Андрей Бабушкин

Вместе со ФСИН и отдельно от нее

Когда во ФСИН узнали о предоставлении нам президентского гранта, они стали работать с нами более или менее конструктивно, то есть наши отношения восстановились (до этого они два раза полностью обрывались). Теперь они строятся в рамках программы инспектирования колоний.

Эта программа создавалась так: в начале января состоялась встреча Общественного совета при Президенте РФ в расширенном составе (среди участников встречи были люди, которые к этому моменту не являлись членами Общественного совета) с Путиным. Там среди прочих проблем обсуждалась обстановка в местах лишения свободы. Тогда же было высказано предупреждение о том, что в России могут начаться восстания заключенных. И президент дал поручение Устинову встретиться с правозащитниками.

На встрече с министром юстиции присутствовали все его заместители, все начальники федеральных служб и члены Общественного совета при ФСИН. Там и был поставлен вопрос о колониях, обстановка в которых вызывает у нас особую озабоченность. Мы настаивали на том, что эти колонии нам необходимо посетить, потому что, по нашему мнению, именно там происходят нарушения прав человека.

По приказу Устинова Калинин дал указание обеспечить нам доступ в эти колонии. Причем (как и все, что делается во ФСИН) сделано это было не очень удачно. Сначала нас вообще никуда не пускали, потом составляли график и говорили, что неплохо бы в марте посетить такую-то колонию и такому-то правозащитнику туда поехать. И вдруг мы получаем уже готовый график, где написано, куда и когда мы должны ехать. И при этом никакого времени на подготовку не предусмотрено.

А для нас каждая поездка - это серьезная подготовка: надо прочитать массу документов, поднять переписку, которая хранится в общественных организациях и т. д.

В общей сложности мы наметили посетить около пятнадцати организаций (часть из них я уже посетил). По планам ФСИН предполагалось, что это будут очень быстрые посещения и все они пройдут в марте - начале апреля. Планировались этакие ознакомительные экскурсии: это - столовая, здесь осужденные едят, а это - клуб, здесь им показывают фильмы.

Нам удалось подкорректировать эти планы, так как формальный марафон по колониям нам ни к чему. Мы разрабатываем свой план посещений. И по результатам моих посещений (так же, как мы писали наставление по общественному контролю за СИЗО) будет написано наставление по общественному контролю за исправительными колониями.

В СИЗО меньший объем контроля, потому что многое из того, что хранится в сейфах СИЗО, имеет отношение к уголовным делам, а это не является предметом общественного контроля. В колониях ситуация сложнее, потому что практически все, что там есть (кроме инженерно-технических сооружений, охраны и оперативной работы), должно быть предметом общественного контроля, начиная от журнала А-1, где фиксируются явки с повинной и заканчивая книгами учета травм или журналом учета обращений за медицинской и стоматологической помощью.

В этом хитросплетении документов надо разбираться. Например, посещение Ярославля и Мурманска выявило, что единообразия документального оформления не существует. В одном месте травмы фиксируют в журнале учета травм, в другом - в журнале первичного учета, в третьем - в журнал учета телесных повреждений и обращений за медицинской помощью. Такая неразбериха с документами создает трудности в инспектировании и в составлении единой инструкции по объективному инспектированию.

Включаясь в эту программу посещений-инспекций, мы добровольно взяли на себя некоторые обязательства.

Если мы обнаруживаем нарушения прав человека, которые не являются грубыми и системными (существенные, но недостаточно грубые и не носящие системного характера), и местная ФСИН берет на себя обязательство эти нарушения ликвидировать, то мы это гласности не предаем. И отправляем сведения в федеральную службу не для принятия мер, а только в порядке информации, и в деле ликвидации таких нарушений мы поддерживаем непосредственный контакт с руководством местного УФСИН.

То есть свои отчеты мы будем предавать гласности в достаточно мягкой форме и не в полном объеме. Это связано с тем, что наша задача - не информационная кампания против ФСИН, а исправление недостатков.

Но наша позиция изменится сразу же, если мы увидим, что ФСИН эти недостатки не исправляет и занимается их укрывательством. А для ФСИН вообще и для некоторых ее руководителей такая политика всегда была характерна. Недавно на встрече с министром нам с гордостью было сообщено, что поступило 50 000 жалоб, а прокурорская проверка нашла реальные нарушения прав только в трех процентах. Понятно, что речь идет о скрытии нарушений. И если мы в благополучной 16-й колонии обнаруживаем полтора десятка нарушений, которые ущемляют права и свободы граждан (при беглом обходе за четыре-пять часов), то в колонии неблагополучной, в 18-й, где мы проработали три дня, наш список зашкаливает за сотню...

