Борис Пантелеев

Полупрозрачная повязка косоглазой Фемиды

Б. Пантелеев – руководитель Санкт-Петербургского отделения организации «Комитет за гражданские права».

Конфискованные ожидания и чувства

Сталкивался я с Фемидой не раз еще и в советские времена. В 1986 году судили меня по одной из тех статей, которые спустя несколько лет были признаны неправильными и исключены из Уголовного кодекса, а именно по статье за нарушение паспортного режима. Чтобы не утомлять читателей подробностями, скажу лишь, что все требования, которые необходимо тогда было соблюсти, были мною выполнены. Я приехал в точно указанное время в Псков, куда меня после освобождения направила (не без обмана, кстати) спецчасть Княжпогостской колонии (Республика Коми). Отметился где надо, отказался от радушия местных чиновников, предложивших мне работу на кирпичном заводе (до осуждения я работал осветителем на Ленфильме) и от проживания в полуразвалившейся общаге с почти окончательно спившимся и вполне хулиганствующим контингентом, и уехал в Ленинград, туда, где родился и вырос.

В Ленинграде я пробыл на свободе недолго. Женщина-судья с печатью глубокого презрения как к подсудимым, так и к конвою (запомнилось, как барственно обращалась она к конвоирам) не долго раздумывала о моей виновности. Ей достаточно было даже не формальных признаков якобы совершенного преступления, а всего лишь видимости этих признаков. Зачем смотреть многочисленные бумажки, подтверждающие, что полтора месяца пребывания на свободе я ежедневно обивал пороги различных инстанций, пытаясь прописаться в свою комнату, которая еще не была никем занята, но из которой я был уже выписан? Зачем вникать в то, что я старался социализироваться и втянуться в ритм и уклад жизни законопослушного гражданина? Примерное течение ее мыслей, наверное, было таким: «Вы, подсудимый, должны были поехать в Псков и остаться там гнить и прозябать? Должны. Не остались? Не остались. Ну, вот и получите 5 лет лишения свободы с отбыванием в колонии особого режима. Ну, а если у вас хватает наглости судье возражать, удивляясь несоразмерности наказания, получите еще и конфискацию имущества».

За полтора месяца никакого имущества у меня не могло появиться в принципе, но служительницу закона это не интересовало. Уголовный кодекс позволял ей впаять мне и это наказание. Вот и получите, гражданин Пантелеев, конфискацию личных фотографий (следователь Петроградского РУВД г. Ленинграда Корсаков, изъяв их у моей сестры, так мне и не вернул).

Сладкое дело, или Как шоколад увели

Как пишут в романах, прошло семь лет. И вновь столкнула меня судьба с, теперь уже российским, правосудием. Очень коротко изложу предысторию. Некие питерские коммерсанты решили сделать бизнес по-русски. Заказали на фабрике «Моритц» г. Гамбурга 18 тонн молочного шоколада для продажи данного продукта в ларьках на берегах Невы. А чтобы не платить налоги, оформили они этот груз как гуманитарную помощь. Водители, перевозившие груз посуху из литовского порта в Санкт-Петербург, почему-то не повезли шоколад по фактическому адресу фирмы, хотя телефон оператора фирмы у них был. И оказалась фура с грузом шоколада на улице Плеханова, по юридическому адресу этой фирмы, рядом с питерским парламентом. Ну, в общем, около этого груза случайно оказался и я. Пытаюсь помочь водителям (так же, как и они, не понимая, что написано в сопроводительных документах на немецком языке) и вызываю из мэрии Петербурга главного специалиста по гуманитарной помощи. После полутора часов ожидания специалиста водители стали дергать меня за рукав и твердить, что «нам не важно, кто примет груз, лишь бы тот, кто его примет, поставил печать и расписался в получении».

Не скажу, чтобы мое решение было очень продуманным и взвешенным, но перед глазами стояли невзоровские телерепортажи о громадных отвалах гуманитарной помощи, гниющих на питерских помойках. В общем, я нашел одну знакомую, согласившуюся этот груз принять. Якобы гуманитарный шоколад (у меня и мысли не могло возникнуть, что он может быть коммерческим) при моем участии был ей отвезен, после чего мы с ней незамедлительно раздали его по тем адресам, по которым я и раньше привозил гуманитарку, – по детским садам, школам, яслям.

Расписки о получении шоколада хранились у меня и моей знакомой и после возбуждения уголовного дела были приобщены к материалам дела. Но потом часть их необъяснимо исчезла. Надо пояснить, что то было время начинающегося противостояния Верховного Совета с Президентом РФ и одновременно нашей критической атаки в адрес руководства местного, питерского, тюремного ведомства. Как было не возбудить уголовное дело за мошенничество против помощника народного депутата Петросовета и правозащитника в одном лице?

