Ольга Афанасьева

Возвращаясь в "мир зазеркалья"

На лицах тех, кто освобождается не впервые, не столько радость, сколько мрачность и серьезность, даже "придавленность". Свобода уже ассоциируется не с теми возможностями, которые, казалось бы, вот-вот откроются, а с разнообразными тупиками и равнодушием социально устроенных, благополучных людей - они избегают "бывшего" или, в лучшем случае, воспринимают его как своего рода "диковину". Кого-то на воле особо никто и не ждет, в том числе и родные, по причине полного разлада и прекращения отношений. А порой и их смерти. Некоторые зэки постепенно приходят к тому, что уже и не хотят освобождаться. Какой, действительно, толк? На зоне, хоть и дикие, нечеловеческие, но условия, которые определены на несколько лет вперед. А человек ко всему привыкает. Это создает определенную стабильность, привычную и спокойную жизнь, заботиться ни о чем не надо... На воле же сталкиваешься с массой проблем, которые как-то надо решать.

Подобные трудности можно объяснять отсутствием социальных гарантий и адекватной системы адаптации, и, безусловно, в этом большая доля правды. Сталкиваясь с бесконечными унижениями и препятствиями как "здесь", так и "там", теряя веру в человечность и справедливость, человек мечется то "туда", то "сюда", нигде не находя своего места. "Там" - бесконечные конфликты и с "товарищами по несчастью" (немудрено, когда стиснуты в кучу в нескольких метрах), и с "хозяином" и другим тюремным начальством, и - как следствие - последующие взыскания. "Здесь" - проблемы с трудоустройством, жильем, вся "бытовуха", напряженность во взаимоотношениях с правоохранительными органами, для которых судимый часто становится "постоянным клиентом". Это и разорванные связи с близкими, которые отказываются от каких-либо контактов с таким родственничком еще в период отбывания им срока, особенно если семья приличная, в которой, как оказалось, "не без урода". Жены разводятся, а родители, бывает, умирают, так и не дождавшись сына. Все это факторы серьезные, и все же больше "внешние", так или иначе зависящие от существующих условий или других людей. Никто, в конце концов, не застрахован ни от предательства, ни от разрывов и прочих жизненных трагедий. Но есть и другие аспекты этой проблемы.

До того как я стала профессионально заниматься психотерапией, я некоторое время работала в сфере аренды жилья. Тогда я встречала немало "бывших", которые, казалось бы, имели важную предпосылку для того, чтобы начать нормальную жизнь и социально устроиться, - жилье, часть которого можно было сдавать. Они так и поступали, обеспечивая себе стабильный и относительно независимый источник дохода, становившийся для некоторых основным. Бывало и по-другому: сдавал квартиру зэка, отбывавшего срок, кто-то из его родственников. В общем, ситуации встречались самые разные, но больше других запомнился мне один случай, и не столько своей яркостью и типичностью, сколько характерностью проблем, с которым так или иначе сталкиваются освободившиеся.

Это был уже немолодой человек, хотя определить по внешнему виду, сколько ему лет, было бы затруднительно. Многочисленные ходки состарили его прежде времени. Да и пил он, что называется, не просыхая. Но при этом он не казался немощным и окончательно опустившимся. Кроме того, был он не беден, и на тот момент имел в собственности трехкомнатную квартиру, перешедшую к нему по наследству от родителей. Одну комнату он сдавал, а в двух других жил со своей любовницей, тоже алкоголичкой. Тут и собирались его друзья - приходили выпить, поговорить про зону и жизнь. По диванам и кроватям прыгали блохи, особенно почему-то в той комнате, которую он сдавал, и везде был навален какой-то хлам. Спертый и затхлый воздух со специфическим запахом, типичным для квартир алкоголиков. А в шкафах - хрустальные вазы и фужеры, дорогие вещи, золотые украшения валяются где придется. На стенах - семейные фотографии, на которых запечатлены его родители и он сам в детстве. Мать его всю жизнь проработала прокурором. И всю жизнь она любила и боролась, как могла, за сына, пытаясь его оправдать, как в глазах правосудия, так и своих, материнских. Это было ясно из ее дневников, раскиданных в комнате для квартирантов вперемежку с прочим хламом. От родителей сыну достались еще и машина и дача, их он к тому времени уже продал, а точнее, пропил. А теперь готовился продать квартиру. Проторивал себе дорогу в бомжи...

