Виктор Тополянский

Конец Пироговского общества

Самое авторитетное в Российской империи негосударственное, добровольное объединение врачей всех специальностей возникло в 1883 году. Сперва его нарекли Московско-Петербургским медицинским обществом, через три года переименовали в Общество русских врачей в память Н.И. Пирогова, а потом стали называть просто Пироговским обществом. Своей основной задачей члены этого общества считали проведение регулярных Всероссийских съездов с коллегиальным обсуждением любых вопросов академической и земской, общественной и сугубо практической медицины. В промежутках между съездами функционировали избираемые из состава делегатов Правление общества и Пироговские комиссии, изучавшие ту или иную конкретную проблему (например, оказание продовольственной помощи жителям какой-либо губернии, пострадавшим от неурожая). Общество выпускало собственный журнал «Общественный врач», труды съездов и Пироговских совещаний, земско-медицинские сборники и другие издания. Большинство членов общества, некогда совершенно аполитичных, требовало демократического переустройства страны и с 1905 года поддерживало оппозиционную Конституционно-Демократическую (кадетскую) партию.

Крамольное общество

В апреле переломного 1917 года Чрезвычайный Пироговский съезд объявил о безоговорочной поддержке всех начинаний и предложений Временного правительства, высказался за скорейший созыв Учредительного собрания и внедрение в стране «принципов решительной демократизации» и призвал врачей всего мира «организовать борьбу против смертной казни». Вместе с тем Пироговское общество, неоднократно отвергавшее прежде идею образования Министерства народного здравия, еще раз объяснило свою позицию по этому вопросу: «Всякая централизация и стеснение административными органами самодеятельности местных самоуправлений» неизбежно вызовут «коренную ломку земского врачебно-санитарного дела»^1.

Вскоре после октябрьского переворота правление Пироговского общества опубликовало свое обращение к Учредительному собранию и постановление «по поводу переживаемого момента». Вырванное из хранящихся в библиотеках экземпляров журнала «Общественный врач», это постановление сохранилось по недосмотру цензоров в журнале «Медицинское обозрение» и полностью воспроизводится ниже:

После расправы с А.И. Шингаревым и Ф.Ф. Кокошкиным (лидерами кадетской партии, арестованными 28 ноября 1917 года, переведенными из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу 6 января 1918 года и убитыми матросами и красногвардейцами в ночь на 7 января) Правление Пироговского общества инкриминировало это преступление большевикам. В редакционной статье, напечатанной в январском номере журнала «Общественный врач», моральными виновниками злодеяния были названы: «те, кто неустанно и широко сеяли среди темных масс ненависть, вражду и злобу к политическим противникам, кто систематически изо дня в день раздували тлеющее пламя классовой противоположности интересов в неудержимый пожар бурных страстей; те, кто фантазировали невежественную толпу определенными и прямыми указаниями на “врагов народа” и разжигали чувство мщения, говоря о “священном насилии”, о сотне голов за одну голову»^3.

В последующие месяцы Пироговское общество никак не комментировало происходившие в стране события. В условиях красного террора, формально провозглашенного 5 сентября 1918 года, но фактически начатого 5 января того же года расстрелом демонстрации в защиту Учредительного собрания, политические эскапады приравнивались к самоубийству. Тем не менее призыв Пироговского общества к бойкоту советских учреждений и врачей, поддержавших «захватчиков власти», сыграл несомненную роль в том, что верный ленинский сподвижник Н.А. Семашко окрестил «скверненьким саботажем», а историк С.П. Мельгунов определил как «героический период организованного саботажа широких слоев служилой интеллигенции»^4.

Издание журнала «Общественный врач» прекратилось в сентябре 1919 года, и многие решили, что большевики закрыли Пироговское общество. На самом деле крамольное общество продолжало свое эфемерное существование, устраивало эпизодические Пироговские совещания и научные собрания и даже открывало свои местные отделения в 77 городах и местечках^5. К тому времени одни врачи уже скрылись за границей; другие пошли на компромисс с большевиками ради спасения самих себя, своих семей и (в качестве особого самооправдания) своей несчастной страны; третьи же, наиболее непримиримые, выбрали внутреннюю эмиграцию.

Насущные заботы Наркомздрава

Трансформация государственного строя всегда сопровождается учреждением бесчисленных комиссий и преображением целого ряда властолюбивых, но незаметных раньше обывателей в более или менее влиятельных чиновников. Поскольку руководить каким-либо, пусть самым ничтожным, заведением обычно проще, чем своевременно установить точный диагноз конкретному больному, вскоре после октябрьского переворота при всех народных комиссариатах (наркоматах), сменивших прежние министерства, и всевозможных советах возникли свои медицинские отделы и врачебные коллегии.

Лихорадочное социалистическое строительство на руинах Российской империи требовало, однако, возведения собственной вертикали власти в каждом ведомстве, в том числе и медицинском. Для наиболее рационального руководства службой, призванной охранять здоровье трудящихся, новым хозяевам страны необходимо было сформировать специальный государственный аппарат. В связи с этим 11 июля 1918 года Ленин подписал декрет об организации Наркомата здравоохранения (Наркомздрава) во главе с правоверным большевиком Семашко^6. Отныне Наркомздраву подчинялись все медицинские управления других наркоматов, все врачебные коллегии, все медико-санитарные отделы разного уровня Советов и вообще весь медицинский персонал страны.

Главной целью Наркомздрава Семашко и его сторонники считали окончательное разрушение «капиталистической» системы медицинской помощи населению и создание совершенно иной, уникальной структуры, предназначенной для «обслуживания трудящихся» (в первую очередь пролетариата) на основе классового принципа. Само по себе существование Наркомздрава открывало, по мнению большевиков, поистине необозримые перспективы «для оздоровления» советских подданных посредством массовых гигиенических мероприятий. Ускоренному выполнению столь грандиозной задачи изрядно мешали, однако, Гражданская война и повальные болезни (сыпной и брюшной тифы, холера и даже оспа), но «классовый компас», как говорил позднее Семашко, большевики «не выпускали из рук ни на минуту»^7.

