Ростислав Горчаков
Баллада о Рыжем Джеке
Рыжий Джек, твои Дженни и Кэтти
Не пойдут за тебя нипочем -
Будешь маяться в целом свете,
Если станешь ты палачом.
Стань бродяга, последний бражник,
Все пропей с головы до ног,
Но не будь ни тюремщик, ни стражник -
Это все палачи, сынок!
Правоту матушки Джека подтверждает история ирландской полиции: в начале девятнадцатого столетия прославленный юрист и реформатор Дэниэл О'Коннел назвал местных блюстителей порядка "сборищем буйных головорезов с тесаками, одно лишь появление которых вызывает у любого добропорядочного горожанина ужас и отвращение, а у любого подонка - желание незамедлительно присоединиться к безнаказанной банде". На источник этой безнаказанности указал единомышленник О'Коннела, ирландский государственный секретарь сэр Роберт Пил: "Пока за полицией не будет введен жесткий контроль парламента, она останется магнитом для отбросов общества. Открытая нетерпимость граждан к насильникам - вот рычаг, с помощью которого парламент сможет добиться права неусыпно контролировать полицейскую практику".
Призывы Пила и О'Доннела упали на благодатную почву. Ирландские "Дженни и Кэтти" наотрез отказывались принимать ухаживанья кавалера, стоило тому заикнуться о желании служить в полиции. Их родители демонстративно поворачивались спиной к "буйным головорезам" даже в захудалых деревенских пабах. Округа и графства буквально засыпали парламент сотнями петиций о неотложности полицейской реформы. Рычаг гражданской активности, в который верил сэр Роберт, оказался настолько действенным, что середину XIX века ознаменовала целая серия парламентских актов, последовательно укреплявших контроль общества за полицией. Уже в 1865 году утвержденный парламентом Дублина генерал-инспектор Генри Браунригг с гордостью писал сэру Роберту Пилу, что "Все 1100 ирландских констеблей могут считаться моделью исполнения служебного долга для полицейских Британских островов и стран континентальной Европы".
Сказать такое о российской милиции 2007 года вряд ли рискнул бы даже самый высокооплачиваемый сценарист наших криминальных телесериалов. Нынешнее печальное состояние сил правопорядка объясняют по-разному. Кто-то возмущается низкими окладами, кто-то - коррумпирующим влиянием рыночной экономики, психологи сетуют на "чеченский синдром". Вероятно, своя доля истины есть в каждом из этих предположений. И все-таки самый точный диагноз нам по-прежнему дает версия сэра Роберта Пила: там, где за блюстителями порядка нет гражданского контроля, начинает неумолимо действовать "магнит" отрицательного отбора.
В справедливости этой версии я убедился задолго до эпохи чеченского синдрома. Пусть не говорят, что от ленинских субботников не было никакой пользы - она была! Лет двадцать назад в сибирском порту Игарка мне довелось разбирать на таком субботнике чердак предназначенного к слому барака, который некогда служил милицейским общежитием. Под грудой макулатуры обнаружилось редкостное сокровище: пухлая подшивка приказов по городской милиции за 1934-1955 годы. Каким-то необъяснимым образом она уцелела вопреки знаменитой "тридцатьчетверке" (изданному в 1955 году приказу МВД за номером 0034 об уничтожении милицейских архивов сталинской поры). Впрочем, первые же листы убедили меня, что ничего такого уж необъяснимого в моей находке не было. Нарушение строжайшего министерского предписания оказалось выразительным эпиграфом к совершенно фантастическому содержимому подшивки. Судя по текстам приказов, единственным, что отличало атмосферу описанных О'Доннелом "сборищ буйных головорезов с тесаками" от атмосферы, воссоздаваемой ломкими страницами милицейских скоросшивателей, был технический прогресс: на смену тесакам пришли револьверы.
Приказ N 59 от 23 октября 1934 года.
"Арестовываются за устройство пьянки и стрельбу из наганов по пассажирскому пароходу "Ян Рудзутак" мл. милиционер Кривых Степан на 7 суток с исполнением служебных обязанностей и командир отделения Арендов на 5 суток с исполнением служебных обязанностей".
