
Где живут одни святые,
Пьют бокалы налитые.
Я такой, что выпить не люблю.
В раю я на работу сразу выйду,
Возьму с собою «фомку», ломик, выдру*.
Деньги ну/жны до зарезу,
К Богу в гардероб залезу –
Я его на много не обижу!
Бог пускай карманы там не греет,
Что возьму, пускай не пожалеет.
Шубы, золото, караты,
На стена/х висят халаты –
Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!
Кодексов в раю не существует,
Кто захочет, тот идет ворует.
Магазины, лавки, банки –
Там, стоит все для приманки,
О ворах никто и не толкует!
Иван Предтеча там без головы
Имеет свою фабрику халвы.
Даром что он безголовый,
Малый хоть куда фартовый,
А глаза у него, как у совы.
Фома Неверный тоже не бедней.
Его мне окалечить всех верней –
Ведь он в долг святым не верит,
Чистоган всегда имеет,–
Отберу, пока их не пропил.
И всех святых я рад буду калечить,
Чтоб жизнь свою земную обеспечить.
Заберусь к Петру и Павлу,
Ни копейки не оставлю –
Они пускай хоть с голоду подохнут.
Николку я недавно повстречал.
Признаться, старикашку не узнал:
Чудеса творить он бросил,
Ходит милостыню просит
(На пенсии, как видно, не прожить!).
Исус Христос совсем переродился,
Ответственным лицом быть ухитрился:
Стал он важным финансистом,
Славится специалистом,
Говорил, что здорово нажился.
Архангел всем известный Михаил
С Исусом все кампанию водил:
Часто вместе выпивали
И с девчонками гуляли,–
Меж святых Распутиным он слыл.
Святой Георгий тоже там живет,
Но меж святых буяном он слывет:
Нет того дня, чтоб не подрался
Или с кем не поругался,
Панику на всех в раю наводит.
Илья-пророк живет на том же свете,
Катается в серебряной карете.
У него лошадки чудо,
Прокатиться бы не худо.
Заберу, продам их на Конной.
Занялся темным делом Гавриил
(Архангелом хорошим раньше был),
Теперь ходит по фасону,
Все берет на фармазону,
У Николки торбу тоже двинул.
Мария Магдалина там живет
И меж блатными бандершей слывет:
Бардачок она открыла,
Проституток напустила,
За удар червонец там берет! **
[* Ф о м к а – специальный воровской ломик для отжатия дверей, в отличие от других разнообразных ломиков («лукич», «карандаш» и пр.). В ы д р а, в ы д р о – специальная отмычки для взлома замков на дверях купе в пассажирских поездах. Другие варианты – «Возьму с собою пушку, ломик, выдру» (пушка – пистолет); «Возьму с собою фомку, шпалер, выдру» (шпалер, шпаер, шпайер – пистолет). У Утесова – «Возьму с собою бунку, шпайер, выдру». Б у н к а – воровской ломик (одесский жаргон)]
[** Варианты:
Святая Магдалина там жила,
Среди святых разврат она вела –
Бардачок она открыла,
Святых девок напустила,
По червончику за ночь брала.
«А есть еще Мария Магдалина,
Думают, она вполне невинна.
Но, друзья, я врать не буду,
К ней по ночам ходил Иуда –
А Иуда зря ходить не будет».]
По поводу Марии Магдалины существует свидетельство, что эта тема развивалась в не дошедших до нас версиях более полно и цинично. Так, в «Автобиографии» Давида Арманда, которая относится к довоенному ГУЛАГу, читаем о «Гопе со смыком»:
«Песня была полуцензурной. Пока Гоп-со-смыком играл в карты, умирал, попадал на Луну, дрался с чертями, напивался, покупал шкуру (крал бумажники), в том числе у Иуды Искариота, ее можно было слушать не краснея. Но когда на Луне он встречал Марию Магдалину, начиналось черт знает что».