Утопические грезы медицинского начальства страны не встретили понимания у врачебного сословия, попавшего фактически в полную вассальную зависимость от самобытного феодала – Наркомздрава. Между тем Наркомздрав, словно желая подчеркнуть свое всевластие, издал приказ о трудовой повинности принадлежащих ему крепостных: «Привлечению к трудовой повинности подлежат врачи медицинские и ветеринарные, женщины-врачи, зубные врачи (не исключая женщин), фармацевты, акушерки, лекарские помощники и помощницы и сестры милосердия – не состоящие на государственной службе. Отбыванию трудовой повинности не подлежат врачи старше 55 лет, женщины-врачи и лица прочих медицинских званий старше 50 лет; лица, предоставившие удостоверения от врачебной комиссии медико-санитарного отдела Совдепа о непригодности своей по состоянию здоровья к выполнению возлагаемых на них обязанностей; беременные в течение 8 недель до и 8 недель после родов»^8.

В действительности на врачей независимо от их возраста распространялись и другие виды трудовой повинности, например, «снеговая» (по расчистке от снега железнодорожных путей) или «дровяная». В этом отношении показательна беседа профессора Л.О. Даркшевича (самого крупного московского невропатолога) с больным Лениным в марте 1922 года. Даркшевич, которому исполнилось 64 года, давал врачебные советы вождю обстоятельно и неторопливо, опустив голову, будто читая лекцию в аудитории. Ленин перебил его вопросом: можно ли ему заниматься физическим трудом? «Отчего же нет, – ответил профессор, не поднимая головы. – Легкие домашние работы возможны, конечно. Нельзя колоть дрова и носить их на третий этаж, как заставляли делать меня большевики. Ведь это абсурд – заставлять профессора таскать дрова». Ленин расхохотался и подтвердил, что это полный абсурд. Впрочем, через несколько месяцев ленинский лечащий врач Ф.А. Гетье в своих записках констатировал: «Смех В[ладимира] И[льича] производит впечатление деменции»^9.

Деморализация труда, откровенное издевательство над его идеологией и «кризис паразитарно-хищнического хозяйства», по выражению П.Б.Струве¹⁰, гражданская война и наступающий голод вынудили врачей искать спасения в эмиграции. Массовое бегство врачей за границу побудило в свою очередь Семашко в октябре 1918 года выпустить два строгих предписания. Он запретил медицинским учреждениям выдавать врачам разрешения на выезд за рубеж, а также предложил всем военнообязанным врачам и фельдшерам немедленно явиться на призывные пункты. От мобилизации освобождались только университетские профессора и приват-доценты, читавшие обязательные курсы лекций. Сведения о лицах, не исполнивших его приказы, нарком обещал передать чекистам^11.

Поскольку распоряжения Семашко желаемого эффекта не произвели, «единственно правильное», как всегда, решение медицинских проблем нашел вождь мирового пролетариата 7 апреля 1919 года. Не доверяя всем «буржуазным» специалистам вообще и врачам в частности, Ленин возложил на Особый отдел ВЧК обязанность медицинского освидетельствования всех бывших офицеров и военных чиновников. Для этого начальнику Особого отдела М.С. Кедрову надлежало собрать комиссию из коллег по заплечному делопроизводству, одного представителя Главного штаба армии и двух специалистов, обладавших врачебными дипломами и выбранных лично начальником Главного военно-санитарного управления. Данная комиссия наделялась неслыханными полномочиями: при освидетельствовании призываемых на военную службу ее не должны были стеснять никакие прежние расписания и правила, а ее заключения признавались окончательными по утверждении их Кедровым. Ленинская директива завершалась стандартной угрозой: передать в руки военного трибунала всех уклонившихся от явки по вызову товарища Кедрова^12.

В тот же день, 7 апреля 1919 года, вождь мирового пролетариата соизволил начертать еще одно постановление: «Поручить Особому отделу Всероссийской чрезвычайной комиссии произвести переосвидетельствование для определения пригодности к военной службе всех медицинских врачей, лекарских помощников, зубных врачей и фармацевтов, находящихся ныне на службе в других ведомствах либо не состоящих на службе вообще, проживающих постоянно или временно в городе Москве и окрестностях. <…> Поручить Народному комиссариату здравоохранения передать тов [арищу] Михаилу Кедрову все имеющиеся в комиссариате здравоохранения сведения о лицах перечисленных выше категорий»^13.

Поскольку никто, нигде и никогда еще в мировой практике не предлагал тайной полиции выносить категорические медицинские решения, Ленин распорядился на всякий случай оба постановления, подписанные им в качестве председателя Совета обороны, не публиковать. В результате чекисты приобретали дополнительный повод для расправы с отдельными категориями сограждан, так как незнание данных постановлений и неявка в трехдневный срок на вызов комиссии Особого отдела ВЧК карались по всей строгости интуитивных правил революционного безумия и беззакония военного коммунизма.

Тем не менее 3 мая того же 1919 года Ленин счел целесообразным уведомить своих подданных о найденном им способе «наибольшего использования специалистов санитарного дела». По сообщениям прессы, право безапелляционного переосвидетельствования врачей в Москве временно передавалось тройке, составленной из одного чекиста Особого отдела, одного представителя Мобилизационного управления Всероссийского Главного штаба и одного сотрудника Наркомздрава^14. С той же целью максимальной утилизации «специалистов санитарного дела» 12 мая 1919 года Ленин предоставил Особому отделу ВЧК право на безоговорочное освидетельствование всех студентов пятых курсов медицинских факультетов, а через неделю (19 мая) распространил это феноменальное право на весь медицинский (в том числе женский) персонал страны^15.

Начальник Особого отдела ВЧК Кедров прославился в годы Гражданской войны совершенно исключительной репрессивной активностью и свирепостью. По его приказу сажали в тюрьмы и расстреливали гимназистов 8–14 лет, объявленных «шпионами», казнили детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей, устраивали дни «Красной расправы». Карательные экспедиции Особого отдела ВЧК во главе с Кедровым наводили ужас на жителей Архангельска, Вологды и Воронежа, Заволжья, Прикаспия и Западной Сибири^16. Однако вождей его деятельность вполне устраивала, хотя в партийных кругах ходили слухи о неизлечимом психическом заболевании Кедрова. В декабре 1920 года Дзержинский с удовлетворением отметил: медицинская комиссия Особого отдела ВЧК «дала Красной армии более трех–пяти тысяч врачей», демобилизованных ранее другими (в том числе врачебными) комиссиями^17. Во всяком случае, между Наркомздравом и ВЧК (ГПУ, ОГПУ) установились с тех пор незримые, но достаточно прочные связи.

