Обзор новых книг по проблеме наказания
Эбби Шрадер. Языки плоти. Телесное наказание и идентичность в имперской России
Abby M. Schrader. Languages of the lash: Corporal punishment and identity in imperial Russia. Illinois Univ.Press, 2002. Реферат подготовлен Е. Ознобкиной на основе материала международного журнала "Punishment & Society".
Основательное исследование Эбби Шрадер - это попытка на материале российской истории наказания XVIII-XIX веков показать, что наказание не только представляет, но и создает и переопределяет сам социальный порядок. Автор показывает исключительную важность в России таких категорий социального статуса, как принадлежность к определенному сословию и наличие состояния, для определения наказания. В российском обществе были отчетливо выделены элитные социальные группы - группы тех, кого, например, нельзя было высечь, ибо эти люди обладали достоинством и самоценностью, в отличии от низших групп - тех, кто таковыми не обладали, а посему могли быть высечены жестоко и прилюдно. Появление привилегий для высших групп автор прямо связывает с процессом дифференциации наказания для низших слоев.
Особый раздел книги посвящен описанию морального общественного климата, в котором в России XIX в. становился актуальным отказ от системы телесных наказаний. Признак перемен - и возрастающая трудность найти добровольных "экзекуторов" (исполнителей телесных наказаний). В экзекуциях не желали участвовать священники, врачи, солдаты...
Автор подробно анализирует законодательные попытки сузить сферу применения телесных наказаний при подготовке уголовных кодексов в 1813 и 1845 годов. И признает, что эти усилия находились в русле происходящих в Европе перемен, правда объяснялись они, не в последнюю очередь, желанием России лучше выглядеть в глазах европейцев.
Одна из глав книги - о применении наказаний на подчиненных империи иноязычных территориях и в отношении иных национальных групп. Автор показывает, что относительно мягче практика наказаний была, например, в Прибалтике, в отношении мусульманских священнослужителей, киргизов и других народов Средней Азии.
Подробно анализируется применение телесных наказаний в зависимости от возраста, пола, состояния здоровья. Автор широко использует ранее не привлекавшиеся исследователями архивные материалы.
Книга завершается подробным разбором дискуссии 1863 года о применении телесных наказаний и обоснованием вывода о том, что и на этом этапе не произошел окончательный отказ от разделения общества на привилегированные и непривилегированные перед законом группы.
Исследование признается лучшей на сегодня работой, анализирующей историю телесных наказаний в России до судебной реформы.
Артур Кестлер, Альбер Камю. Размышления о смертной казни
Праксис, 2003, 270 с. Полный вариант рецензии Е. Ознобкиной опубликован в журнале "Космополис", весна-лето 2004 г.
Согласно данным Международной Амнистии, в 2003 году в 21 стране мира было приведено в исполнение 1 146 смертных приговоров. Из них 84% приходятся на долю Китая, Ирана, Соединенных Штатов Америки и Вьетнама. В Китае казнено 726 человек, 108 человек - в Иране, 65 - в США... Вместе с тем, 117 стран мира уже законодательно отменили либо не применяют на практике смертную казнь. Наиболее решительные ее противники - страны Европы.
К этой, пусть пока еще шаткой, победе разума прямо причастны выдающиеся европейский интеллектуалы Артур Кестлер и Альбер Камю.
Свои "Размышления о виселице" Кестлер написал в 1955 году. В 1937-м, во времена франкистского режима, он сам находился в тюрьме под угрозой смертного приговора. В 1955 году ему удалось инициировать в Англии национальную компанию за отмену смертной казни. В 1964-м здесь последний раз был приведен в исполнение смертный приговор; в 1973-м смертная казнь была отменена за преступления общей юрисдикции; наконец, в 1998 году произошла полная законодательная отмена смертной казни.
Для Артура Кестлера смертная казнь - личный враг. Вот его собственное признание: "Пока смертная казнь не будет отменена, внутренний покой останется для меня навеки недостижимым" (с. 31). Кестлер убежден, что "эшафот - не простро инструмент гибели; это самый древний и отвратительный символ одной из склонностей рода человеческого, ведущей его к моральному краху" (с. 32-33).