Завершается «Гоп» часто «моралью»:
С этим свою песенку кончаю,
А всей братве навеки завещаю:
Вы же мой завет примите –
Пейте, нюхайте, курите,
На том свете все Господь прощает!
[* Вариант – «Это все Господь вора/м прощает». ]
Значительная часть балладного повествования отведена рассказу о пребывании героя в раю. Подобный сюжет, как и сюжет о пребывании героя в аду, довольно распространен в славянском (в том числе русском) фольклоре. Например, «Сапожник на небе», где сапожник оказывается в раю, но его оттуда изгоняют за склочный нрав. Нередко герой успевает побывать и в раю, и в аду. Например, в быличке «Как купцов сын у Господа в гостях был» сын купца сначала пирует с Господом в раю, а затем путешествует с Ним в ад. Есть сюжет о том, как мужик путешествует по раю и по аду с Николаем-Угодником. В рассказе «Как царь Соломон из ада вышел» повествуется, как библейский Соломон перехитрил чертей и сбежал из пекла в рай. В быличке «Обмиравшая» героиня слушает рассказ горького пьяницы, которого освободил из ада ангел-хранитель.
Наиболее перекликающийся с «Гопом» источник – древнерусская «Повесть о бражнике како внииде в рай». Мы помним, что значительная часть воровской баллады посвящена издевательской насмешке над святыми и перечислению их неблаговидных поступков. «Гоп со смыком» в этом смысле продолжает русскую (вернее сказать, славянскую) смеховую традицию «Повести о бражнике».
В произведении рассказывается о том, как «бысть неки бражник, и зело много вина пил во вся дни живота своего, а всяким ковшом господа бога прославлял, и чясто в нощи богу молился». Однако после смерти апостол Петр не впускает пьянчужку в рай: «Бражником зде не входимо!» И тут начинается самое интересное. Пьяница вопрошает: «Кто ты еси тамо? Глас твой слышу, а имени твоего не ведаю». Петр называет себя, и бражник тут же припоминает ему, что тот трижды отрекся от Христа. Затем на место Петра приходит Павел, и бражник пеняет ему, что он «первомученика Стефана камением побил». Место Павла занимает царь Давид, но и у него отыскивается «пятно в биографии»: услал своего военачальника Урию на смерть, а потом завладел его женой. Попеременно подвергаются бражникову разоблачению царь Соломон, святитель Николай, Иоанн Богослов. Устыдив всех, пьяница все-таки попадает в рай, где усаживается на самое почетное место. Когда же святые начинают ему на это пенять, следует блестящий по издевательству аргумент:
«”Святи отцы! Не умеете вы говорить з бражником, не токмо что с трезвым!” И рекоша вси святии отцы: “Буди благословен ты, бражник, тем местом во веки веков”. Аминь».
Другими словами, у «Гопа» и «Бражника» полностью совпадают мотивы разоблачения неблаговидных поступков «райского общества».
Тема насмешек и издевательства над святыми позднее была продолжена в русской фольклорной традиции. Мы имеем в виду век девятнадцатый, когда возникла известная богохульная студенческая песенка «Там, где Крюков-канал и Фонтанка-река…». Несмотря на явный отсыл к Петербургу (где находятся соответствующий канал и река), старейшая запись этой песни сделана в Казани и с казанскими топонимами (Казанка-река и т.д.) в середине XIX века. Есть и множество других вариантов, в том числе киевский со Святым Владимиром (вместо святых Исаакия и Харлампия, храмы в честь которых стоят в Петербурге), а также, возможно, московский с Василием Святым. Приведем для иллюстрации «питерский» и «киевский» (наиболее богохульный) тексты:
Там, где Крюков канал и Фонтанка-река,
Словно брат и сестра, обнимаются,
Там студенты живут, они песни поют
И еще кое-чем занимаются –
Через тумбу-тумбу-раз, через тумбу-тумбу-два,
Через тумбу-три-четыре спотыкаются.
А Исакий святой с колокольни большой
На студентов глядит, улыбается –
Он и сам бы не прочь погулять с ними ночь,
Но на старости лет не решается.