Мы проводим различия между тремя группами нарушений. Во-первых, нарушения, которые возникают в силу обыкновенной невнимательности. Например, мы приходим в ларек. Где молоко? Где колбаса? Ручки есть? Сколько стоят? Тридцать рублей?!. Если у заключенных зарплата 300 рублей, то понятно, что такая ручка им недоступна...

В подобных случаях мы говорим, что, по нашему мнению, надо составить специальный приказ по управлению, в котором установить минимальный ассортимент для ларьков и рекомендуемые цены. И, как правило, никаких возражений не бывает. Здесь речь идет о нарушении, которое произошло просто потому, что людей заела текучка и они не видят того, что сразу бросается в глаза постороннему наблюдателю.

Во-вторых, есть нарушения, причиной которых является обыкновенное человеческое равнодушие. Например, некий осужденный заявил, что не будет выполнять такую-то хозработу. У него большой положительный потенциал, он хороший художник, прекрасно разбирается в литературе, великолепный резчик по дереву. То есть нетрудно найти механизмы, при помощи которых воспитательное воздействие на него будет оказано и будет иметь положительный эффект, а то, что он, скажем, не желает мыть туалет, будет компенсировано его работой в других направлениях. Но администрация не хочет думать, разбираться и действует формально. У нее есть УИК, и формально закон позволяет зачислить строптивого заключенного в нарушители. Так человек получает 15 суток ШИЗО. А у него до этого ни одного взыскания... А могут дать и три недели ПКТ.

То есть судьба этого человека никого не интересует. Администрации безразлично, что с ним будет: озлится, повесится, начнет голодовку... Он для администрации не субъект культурно-правовых отношений, он для них - объект воздействия, такой же, как кусок дерева, металла.

Это другой уровень нарушений... Более опасный...

И есть третий уровень нарушений. Здесь уже речь идет о злой воле, когда людей специально ставят в невыносимые условия, чтобы возник бунт... возникло противостояние.

Откуда может взяться такая злая воля? Скажем, от бытовой неустроенности тех же сотрудников. Например, в колонии N 1 г. Ярославля мы обнаружили, что там работают люди, которые живут в семидесяти километрах от колонии. Им добираться четыре часа, да еще с пересадками. А может быть и более опасная ситуация. Например, замначальника по оперативной работе хочет стать начальником или прыгнуть прямо в управление... Ради этого иногда провоцируется бунт заключенных, как лет пять назад в Капотне, в СИЗО N 9. Тогда хотели снять начальника московского УФСИН, очень достойного и порядочного человека.

То есть причины и мотивы могут быть разными, но мы видим, что некая злая воля немотивированно и намеренно раскаляет обстановку. Например, люди идут на работу, а им объявляют, что у них проводятся учения спецназа. Врываются какие-то люди в масках, начинают все ломать и крушить якобы в поисках мобильных телефонов. Естественно, кто-то испугался, а у кого-то острое чувство справеделивости, он начинает протестовать и сразу же оказывается злостным нарушителем. Потом его прессуют до тех пор, пока не начинаются массовые протесты заключенных. При этом кто-то в ужасе хватается за голову, понимая, что это конец его карьеры, а кто-то потирает руки, радуясь, что расправился со своим противником.

Такие случаи мы, несомненно, будем предавать гласности.

Но бывают и частные вывихи. Не по злой воле, а по недомыслию и излишнему рвению. Например, где-то оперчасть год от года повышает число своих негласных сотрудников. Или начальник колонии поставил цель сделать всех своих подопечных участниками самодеятельных организаций. Здесь речь идет о каком-то локальном сумасшествии. На местах такого рода самодуры всегда находятся.

Вот сейчас нам предстоит посетить одно лечебно-исправительное учреждение, где находятся двести человек - практически все инвалиды первой, второй, третьей группы. Когда в эту колонию входит начальник, то (как и предусмотрено ПВР) раздается команда: "Колония, внимание!" И все заключенные должны встать, замереть по стойке "смирно" и ждать команды "вольно" независимо от того, где они находятся. Даже в армии это практикуется только в той части расположения, куда подошел командир. А представить это в колонии, тем более в ЛИУ, тем более для инвалидов - это по меньшей мере странно. Страна у нас большая, и самодуров хватает.