Учитывая специфику эпохи, в которую милиционеры палили по "Рудзутаку", приказ N 59 воспринимается почти как чудо. Тогдашний УК позволял квалифицировать действия обоих героев приказа сразу по трем статьям: в качестве террористического акта (ст. 58-8), в качестве бандитизма (ст. 59-3) и в качестве подрыва работы транспорта путем повреждения социалистического имущества (ст. 79). Все три деяния считались государственными преступлениями, за каждое из которых виновникам светило "лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества, с повышением при отягчающих обстоятельствах вплоть до высшей меры наказания". Можно легко представить, какую именно меру по совокупности трех жутких статей выбрали бы местные ульрихи и вышинские, попадись им под руку обвиняемые, не обладавшие патентом на вседозволенность в виде милицейского удостоверения! Имевших такое удостоверение "стрельцов", как мы видим, даже от работы не отстранили. Чем не чудо?
Чудеса в книгах игарских приказов продолжались и после убийства Кирова, когда зловещая 58-я принялась менять демографию страны с прожорливостью колоссальной мясорубки. Суды исправно пополняли ее воронку не только жертвами политических процессов, но и "потерявшими бдительность" жертвами Бахуса, чьи заводские пропуска, паспорта или - страшно сказать! - воинские билеты оказывались украденными. По стране прокатилась настоящая волна "похмельных самоубийств": обнаружив наутро пустые сумочки и карманы пиджаков, многие бедолаги выбрасывались из окон или вешались. Многие - но не стражи порядка!
Приказ N 12 от 15 февраля 1937 года.
"Милиционера Небылицына арестовываю на трое суток с исполнением служебных обязанностей за пьянку и халатное отношение, выразившееся в том, что 10 декабря, зайдя в ресторан пьяным, Небылицын попытался увести в милицию неизвестного гр-на, внезапно заподозренного им в краже. Задержанный толкнул Небылицына. Последний упал, а задержанный выхватил у Небылицына из пьяных рук наган и бросился бежать, выкинув оружие в канаву, где Небылицын его потом нашел".
Состав преступления очевиден даже пионеру. Мало того, что человек заявляется в ресторан с казенным оружием "в пьяных руках", так он вдобавок тут же этого оружия и лишается! Какой кары мы для него вправе ожидать по строгим меркам 37-го? А той же самой, что и для стрелявших по "Рудзутаку": несколько дней ареста с исполнением служебных обязанностей. Эта дивная безнаказанность вдохновляла блюстителей порядка на все более дерзновенные подвиги, описания которых придают новый смысл словам Роберта Конквеста "При виде милиционера у квартирной двери трепетала вся страна".
Приказ N 1 от 2 января 1937 года.
"Арестовываю участкового инспектора Титаренко на пять суток с исполнением служебных обязанностей за дискредитацию Рабоче-Крестьянской милиции, выразившейся в том, что 1 января 1937 года, часов примерно в 10 явившись в свою квартиру в пьяном виде, он стал избивать свою жену. Последняя бросилась от него бежать и ворвалась в квартиру Начальника. Сорвана с крючков моя дверь, несмотря на то, что Титаренко не раз об этом был предупрежден".
Обратите внимание: суровость кары за утрату боевого оружия заметно уступает суровости наказания за сорванную с крючков Начальственную дверь. Надо полагать - по причине неоднократности преступного срывания. Но лихие подчиненные плевать хотели как на предупреждения своих отцов-командиров, так и на сам Президиум Верховного Совета с его грозным указом от 26 июня 1940 года, согласно которому опоздание на работу свыше 20 минут считалось уголовным преступлением. Вспомним описанный в "Архипелаге" эпизод с "воронком", где урки изнасиловали девушку, только что приговоренную судом к пяти годам лагерей (приговор был вынесен за якобы самовольный уход с работы, подстроенный "недотроге" бывшим ее начальником). Вспомним этот эпизод - и сравним:
Приказание N 2 от 3 мая 1950 года.
"Подвергнуть аресту на 10 суток сержанта Зыкова Тимофея. Несмотря на предупреждение всему составу ГО МВД о повышении бдительности во время международного праздника 1 мая, Зыков 30 апреля на дежурство не явился, напился пьяным, из хулиганских побуждений на улице пытался применить в действие личное оружие, но револьвер наган у Зыкова отобрали рабочие Игарского порта, сдавшие оружие дежурному охраны".
