Владимир Пшизов
Психиатрия тронулась?
В. Пшизов - врач-психиатр, кандидат медицинских наук (участковый психиатр, судебный психиатр в спецбольнице, психиатр "скорой помощи").
В 1983 году советская психиатрия была удалена из ВПА (Всемирной психиатрической ассоциации) за "преступление против человечности". В истории были прецеденты, когда по этой статье международные трибуналы судили целые государства и системы, и здесь аналогии прямые. Номенклатурное руководство психиатрией советского времени утверждает, что ушли, мол, сами... За 6 лет до этого ухода-изгнания результаты голосования на Всемирном съезде психиатров позволили советской психиатрии удержаться в ВПА с баскетбольным счетом в свою пользу - 86:84. В 1983 году сборная СССР по психиатрии, составленная исключительно из номенклатурных работников (в ней не было ни одного реального врача-психиатра, то есть лечащего врача) под мудрым руководством тогдашнего ее наставника Модеста Кабанова верно определила прогноз предстоящего голосования и ретировалась, чтобы избежать гарантированного поражения.
И, действительно, в 1983 году силы были не равны. На Западе стали известны многочисленные случаи применения психиатрической изоляции к свободомыслящим, дискриминации их ярлыком психиатрического диагноза с целью поражения в правах. В руки западных юристов и специалистов попали оригиналы "экспертиз" из краснознаменного ЦНИИСП им. В.П. Сербского, не тех экспертных актов, сутками переписывавшихся в отделении Даниила Романовича Лунца в ожидании приезда иностранных комиссий, а оригиналов. К тому времени многие действующие лица, персонажи этих шедевров экспертного творчества, оказались за пределами СССР. В сопровождении правозащитников и юристов они поджидали советскую психиатрическую номенклатуру на Всемирном съезде психиатров в 1983 году. По настоятельной рекомендации сверху номенклатурному руководству психиатрией пришлось нажать на таймере кнопку "исход" из ВПА, провозглашая при этом, что мы, мол, все равно правы, чему никто не поверил, да они и сами не верили.
Always verify your reference, как говорят новые интеллектуалы. Обратимся и мы к первоисточникам, к "Комментарию" к законодательству Российской Федерации в области психиатрии [Москва, издательство "Спарк", 1997, под общей редакцией министра здравоохранения РФ, доктора медицинских наук, профессора Т.Б. Дмитриевой.], авторство которого принадлежит Институту государства и права Российской академии наук, а также Государственному научному центру социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского. Так вот, на стр. 19-21 в пунктах 3-4 мы читаем: "В бывшем Советском Союзе имели место факты использования психиатрии в немедицинских, в том числе политических целях - для подавления или избавления от неугодных некоторым должностным лицам людей. Отрицание этих фактов, отказ от их расследования и гласного обсуждения привели к тому, что отечественная психиатрия на протяжении нескольких лет была лишена возможности участвовать в деятельности международного профессионального сообщества - Всемирной психиатрической ассоциации. Определенный урон был нанесен и престижу государства на международной арене. В Российской Федерации признано, что помещение на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения применялось государством по политическим мотивам, то есть являлось политической репрессией". В скобках за этой цитатой в тексте Комментария перечисляются статьи закона, регламентирующие статус и порядок реабилитации "жертв политических репрессий". Пункт 4 на стр. 20 начинается с фразы: "Среди многочисленных причин злоупотреблений психиатрией, и прежде всего в политических целях, было отсутствие должного законодательного регулирования оказания психиатрической помощи". И далее: "Слишком общие и недостаточно определенные формулировки ведомственных подзаконных актов в сочетании с отсутствием вневедомственного контроля за деятельностью врачей-психиатров и отсутствием права на судебное обжалование в сферах оказания психиатрической помощи создавали почву для вольных или невольных злоупотреблений. Наложившись на вышеупомянутые стереотипы общественного сознания, они привели к распространению в обществе антипсихиатрических настроений, падению престижа профессии психиатра, а главное - к ущемлению прав лиц, страдающих психическими расстройствами". Нет нужды цитировать далее этот "Комментарий" общим объемом 363 страницы, в котором приводится и текст Закона РФ "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании" [Закон был принят 2 июля 1992 года Верховным Советом, а затем подписан Президентом РФ.].