Донос Семашко

Нарком здравоохранения Семашко слыл среди старых большевиков человеком весьма образованным, хотя и не столь эрудированным, как А.В. Луначарский. Но в отличие от наркома просвещения, закончившего только два курса Цюрихского университета, нарком здравоохранения проучился целых пять лет (правда, с трехлетним перерывом за участие в студенческих волнениях) на медицинских факультетах Московского и Казанского университетов и получил в конце концов врачебный диплом.

Хотя его понимание общей и частной патологии человека оставалось в лучшем случае на фельдшерском уровне, ему довелось все же поработать врачом в российской провинции, а позднее в Сербии и Болгарии. В действительности он и не стремился приобрести высокую врачебную квалификацию, так как рассматривал себя прежде всего как профессионального революционера, способного организатора и народного трибуна. Подобно наркому просвещения, Семашко обладал умением произносить бесконечные речи в любое время и по любому поводу, привычно скрывая за напыщенной риторикой убогость своих монологов.

В ленинское окружение Семашко попал в 1906 году, когда сбежал из Нижнего Новгорода в Женеву после освобождения из тюрьмы под крупный денежный залог. Первоначально он рассчитывал, по-видимому, на поддержку влиятельного в революционных кругах родственника – кровного брата своей матери Г.В. Плеханова. Однако революционный максимализм племянника не вызвал ни малейшей симпатии у Плеханова, выступавшего тогда с меньшевистских позиций и отклонившего предложение Ленина о сотрудничестве. Кроме того, суровый и независимый Плеханов в оруженосцах не нуждался, тогда как неразборчивый в средствах Ленин собирал в свою команду всех, кто демонстрировал ему свою личную преданность, и даже лиц с несомненным криминальным прошлым.

Непростые взаимоотношения между именитым дядей и честолюбивым племянником испортились окончательно в 1908 году, когда швейцарская полиция задержала Семашко при попытке разменять в банке 500-рублевые купюры, награбленные легендарным Камо во время знаменитой Тифлисской экспроприации. Ленин сразу же нанял адвоката, сумевшего вытащить Семашко из местной кутузки, а Плеханов наотрез отказался помогать арестованному племяннику, объявив: «С кем поведется, от того и наберется»^{18 .}

С тех пор Семашко всегда был готов беспрекословно реализовать любое ленинское распоряжение. В мае 1911 года ему удалось буквально потрясти меньшевиков, когда по требованию Ленина он вышел из состава Заграничного бюро РСДРП, прихватив с собою для своего вождя всю партийную кассу¹⁹. Задолго до революции он действительно набрался от Ленина иррациональной классовой ненависти и демагогической сноровки, стремления уничтожить всякую индивидуальность и неутолимой потребности вернуть сложившуюся цивилизацию к первобытному ординару. Возглавив Наркомздрав, он постарался вытравить из медицины присущую ей гуманистическую основу и низвести врачей до уровня исполнительных чиновников.

На 2-м Всероссийском съезде врачебных секций и секции врачей Всемедикосантруда (Всероссийского профсоюза работников медико-санитарного труда) в мае 1922 года Семашко услышал осторожную критику в адрес Наркомздрава – монополиста советской медицины, напоминания о высокой эффективности земской и нередко страховой медицины, информацию о невыносимом материальном положении медицинского персонала, о привычной эксплуатации врачебного труда и произволе медицинского начальства и, наконец, требования отмены унизительной и совершенно нелепой трудовой повинности. Описания чудовищного голода в стране нарком, по-видимому, пропустил мимо ушей. Получив слово, Семашко призвал депутатов «не обращать слишком много внимания на мелочи», высказался о нецелесообразности страховой медицины и заверил собравшихся в том, «что работы съезда являются ценным материалом для деятельности Наркомздрава»^20.

Об итогах врачебного съезда Семашко мучительно размышлял шесть дней напролет. На седьмой день его осенило: депутаты возжелали демократии и затеяли поход против советской власти. Теперь он четко осознал, что ему надо предпринять. Об этом говорилось еще в циркулярном письме ЦК РКП(б) от февраля 1920 года: «Вменить в обязанность Особому Отделу [ВЧК] требовать от всех коммунистов и комиссаров все необходимые для него сведения, а коммунистам и комиссарам – быть постоянными осведомителями Особых Отделов и точно исполнять все их задания»^21. И 21 мая 1922 года Семашко просигнализировал верховным вождям о замеченных им опасных «течениях»:

Покарание идеалистов

Идея массового изгнания строптивой интеллигенции в западные страны посетила вождя мирового пролетариата не позднее марта 1921 года, но только 19 марта 1922 года он отправил Ф.Э. Дзержинскому инструкции «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». Вместе с тем Ленин предупредил председателя ГПУ: «Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим»^23.

Донос наркома здравоохранения сыграл, однако, роль своеобразного катализатора или, точнее, сигнала, побудившего Ленина прийти к выводу о недопустимости дальнейшего промедления с депортацией полуоткрытых и замаскированных врагов его диктатуры. На обороте ябеды главного начальника советской медицины Ленин настрочил: «Т[оварищу] Сталину. Я думаю, надо строго секретно (не размножая) показать это т[оварищу] Дзержинскому и всем членам Политбюро и вынести директиву: поручается Дзержинскому (ГПУ) при помощи Семашко выработать план мер и доложить Политбюро_ _ _ (2 недели?) срок. 22/V. Ленин». Рекомендацию вождя мирового пролетариата незамедлительно одобрили Сталин, Троцкий, Каменев, Рыков и Молотов. Один только председатель ВЦСПС Томский, выступавший на врачебном съезде с докладом о перспективах профсоюзного движения в Советской России, изложил на той же бумаге свое особое мнение: «Воздерживаюсь, ибо вопрос съезда врачей требует иной постановки дела. Во многом виноваты мы сами и в первую голову т[оварищ] Семашко».²⁴

Исполняя указание вождя мирового пролетариата, Дзержинский поручил лучшему фальсификатору карательного ведомства, особоуполномоченному ГПУ Я.С. Агранову срочно изготовить две докладных записки. Первую из них, предназначенную для Политбюро ЦК РКП(б), «Об антисоветских группировках среди интеллигенции» Агранов завершил 1 июня 1922 года, а вторую, для Президиума ГПУ, «О 2-м Всероссийском съезде врачебных секций и секции врачей Всемедикосантруда», – 5 июня того же года. Обнаружив стремление участников врачебного съезда «эмансипироваться от Советской власти и рабочего профобъединения и сложиться в самостоятельную организацию, противостоящую Советской власти», Агранов предложил администрации ГПУ принять следующие безотлагательные меры: «ликвидировать Общество русских врачей имени Пирогова как не зарегистрированное и, следовательно, нелегальное», закрыть журнал этого Общества, арестовать его членов и выслать их в отдаленные и голодающие регионы^25.