После посещения "красных" зон я понял, что "красная" зона - это не всегда плохо и "черная" зона - это не всегда хорошо. "Черная" она или "красная" - вопрос вторичный. Главное - ради чего это делается.

Если цель превращения зоны в "красную" - персональная карьера и подавление человеческой личности, то это ни к чему хорошему привести не может. А если таким способом человеку дают возможность найти в себе какие-то новые ресурсы - развернуть себя в другую сторону?

В 16-й колонии ("красной") 90% освобождается досрочно. Там работает психологическая лаборатория. Почти половина заключенных заняты работой. Там нет локальных участков, и люди спокойно передвигаются по колонии. Там люди подходят и свободно общаются с начальником колонии. Вот такая там "красная" зона, и это хорошая зона...

А в ста метрах 18-я колония. Заходим в отряд. Стоят парни такие страшные с дубинками. Заключенные все напряжены, никто ни к кому не обращается, не задает никаких вопросов. Понятно: в этой колонии есть основания для того, чтобы многое менять. Обе колонии считаются "красными", но атмосфера совершенно разная.

Из этого становится ясно, что в 16-й достаточно эпизодических посещений правозащитников, а в трех других необходимы регулярные посещения...

По проходящим сейчас инспекциям мы даем очень много совершенно разных рекомендаций. Например, рекомендуем увеличить длину навеса, чтобы людей не заливал дождь, или починить дренажную систему в ШИЗО и ПКТ, или пишем, что камера не может представлять собой пенал длиной четыре метра и шириной один метр, что форточки в ШИЗО должны открываться не только снаружи, но и изнутри, или даем рекомендации о предоставлении телефонных разговоров. Например, в одной колонии мы обнаружили, что за полтора года по телефону поговорили всего 700 человек из 2000. Что это значит? Либо то, что телефон недоступен, либо то, что материальное положение заключенных настолько неудовлетворительно, что телефонный разговор даже раз в полгода оказывается для них слишком дорогим удовольствием.

Некоторые наши рекомендации основываются на журнале приема осужденных администрацией. В той же самой колонии N 16 за два с половиной года из восьмисот осужденных начальник принял половину. Это говорит о том, что он доступен. Можно к приезду комиссии все подготовить, побелить деревья, поменять наглядную агитацию, неугодных осужденных посадить в зиндан, а угодных посадить перед телевизорами и сделать так, чтобы на прием пришли те, у кого совсем незначительные вопросы или чтобы каждый второй хвалил администрацию. Но журнал приема за два года не подделаешь, журнал учета травм за два года не подделаешь, журнал телефонных переговоров не подделаешь.

Вот в одной из колоний в больничке все вроде бы замечательно. Как можно выяснить за десять минут пребывания в больничной палате реальное положение? Оказывается, можно. надо уметь задавать вопросы.

- Как зовут твоего лечащего врача?

- Не знаю.

- Какие лекарства принимаешь?

- Не знаю.

- А как выглядит твой лечащий врач?

- Да вот женщина такая темненькая.

- А сколько лечишься?

- Полгода...

И ситуация понятна...

Есть такие точки проверки, что как бы ты к ней ни готовился - никогда не сможешь определить все те способы, которые имеют в своем арсенале федеральные инспектора из правозащитных организаций. Например, я задаю вопрос: "Сколько у вас человек выше 190 сантиметров?"

Спрашивал я заместителя по общим вопросам, который ведает столовой. Он: "Не знаю". Почему он должен знать? Потому что в постановлении Правительства РФ (N 205) содержится норма по дополнительному питанию людей ростом выше 190 см.

В 18-й колонии, которую я критиковал, мне и ответили: "Не знаю".

Методики проверки должны, с одной стороны, стимулировать администрацию исправлять недостатки, а с другой - выявлять недостатки, как бы ни пытались инспекторам пустить пыль в глаза...

Традиционно большую часть нашей работы составляют экспертизы нормативных документов и рекомендации по ним.

В 2006 году мы провели общественную экспертизу трех документов - ПВР СИЗО, ПВР ИК, ПВР ВК.