Отредактировав этот "Комментарий", Т.Б. Дмитриева дала разъяснения по телевидению, каковы должны быть структурные и кадровые реформы в психиатрии (я видел как минимум три ее выступления и ссылался на них в передачах по "Радио Свобода", "Эхо Москвы в Санкт-Петербурге" в связи с 35-летием вступления наших войск в Чехословакию, а также в передачах питерской радиостанции "Открытый город"). Мои комментарии полностью совпадали с перспективной программой, которую нарисовала Т.Б. Дмитриева. Вот некоторые из этих пунктов в свободном пересказе.
1. Современные большие психиатрические больницы малоуправляемы и своим видом зачастую отпугивают как больных, так и их родственников.
2. Специалистов, которые именуются психиатрами, в стране избыток, их количество должно быть существенно меньше. В то же время должно быть увеличено число психотерапевтов различных профилей (психоаналитиков и т.п.), с которыми человек может просто поговорить, а не приобрести ярлык психического заболевания.
3. Должно быть расширено число небольших частных психиатрических клиник. Предполагается значительное очеловечивание условий пребывания в них, в том числе и доступность такого рода услуг для лиц со средним (по реальным российским стандартам) достатком.
4. Акцент оказания психиатрической помощи должен быть перенесен на различные виды амбулаторных услуг.
Я считаю, что на этот текст, настоящим автором которого является проф. Т.Б. Дмитриева, правозащитники должны подыскать музыку и сделать его своим гимном.
И еще фрагмент из небольшого выступления Дмитриевой: для широкой аудитории телезрителей было сказано, что психиатрические репрессии применялись в тех случаях, когда у властей не хватало аргументов...
Один из всемирно известных исторических персонажей как-то сказал: "Кадры решают все". Не знаю, кто на самом деле был автором этого афоризма, но в нем что-то есть. Представим себе, что некоей организованной структуре, построенной по принципу государственности, в каком-нибудь иностранном городе (возьмем первое случайно пришедшее на ум название, допустим, Нюрнберг) международный трибунал предъявил обвинение в "преступлении против человечности", а потом, оставив ее руководящие кадры на своих должностях, в качестве наказания предложил бы нечто историческое, то есть высечь самих себя: покаяться и перейти на работу в новом демократическом режиме, а именно в режиме доброты и человечности. Что произошло бы?! Все верно - то, что и происходит. Ведущие функционеры такой организации (все, как один, партайгеноссе, бывшие главврачи, директора институтов психиатрии, главные специалисты, никогда не работавшие врачами, то есть неспециалисты) продолжали бы действовать на основе привитых им рефлексов практики и диагностики, именно рефлексов, поскольку признать за ними способность к относительно свободному и независимому мыслительному процессу нельзя...
Поэтому, после того как в 1988 году с использованием наработанных заграничных психиатрических связей "обновленческая" российская психиатрия совершила тихую инвазию в ВПА, затем в 1989 году не то объявив, не то не объявив полубормотанием где-то на чьей-то странице об этом факте, психиатрические партайгеноссе стали на минуту-две вдруг являться в каком-нибудь из углов голубого экрана. С амимическими и непроницаемыми выражениями физиономий они своими маломодулированными голосами стали изрекать стереотипию, достойную серьезного психиатрического диагноза: "В Советском Союзе в психиатрических больницах не содержалось ни одного диссидента, у которого не было бы психиатрического диагноза". А один умник с московской пропиской и психиатрической профессорской ксивой в кармане как-то изрек: "Психиатрия - наука точная". Среди "партайгеноссе нелечащих врачей" дружно прошелестело: да, мол, очень точная, и никакой принцип относительности на нее распространен быть не может.