Через тумбу-тумбу-раз...
Но соблазн был велик, и решился старик –
С колокольни своей он спускается.
Он и песни поет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...
А святой Гавриил в небеса доложил,
Чем Исакий святой занимается,
Что он горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...
В небесах был совет, и издал Бог завет,
Что Исаакий святой отлучается,
Мол, он горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...
На земле ж был совет и решил факультет,
Что Исаакий святой зачисляется:
Он и горькую пьет, он и песни поет
И еще кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...
А святой Гавриил по рогам получил
И с тех пор доносить не решается.
Он сам горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается –
Через тумбу-тумбу-раз...
В переделке вятских семинаристов кощунственные интонации песни многократно усилены, там появляется, например, «Иван Богослов, / Покровитель ослов» [ См.: Поздеев В.А. «Фольклор и литература в контексте "третьей культуры"». М., 2002. ]. Я сам помню некоторые куплеты, которые мы пели в школьные годы, когда мне было лет десять – двенадцать (вторая половина 60-х годов прошлого века). Никакой Фонтанки и Крюкова канала в них не было (я учился в Ростове-на-Дону), зато, помимо святой Елены, которая «ушибла колено», там фигурировал святой Никанор – «мошенник и вор» – и множество других святых, из которых мне запомнился лишь евангелист Матфей:
А святой Матфей
С колокольни своей
Все глядит и похабно ухмыляется:
Он и сам бы не прочь
Провести с милой ночь,
Но на старости лет не решается.
Эта студенческая песня явно оказала влияние на формирование антирелигиозных мотивов «Гопа» – слишком уж отчетливо слышится ее отзвук в воровской балладе. Даже припев «через тумбу-раз» и т.д. (в другом варианте звучит рефрен «Вера чудная моя») имеет соответствие в «Гопе со смыком». Одна из переделок песни специально подчеркивает:
Много есть куплетов «Гоп со смыком» да, да.
Все они поются с громким криком: "Ха-ха!"
Нельзя не согласиться с профессором Неклюдовым, который замечает: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции "богословская эрудиция" авторов – в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Все это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде; о том же свидетельствует и тема пьянства – излюбленная в антицерковной сатире в самой церковной среде».
Это обстоятельство (участие в создании «Гопа со смыком» образованной, но маргинальной части священнослужителей) позволяет нам с достаточной степенью очевидности определить ту историческую литературную традицию, которая явно повлияла на возникновение мотива насмешки над святыми, составляющего значительную часть ранних вариантов уголовной баллады.
Я имею в виду «Гаргантюа и Пантагрюэля». Этот роман Франсуа Рабле должен был пользоваться в семинарской среде особой популярностью. Именно в тридцатой главе повествования о приключениях великана Пантагрюэля мы встречаемся с рассказом о пребывании Эпистемона – друга Пантагрюэля – на том свете. Воскрешенный Панургом Эпистемон рассказывает, кого он видел после смерти. Эпистемон приводит длинный список великих в этой жизни людей, которые, умерев, влачат не соответствующее былому величию существование. Вот лишь некоторые из них:
Ксеркс торгует на улице горчицей,
Ромул – солью,
Тарквиний сквалыжничает,
Кир – скотник,
Цицерон – истопник,
Агамемнон стал блюдолизом,
Дарий – золотарь,
Сципион Африканский, в одном сапоге, торгует на улице винной гущей,
Ланселот, Рыцарь Озера, сдирает шкуры с павших лошадей,
Траян ловит лягушек,
Гектор – кухонный мужик,
Парис – голодранец,
Ахилл убирает сено,
Клеопатра торгует луком,
Семирамида ловит вшей у бродяг…
Отдельной строкой проходят священнослужители:
Папа Юлий торгует с лотка пирожками,
Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,
Папа Николай Третий продает бумагу,
Папа Александр – крысолов,
Папа Каликст бреет непотребные места,
Папа Урбин – приживал,
Папа Сикст лечит от дурной болезни.