Знаю еще одного человека, пример которого - полная противоположность предыдущему. Большей частью наше общение происходило по переписке, когда он отбывал срок. Тогда еще он мечтал о том, как станет "нормальным вольным человеком" и, казалось бы, его мечта на свободе сбылась. Примерно через полгода после освобождения он мне позвонил, и я с радостью узнала о том, что на воле он довольно хорошо устроился. У него было свое жилье, с работой ему помогли родственники. Эта работа его не очень устраивала, но пошел учиться на курсы, чтобы сменить ее. Родственники убедили его покреститься. Вроде бы идеальная ситуация, особенно если знать, что за плечами этого человека были три срока и к тому времени ему уже исполнилось тридцать. Он искренне радовался тому, что может осуществить свою давнюю мечту и дарить "девчонкам" цветы. Мне тоже подарил. Но в кафе, куда мы зашли поговорить, я поняла: передо мной - смущенный и подавленный человек, стыдливо прячущий руки с глубокими шрамами от выведенных татуировок. А я помнила того бравого парня, которого видела на свидании в зоне. Просто два разных человека.

С такой ситуацией часто сталкиваются девушки и жены, долго ожидавшие своих мужчин из мест лишения свободы. Говорят даже, что эта ситуация типична: ждали одного, вернулся совсем другой, а ведь любили того, кого ждали... Поэтому и тюремную переписку объясняют скукой и избытком времени в тюрьмах, а то и корыстными намерениями. И сами зэки в таком убеждении их поддерживают. О такой переписке, особенно о знакомствах по переписке, женщины говорят, что это, как правило, не приводит к серьезным отношениям. Говорят, что зэки врут и "рассказывают сказки", что реальность сильно расходится с тем, что было в письмах, что даже и пытаться строить взаимоотношения с зэком - пустая трата времени. Потому что даже если что-нибудь серьезное с ним получится, с ним все равно невозможно нормальной женщине жить.

В определенном смысле это верно, особенно если речь идет о тех, кто отбывает сроки не впервые. Только дело не в какой-то особой лживости, испорченности, корыстолюбии и даже чуть ли не в "дьявольской природе" зэков, как иногда можно услышать, а в том, что тюрьма и свобода воспринимаются как разные миры и трудно совмещаются в сознании человека. Слишком различные ценности. Те, что "там", очень мало совместимы с теми, что "здесь". Вот и приходится приспосабливаться, как умеешь, и быть "другим человеком". В принципе изменение - естественный процесс и, казалось бы, как раз то, чего ожидают от бывшего зэка близкие, желающие получить мужа, сына, который "исправился" и стал вести нормальную жизнь. Почему же так часто даже исполненные благих намерений и самые непредубежденные люди сталкиваются с разочарованиями?

Возвращаюсь к той нашей встрече. Слушаю рассказ бывшего зэка о том, как он лечится от разных заболеваний, которые "накопил" за годы тюрьмы. Смущаясь, говорит, что бредит по ночам. Точнее, встает во сне с кровати, кричит, зовет кого-то или с кем-то ругается; близкие его боятся. Правда, таблетки, прописанные врачом, кажется, помогают. Он говорит: "Да, вроде бы дергаться я перестал, перестал вставать...хорошо." Я смотрю на этого бледного, худого, "неживого", будто придавленного тяжелым грузом человека, и думаю: неужели это и есть та самая нормальная вольная жизнь, к которой он так стремился?

Не всегда помогают медикаменты. И даже значительными стараниями воспитателей, "перекраивающих" личность по тем или иным образцам, действующих как по долгу службы, так и из самых лучших побуждений, человека, к счастью, не удалось пока превратить в "винтик" или робота. Когда мы встретились во второй раз, наш разговор происходил немного иначе. Как психолог я знаю, насколько важно принимать себя таким, какой ты есть. Он уже сам начал разговор о том, о чем "не принято здесь вспоминать", и постепенно погружался в "ту" жизнь, практически забывая о моем присутствии. В этом и есть основная проблема: как соединить одно с другим, как интегрировать опыт? И здесь же ответ на вопрос: почему многие зэки, выходя на волю с радостью, подолгу здесь не задерживаются?

Ведь ясно, что невозможно вычеркнуть пять, семь, десять лет своей жизни, своего во многом "экстремального", травматического опыта и при этом нормально и счастливо жить.

Для моего знакомого тюремный болезненный опыт был, тем не менее, опытом взрослого человека, мужчины со своими убеждениями и принципами. Другого взрослого опыта он не нажил, попал впервые на зону еще мальчишкой.