В начале 60-х годов, когда я был молодым психиатром, я как-то услышал по радио концепцию новой психиатрии, которую одной фразой проверещал на весь мир "Наш Никита Сергеевич" - шел тогда фильм с таким названием - "Против социализма может выступить только сумасшедший". Форма этого визга и явилась новой психиатрической доктриной, а разработкой "концепта" занялся Снежневский, который почти все психозы для удобства или по недомыслию перевел в рубрику шизофрении. Мы, молодые психиатры, тогда сразу поняли: тому, кто не согласен с предписаниями "ума, чести и совести эпохи" предстоит непростой профессиональный путь, если не хочешь измазаться в заказах партийной власти и психиатрической номенклатуры на установление "паранояльной психопатии", "паранояльной шизофрении", "паранояльного развития личности" и "вялотекущей шизофрении".
Мы, практические психиатры, редко встречаемся со случаями, когда мог бы быть установлен один из перечисленных диагнозов. Эти диагнозы относятся к регистру личностных особенностей, что является не формой болезни с непременным привлечением психиатра, а проблемой самого человека, его родственников, сослуживцев и, в конце концов, суда, который обладает множеством правовых механизмов приведения к порядку любого гражданина и может не вспоминать при этом об аминазине, галоперидоле, инсулиновых или электрошоках... Так было с достойнейшими гражданами Малороссии, Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем, страстность натуры которых привела к развитию у них выраженного паранояльного развития личности. Им все сочувствовали, проводили с ними психотерапию в меру своей квалификации, но никто не проводил в отношении их никакой психиатрической экспертизы и максимумом мер явилось лишь соболезнующе-сочувственное отношение автора, который, несомненно, находился с ними в самых дружеских отношениях: "Скучно на этом свете, господа"...
Что касается вялотекущей шизофрении, то эта клиническая форма в новой классификации психических расстройств 10-го пересмотра (МКБ [Международная классификация болезней.] или ISD - 10) перекочевала в группу личностных девиаций под названием "шизоаффективное расстройство личности", то есть была отнесена к регистру расстройств характера, идентичных психопатии.
Каждая цивилизация имеет свое понимание психической нормы, когда дело касается личностного регистра. Социльно-психологический норматив личностной неполноценности в общемировом представлении можно выразить кратко: неспособность к протесту - первый и главный признак психической неполноценности. Это атрибут рабской общности, интересы которой учитывать бесполезно, поскольку у такой общности нет перспективы к выживанию. Я не хочу развивать эту тему, поскольку она выходит за пределы темы настоящего эссе, и, к тому же, ничего нового в ней нет, постулат-то аксиоматичный...
Тот, кто знаком со штампами экспертных заключений ЦНИИСП им. Сербского советского периода, помнит, что существовал и такой: гр-н (к примеру, Липутин - я беру нейтральный персонаж из "Бесов" Достоевского) психическим заболеванием не страдает, а обнаруживает признаки психопатии (указывается форма). Следовательно, может отдавать отчет в своих действиях, руководить ими и в отношении содеянного является вменяемым. Об этой формулировке в 1960-1970 годах мечтал Виктор Файнберг с сотоварищами, с которыми мне пришлось общаться в специальной психиатрической больнице бывшего Ленинграда (на ул. Арсенальной, 9). Для диссидентов такая формулировка означала получение определенного срока заключения, перевода в колонию-лагерь, в среду, возможно, единомышленников, во всяком случае, людей без психоза, а также гарантий некоторых прав бытового характера, юридических процедур в минимальном объеме. В психиатрии же эти процедуры осуществлялись на основе "целесообразности" и отдавались "на усмотрение". Более подробно ситуация бытия диссидентов в среде пациентов спецбольницы описана в моей книге "Синдром замкнутого пространства. Записки судебного психиатра" (2002 г.), а к особенностям судебно-психиатрических экспертиз 70-х годов прошлого столетия я возвращаюсь в более поздней книге "Психиатру ум не нужен. Записки психиатра скорой помощи" (2005 г.). В этих книгах я привожу очень малую часть документальных зарисовок из моей 42-летней работы в качестве практического психиатра...