Далее Рабле продолжает издеваться над представителями церкви:
«Я видел, как Патлен, казначей Радаманта, приценивался к пирожкам, которыми торговал папа Юлий.
«Почем десяток?» – спросил Патлен.
«Три бланка», – отвечал папа.
«Не хочешь ли три удара палкой? – сказал Патлен. – Давай сюда пирожки, негодяй, а сам ступай за другими».
Бедный папа заплакал и пошел. Он сказал своему хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки, а тот отхлестал его так, что кожа его не годилась потом даже на волынку.
Я видел, как мэтр Жан Лемер, изображая папу, заставлял всех бывших королей и пап целовать ему ногу, затем важно, по-кошачьи выгибая спину, благословлял их и приговаривал:
«Покупайте индульгенции, бестии вы этакие, покупайте, благо дешевы! Разрешаю вас от вин и гренков, то бишь от вин и грехов, и позволяю вам оставаться никчемными людьми до конца дней».
Разумеется, в раю не обходится без выпивки и блуда:
«Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде: под купой дерев он развлекался с компанией девиц – пил, танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала груда экю с изображением солнца.
Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски».
Кстати, именно у Франсуа Рабле встречается и мотив кражи на том свете. Кир выпрашивает у Эпиктета милостыню, и тот дает ему экю:
«Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое прочее жулье, которое там околачивается, как, например, Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его».
Благоденствует на том свете и поэт Франсуа Вийон, который, по преданию, был уголовником и сочинил ряд баллад на жаргоне кокийяров – средневековых французских профессиональных преступников.
Как легко убедиться, по тому же принципу построена богохульная песня о святом Исаакии (Харлампии, Владимире, Василии). Мотивы пьянства, распутства, воровства, торгашества и проч. перекочевали и в «Гоп со смыком». Влияние Рабле и раблезианства на эту уголовную балладу очевидно; другое дело, можно спорить о путях этого влияния – скорее всего, опосредованных, через низовую семинарскую субкультуру.
Но возникает вопрос: почему в уголовной балладе так обильно представлены богохульные мотивы и почему они конце концов исчезают из «Гопа со смыком»?
Совершим небольшой исторический экскурс. В уголовном мире царской России уважения к религии и к ее служителям не было. Скорее, наоборот. Петр Якубович в мемуарах «Записки бывшего каторжника» пишет:
«...Особенно ярко проявлялась ненависть арестантов к духовенству. Последнее пользовалось почему-то одинаковой непопулярностью среди всех, поголовно всех обитателей каторги... Это какая-то традиционная, передающаяся от одной генерации арестантов к другой вражда…»
Причина ненависти к духовенству со стороны уголовно-арестантского мира заключалась в том, что церковь как социальный институт пользовалась всемерной поддержкой государства и как бы освящала собой все несправедливости, государством творимые. При этом духовники призывали народ к смирению, терпению и непротивлению, что особо бесило именно бесшабашных, вольнолюбивых, строптивых «бродяг», «варнаков», «босяков». То есть ведущую роль играл дух противоречия.
После Октябрьской революции в число главных своих врагов большевистская власть наряду с дворянством в первую голову зачислила и духовенство. В стране подверглись разграблению церковные ценности, сносились храмы, представлявшие собою шедевры зодчества. Особым репрессиям подвергались церковнослужители. Они были объявлены «классовыми врагами» и подвергнуты жестоким репрессиям. Сами священнослужители нередко открыто становились на сторону врагов революции; кроме того, священники резко осудили декрет об отделении церкви от государства и призвали всех православных к его саботированию.
Большевики с приходом к власти развернули политику тотальной антирелигиозной пропаганды. В нее включается «Союз безбожников» во главе с Емельяном Ярославским. Создается крупное государственное издательство «Атеист», выходит в свет иллюстрированная газета «Безбожник» (к конце 20-х годов тираж ее достиг 500 тыс. экз.), псевдонаучный журнал «Антирелигиозник»…
Закрываются или уничтожаются церкви и монастыри. Многие из них приспосабливаются под клубы, кинотеатры, библиотеки, склады утильсырья, колонии для беспризорных.