Охранительные идеи Агранова вожди советского государства восприняли весьма позитивно. Уже 8 июня 1922 года Политбюро распорядилось о незамедлительном аресте «некоторого числа врачей», а 22 июня возложило на заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта обязанность в трехдневный срок «разбить список подлежащих высылке врачей на три группы: 1) для ареста и немедленной высылки этапным порядком; 2) для ареста и ведения следствия о распространении нелегальной литературы; 3) для ареста и высылки этапным порядком с предоставлением недельного срока для ликвидации своих дел»^26.

Аресты подозрительных врачей начались 28 июня и продолжились с различными интервалами до середины августа 1922 года. По далеко не полной и порой не вполне точной информации, сохранившейся в архивных фондах ВЧК-ГПУ-ОГПУ и опубликованной в начале XXI века, за этот период в поле зрения чекистов очутились 46 врачей: троих выдворили в насильственную эмиграцию в рамках операции, получившей впоследствии броское название «Философский пароход»; 22 человека отправились по этапу в северные или восточные местности, чтобы трудиться там по специальности на благо необъятной страны иррациональных советов; 21 врачу позволили заниматься своей полезной для государства практической и даже научной деятельностью на прежнем месте жительства^27.

В декабре того же 1922 года Семашко и секция врачей Всемедикосантруда вдруг обратились в Политбюро и Президиум ВЦИК с ходатайствами о досрочном возвращении из ссылки отдельных врачей. Однако Уншлихт и Агранов ответили, что высылка «лидеров оппозиции» медицинского мира осуществлена с согласия Семашко и Всемедикосантруда, а досрочное возвращение кого-либо из репрессированных может стать прецедентом «для возбуждения ряда аналогичных ходатайств со стороны других высланных и составит впечатление в интеллигентских кругах о несерьезности проведенной операции». В связи с этим ГПУ отказалось удовлетворить оба ходатайства^28.

Тем не менее Семашко был полностью удовлетворен. Всего одним доносом ему удалось отомстить инакомыслящим врачам за «скверненький саботаж» 1918 года и, реализовав на практике излюбленный чекистами метод социальной профилактики, обеспечить квалифицированными медицинскими кадрами отдаленные районы страны. Более того, он зарекомендовал себя достойным офицером ленинской гвардии; так что не случайно в операции «Философский пароход» Семашко настаивал на депортации С.Л. Франка – одного из самых блестящих русских философов.

Подточенное октябрьским переворотом, Пироговское общество навеки уснуло на сороковом году своего земного бытия от извета Семашко. Восстановленный в апреле 1922 года журнал «Общественный врач» скончался на втором номере летом того же года. На разрешенный через два с половиной года третий врачебный съезд собрались специалисты, обученные единогласно принимать нужные партии и медицинскому начальству резолюции.

Краткие биографические сведения о неблагонамеренных врачах представлены ниже.

Профессора, высланные в европейские страны

• Бабкин Борис Петрович (1877–1950) – физиолог, ученик И.П. Павлова; профессор Новороссийского университета в Одессе (1915–1922), основатель научной школы. Непосредственной причиной депортации послужило скорее всего его сотрудничество с Американской администрацией помощи (АРА) в период повального голода 1921–1922 годов. Арестован 19 августа 1922 года и вскоре выслан в Западную Европу с формулировкой: «Активный противник Советской власти <…> Служит в АРА, где является крупной величиной. Тип вредный». С осени 1922 года работал в лаборатории знаменитого британского физиолога Э.Г. Старлинга; вторично защитил докторскую диссертацию, после чего получил право преподавать в английских университетах. Затем поселился в Канаде; с 1925 года занимал профессорскую должность в Макгилльском университете (Монреаль). Был членом Лондонского Королевского общества и Королевского общества Канады.
• Крылов Дмитрий Дмитриевич (1879–1945) – патологоанатом, специалист по судебной медицине; профессор кафедры судебной медицины Новороссийского университета (1917–1922). Из справки ГПУ: «Тип достаточно хитрый, как ученый ценности не представляет, все же является достаточно вредным». Арестован 19 августа 1922 года и вместе с Б.П. Бабкиным выслан за границу. В эмиграции руководил кафедрой общей патологии и патологической анатомии Софийского университета, потом служил патологоанатомом в Пловдиве.
• Трошин Григорий Яковлевич (1874–1939) – психиатр, невролог, психолог; профессор кафедры психиатрии и декан медицинского факультета Казанского университета (1919–1922). Из справки ГПУ: «Соорганизовал вокруг себя значительную группу контрреволюционных профессоров, определенный противник Советской власти. Антисоветскую агитацию ведет даже на лекциях». Арестован в ночь с 16 на 17 августа 1922 года и в декабре того же года выслан в Германию. Поселился в Праге, где занимал сначала кафедру судебной медицины и психиатрии Русского юридического института, а затем кафедру педологии Русского педагогического института. Был председателем Общества русских врачей в Праге. Его жена – Гордина Мария Алексеевна (известный в Казани врач-психиатр) выехала за границу в середине февраля 1923 года.