Сторонники возникшего в 60-е годы в США общественного течения, объединенные идеологией "антипсихиатрии", и ряд психиатрических авторитетов отказывают психиатрии в праве называться наукой. Если представители общественных течений мотивируют свои декларации социально-юридическими аргументами, то психиатры основываются на том, что у проблемных психических расстройств отсутствуют главные критерии научности (этиология и патогенез), то есть неизвестны причины и механизм развития болезни. Знаменитый немецкий психиатр и философ середины ХХ века Карл Ясперс подчеркивал, что психиатрия - эмпирическая, феноменологическая отрасль медицины, накопившая много фактов, но не доросшая до того качества, чтобы называться наукой в истинном значении слова.
Для подтверждения обратимся к двум обстоятельствам. Известно, что как только становится известной причина психического расстройства, оно уходит от психиатров к другим специалистам и даже исчезает из классификации психических расстройств, что произошло с эпилепсией; а ранее, лишь только открыли бледную спирохету, исчез из поля зрения психиатров сифилис головного мозга, знаменитый прогрессивный паралич (в советское время определяемый студентами-медиками так: "советский паралич - самый прогрессивный в мире").
Несколько слов о психиатрических диспансерах и системе учета, основанных на личном опыте работы в качестве участкового психиатра во Фрунзенском районе г. Ленинграда с 1964 по 1967 год. Если бы психиатрические диспансеры не отпугивали клиентов-пациентов ярлыком диагноза и зачастую дискриминирующей личность формой учета, их деятельность была бы более полезной. Что касается причин возникновения и существования психоневрологических диспансеров, то приведу слова одного из инициаторов создания диспансерной системы учета психически больных в СССР профессора Георгия Викторовича Зеневича, который в период моей работы в диспансере был у нас консультантом. Профессор Г.В. Зеневич в 1965 году только что вернулся из далекой империалистической Финляндии, где он находился в командировке с несколькими советскими психиатрессами. Профессор поведал нам об условиях содержания финских пациентов в психиатрических стационарах: больные содержатся в двухместных палатах (в одноместных международное право людей держать не разрешает, воплотив в жизнь идею темпераментного У. Черчилля, который заявил, что тех, кто держит людей в одиночках, он сам в них и содержал бы), на каждого приходится персональный телевизор и видеотелефон, по которому в любое время можно вызвать медперсонал (это в начале 60-х годов ХХ столетия), а внизу, рядом с десятиэтажным зданием психиатрической лечебницы стоит пара сотен личных автомобилей больных, которыми они могут воспользоваться в любое время суток, кроме глубокой ночи, а также упомянул, что сопровождавшие его психиатрессы изъявили желание обменять свои кооперативные квартиры на палаты для финских психически больных и что быть финским сумасшедшим не страшно и не позорно... В процессе этой диспансерной конференции авторитетный профессор сообщил нам, двум десяткам в основном молодых психиатров, следующее: "Диспансерный учет психически больных существует только в СССР. Вам это доподлинно известно, а кто не знает, можете мне поверить, я это все тут, в СССР, и затевал, ну, не совсем один, конечно. У американцев, к примеру, в Нью-Йорке, никаких диспансеров нет и в помине, и если кто из пациентов нарушил закон, то это проблема полиции. Психиатры уже потом разбираются, к кому с какими мерками подойти. В Нью-Йорке по приблизительным подсчетам сейчас около 50 тысяч психически больных живут где придется, в том числе и в метро. А вы знаете, что явилось причиной возникновения психиатрического диспансерного учета?" Мы в ответ промямлили что-то насчет того, что за душевнобольными нужно гуманистическое наблюдение. "Причиной возникновения психиатрических диспансеров и системы наблюдения за психически больными стало появление в СССР коммунальных квартир. Вы приходите в такую квартиру на 10 или 15 семей и сразу же получаете все сведения о больном, который там живет. Чтобы его госпитализировать, вам его и видеть-то необязательно, достаточно убедиться, что он за дверью, услышать его голос. Как только все получат отдельные квартиры, что у нас провозгласили партия и правительство, диспансеры умрут, ну, не так уж совсем, но от них останутся рудименты". Тогда я почти дословно записал эти слова одного из основоположников организации психиатрических диспансеров в СССР, но процесса умирания своего детища Георгий Викторович не увидел. В быстро строившемся в то время новом районе Ленинграда - Купчине - больные из нашего диспансера стали получать отдельные квартиры, и если психиатра никто не вызывал, а ты являлся с целью профилактического наблюдения, то на звонок в квартиру или никто не отвечал, или из-за двери доносилось неизвестно кому принадлежавшее: "Врача не вызывали". Больше эту квартиру посещать не было смысла. По данным санкт-петербургского депутата Томчина в 2004 году в городе еще существуют 18% процентов коммунальных квартир, которые, согласно основателю психиатрического диспансерного учета покойному проф. Г.В. Зеневичу, поддерживают жизнедеятельность этой формы амбулаторной помощи психически больным.