Следователь Красносельского РОВД Санкт-Петербурга Петросян звонил мне домой три раза. Дважды он меня не застал, к телефону подходили соседи. На третий раз, услышав мой голос, с места в карьер начал возмущаться моими неявками в следствие и грозить всевозможными карами. Я довольно резко попросил на меня не кричать, а также сказал, что готов явиться в следствие, но не по телефонному звонку, а после получения повестки установленного образца. Зря я это сказал. Как потом выяснилось, после каждого звонка он писал на клочке бумаги примерно следующий текст: «Пантелеев был оповещен о явке в следствие, но явиться отказался». Эти бумаженции, на полном серьезе, приобщались к материалам дела. На их основании через несколько дней была вынесена санкция на мой арест за подписью прокурора Морозова, и я был арестован. Судье Красносельского районного суда Санкт-Петербурга Маклаковой во время рассмотрения ходатайства об изменении меры пресечения были, судя по всему, вообще неинтересны как явная надуманность доводов следствия о моем мнимом противодействии установлению истины, так и мое заявление о том, что подследственного Пантелеева в следственном изоляторе избивают. Мера пресечения мне была оставлена прежней. В течение трех лет меня привозили в Красносельский суд около полутора десятков раз. Каждый раз госпожа Маклакова задавала один и тот же вопрос: признаю ли я свою вину. Получив отрицательный ответ, меня вновь отправляли в СИЗО.

Всем была очевидна заказанность этого дела. Однажды адвокат сказала мне: «Вы уже всем надоели. Если сейчас вы признаете свою вину и не будете настаивать на вызове в суд свидетелей обвинения, то вас освободят». После чего меня отвели в зал заседаний, и даже не судья, а прокурор задала мне сакраментальный вопрос: «Пантелеев, признаете ли вы свою вину?» Я рискнул произнести «Да» и был тут же освобожден. Судья, наверное, не ожидая, что я соглашусь на сделку, не выдала мне приговор, а когда я, спустя несколько дней, обратился в Красносельский суд с соответствующим заявлением, получил письменный отказ в выдаче приговора, так как, по мнению судьи, он уже был получен мною.

Самая же интересная фишка была дальше. Во время рассмотрения моей кассационной жалобы в городском суде Санкт-Петербурга я заявил о том, что приговор о моем осуждении незаконен еще и потому, что в материалах дела нет ни единого доказательства моей виновности. Сторона обвинения парировала (запомнил дословно): «Так как в деле нет доказательств, что шоколад украл Пантелеев, значит, шоколад украл Пантелеев». А еще я, знакомясь перед рассмотрением кассационной жалобы с материалами дела, обратил внимание на то, во что вылилось мое короткое «да», произнесенное в Красносельском суде несколькими месяцами ранее. В протоколе судебного заседания, который, оказывается, все же велся (а ведь в зале заседания не было вообще никого, кроме конвойных, меня, прокурорши и судьи), появилось около двух страниц моей самобичующей речи. Судя по протоколу, я, признаваясь в содеянном, долго и страстно говорил о мерзости и низости своего падения, а также о том, как я нижайше прошу суд проявить ко мне милосердие. Прочитав эту свою речугу с оборотами, напоминающими признания подсудимых по делу промпартии или убийства Кирова, даже как-то засомневался – а может быть, действительно я за дело отсидел три года и три месяца в следственном изоляторе на ул. Лебедева?

Дзержинский районный суд Санкт-Петербурга отправил 15 сентября 2009 года на 4 года в ИК общего режима двух высокопоставленных сотрудников Управления исполнения наказаний по СПб и ЛО – Бычкова Евгения и Теппеля Вячеслава – за превышение должностных полномочий.

Превышение этих самых полномочий оказались весьма серьезными – били ногами, руками и каким-то «неустановленным спецсредством» заключенного, который самовольно оставил колонию-поселение.

Для кого-то подобное представляется обычнейшим делом в этой системе, правда, до сих пор мы не слышали, чтобы били в ГЛАВНОМ УПРАВЛЕНИИ ФСИН, где сидят начальники, которым – как у нас принято – и адресуются письма в защиту заключенных. Во всяком случае, наша организация адрес этого ведомства, после смены руководства ФСИН по СПБ и ЛО в 2007 году, вспоминала часто.