Вот некоторые наиболее популярные лозунги 20-х годов:
Наука и религия несовместимы
Пионеры, бейте тревогу – наши родители молятся богу
Против церковников – агентов мировой буржуазии
От поповской рясы отвлечем детские массы
Уголовники открыто и без колебаний разделяли точку зрения официальных властей. Как мы помним, священнослужителей «урки» и прежде не жаловали. Теперь же, когда на священников обрушилась новая власть и те попали в разряд «политических», – уголовники и вовсе потеряли к ним всякое почтение. Насмешки, издевательства над церковью и верой, унижение и преследования священнослужителей были нормой в Советском государстве. То же самое царило и в уголовной среде, и в арестантском сообществе.
Именно поэтому созданная в первой половине 20-х годов прошлого века разбитная баллада «Гоп со смыком» о путешествии грабителя на тот свет получила яркую антиклерикальную и богохульную окраску.
Однако в дальнейшем сюжет о житии святых в раю практически выпадает из уголовной баллады. Разумеется, свою роль сыграла пластинка Утесова, вышедшая в 1932 году. Леонид Осипович исполнил сильно усеченный вариант «Гопа», и этот текст оказал влияние на последующее устное бытование песни. Но вряд ли это обстоятельство имеет решающее значение. Ведь когда-то в Ленинграде выходила на пластинке и вариация «Мурки» без уголовной атрибутики, в стиле «жестокого романса». Однако влияния на сюжет дворовой и уголовной песни он не оказал.
Есть куда более серьезные обстоятельства. Дело в том, что уже со второй половины 30-х годов отношение Советского государства к религии стало меняться. Это изменение с негодованием отметил уже в 1936 году Лев Троцкий в труде «Преданная революция»:
«Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен... По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета».
Приостановку (а фактически – остановку) «штурма небес» следует рассматривать в общем контексте свертывания оголтелого революционного интернационализма и возрождения российской государственности. Так, «Малая советская энциклопедия» 1930 – 1932 годов безоглядно поносила величайших исторических деятелей России, в том числе Александра Невского, Минина и Пожарского, Петра Первого, Суворова, оценивая их с точки зрения «классовой теории. Но уже с 1934 года обо всех этих деятелях официальная пропаганда начинает говорить с восторгом, на экраны страны выходят апофеозные фильмы «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1940) и т.д. Возвращается из мест лишения свободы большинство виднейших историков, в 1929–1930 годах брошенных туда годах по обвинению в «монархическом заговоре» и прочей ерунде; многие из них удостаиваются высоких почестей и наград.
Это связано с приходом к власти в Германии Гитлера и необходимостью противостоять германскому фашизму. Сталин и руководство страны вынуждены были принимать в расчет то обстоятельство, что агрессивные планы фюрера направлены непосредственно на Восток. Причем фюрер был намерен уничтожить Россию независимо от ее политического устройства. Поэтому Сталин и его окружение должны были думать о пробуждении патриотизма, национального самосознания.
Немыслим был этот процесс без возрождения уважения к Русской Церкви, православной вере, что отчетливо видно в истории с разгромом оперы «Богатыри» в Камерном театре. Вообще-то эта опера-фарс была создана еще в 1867 году композитором Александром Бородиным (автором «Князя Игоря») на либретто драматурга В.А. Крылова и являлась пародией на распространенный в то время жанр русской «романтико-исторической» оперы. Бородин использовал мелодии Ж. Оффенбаха, Дж. Мейербера, А. Серова, русских песен и т. п.
Однако в начале 30-х годов либретто оперы взялся «творчески обновить» Демьян Бедный. Безобидный, незлобный юмор Бородина и Крылова обратился в издевательство и надругательство над великим князем Владимиром Святославичем, русскими богатырями и крещением Руси. Вышедшая на подмостки в 1932 году, «опера» всячески восхвалялась официальной пропагандой. Былинные богатыри выступали в роли жандармской охранки, а князь Владимир представал тираном-держимордой.