Возвращаясь к истокам и особенностям советской репрессивной психиатрической практики, следует заметить, что вся диагностическая доказательность психиатрии как эмпирической науки держится на иллюстрациях, убедительности описания (нет физической возможности перечислить тех, кто, не являясь официально психиатрами, лучше всех описали психические расстройства: Ф. Достоевский, Л. Толстой, А. Чехов, В. Гаршин, Ф. Сологуб, Ф. Кафка, В. Набоков, Н. Гоголь, Агутагава Рюноске и так до бесконечности). Кстати, из психиатров лучшие клинические описания мы находим у людей с явным художественным талантом, таких, как П.Б. Ганнушкин и В.П. Бруханский.
А вот и скромная попытка поделиться своим личным наблюдением. В Санкт-Петербурге (бывшем Ленинграде) работал некий психиатр из очень обеспеченной - по советским меркам - семьи, некто Борис Маркович (я не называю его фамилии). Борис Маркович не прощал администрации ни одного неправомерного действия в свой адрес, и каждое замечание или выговор обжаловал в суде. В 70-е годы у него был личный адвокат, некто Елисеев, входивший, как поговаривали, в пятерку самых успешных адвокатов Ленинграда. В судах Борис Маркович следовал всем рекомендациям адвоката Елисеева, сидел молча, позволяя себе лишь в заключительном слове выплеснуть на администрацию все, что в виде слухов и сплетен разносилось по психиатрическому учреждению, причем во время такого не менее чем 50-минутного выступления Борису Марковичу с молчаливым сладострастием внимал коллектив учреждения, с администрацией которого судился Борис Маркович. Когда-то, в 1974-75 годах, Борис Маркович был ординатором в отделении, которым я заведовал в спецбольнице. В общем, это был не очень конформный и коммуникабельный врач среднего уровня, исполнительный и без вредных пристрастий.
На моих глазах администрация спецбольницы решила от него избавиться, но когда увидели, что выдуманный компромат на Бориса Марковича я не подпишу, то во время моего очередного отпуска его уволили по статье с тремя довольно глупыми выговорами. В суде, где Борис Маркович оспаривал свое увольнение, я сказал, что считаю это увольнение несправедливым, после чего моя работа в спецбольнице утратила перспективу... Далее Борис Маркович судился в других местах с другим начальством, и наконец психиатрическая номенклатура города, организовав негласную комиссию, поставила ему диагноз "шизофрения", уволила с последнего места работы, принудительно установила инвалидность 2-й группы по психоВТЭК и направила на экспертизу в ЦНИИСП судебной психиатрии им. Сербского. Врач-психиатр Борис Маркович пробыл на стационарном обследовании в институте 4,5 месяца (дело было в конце 70-х - начале 80-х годов), где с него сняли диагноз психического заболевания, инвалидность, и он был восстановлен в должности врача-психиатра в той больнице, которая инициировала всю указанную процедуру.
Борис Маркович доработал до пенсии по возрасту на прежнем месте и сразу же уволился. Как-то, году в 1986 или 1987, я случайно встретил его и спросил : "Расскажи-ка, Боря, чего там интересного с тобой в институте Сербского было? Ведь я в нем в 1972 году защитил диссертацию по тюремным психозам, повадки-то их знаю". Мне Борис Маркович доверял, поскольку, как он говорил с удивлением, еще никто ни разу не дал в его пользу показаний на суде, поэтому он сообщил мне буквально следующее: "Ты знаешь, с врачами я разговаривал пару раз, и то поверхностно, да и о чем говорить-то. Жил в психиатрическом отделении для тихих больных, читал книги, смотрел телевизор, ходил на прогулки". - "И все?" Он подумал и добавил: "Еще перед выпиской ко мне заходил один мужик, не простой, серьезный такой... Потом мне сказали, что это куратор психиатрии от КГБ. Этот мужик сказал мне, чтобы я постарался вести себя потише, а то в следующий раз даже их организация меня не спасет... "На ваших профессоров даже у нас сил не хватит", - вот буквально его слова".