Правила для воспитательных колоний мы видели, когда они еще были проектом. Мы представили 50 своих предложений, и к чести ФСИН половина предложений была принята. С СИЗО и ИК было больше проблем.

Например, в приложениях к ПВР ИК непонятно, разрешены тапочки для ношения в жилой зоне или нет. В Ярославле и Мурманске мы видели, что тапочки носят. А из других колоний поступают сообщения, что как только заключенный надевает тапочки, его признают нарушителем установленной формы одежды и водворяют в ШИЗО.

Или неувязка с документами, которые можно хранить при себе. Раньше при себе можно было хранить любые документы, кроме документов, удостоверяющих личность. А теперь в Правилах ИК дан перечень разрешенных документов, и туда, например, не входят выписки из медицинских документов. Это создает огромные проблемы и при медицинском обследовании, и при направлении на лечение, и при установлении группы инвалидности.

Другая проблема - спортивные костюмы. Указано, что спортивные костюмы можно использовать только во время спортивно-массовых мероприятий. Зарядка - это спортивно-массовое мероприятие? Вот в Оренбургской области считают, что зарядка спортивно-массовым мероприятием не является. Человек выходит на зарядку в спортивном костюме, а его за это - в ШИЗО.

В этих Правилах заложено очень много абсурдных, нелогичных ограничений, не связанных с целями законодательства и провоцирующих конфликтные ситуации. В некоторых колониях люди не хотят пользоваться общей посудой, а хотят иметь свою кружку, свою ложку, свою тарелку. Реализуемо это в XXI веке? Наверное, реализуемо, если еще в XIX веке и в армии, и в тюрьме люди имели право пользоваться индивидуальной посудой. Почему же сейчас нельзя? А, оказывается, потому, что требовать свою посуду - это значит, по мнению чиновников ФСИН, идти на поводу у воровских традиций. Ну и самая скорбная ситуация - это курение в ПКТ. Мы знаем о том, что в колониях строгого режима лица, переведенные в строгие условия содержания, содержатся в помещениях камерного типа. И так как в ПВР сказано, что в ПКТ курить запрещено, - им и запрещают. Но в Правилах при этом под ПКТ понимается не вид содержания, а вид наказания, а строгие условия - это вид содержания, и люди там содержатся и полгода, и год, и два. А курить - шиш... Причем радует запись: "в целях противопожарной безопасности". То есть в камерах тюрьмы можно курить, там нет угрозы пожара, в жилых зонах колоний можно курить, а в ПКТ такая вот особая возгораемость. Курящим людям это доставляет страдание, они нарушают правила всеми способами и беспросветно попадают в круг наказаний...

Ведомство пытается ввести правовое регулирование тех сфер, которые правовому регулированию не подлежат. Курение - это плохо, есть методы воздействия: медицинские, моральные, логические, воспитательные... Вот только административными они быть не могут. И администрация искусственными запретами плодит нарушителей...

Мы разработали рекомендации по Правилам распорядка исправительных колоний. Около ста рекомендаций относительно того, что должно быть отменено. Пока ничего не происходит. После посещения колоний в мае мы будем ставить вопрос перед директором ФСИН Калининым о том, чтобы менять эти правила.

Вообще, я думаю, было бы разумно введение некоего дисциплинарного устава колоний. Это было в царские времена, был регламент наложения наказаний в арестантских ротах, в тюрьмах. А сегодня здесь законы плавают. Например, после двух взысканий человек может быть признан злостным нарушителем. За что? Один раз назвал соотрядника кличкой, другой раз употребил жаргонное слово "подельник". Пожелание Уголовного кодекса о том, чтобы наказание было индивидуализировано и дифференцировано, является не более чем благим пожеланием. Мы давно говорим о том, что необходимо выделить категории нарушений и наказаний. Нельзя человека сажать в ШИЗО за то, что он вынес хлеб из столовой или бирка у него оторвалась...

Я думаю, что бурное внесение изменений в ведомственные акты по тюремной и милицейской системе начнется после введения общественного контроля.

Общественный контроль будет давать много пищи для размышлений... Но относятся к нему очень по-разному. Активно негативное отношение к общественному контролю у прокуратуры, которая считает себя сверхкорпорацией, обладающей исключительными правами по контролю над обществом, а общество контролировать прокуратуру не вправе. На любую критику, на любое замечание в прокуратуре реагируют не то что болезненно, а враждебно...