Неблагонадежные врачи, высланные в отдаленные районы страны

• Барановский Лев (?) – врач. Арестован 28 июля 1922 года и в том же году выслан в Оренбургскую губернию на два года. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Бронштейн Исай Евсеевич (1896–?) – дерматолог, получивший врачебный диплом в 1919 году. По справке ГПУ, «злостный меньшевик». Арестован 16 августа 1922 года и сослан в Туркестан «для использования по специальности» в борьбе с эпидемиями. Заведовал колонией прокаженных в Ташкенте.
• Верховский Глеб Алексеевич (1879–?) – из дворян Костромской губернии; санитарный врач, член Пироговского общества, меньшевик; в 1903–1907 годах участвовал в подпольной деятельности РСДРП в Петербурге и Москве. Арестован в Москве 3 июля 1922 года и помещен в Таганскую тюрьму; в сентябре того же года «как антисоветский элемент» выслан в Оренбург, где работал судебно-медицинским экспертом. В апреле 1923 года переведен в Актюбинск. Решением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 23 августа 1924 года по окончании ссылки лишен права проживания во всех губернских и промышленных городах. Отбыв наказание, поселился сначала в Торжке (1925), затем перебрался в Орел (1928), потом переехал в Елец. Дальнейшая судьба неизвестна. По решению Генеральной прокуратуры РФ реабилитирован 3 декабря 1997 года.
• Вигдорчик Николай (Натан) Абрамович (1874–1954) – гигиенист, профпатолог, терапевт, член Пироговского общества, депутат от Петрограда на съезде врачей в мае 1922 года; член РСДРП и участник 1-го съезда партии в Минске (1898), меньшевик, активный участник социал-демократического движения, но с 1906 года (после ареста, семимесячного тюремного заключения и трехлетней ссылки в Енисейскую губернию) от политической деятельности отошел. Занимался научной работой и врачебной практикой в Петербурге. Летом 1922 года арестован и осенью сослан в Сибирь «как антисоветский элемент», предлагавший на врачебном съезде учредить независимую и самостоятельную страховую медицину. Служил врачом в одной из амбулаторий Иркутска. По окончании ссылки руководил организованным им в Ленинграде институтом по изучению профессиональных заболеваний (1924–1931) и возглавлял кафедру профессиональных болезней при Ленинградском институте усовершенствования врачей (1924–1954).
• Востров Дмитрий Иванович (1872–?) – санитарный врач, член Пироговского общества, депутат от Калуги на съезде врачей в мае 1922 года, по утверждению Агранова, один из «идейных вдохновителей» этого съезда. Летом 1922 года арестован и в начале осени сослан в Оренбургскую губернию на два года. По окончании срока ссылки работал врачом в селе Ферзиково Калужской области.
• Горовиц-Власова Любовь Моисеевна (1879–1941) – бактериолог, гигиенист, любимая ученица И.И. Мечникова, доктор медицины Парижского университета; профессор Петроградского химико-фармацевтического института, заведующая бактериологической лабораторией Петербургской фильтрационной станции (1911–1922); член Пироговского общества, депутат от Петрограда и, по словам Агранова, «идейный вдохновитель» съезда врачей в мае 1922 года; в прошлом член кадетской партии. Летом 1922 года арестована, а осенью выслана в Оренбург. В 1923 году ввела массовое приготовление кумыса из чистых культур в Оренбургском районе. По окончании ссылки работала в Днепропетровском медицинском институте (1925–1929), затем служила в различных лабораториях Ленинграда. Скончалась от инсульта во время Ленинградской блокады.
• Грановский Лев Борисович (1878–?) – санитарный врач Московской городской управы (1908–1917); член Пироговского общества, депутат от Москвы и, по словам Агранова, «идейный вдохновитель» съезда врачей в мае 1922 года; член РСДРП с 1899 года, меньшевик. Арестован в Москве 28 июня 1922 года. До осени содержался в Таганской тюрьме, затем отправлен по этапу в поселок Голодная Степь (с 1961 года Гулистан Сырдарьинской области); в январе 1923 года переведен в Оренбургскую губернию, а в апреле – в Актюбинск. Постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 23 августа 1924 года по окончании срока ссылки лишен права проживания во всех губернских и промышленных городах. Отбыв наказание, поселился в городе Лихославль Тверской губернии. Дальнейшая судьба неизвестна. По решению Генеральной прокуратуры РФ реабилитирован 3 декабря 1997 года.
• Гуревич Николай Ильич (1870–1960) – хирург, участник Русско-японской и Первой мировой войн, ординатор хирургической больницы имени Ф.И. Березкина (1918–1922); член Пироговского общества. Арестован в Москве 28 июня 1922 года. Осенью того же года выслан в Южное Приуралье; служил хирургом-консультантом железнодорожной больницы в Оренбурге (1922–1930). По окончании срока наказания был научным руководителем Благушинской больницы (1930–1935), профессором госпитальной хирургической клиники 3-го Московского медицинского института (1935–1941), главным хирургом госпиталя для инвалидов войны (1941–1945), главным хирургом больницы №29 в Москве (1952–1960). По решению Генеральной прокуратуры РФ реабилитирован 3 декабря 1997 года.
• Гуткин Абрам Яковлевич (1894–1964) – санитарный врач Нарвско-Петербургского района Петрограда. Из справки ГПУ: «Хитрый, ловкий, демагог, видимо, меньшевик, требует надзора». Арестован в Петрограде 16 августа 1922 года и вскоре выслан в Оренбург, где на протяжении трех лет служил старшим санитарным врачом. По окончании срока ссылки работал старшим санитарным врачом одного из районов Ленинграда (1926–1939). В 1939 году создал первую в стране школьно-гигиеническую лабораторию и в звании профессора возглавил отдел гигиены детства Педиатрического научно-исследовательского института. В последующем был фронтовым гигиенистом (1941–1945) и заведующим кафедрой гигиены детей и подростков Ленинградского санитарно-гигиенического медицинского института (1947–1964).
• Дейч Софья Петровна (1858–?) – гинеколог, педиатр. Выслана в Оренбургскую губернию на 2 года. Других биографических сведений нет.
• Дембо Григорий Исаакович (1872–1939) – санитарный врач, член Пироговского общества, редактор еженедельника «Врачебная газета» (1908–1918), председатель Петроградского союза врачей, депутат от Петрограда и, по утверждению Агранова, один из «идейных вдохновителей» съезда врачей в мае 1922 года. Летом 1922 года арестован, а осенью выслан в Ташкент «для использования по специальности» в борьбе с эпидемиями (впоследствии его биографы выражались более элегантно: «направлен» в Ташкент «для оказания помощи в становлении здравоохранения в национальных советских республиках»). По окончании срока наказания служил заместителем заведующего Ленинградским губздравотделом (1925–1928), затем профессором кафедры социальной гигиены 1-го Ленинградского медицинского института.