Борис не был диссидентом, он был не политическим, а бытовым борцом за свои права, таких было много, и о них никто ничего не знал. Они вели себя так, как по среднестатистической норме ведут себя американцы, придерживаясь принципа Цицерона "Если люди не могут между собой договориться, в силу вступает конституция", и решают споры в суде. Это не укладывалось в гомосоветическую норму.
В период работы на скорой психиатрической помощи однажды я привез какого-то страждущего в приемный покой психиатрической больницы, где работал Борис Маркович. В эти сутки дежурным врачом была дама, заведовавшая одним из отделений больницы. Я спросил ее: "Как там мой дружок Борис Маркович поживает?" Она сообщила доверительным тоном: "Все пишет. Опять на администрацию жалобу настрочил, руководству города. Как вы считаете, нормальный он?" - "А о чем написал-то, что-нибудь бредовое?" - попытался я выяснить. "Ну, как обычно, что кругом непорядки, медперсонал больных обворовывает, с пищеблока администрация мясо сумками носит", - сказала дежурный врач. "Конечно, все это ненормально, - согласился я. - А ваш главный врач пробовала у больных мясо не воровать?" Я удостоился взгляда, каким смотрят на ненашего, инакого, пришельца, представляющего опасность для воровского патриотического социума, и мы с бригадой убыли на линию.
Пафос и практика любой партии, в особенности КПСС, всегда мне представлялись неприемлемыми, я не делал карьеру, и моя позиция независимости ограничивала мои карьерные возможности. Моим потолком в СССР как беспартийного были должность заведующего отделением и ученая степень кандидата наук. Все выше этого назывались номенклатурой райкома, горкома, обкома КПСС. Почему я упоминаю об этом? Несколько раз за последние годы, выступая в судах в качестве специалиста-психиатра или эксперта, из разговоров с молодыми адвокатами я убедился, что они не знают, чем в наше время был статус "номенклатуры", определявший границы карьерных притязаний беспартийного. Нужно ли это знать? Думаю, да, чтобы понимать, что в советское время все заведующие кафедрами психиатрии, все директора психиатрических НИИ, все главврачи психиатрических больниц являлись номенклатурой КПСС, каковыми остаются до сих пор.
Схема карьеры номенклатурщика от психиатрии проста и стереотипна: один-два года побегал в ординаторах, вступил в партию и стал партгруппоргом. Младшие по должности коллеги (обычно беспартийные) собирают и обрабатывают материал для кандидатской диссертации. Обзор литературы, в частности в НИИ по психиатрии, нередко писали пациенты, поскольку лишь они знали иностранные языки, а партийным товарищам было не до этого, да и природный ресурс не способствовал овладению иностранным. После защиты кандидатской диссертации с докторской все шло веселее, чему напрямую способствовал к этому времени административный пост.
В 1969 году во время прохождения усовершенствования по судебной психиатрии в ЦНИИСП им. Сербского я получил научного руководителя - профессора Н.И. Фелинскую, заведующую 3-м отделением. Она предложила мне не терять времени, идти в библиотеку института и писать обзор литературы. При обсуждении списка литературных источников профессор Фелинская вычеркнула диссертацию директора ЦНИИСП проф. Г.В. Морозова "Психогенный ступор". "Это можно не читать, все по этой теме вы найдете в моих работах. Диссертацию Георгию Васильевичу написала я, он ведь директор института, человек занятый, ему некогда", - пояснила Нина Игнатьевна. Н.И. Фелинская была блестящим клиницистом, она рассказала мне, что один дед у нее был генералом царской армии, а другой написал гимн шляхетской Польши. Ее другом был Ганс Селье, родоначальник "концепции стресса", который в одной из публикаций подразделял администраторов, пристраивавшихся в соавторы к ученым-подчиненным, на "шакалов", "акул" и т.д., в зависимости от ранга. Эту информацию я получил от своего высокочтимого учителя Нины Игнатьевны Фелинской, которая вела себя сообразно своему происхождению и на предложение участвовать в заказной экспертизе одного из братьев Медведевых (сейчас точно не помню, Роя или Жореса) ответила с легкой брезгливостью: "Не хватало, чтобы еще я была замешана в возне с этими психопатами". На нашем языке это означало, что психоза там нет и подписи под невменяемостью от нее заказчики не получат...