Вопиющим контрастом между пятью лагерными годами честному человеку и десятью сутками ареста непросыхающему подонку можно, конечно, воспользоваться, чтобы вновь заклеймить ужасы сталинского режима. Вот только зачем? Нет его больше, этого режима. А вот милицейский произвол как был, так и остался. Значит, ужасы режима здесь ни при чем. Но что тогда при чем? Почему ирландцам удалось справиться со своими подонками еще в XIX веке, а наши и в XXI продолжают цвести пышным цветом?
Для начала мысленно повторим строчку из баллады про рыжего Джека: "Твои Дженни и Кэтти не пойдут за тебя нипочем". В игарском фольклоре такой строчки быть не могло - сибирские "Дженни и Кэтти" вели себя, мягко говоря, несколько иначе, нежели их давние ирландские сверстницы. Разумеется, все приказы по милиции были строго засекречены, но репутация этого учреждения не составляла для сибирячек ни малейшей тайны. В крохотном сибирском городке пьяные похождения стражей порядка становились достоянием оживленных пересудов еще до того, как под очередным приказом появлялась дрожащая с похмелья подпись "Ознакомлен" - и, тем не менее, небрезгливая готовность дочерей выйти замуж за милиционера почти никогда не встречала сопротивления родителей. Последствия этой готовности не заставляли себя долго ждать:
Приказ N 91 от 29 ноября 1951 года.
"25 ноября милиционер Хорошев вместо того, чтобы явиться на дежурство в 8 часов вечера, явился в 10 часов, причем в дежурной комнате поссорился со своей молодой женой, намереваясь револьвером системы "Наган" застрелить последнюю. Приказываю арестовать Хорошева на трое суток без исполнения служебных обязанностей".
Приказ N 91 почему-то слабо повлиял на отношение Хорошева к прекрасному полу. Не прошло и двух недель, как неутомимый женоненавистник был арестован вновь. Примерно по тому же поводу и на те же трое суток.
Приказ N 119 от 20 декабря 1951 года.
"12 декабря милиционер Хорошев, вместо того, чтобы увести пьяного из хирургического отделения, сам напился пьяным и явился обратно в милицию, где был лейтенантом Бабушкиным с дежурства снят. Но домой не направился, а пошел в пьяном виде проверять паспорта, в половине двенадцатого ночи ворвался к парекмахеру Урецкому, потребовал у его жены паспорт, после чего с оружием ворвался в общежитие, где помещаются девушки, и также потребовал паспорта. Приказываю Хорошева подвергнуть аресту на трое суток без исполнения служебных обязанностей".
Для нетрезвых любителей врываться по ночам с оружием в женские общежития кратковременные аресты были примерно тем же, чем пресловутая дробина для слона. Хотя, справедливости, ради следует отметить, что "дробиной" оказывались и выговоры - даже строгие, и даже если к ним добавляли предупреждение.
Приказ N 79 от 28 мая 1952 года.
"6 мая 1952 года оперуполномоченный лейтенант Бабушкин самовольно ушел с работы на квартиру к паспортисту Старанчукову, где ими была организована выпивка. Бабушкин в нетрезвом состоянии вернулся в дежурную комнату к 12 ночи, а паспортист на работу не являлся совсем. Приказываю: объявить строгий выговор каждому с предупреждением".
Констатация неявки милиционеров на работу для книги приказов почти банальна. Но в данном конкретном случае она, как говорится, "дорогого стоит". Ибо Старанчуков отвечал за регистрацию обитателей двух отдаленных спецпереселенческих поселков, и его отсутствие на работе обернулось месячным лишением нормы питания для калмыцких ссыльных, которые не смогли отметить свои справки в положенный день. Но об их судьбе книга милицейских приказов умалчивает - численность контингента спецпереселенцев проходила по другому ведомству, чьи архивы бесследно исчезали в строгом соответствии с распоряжениями руководства. На дальнейшей карьере Старанчука лишенные питания калмыки никак не отразились. Как тут вновь не вспомнить балладу о Рыжем Джеке:
Будь моряк - и покинешь сушу,
Но все же найдешь свой свет в ночи,
А кто спасет твою грешную душу,
Если ты, Джек, пойдешь в палачи?
Охотников позаботиться о душе сибирских Джеков в Игарке было немного, поэтому, вне зависимости от количества арестов и выговоров, описания вооруженных милицейских дебошей продолжали заполнять страницы книги приказов с неколебимым постоянством.
Приказ N 134 от 27 сентября 1952 года.