Текст Кестлера - жесткий, ироничный, логически выстроенный. В своей книге он с удовольствием приводит и пространные высказывания сторонников смертной казни, полагая, что ничто не может свидетельствовать против последней так, как эти образцы всякий раз противоречивой внутри себя речи. Кестлеру удалось сформулировать и самый существенный аргумент всякой дискуссии о смертной казни. Он приходит к простому и одновременно чреватому огромными сложностями выводу, что в основе концепции "уголовной ответственности" лежит нереалистичное представление об "идеальном человеке". Вменение ответственности строится на постулате тотальной разумности и презумпции абсолютного самоконтроля индивида. Но ведь в случаях, как мы говорим сегодня, девиантного поведения, мы вряд ли имеем дело с "субъектом как таковым", все же мы имеем дело с конкретными людьми, существами телесными и не лишенными страстей. И именно смертник испытывает на себе всю реальную тяжесть последствий красивой утопии ответственности индивида...
Свое эссе "Размышления о Гильотине" Альбер Камю пишет, уже прочитав книгу Кестлера. Кроме того, он уже прошел нелегкий путь обретения точной личной позиции - против смертной казни. Для него тоже смертная казнь - то, что вынести человеку невозможно. И "виной" тому - воображение. Камю не раз говорит, что способен слишком хорошо представить себе муки приговоренного... А если этого воображения кому-то недостает - он готов "посодействовать".
Эссе начинается с личной истории: отец, негодовавший на преступника (убившего целую семью с детьми и ограбившего их), идет посмотреть на его казнь. Приходит бледный, не говорит ни слова, его тошнит... Камю еще более беспощадно, чем Кестлер, еще более подробно рисует сцены казни. Ему кажется, что сначала, до всякого "разговора", надо пробудить в читателе естественное чувство отвращения к убийству себе подобного...
А далее - аргументы. Они разбираются один за другим. И первый - двойной стандарт, лицемерие государства, оставляющего за собой право убивать. Ведь основной риторической фигурой, оправдывающей обычай наказывать смертью, является аргумент о "внушении страха будущим преступникам". Вместе с тем государственные чиновники стыдливо прячут казнь, газеты говорят о ней вполголоса. ("Каким образом может быть показательным убийство, совершаемое во дворе тюрьмы?", - восклицает Камю.)
Да и может ли само зрелище казни, не говоря уже о простом "знании о ней", остановить преступника? Того, которого сама судьба ведет по путям зла, да и того, кто совершает зловещее преступление в бреду страстей и безумия (разве страх смерти может победить человеческие страсти?)...
Следующий аргумент Камю формулирует так: "Окрестности эшафота чужды благородства...". Разве можно по сей день, без специального напряжения зрения, в кровавом и варварском обычае видеть проявление "высшей справедливости", а в палаче - "божественную силу"? Разве зрелище казни не вызывает к жизни самые низменные эмоции и страсти (способствуя тем самым росту, а не укрощению преступности)?
Да и кто из смертных может вынести окончательный вердикт о "неисправимости" преступника в этой жизни?
И еще один аргумент был для Камю очень важен: он понимал, что живет в то время, когда преступления самих государств многократно превышают пределы возможностей индивидуальных преступников...
Однако Камю не надеялся при своей жизни увидеть плоды своей борьбы за отмену смертной казни. (Последняя смертная казнь состоялась во Франции в 1977 г.; ее отмена произошла в 1981-м.)
Виселица, гильотина, электрический стул, выстрел в затылок... Именно последний способ узаконенного убийства был принят в России в ее недавней истории. Действующий с 1999 года мораторий, который Россия ввела в связи с принятием ее в Совет Европы, подвергается постоянной атаке наших часто малограмотных политиков. Да и более 60% населения (об этом свидетельствуют социологические опросы) приветствовало бы возвращение к смертным казням... Так что пессимизм российских противников наказания смертью, пожалуй, не менее оправдан, чем пессимизм Камю. Впрочем, в этом деле никогда нельзя сдаваться.
Нильс Кристи. Ответ насилию. В поисках чудовищ
М., Центр содействия реформе уголовного правосудия, 2003, 32 с. Полный вариант рецензии Е. Ознобкиной опубликован в журнале Отечественные записки за февраль-март 2003 г.
Эта совсем небольшая и неказисто изданная книжечка в высшей степени достойна прочтения. Здесь - две работы известного норвежского криминолога, профессора Университета Осло Нильса Кристи. Он известен у нас с 1985 года, когда на русском языке была опубликована его книга "Пределы наказания". Это была едва ли не первая книга западного криминолога, переведенная в нашей стране. Но начинать чтение Нильса Кристи следует именно с этого, только что опубликованного, небольшого текста - "В поисках чудовищ". Именно здесь, по собственным словам Н. Кристи, изложены идеи, которые составляют основу его научных взглядов, по сути описан путь его духовного развития. Немногие современные исследователи определяют свой путь в науке такими словами - "духовное развитие". Кристи действительно очень необычный криминолог. Он постоянно подвергает "радикальному сомнению" основания собственной науки; он скорее - редкий случай философа от криминологии.
