Алексей Мокроусов

Готовый сериал

Венц Майер (Вячеслав Майер). Краткая воровская энциклопедия.
М.,Крафт+, 2005

Энциклопедией это издание можно назвать довольно условно. Здесь нет словника, а главы не являются всеохватывающим изучением какой-либо проблемы. При этом автор, знающий опыт зоны не понаслышке, но и там не позабывший своего социологического образования, делает массу исторических экскурсов, цитирует и книги, и журналы, от перестроечного "Огонька" до "Совершенно секретно" и "Частного детектива" (упоминается и несколько зарубежных работ). Он приводит множество правдивых или похожих на правдивые изустных историй и снабжает свою работу приложениями, где попадаются материалы удивительной силы.

Майер публикует, например, дневник 1961 года, который вела одна цыганка и который написан как обращение к возлюбленной, отбывающей наказание в другой колонии. Цыганка стремится туда перевестись и ради встречи с любимой готова на исполнение любой работы, лишь бы заслужить положительные характеристики начальства.

Цыганка эта (не уверен, что обнародование ее имени, совершенное автором книги, не нарушает ее прав) - воровка, как и большинство персонажей книги. Именно воровскому сообществу, резко противопоставляющему себя "мокрушникам", и посвящена энциклопедия. Здесь описываются многие виды воровства, от карманников и даже чулочников (есть герои, умудряющиеся на рынках вытаскивать у дам деньги из чулков) до угонщиков машин и просто уличных грабителей.

Обо всех них автор пишет изнутри, и потому его повествование чаще всего лишено внешних претензий на осуждение и моральную оценку. Он просто рассказывает технику дела, порой напрямую обращаясь к читателю как к слушателю из зоны. Так, в главе о квартирных кражах он пишет: "Мастерам вхождений мы настоятельно рекомендуем носить специальные воровские пояса с набором нужных инструментов, можно воровские чемоданы, ибо вас, коллеги, неожиданности и непредвиденности поджидают на каждом повороте отмычки".

Стремясь избежать обвинения в потакательстве воровской профессии, редакция предпослала тексту собственное вступление, где предупреждает читателя: "Почти наверняка найдутся те, кто возмущенно воскликнет: "Как можно учить такому?". В таком случае можно смело называть булгаковского доктора Борменталя "врачом-убийцей" и считать "Анну Каренину" пособием по суициду. Нет, книга, напротив, учит честных людей противостоять такому - "кто предупрежден, тот защищен".

При последующем чтении понимаешь, что специально такой задачи автор перед собой, конечно же, не ставил. Текст, не без игривости посвященный Б.А. Березовскому, "вездесущему лондонскому сидельцу, человеку, ныне невъездному в Россию", представляет смесь занятных фактов с точными наблюдениями, аккуратное балансирование между профессиональными байками и стилем желтой прессы. Автор не боится банальностей и общих мест, поскольку материал готов выручить его в любую минуту. Некоторые из тем - например, о чувстве голода в зоне - сопровождаются ироничными комментариями, вроде списка блюд, которые необходимо было прежде попробовать на воле, чтобы позже с толком участвовать в разговоре и понимать, о чем мечтали заключенные прежних лет. Помимо салатов из осетрины или язычков трески, окрошки с кальмарами, щей из щавеля с гренками и польского бигуса, были здесь и вещи довольно экзотические, вроде замороженной печени оленя, а то и вовсе эвенкийской таежной колбасы из оленьего кала с кровью.

Автор утверждает, что именно оленина является излюбленной едой в Сибири и на Севере, и не только потому, что оленя, единственное животное на земле, можно есть с потрохами, включая и кал (который многим спас жизнь). "Воров с оленями объединяет даже пословица: "олень боится загона, а вор закона"".

Но встречаются в книге и более серьезные выкладки, вроде историй о подмешивании попутчикам в поездах снотворных и прочих веществ в алкоголь с последующим ограблением. Майер объясняет этот феномен, ставший к концу 1980-х годов практически массовым, но известный еще и с 1960-х тем, что многие заключенные работали на объектах химической промышленности, где могли обучиться всякому.