"Участковый уполномоченный сержант Кропачев 25 сентября в 11 часов вечера учинил ссору со своими квартирантками Ивановой и Калашниковой. Ссора приняла характер такой, что Кропачев нанес угрозы квартиранткам револьвером системы "Наган", после чего обе гражданки сбежали из квартиры сержанта в милицию. За дискредитацию органов милиции МГБ приказываю объявить участковому уполномоченному Кропачеву строгий выговор с предупреждением".
Ирландские "сборища буйных головорезов" в свободное от пьянства время справлялись и с кое-какими общественными обязанностями - в Дублинском музее истории полиции отмечено, например, что "16 августа 1819 года полицейские из отряда Патрика Маллингара после трехдневного преследования догнали и зарубили в Фойнсе цыганских конокрадов, присвоивших кобылу фермера Коннорса". В Игарке милиционеры тоже предавались не одним лишь загулам. Так, Хорошев, уже известный читателю неудачной попыткой пристрелить собственную молодую жену, получил в книге приказов благодарность за то, что 4 ноября 1951 года сумел отыскать гр-на Иванова, "преступно похитившего из рыбкооповского магазина патефон". Лейтенант Бабушкин "в ходе конного патрулирования на лошади Серко пресек попытку незаконного доения колхозного скота". А командир отделения Арендов (тот самый, что стрелял по пассажирскому пароходу) даже поспособствовал разоблачению утерявшего бдительность сослуживца.
Приказ N 4 от 20 февраля 1936 года.
"Считать уволенным со службы госмилиционера Волынкина Кирилла за отмеченное тов. Арендовым распитие спиртного напитка с чуждо классовыми элементами, что дискредитирует органы Рабоче-Крестьянской милиции".
Напитки напитками, но книга приказов свидетельствует, что с главными своими задачами милиция справлялась безупречно. Милиционеры безупречно конвоировали врагов народа к пунктам приведения в исполнение высшей меры наказания, безупречно препятствовали "проникновению раскулаченных за пределы спецзон", безупречно проводили "социальную профилактику" в среде греческих, финских, литовских и прочих ссыльных - словом, образцово занимались всем тем, чем и положено было заниматься стражам порядка в одной из заполярных столиц империи ГУЛАГа:
Приказание N 50 от 20 декабря 1952 года.
"Выполняя указания Партии, Правительства и лично товарища Сталина,работники МГБ и милиции зорко охраняют мирный труд и безопасность Советского народа от посягательств со стороны преступного элемента. Задача всего личного состава состоит в том, чтобы неустанно повышать свою бдительность и помнить, что враги народа, шпионы, диверсанты постоянно пытаются подрывать мощь и обороноспособность нашего государства. Приветствую и поздравляю офицеров и сержантов милиции МГБ с 35-й годовщиной органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, желаю вам новых успехов. Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза и Великий Вождь Советского Народа товарищ Сталин!"
Удивительное дело: в то время как массовые репрессии сталинских лет привели в Игарке к жесточайшему дефициту кадров практически во всех родах деятельности, от судоремонта до лесопиления, милиция никогда не испытывала недостатка в желающих охранять, конвоировать и расстреливать! Правда, был довольно высок и постоянный процент приказов об отчислении по собственному желанию уже через месяц-другой службы. Как правило, увольнялись молодые люди, не имевшие до того ни единого замечания! Кто знает, быть может, их матери разделяли чувства, которые заставляли ирландок давних лет предупреждать своих сыновей:
Будь ты шорник, кузнец иль плотник,
Будь разбойник Ищи-Свищи,
Будь лесник или же охотник,
Только, Джек, не ходи в палачи!
Того же мнения, вероятно, придерживалась и мать Владимира Петровича Паршакова. Она воспитала своего сына достойным человеком: вместо того, чтобы ревностно "уничтожать кулаков, как класс", он щедро делился с голодными крестьянскими детьми продуктами из собственного милицейского пайка. Более того: он продолжал упрямо подкармливать этот "чуждо классовый элемент" даже после двух взысканий!
Приказ N 40 от 23 сентября 1934 года.
"Увольняется из органов Р.К. милиции младший госмилиционер Паршаков за связь со спецпереселенцами".