Кое-какое представление о Г.В. Морозове, всемирно известном директоре ЦНИИСП им. Сербского времен генерала Григоренко, писателя Буковского, художника Шемякина и интеллигента Файнберга можно получить в моей книге "Синдром замкнутого пространства", где я описываю Георгия Васильевича как человека со здоровым коньячным румянцем на лице и приятным, покладистым характером, с которым всегда и обо всем можно было договориться, не впадая в коллизии паранояльного регистра...
Не будучи в силах покончить с неприличной манерой в качестве первоисточника ссылаться на собственные публикации (страшно, видимо, что кроме тебя самого о тебе никто и не вспомнит), приведу еще одно клиническое описание карьеры номенклатурщика от психиатрии: некто Роман Матвеевич Болденко (фамилия чуть изменена), будучи членом КПСС, написал вначале кандидатскую диссертацию, в качестве клинического эксперимента взяв для нее 200 больных спецбольницы. 100 больных были с диагнозом "затяжной реактивный психоз" и 100 - с шизофренией. Диссертант ввел этим двум сотням больных препарат ДЛК (диэтиламид лизергиновой кислоты), известный в остальном мире под аббревиатурой ЛСД, вызвав тем самым обострение заболевания (психоза) и обобщил этот научный материал. В Высшей аттестационной комиссии отказались было утверждать диссертацию, зная, что международное право запрещает такие эксперименты на людях, однако бывший Главный психиатр Советской Армии, добрейший Николай Николаевич Тимофеев лично посетил ВАК, имел там беседу, и диссертация партайгеноссе Романа Матвееича была утверждена. Теперь проф. Болденко заведует кафедрой психологии и психиатрии, является Заслуженным врачом РФ, недавно отпраздновал 70-летний юбилей и на покой не собирается, потому что сердца у них, бывших партайгеноссе, такие вечно беспокойные...
Это выборочные портреты тех, кто сохранил свои посты и влияние, превратив отечественную психиатрию из политически ангажированной в уголовно ангажированную, поскольку сфера интересов этой публики свелась к психофармакобизнесу и жилплощади больных. Для отечественной психиатрии является фактором бедствия, что совершившим "преступление против человечности" было позволено досиживать на своих должностях до того времени, когда они естественным порядком смогут, как выразился один молодой человек, покинуть этот мир "толпой угрюмою и скоро позабытой"...
Несколько слов о неумирающей проблеме психической нормы и патологии. Следует напомнить, что определения психической нормы не существует. Неслучайно знаменитый немецкий психиатр Карл Ясперс как-то произнес: "Что такое психическая норма? Это легкая дебильность". Ну, это в Германии, возможно, она такая облегченная... В современной международной классификации психических расстройств 10-го пересмотра (МКБ или ISD - 10), построенной по принципу смешения медицинских, психологических, бихевиористских, социологических терминов (критериев) для любого движения души или поведенческого акта сыщется диагностический ярлык.