Особый интерес вызывает и последний раздел "Энциклопедии", названный "Аббревиатуры и тюремно-лагерные слова, встречающиеся в тексте". Привычные слова в конце писем из зон обрастают интимными смыслами. Так, БОГИНЯ прочитывается как "Буду Одной Гордиться И Наслаждаться Я", ТКАЧ как "Тебе Клянусь, Ангел, Честью", а ЛОТОС - "Люблю Одну Тебя Очень Сильно". При этом большая часть писем из зон на волю при знакомствах "вслепую", по чьей-либо рекомендации или по специальной адресной базе, распространяемой в местах заключения, пишется по трафаретам. Эти письма отличаются особым сентиментальным надрывом и некоторыми своими стилистическими оборотами и семантическими ходами призваны подчеркнуть незаурядный эмоциональный и интеллектуальный мир их автора.

Телевизионная тюрьма: наконец-то срослось

Судя по тому, что подавляющее большинство библиографических ссылок у Майера датировано рубежом 1980-1990-х годов, а большая часть реалий связана с эпохой Горбачева, работа над рукописью была закончена более десяти лет тому назад (достаточный срок, чтобы отредактировать текст до идеального состояния, жаль, что этим временем не воспользовались). Как ни странно, это обстоятельство - учитывая отсутствие простроенной и внятно сформулированной автор-ской идеологии - не сказывается на общем восприятии книги.

Дело, видимо, в неявной установке автора на сценарность текста, не случайно одна из глав называется "Бульон для сериалов". "Краткую воровскую энциклопедию" хоть сегодня подавай в качестве сценарной заявки (а заодно и готового сценария) куда-нибудь на телеканал "Россия": и степень живости соблюдена, и недостаточно глубоко, чтобы задеть чьи-либо патриотические чувства. Сомнительный, наверное, комплимент - прежде всего в адрес телевидения, которое давно уже отучило публику от аналитики. И хотя бандитская тема является одной из наиболее разработанных даже в поле сериалов, ТВ наверняка испытывало бы проблемы с иллюстративным рядом, отработав его скорее постановочными сценами и ассоциативными образами.

В этом отношении иллюстративная часть книги - фотографии из зоны, рисованные дневники, наколки на ногах "Они топчут ХХ век" - могла бы вызвать отдельную похвалу, не будь качество печати таким удручающе низким. Все равно читателя ждут любопытные неожиданности, вроде републикации рисунка "Устройство "лазейки" в изгороди из колючей проволоки" из журнала "Техника коллективному промысловому хозяйству" за 1936 год. Он помещен в главе 33 "Гимн колючей проволоке". Совершив обширный экскурс в историю явления (первые массовые применения проволоки в лагерях зафиксированы в гражданской войне в США в начале 1860-х, а в Первую мировую войну Германия истратила на фронтах 600 000 000 километров проволоки), Майер отмечает, что "тема колючей проволоки почти не нашла места в лагерном жаргоне (фене). Только в двух словарях: В.М. Попова "Словарь воровского и арестантского языка" и С.М. Потапова "Словарь жаргона преступников. Блатная музыка" из четырехтомного "Собрания русских блатных словарей" Владимира Козловского упоминается "проволока тонкая". Так до Октябрьского переворота и в первые годы советской власти назывался длиннорукий вор, ловко залезающий в карманы".

Зато в татуировках проволока часто встречающийся образ. Подобное замалчивание видимого, когда жаргон выборочно впускает в себя реальность, относится, видимо, к сфере психоаналитического интереса.

Сама же работа Венца Майера тоже представляет немалый интерес, несмотря на подчеркнутую установку на занимательность (а может, и благодаря ей). При всей фрагментарности, порой чуть ли не скатывающейся к потоку сознания, "Краткая воровская энциклопедия" позволяет отследить некоторые массовые стереотипы уголовного мышления, связанные как с чистотой рядов, внутренней сегрегацией, так и с представлениями о том, как бороться с "перегибами" криминального мира. Насильники и маньяки вызывают у автора столь глубокое отвращение, что он выступает за применение к ним смертной казни и видит в публичности исполнения приговора залог воспитательного его успеха.

Так уголовное мышление проявляет самую неожиданную свою сторону, утопическую, связанную как с понятием греха, так и его границами. Лишь преступив подлинные границы нормы, совершаешь подлинный грех.

Такое ощущение, что в этой парадигме проживают не только персонажи книги Венца Майера, но и все породившее их государство.