• Израэльсон Зигфрид Исидорович (1893–1974) – гигиенист, заведующий санитарно-эпидемиологическим отрядом в Орловской губернии (1919–1922). Согласно постановлению Политбюро ЦК РКП(б) от 31 июля 1922 года, выслан в Оренбургскую губернию для работы по специальности; через два года переведен в Акмолинск. По окончании срока ссылки служил в Украинском институте рабочей молодежи (1926–1929), потом во Всесоюзном НИИ охраны труда. С 1931 года прошел путь от ассистента до профессора кафедры гигиены труда 1-го Московского медицинского института. Был автором трехтомного руководства по гигиене труда (1961–1965) и ряда других учебников и монографий.
• Канторович Ной Лазаревич (1869–?) – терапевт (?), меньшевик. Арестован 30 мая 1922 года. В том же году, 18 ноября, выслан в Оренбургскую губернию на два года. Дальнейшая судьба неизвестна. В 1993 году реабилитирован прокуратурой Витебской области.
• Коган Лев Семенович (1870–?) – терапевт, член Пироговского общества, сотрудник сформированной Ф. Нансеном организации европейских обществ Красного Креста, предназначенной для оказания помощи голодающим в Советской России; депутат от Харькова на съезде врачей в мае 1922 года. Выступил на съезде с докладом о состоянии погибающего от голода населения Украины, Крыма, Грузии и Азербайджана. В июле того же года арестован «за использование своего положения делегата 2-го Всероссийского съезда врачей для антисоветской агитации, рассчитанной на подрыв доверия [к] Соввласти в момент внешних затруднений, и за участие в вынесении контрреволюционной резолюции против политики Соввласти [в] области здравоохранения». Осенью 1922 года выслан в город Усть-Каменогорск Киргизской республики. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Лозинский Александр Александрович (1865–1961) – курортолог, бальнеолог, один из основоположников российской бальнеологии, главный врач Кавказских минеральных вод; автор фундаментальной трехтомной «Бальнеологии практического врача» (1916–1917); член Пироговского общества, один из редакторов еженедельника «Врачебная газета» (1900–1918); бывший член кадетской партии. Летом 1922 года арестован как «идейный вдохновитель» врачебного съезда и «антисоветский элемент», а осенью того же года выслан в Ташкент, где заведовал домом санпросвета. По окончании срока ссылки был научным руководителем Бальнеологического института на Кавказских минеральных водах (1925–1936), затем занимал должность профессора Пятигорской клиники Бальнеологического института (1936–1960).
• Магула Михаил Михайлович (1876–?) – хирург в Обуховской больнице, участник Первой мировой войны, член Пироговского общества, депутат от Петрограда и, по утверждению Агранова, «идейный вдохновитель» врачебного съезда в мае 1922 года; меньшевик. На основании постановления Политбюро ЦК РКП(б) от 8 июня 1922 года летом того же года арестован и «как антисоветский элемент» выслан в Иркутск, где работал ординатором детской больницы. По окончании срока ссылки решением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 5 сентября 1924 года лишен права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе и Ростове-на-Дону в течение трех лет. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Рожановский Василий Александрович (1874–?) – ассистент Медицинской академии (Харьков) по кафедре судебной медицины. В справке ОГПУ характеризовался как «активный и опасный контрреволюционер». Выслан на три года в Оренбург 1 февраля 1923 года. По окончании срока ссылки занимался научной и педагогической деятельностью в должности профессора; был автором ряда публикаций по судебной медицине. В 1938 году в Баку защитил докторскую диссертацию по судебной медицине.
• Розанов Николай Николаевич (1873–1928) – санитарный врач; член РСДРП с 1897 года, меньшевик. До революции трижды подвергался арестам и провел в ссылках около пяти лет. Затем служил санитарным врачом в Баку (1908–1914), в Саратове (1914–1915), в Балашове (1915–1918) и снова в Саратове (1918–1922). В качестве члена Всероссийского Комитета помощи голодающим работал в Хвалынском уезде Саратовской губернии (1921–1922); там переболел сначала сыпным, потом брюшным тифом. Летом 1922 года выслан в город Усть-Кулом Зырянской (Коми) области, где заведовал уездной больницей и сумел остановить эпидемию натуральной оспы. По окончании срока наказания служил санитарным врачом в Свердловске (1925–1927) и в Нижнем Новгороде (1927–1928). Умер внезапно, по всей вероятности, от острого нарушения сердечного ритма. Его коллега Л.Б. Грановский писал в некрологе: «Ушел в могилу человек, вся жизнь которого без громких слов, без жестов, без позы была жизнью для других» (Гигиена и эпидемиология. 1929. №1. С.141–142).
• Садыкова Юлия Николаевна (1877–?) – педиатр, фтизиатр, ассистент детской клиники Выборгской больницы в Петрограде, сотрудница Государственного института усовершенствования врачей. Из справки ГПУ: «Определенная кадетка, злостная, открыто, умно и злобно выступает на врачебных собраниях». Арестована 16 августа 1922 года по обвинению в антисоветской деятельности. По решению Петроградского губотдела ГПУ 29 августа 1922 года выслана на два года в Киргизию. Согласно постановлению Коллегии ГПУ от 9 февраля 1923 года перемещена в Самару. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Станкевич Казимир Францевич (1870–?) – санитарный врач Мосздравотдела; член Пироговского общества; бывший член эсеровской партии. Арестован в Москве 28 июня 1922 года «как деятель контрреволюционного съезда врачей» и вскоре выслан в Оренбург на два года. Дальнейшая судьба неизвестна. Реабилитирован по решению Генеральной прокуратуры РФ 3 декабря 1997 года.
• Фрумин Илья Исидорович (1876–?) – хирург, член Пироговского общества, депутат от Киева и, по утверждению Агранова, «идейный вдохновитель» врачебного съезда в мае 1922 года; бывший член эсеровской партии. Арестован в ночь с 10 на 11 июля 1922 года и вскоре выслан на два года в город Вятку. По окончании срока наказания в должности профессора руководил кафедрой травматологии и ортопедии Киевского университета.
• Яхнина-Канторович Анна Борисовна (1876–?) – эпидемиолог, депутат от Витебска и, по утверждению Агранова, «идейный вдохновитель» врачебного съезда в мае 1922 года. Арестована 30 мая 1922 года по обвинению в «антисоветской агитации» и вскоре выслана в Оренбургскую губернию на два года. Дальнейшая судьба неизвестна. Реабилитирована Витебской прокуратурой в 1993 году.