В 1936 году режиссер Таиров решает возродить эту мерзость в своем театре. Однако неожиданно знаменитый театральный деятель получает звонкую оплеуху: постановлением Комитета по делам искусств «Богатыри» категорически запрещены! Причины запрещения совершенно замечательны:
«Спектакль... а) является попыткой возвеличить разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что противоречит истории... б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются... носителями героических черт русского народа; в) дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа».
Фактически крещение Руси и роль православия в истории государства получают положительную оценку. Таким образом, власть стремилась завоевать авторитет у верующей части населения.
Когда же грянула Великая Отечественная война, отношения Русской Православной Церкви и государства вообще изменились коренным образом. В трудную для России годину коммунистическое руководство обратилось за поддержкой к русскому православию. Со своей стороны, в первый же день войны митрополит Сергий в пастырском послании благословил народ на защиту священных рубежей Родины.
В ответ советская власть закрыла все антирелигиозные издания и распустила «Союз воинствующих безбожников». 9 ноября 1942 года митрополит Сергий направляет лично Сталину поздравительную телеграмму следующего содержания: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя... который ведет нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов...» Телеграмму тут же публикует газета «Правда». 4 сентября Сталин принимает в Кремле трех высших иерархов РПЦ и дает согласие на избрание патриарха (чей престол пустовал с 1924 года). Созванный 7 сентября 1943 года первый с 1917 года Поместный Собор избрал патриархом митрополита Сергия. В августе 1945 года, после Великой Победы, церкви было разрешено приобретать здания и предметы культа.
Воровской мир своевременно уловил эти перемены. Среди уголовников щеголянье «верой христовой» стало особым «шиком». Это отразилось в обряде принятия новичков в «воровскую» касту. Теперь он получил название «крещения». Церемония как бы подражала христианскому таинству крещения. Во-первых, человек обращался в новую веру – «воровскую». Во-вторых, он получал при этом новое имя («кликуху», «погоняло»). Причем отныне все звали его только новым, «воровским» именем; предыдущая кличка напрочь забывалась. Назвать «законного вора» старой, «пацанской» кликухой значило нанести ему оскорбление, принизить его в «масти». Наконец, в третьих, каждому «блатному» при «крещении» либо вешался на шнурке-гайтане, либо выкалывался на груди так называемый «воровской крест». Он имел форму православного, но без распятого Христа.
«Крест обычно был гладким, но если случались художники, их заставляли иглой расписывать по кресту узоры на любимые темы: сердце, карта, крест, обнаженная женщина...» [ Варлам Шаламов. На представку. ]
Таким образом отличали крест «воровской» от других нательных крестиков, которые носили многие арестанты – особенно из числа «раскулаченных» крестьян.
Помимо крестов, наносились и татуировки религиозного содержания: Богоматерь (или Мадонна) с младенцем, церковные храмы, ангелы... Уже значительно позже, в период «сучьих войн», эти наколки получили особый смысл. Например, нанесение Богоматери означало – «Мой дом – тюрьма», то есть указывало на опытного «каторжанина»-рецидивиста; число куполов на татуированном соборе указывало на количество полученных сроков, причем купол с крестом – срок, отсиженный «звонком» (от начала до конца). И так далее.
С тех пор популярна в арестантском мире так называемая «воровская молитва»:
Господи, спаси и сохрани
От моря Охотского,
Конвоя вологодского,
От лагерной вышки,
От короткой стрижки,
От злобных ключников,
От стальных наручников,
От земли-матушки,
От кирки-лопатушки,
От хозяина-беса,
От пайки-недовеса
и проч.
С изменением отношения воровского мира к православию из знаменитой блатной баллады «Гоп со смыком» исчезают и куплеты, связанные с издевательством над святыми. Остается лишь Иуда Искариот да Господь Бог, которого Гоп обещает «намного не обидеть».