Много есть в тюремной жизни такого, что у людей не сидевших способно вызывать шок. И вряд ли кто-то способен носить этот кошмар в своей душе, без последствий, которые могут выливаться в жестокость или пьянство...

Все в этой жизни перемешано, в том числе благородство побуждений и зверская жестокость... Из бравого парня, который стремился защитить слабых и наказать виновных, человек превращается в обычного уголовника, потом испытывает праведный гнев на "систему" и сожалеет о том, что так сложилась судьба, мечты не исполнились и таланты "пропали". Весь "зафиксированный" опыт, даже если на какое-то время и забывается, продолжает жить в душе. И насильно загнать человека в те или иные рамки практически невозможно. По крайней мере, надолго и без последствий, потому что человек по своей природе - единое целое, он так или иначе будет стремиться оставаться собой, восстанавливая свою разорванную целостность.

Ведь, наверное, свобода состоит прежде всего в том, чтобы быть человеком и быть собой. Любого из нас тянет туда, где мы можем проявить свои лучшие качества, которые больше всего в себе ценим, и которые могут оценить и встретить поддержку людей, близких по духу. Если же у кого-то быть человеком лучше всего получается в период отбывания срока, как бы ни оценивалось это социально, близкими родственниками, или даже самим зэком, в тюрьму он будет периодически попадать. Разорвать этот порочный круг - задача не воспитателей, не медиков, а психологов. И задача титаническая.

В западных тюрьмах психологи давно уже не экзотика. У нас тоже появились штатные психологи на зонах, хотя в большинстве своем они либо исполняют несвойственные им функции наподобие конвоирования заключенных, либо работают с персоналом, по подбору кадров. Основного контингента обитателей тюрем, то есть собственно заключенных, как ни странно, эта работа, собственно, не затрагивает - за очень редкими исключениями.

Фактически сейчас психологов заменяют девушки, ведущие переписку с зэками. Переписка позволяет выплеснуть на бумагу, что на душе накипело, поделиться мечтами, о которых постеснялся бы сказать сотоварищам, да и просто найти отдушину в общении с нормальным человеком с воли. "Заочницы" становятся связующей ниточкой между "двумя мирами". Надеясь на большую любовь, искренне пытаясь найти в парнях "за колючкой" те качества, которых, возможно, не видят и не находят в окружающих, девушки не только не пытаются "вогнать" человека в определенные социальные рамки, но и восхищаются им таким, какой он есть или пусть даже желает казаться. Они доверяют ему и его собственным силам. Именно этого больше всего не хватает зэкам, судьбу которых определяют другие. Кроме того, любовь и доверие в принципе и есть самая лучшая психотерапия. Но одного только "голоса сердца" недостаточно для того, чтобы мечты о любви реализовались хоть более-менее адекватно, суровая реальность, увы, оказывается обычно сильней. Поэтому "любовь по переписке", играя терапевтическую роль для зэка за решеткой, может по окончании срока обернуться разочарованием для обоих или для кого-то одного.

Конечно, работа с психологом - не единственная возможность вернуться к нормальной жизни, хотя это именно тот специалист, который способен помочь проявить себя социально приемлемым способом, полагаясь на свои силы. Без психологов и, возможно, довольно серьезной психотерапии по освобождении, социальные службы или родственники неизбежно превращаются в нянек, от которых рано или поздно человеку захочется дистанцироваться привычным ему способом.

Однако есть люди, которые могут и самостоятельно работать со своими ценностями и целями, постепенно осознавая и принимая себя таким, какой есть, и в то же время желая измениться. Понятно, что отсидевший во многом отличается от несидевших. Наше свойство унифицировать, "строя всех в одну шеренгу", удивительно живучее, часто мешает принять различие в опыте. Но если и ощущаешь себя как бы "пришельцем" среди совершенно чуждых людей, все же адаптироваться на свободе больше шансов даже не у тех, кто встречает значительную поддержку на воле, а скорее у тех, кто осознает свой опыт и берет на себя ответственность за свою судьбу. Ни "менты" и "система", ни социальные условия, равно как возлюбленные и родственники жизнь уже не определяют. У того, кто имеет достаточную мотивацию жить нормально, кто готов приложить усилия, чтобы измениться, на воле такая возможность появляется. За себя решаешь только ты сам. И уже с этой позиции можно думать, какую роль будешь играть в социуме, куда действительно стоит идти работать или учиться, чтобы быть цельным человеком, который принимает весь свой опыт, не проводит непроходимых границ между "здесь" и "там", между "нормальной вольной жизнью" и "миром зазеркалья".