Однако принятое в 1962 году группой экспертов ВОЗ определение психического заболевания остается наиболее внятным до настоящего времени, и звучит оно так: "Выраженное расстройство психической деятельности, достаточно специфическое по своему характеру, чтобы его всегда можно было распознать и сравнить с типичным и четко определенным симптомокомплексом, а также достаточно тяжелое, чтобы вызвать потерю работоспособности, длительное отсутствие на работе или необходимость предпринять юридические или другие социальные действия". Другими словами, если нет четкого симптомокомплекса (синдрома - параноидного, галлюцинаторного, депрессивного и т.п.), а если он есть, но не потеряна работоспособность, не наступила инвалидизация, не определена невменяемость, недееспособность или не наложена опека, то нет и психического заболевания в медико-социально-юридическом смысле этого определения. В таких случаях современная эклектичная международная классификация психических расстройств позволяет установить нечто текучее и несколько аморфное, вроде "преходящего психического расстройства" без вечных ярлыков психического диагноза и дискриминирующих личность последствий.
В настоящем эссе всех аспектов затронутой темы не охватить, разве что тезисно, с приглашением высказаться тем, кто считает, что ему есть, что сказать. Несколько слов о деятельности и усилиях правозащитников в области психиатрии. Я не знаю, кто финансирует правозащитные организации, а спецслужбы, наверняка знающие это, передо мной пока не отчитываются (думаю, это серьезная и временная ошибка со стороны спецслужб). Сразу отмечу, что правозащитники, стоящие на позициях "антипсихиатрии" (есть такое течение, зародившееся в США не от хорошей жизни в американской психиатрии), частенько заявляют, что психических болезней нет, их выдумали психиатры, чтобы зарабатывать большие деньги на людях, получивших психиатрические диагнозы. Я избегаю таких правозащитников, а на бесплатные лекции для них у меня сил и средств нет, да и слушают они обычно лишь самих себя и то не очень внимательно...
Могу назвать позитивным опыт общения с санкт-петербургской Гражданской комиссией по правам человека, возглавляемой Романом Чорным. Роман Чорный по образованию врач и признает, что психические болезни пока отменить невозможно и больных с такими расстройствами в мире немало, но права их следует соблюдать, так же как власти не следует подступаться с психиатрическими диагнозами к политическим оппонентам. В этом наши позиции совпадают. В течение последних двух-трех лет ГКПЧ, так звучит аббревиатура возглавляемой Р. Чорным организации (вначале я испугался сочетания этих букв, но Роман Владимирович успокоил меня, заверив, что они не те, у которых две последние буквы располагались в другой последовательности), подняла вопрос о поправках к Закону о психиатрической помощи, разработанных ГКНЦСиСП им. Сербского, касающихся определения тяжелого психического расстройства, недобровольного лечения без санкции суда и проведения сомнительных экспериментов на людях. Подробно с протестом и аргументацией ГКПЧ можно ознакомиться в докладе "Кризис в сфере душевного здоровья" (СПб., 2004 г., с. 33-34). В тот период на эти инициативы ГКНЦСиСП им. Сербского я откликнулся "Комментарием к Пояснительной записке к проекту Федерального закона "О внесении изменений и дополнений в Закон РФ "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании"".
Вот вкратце суть моего "Комментария".
1. Современный Закон - благо, и при неформальном человеческом отношении к больному он "работает".
2. Введение "нового вида недобровольной госпитализации - краткосрочной, на срок не более 10 суток, без обращения в суд, но под динамичным контролем врачебных комиссий"(!?) открывает перспективу для установления настоящего "закона мафии".
3. "Сбалансированный подход к решению вопроса об испытаниях на психически больных новых медицинских методов и средств, в том числе лекарственных препаратов" - этот пункт изменений и дополнений в закон вызывает во мне ту же музыкальную гамму, как исторически известное "об окончательном решении" какого-нибудь, к примеру, психиатрического вопроса.
Если предложившие этот звучный тезис авторы готовы (как это бывало в истории медицины) начать "испытания лекарственных препаратов" лично с себя, то я с энтузиазмом поддерживаю их. Тем более что при испытании качественных препаратов есть шанс, что они излечатся от этого примитивного псевдозаконотворческого бредообразования. Во всяком случае, если подобные "инициативы" еще когда-нибудь взбаламутят некачественные номенклатурные мозги, то правозащитники, опираясь на поддержку надзирающей за исполнением Закона прокуратуры, всегда могут сослаться на Комментарий к закону и его редактора Татьяну Дмитриеву-97 (надеюсь, ее позиция с 1997 года не изменилась), чтобы отстоять право Человека.