Врачи неблагонадежные, но не сосланные

• Андогский Николай Иванович (1869–1939) – офтальмолог в Петрограде, профессор Женского (потом 1-го Ленинградского) медицинского института (1901–1928), автор учебника «Курс глазных болезней», выдержавшего три издания; действительный статский советник. Из справки ГПУ: «Черносотенец, ходили слухи, что был в связи с охранкой». Тем не менее в 1922 году профессора не репрессировали. С 1928 года числился профессором-консультантом в лечебных учреждениях Ленинграда и Новгорода. Можно допустить, что одной из причин проявленной по отношению к нему терпимости было стремление заманить на советскую службу его младшего брата – крупного востоковеда, эмигранта, генерал-майора Андогского Александра Ивановича (1876–1931), окончившего жизнь самоубийством в Харбине.
• Борхов Георгий (Юрий) Григорьевич (1864–1924) – популярный в Петрограде терапевт, доктор медицины (1897), член Медико-филантропического комитета, главный врач бывшей барачной Биржевой больницы на Васильевском острове. Из справки ГПУ: «Председатель бывшего Союза врачей, правый кадет, если не октябрист. Ловкий, очень осторожный, публично обычно не выступает, но проводит свою линию в больнице, пользуется большим влиянием среди врачей». Не отправлен в ссылку скорее всего из-за обнаруженного у него онкологического заболевания.
• Брук Абрам Яковлевич (1866–1941) – офтальмолог, получивший медицинское образование в Швейцарии на средства княгини И. Паскевич; доктор медицины, профессор и директор глазной лечебницы в Гомеле (1892–1941); депутат от Гомеля и, по словам Агранова, один из «идейных вдохновителей» врачебного съезда в мае 1922 года; член Бунда, председатель Гомельского еврейского эмигрантского общества (1912). Отправить его в ссылку помешала, по всей вероятности, чрезвычайная популярность доктора Брука в Белоруссии. Умер от голода в городе Кургане.
• Быховский Григорий Борисович (1861–1936) – хирург, онколог; член Пироговского общества; учредитель Киевской бесплатной хирургической лечебницы на 40 коек; председатель Киевского еврейского благотворительного общества. Внесен в реестр неблагонадежных врачей как «бывший меньшевик». С 1922 года директор хирургической клиники для усовершенствования врачей. В 1934 году организовал первую в Киеве онкологическую клинику.
• Вебер Федор (Фридрих-Даниэль) Карлович (1871–1926) – хирург, доктор медицины (1895), ассистент частной ортопедической клиники, затем приват-доцент Военно-медицинской академии. Из справки ГПУ: «Бывший крупный домовладелец, осторожен, правее кадетов». С 1922 года профессор Государственного института для усовершенствования врачей по кафедре детской хирургии. По воспоминаниям коллег, отличался редкостным бескорыстием и с 1923 года преподавал безвозмездно.
• Гервер Александр Владимирович (1873–1939) – психиатр, невролог, психолог; член Пироговского общества; профессор кафедры психиатрии Психоневрологического института (1916–1923). Из справки ГПУ: «Внешне очень лоялен. Публично обычно не выступает. Скрытый враг Советской России». Тем не менее репрессиям не подвергался. Был ректором Государственного института медицинских знаний (1923–1930), а с 1927 года – президентом Психоневрологической академии. С 1932 года состоял в рядах ВКП(б).
• Збарский Давид Соломонович (1871–1922) – терапевт, врач Контрольной комиссии; бывший меньшевик. Из справки ГПУ: «Враждебен всем начинаниям Советской власти». Высылка не состоялась в связи с его внезапной кончиной; похоронен в Петрограде на Новодевичьем кладбище.
• Канцель Ефим Семенович (1867–?) – хирург, доктор медицины. Служил во врачебно-контрольном комитете Петрограда. Из справки ГПУ: «Один из организаторов контрреволюционно настроенных врачей. <…> Собирал подписи среди сотрудников (предлог – невыплата жалованья), видимо, для устройства забастовки». По решению Политбюро ЦК РКП(б) от 31 июля 1922 года подлежал высылке в северные или восточные районы страны сроком на два года. Арестован 16 августа 1922 года, но высылку «временно отложили» (как будто по ходатайству Семашко). В дальнейшем продолжал работать хирургом в Ленинграде.
• Корчак-Чепурковский Авксентий Васильевич (1857–1947) – гигиенист, эпидемиолог; профессор Киевского медицинского института (1903–1934); член Пироговского общества; академик (1921) и главный ученый секретарь (1928–1934) Всеукраинской Академии наук (ВУАН); масон; украинский социалист-федералист; управляющий Министерством народного здравия в кабинете Украинской директории (1919). В 1922 году, когда началась операция по изгнанию «антисоветской интеллигенции» в западные страны, он исчез из Киева настолько неожиданно, что многие решили, будто его выслали за границу вместе с Б.П. Бабкиным и другими профессорами. На самом деле он оказался в Москве, вполне вероятно, под арестом. Вернулся в Киев только после специального обращения ВУАН в украинский Совнарком приблизительно через год. В 1929 году арестовали и отправили на 20 лет в ГУЛАГ его сына, известного демографа Юрия Авксентьевича Корчак-Чепурковского (1896–1967).
• Лифшиц Исаак Васильевич (1862–?) – санитарный врач города Луга Петроградской губернии. Из справки ГПУ: «Старик, больной, но определенный кадет, его жена определенный член партии меньшевиков». В середине 1920-х годов заведовал детской больницей в городе Лодейное поле Ленинградской области.
• Лукомский Меер Яковлевич (1871–1931) – санитарный врач в Петрограде, заведующий санитарной инспекцией Петроградского отдела труда; участник Русско-японской и Первой мировой войн; член РСДРП с 1899 года, меньшевик, один из редакторов газеты «Луч» (1912–1913). Взят под стражу 24 августа 1922 года, в октябре того же года освобожден под подписку о невыезде. Через два месяца комиссия НКВД по административным высылкам сочла полезным изгнать его за границу, а до получения визы отправить на три года в Туркестан для использования по специальности. Однако его судьбой заинтересовался сам Л.Д. Троцкий. В итоге высылку отменили. С 1923 года бывший меньшевик служил в Москве заместителем директора клиники профессиональных и социальных болезней; потом был организатором и руководителем Центральной психофизиологической лаборатории на транспорте.
• Рубцов Василий Васильевич (1868–?) – санитарный врач, доктор медицины, чиновник Главного военно-санитарного управления в Петербурге, действительный статский советник. Из справки ГПУ: «Тесно связан с бюро секции врачей, активный член бывшего нелегального общества врачей армии и флота». Высылка не состоялась (возможно, из-за вмешательства наркома по военным делам Троцкого). В последующем работал санитарным врачом в Ленинграде.
• Скробанский Константин Климентьевич (1871–1946) – акушер-гинеколог в Петрограде, профессор Женского (потом 1-го Ленинградского) медицинского института (1912–1946). Из справки ГПУ: «Ориентируется на польскую буржуазию, пролаза ловкий». Однако репрессиям в 1922 году не подвергался. Был автором учебника акушерства (1936). Весь период Ленинградской блокады провел в осажденном городе. В 1944 году назначен действительным членом АМН СССР.
• Соловейчик Михаил-Эммануил Борисович (1884–?) – бактериолог в Петрограде. По решению Политбюро ЦК РКП(б) от 31 июля 1922 года подлежал высылке на два года в северные или восточные районы страны. Высылка отменена. В 1920-е годы по-прежнему работал в Ленинграде.
• Теплиц Вениамин Лазаревич (1878–1963) – хирург Обуховской больницы (1911–1938) и одновременно ассистент кафедры нормальной анатомии Психоневрологического института (1911–1922). В составленном Аграновым списке неблагонадежных врачей, подлежащих разработке ГПУ, фигурировал как меньшевик. Тем не менее высылке не подвергался. Служил ассистентом, потом заведующим кафедрой топографической анатомии и оперативной хирургии 1-го Ленинградского медицинского института (1922–1940), профессором кафедры госпитальной хирургии Военно-морской медицинской академии (1940–1944). В последующем был главным хирургом 1-го Военно-морского госпиталя.
• Тонков Владимир Николаевич (1872–1954) – анатом; первый советский президент Военно-медицинской академии (1917–1925). Из справки ГПУ: «Ловкий, хитрый, осторожен, был одним из правых профессоров». Однако высылке не подлежал. Оставался начальником кафедры нормальной анатомии Военно-медицинской академии (1915–1950); был автором учебника анатомии, выдержавшего пять изданий. В 1932 году вступил в ряды ВКП(б); потом был назначен заслуженным деятелем науки РСФСР (1934), генерал-лейтенантом медицинской службы, действительным членом АМН СССР (1944).
• Фалин Александр Владимирович (1894–?) – санитарный врач; депутат от Вологды на съезде врачей в мае 1922 года. Из справки ГПУ: «Принимал активное участие в прениях на съезде и голосовании за антисоветские резолюции». Арестован в середине августа 1922 года, но через несколько дней освобожден под надзор органов ГПУ. В 1920-е годы служил в санитарно-эпидемиологическом бюро Вологды.
• Фомин Василий Емельянович (1874–?) – гистолог, профессор медицинского факультета Московского университета (1-го МГУ) и Государственной Высшей медицинской школы по кафедре гистологии. В списке «активной антисоветской интеллигенции», утвержденном Политбюро ЦК РКП(б) 10 августа 1922 года с целью депортации ученых и преподавателей в западные страны, занимал почетное второе место. Из справки ГПУ: «Один из активных организаторов забастовки среди медиков, определенный противник Соввласти, один из организаторов антисоветских элементов профессуры». Находился под домашним арестом с 16 августа 1922 года. По ходатайству начальника Главного управления профессионального образования В.Н. Яковлевой и председателя Высшего совета народного хозяйства П.А. Богданова высылка отменена 31 августа 1922 года. На протяжении последующих трех лет занимал прежние профессорские должности. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Франк Вера Исидоровна (1884–?) – терапевт в Петербурге. В составленном Аграновым списке неблагонадежных врачей, подлежащих разработке ГПУ, упоминалась как «меньшевичка». Дальнейшая судьба неизвестна.
• Эткин (?–?) – стоматолог. В составленном Аграновым списке неблагонадежных врачей, подлежащих разработке ГПУ, упоминался как меньшевик. Дальнейшая судьба неизвестна.
• Эфрон (?–?) – стоматолог. В составленном Аграновым списке неблагонадежных врачей, подлежащих разработке ГПУ, упоминался как бывший эсер. Дальнейшая судьба неизвестна.