Название "В поисках чудовищ" точно отражает смысл криминологических поисков Кристи, которые продолжаются более полувека. Начались они после Второй мировой войны, когда недавний выпускник университета интервьюировал норвежских охранников концентрационного лагеря, созданного немцами на территории Норвегии и "не нашел ни одного, кого можно было бы назвать чудовищем, - все бывшие охранники производили впечатление обычных людей". Опубликованные первые результаты были просто проигнорированы, поскольку господствовал стереотип: если норвежец принимал участие в преступлениях нацистов, то он не может называться человеком, он - чудовище.
Кристи до сих пор видит в преступниках обыкновенных людей и полагает, что дело криминолога - понять даже бесчеловечное и "противоразумное" деяние. Восстановить генезис преступления, а не заботиться лишь о наказании преступника. Его логика проста: "...есть некое действие, поступок.... Некоторые действия рассматриваются как ужасные, зверские, в соответствии со стандартами, существующими в обществе... Но эти действия могут быть восприняты по-разному... Ужасное действие может быть обусловлено социальными проблемами и являться отчаянным требованием компенсации". Преступление - феномен, конструируемый самим обществом.
Нильс Кристи настойчиво повторяет простую мысль: уголовное правосудие, как правило, оказывается орудием господства более благополучных групп общества над менее защищенными. Его по-настоящему беспокоит возрождение термина "опасные классы" (поэтому название одной из его статей звучит полемично - "Опасные государства"). Он видит угрозу гражданскому обществу в том, что все чаще военные привлекаются к решению социальных проблем, выступая активными участниками, а то и "гарантами" сохранения "законности и порядка".
События 11 сентября, а точнее, ответ на них ведущих политиков мира, не добавили автору оптимизма. Опубликованная в книжке работа "Ответ насилию" - переработанный уже после этих событий текст доклада Нильса Кристи на Конгрессе Международного института социологии (июль 2001 г.). И здесь снова он возвращается к "старой криминологической проблеме", как он ее называет: "Является ли человек тем, что он делает?" Ведь вор не всю жизнь совершает кражи, убийца не все время убивает, как не все время проводят в постели любовники, как не всю жизнь стоит художник перед мольбертом с кистью в руках... Это примеры Кристи. Они подводят к очень серьезному постулату: "В большинстве случаев мы видим, что люди живут в многомерном нравственном пространстве". С этой позиции гораздо труднее назвать другого человека чудовищем. Еще труднее - если мы способны видеть себя в поступках других.
Значительная часть этого текста посвящена размышлению о "предельном случае", о том, какой должна быть реакция общества на наиболее чудовищные преступления. Кристи возвращает нас к запомнившейся ему по каким-то мемуарам сцене: после войны бывший начальник лагеря смерти в Биркенау (это недалеко от Освенцима) был повешен около ворот лагеря. Одна жизнь за полтора миллиона погибших. Но что еще могло быть сделано? С точки зрения Кристи, и в этом случае необходимо было провести объективное разбирательство и (решение Кристи слишком многим покажется вызывающим) - отпустить преступника. Он виновен, вина его чудовищна, и каждый человек на земле должен узнать об этих ужасных преступлениях, но большее сделать ничего нельзя... В подобном случае наказание никогда не будет соразмерным вине, но после осуждения по нормам уголовного права останется чувство, что правосудие свершилось, вопрос можно считать закрытым и дискуссия не нужна.
Для Нильса Кристи уголовное правосудие как таковое постоянно находится под вопросом. Перспективы справедливости он связывает скорее с развитием восстановительного правосудия. Он верит в объединяющий нас опыт, который, "например, позволяет нам понять сюжет греческой трагедии, написанной 2000 лет тому назад, так же, как его понимают и те, кто совершал бесчеловечные преступления". Наивность. В ней часто и обвиняют Нильса Кристи. Но он твердит свое: сегодня нет достаточного адекватного ответа насилию. Именно поэтому "мы должны вернуться к старым способам урегулирования: восстанавливать ход событий, стараясь выслушать и жертв, и преступников..." Мы должны думать.