Есть в книге приказов и другие подобные примеры, но из-за их немногочисленности они воспринимаются на общем фоне как обратное отражение пословицы "в семье не без урода" - в милиции не без хороших людей. К сожалению, подолгу такие люди на страницах книги никогда не задерживались: жесткий отрицательный отбор, на который с самого 1917 года была запрограммирована вся страна, осуществлялся в "органах" с особой тщательностью. Доля успешно проходивших этот отбор росла по мере того, как общество преобразовывалось по сталинскому образу и подобию, причем преимущественным соблазном милицейской службы все реже становились чисто материальные факторы. Ее главный "магнит" заключался в другом: в практически абсолютной безнаказанности. Той самой, которая, по словам сэра Роберта Пила, отталкивала "добропорядочных горожан", одновременно притягивая "отбросы общества" - людей, которые не видели ничего зазорного в избиении женщин, стрельбе по пароходам, взломе чужих квартир и сломе чужих судеб.
В Ирландии "добропорядочным горожанам" удалось справиться с вооруженными "отбросами" при помощи парламентского публичного контроля за деятельностью сил правопорядка. Что помешало унижаемым, избиваемым и оскорбляемым милицией сибирякам тоже засыпать Верховный Совет лавиной возмущенных петиций? Думаю - элементарный здравый смысл. Опыт дублинских парламентариев в Игарке, само собой, не изучали, зато своих "народных избранников" игарчане знали как облупленных. Депутатом от их округа в Верховном Совете был не кто иной, как Лаврентий Павлович Берия, который не мог не понимать, что "органы" создавались партией вовсе не ради уважительного отношения к женщинам, а ради совсем иных, Главных Задач. С ними, по мнению Лаврентия Павловича, милиция справлялась безупречно. Поэтому насчет реакции "избранника" на протесты против милицейского произвола особо гадать не приходилось. Ирландцам подобная реакция не грозила даже при общенациональных волнениях 1848 года.
Впрочем, осторожное "здравомыслие" сибиряков длилось ровно столько, сколько длилось всевластие партийной бюрократии - и ни днем дольше. Стоило слегка растерявшимся на заре перестройки хозяевам страны допустить сограждан к реальному самоуправлению, как те же самые игарчане принялись реформировать городскую милицию куда проворнее любых ирландцев. За какие-то несколько лет горсовет сумел ликвидировать большинство наихудших последствий полувекового отрицательного отбора.
Он наверняка ликвидировал бы и остальные, но тут опомнившиеся "лидеры перестройки" вернулись к испытанному временем средству установления общественного согласия: танкам (сэру Роберту Пилу такого рода парламентский "рычаг", само собой, в кошмарном сне привидеться не мог). Танки не подводили наших вождей ни в Кенгире, ни в Новочеркасске, ни в Праге. Не подвели они их и в Москве - после расстрела Белого дома время в стране потекло вспять. Сначала неторопливо, а затем со все нарастающим ускорением. Внешне стрелки милицейских часов, казалось бы, двигались в правильную сторону: пухлые скоросшиватели сменились компьютерами, патрульная лошадь Серко уступила место джипам, наганы - автоматам. Но, как уже говорилось, технический прогресс никогда не влиял на безнаказанность всевозможных Патриков Маллингаров и Тимофеев Зыковых, вооружайся они хоть тесаками, хоть гранатометами, и действуй они хоть в Фойнсе, хоть в Благовещенске. Былая притягательность службы в "органах" быстро вернула себе утраченную при свержении Железного Феликса магнетическую силу, поэтому нет никаких оснований сомневаться в правдивости слов депутата Госдумы Гудкова, утверждающего, что "талантливую молодежь все больше тянет в учебные заведения ФСБ". Какими именно талантами богата эта молодежь, депутат не уточнил. Вероятно, он справедливо решил, что все понятно и без разъяснений.
Напев старой ирландской баллады временами еще доносится до нас, но слова уже едва различимы, словно поют их на каком-то странном языке - не то полузабытом, не то вовсе незнакомом:
Рыжий-рыжий сынок мой Джеки,
Рыжий-рыжий Джеки О'Нил,
Лучше б ты не родился вовеки -
Только б ты в палачи не ходил!
Похоже, что еще немного, и мы окончательно перестанем понимать, о чем эта песня, с чего бы матушке Джека так уж волноваться и почему она не хочет, чтобы ее сын освоил вполне почтенное занятие. Чужой язык! Совершенно чужой.