* * *

P.S. В конце декабря 1929 года, в период сталинской революции сверху, названной «Великим переломом», Семашко, к немалому его огорчению, был вынужден покинуть уютное кресло наркома здравоохранения. Отныне, как писали его биографы, перед ним открылась возможность целиком сосредоточиться на педагогической и научной работе в 1-м Московском медицинском институте, на посту заведующего кафедрой социальной гигиены, профессором которой он успел назначить себя еще в 1921 году. Своим преемникам Семашко оставил в наследство окостеневшую в классовой ненависти структуру Наркомздрава и такой существенный рычаг управления медицинскими кадрами, как стабильная система доносительства, сохранившаяся на протяжении последующих десятков лет.

В 1986 году, когда наполненное не столько конкретным содержанием, сколько смутными чаяниями понятие «перестройка» стало проникать в ниши общественного сознания, администрация московской больницы, в которой я заведовал одним из терапевтических отделений, принялась вдруг собирать доносы от дежурных медицинских сестер на старшую сестру моего отделения, а заодно и на меня. Специальные комиссии начали выискивать в историях болезни какие-нибудь огрехи и выяснять, почему тот или иной мой сотрудник опоздал на утреннюю конференцию, а партийная организация больницы потребовала от меня «усилить воспитательную работу».

Первой уволилась старшая сестра отделения. Затем мне удалось перевести своих ординаторов в другие лечебные учреждения. Сам я, как и положено капитану тонущего корабля, перешел на новую службу последним. Получив мое заявление с просьбой освободить меня от занимаемой должности, больничная администрация попыталась уговорить меня остаться на своем месте. Тогда мне пришлось напомнить начальству о груде скопившихся за последнее время доносов. «Как вы не понимаете, – ответила мне с досадой заместитель главного врача по терапии, – это обычный метод работы администрации!». Спустя десять лет я узнал, что она по-прежнему исполняет обязанности заместителя главного врача.