На суде умиляла риторика адвокатов. Адвокат Бычкова в своей защитной речи проводила исторические параллели, винила во всем перестройку, ссылалась на издержки советского воспитания, приведшие ее подзащитного на скамью подсудимых. А также на специфику тяжелой работы таких, как Бычков и Теппель. Правда, были и явные переборы, которым слегка удивлялась даже судья. Например, оказывается, подсудимый «встал на путь исправления, уже находясь в СИЗО». Адвокат Теппеля старался не отставать от своего коллеги. Например, Теппель, по мнению защиты, «умело организовывал воспитательную работу, строго соблюдал требования закона, достиг высоких результатов в оперативно-розыскной деятельности» и «в своих действиях всегда последователен». Судя по приговору суда, все это действительно было правдой…

Но уж совсем не удивило меня крайне лояльное отношение милиционеров-конвоиров к людям в штатском (угадайте с трех раз, кто они такие), которым позволялось не только подходить к подсудимым, но и общаться с ними во время судебных перерывов. И куда только смотрели службы контроля УФСИН по СПБ и ЛО и ГУВД СПБ и ЛО?

Итак, приговор вынесен. Одну жалобу удовлетворили. Кто-то по этому поводу не слишком радуется, полагая, что такой приговор даже не полумера, а одна сотая ее. Во всяком случае, уже известно, что осужденным (после вступления приговора в законную силу!) возвращены их воинские звания и, очевидно, заключенные хозобслуги, одного из питерских СИЗО, где Бычков оставлен отбывать наказание, должны обращаться к этому осужденному – «товарищ полковник». Кто-то, наоборот, торжествует. Знакомый адвокат рассказывал, что по этому делу далеко не все было обнародовано. У заключенных вымогали квартиры – людей пытали, чтобы получить подпись в документах. Но это только разговоры. Необычность этого дела не в том, что, как сказал один из адвокатов подсудимых, «впервые судят руководителей такого ранга». Удивительно другое – дело довели до суда. Поговаривают – не без помощи Федеральной службы безопасности по Спб., не позволившей прекратить дело.

Обращает на себя внимание нежелание суда найти зачинщика. Даже в тексте приговора фамилии подсудимых чередуются – установка понятна. Выходит, оба думали об одном и действовали без приготовления. Хотя... кто-то же распорядился вызвать заключенного, кто-то бил первым, кто-то, скорее всего, нанес ударов поболее, чем другой... Кстати, вышеуказанные фигуранты били не одного заключенного, и на этом дело для этих бывших надзирателей, превратившихся в обычных уголовников, не заканчивается. По второму эпизоду об избиении и издевательствах над другим осужденным, приведшим к смерти последнего, наказание будет, надеюсь, куда строже.

Тлетворное обаяние марксизма

В статье «Как там у ЦРУ сказано?» («Новая газета» № 102 от 18.09.2009) рассказывается о попытках новороссийской прокуратуры добиться ликвидации общественной организации «Новороссийский комитет за права человека» (НКПЧ). Запретить деятельность правозащитников прокуратура желает за лозунг, с которым ее руководитель, Вадим Карастылев, и его супруга Тамара вышли на один из пикетов. Лозунг, честно сказать, так себе: «Свободу не дают, ее берут», но почему-то эти слова насторожили новороссийское государево око столь сильно, что органы надзора решили прикрыть НКПЧ.

Грустно все это и странно, хотя давно пора перестать удивляться маразматическим протуберанцам, вспыхивающим периодически на постсовковом бюрократическом пространстве.

Мы все учились понемногу, кто-то хуже, кто-то получше, кто-то же вообще был отличником всяческих там марксистских диалектик. Однако какие-то зачатки знаний в этой области остались у людей любых возрастов. В том числе и действующих прокуроров и экспертов.

Из статьи в «Новой газете»: «В исследовании эксперт Владимир Рыбников, ранее награжденный почетной грамотой департамента образования науки Краснодарского края за 'личный вклад в развитие научных исследований и активную научную деятельность' также отмечает, что лозунг 'Свободу не дают, ее берут' 'представляется ошибочным и вредным'. Он аргументирует свои оценки 'логическим анализом, философскими выводами и категориями, а также историческими свидетельствами деятельности ЦРУ США'». Поминая пресловутый план Алена Даллеса, сей ученый муж продолжает: «осознанно или нет, но господин Карастылев, выдвинув лозунг «Свободу не дают, ее берут», служит интересам тех, кто хотел бы расшатать общественно-политический строй современной России». Далее не менее интересно: «…развален СССР, но есть еще молодежь, которая, согласно планам США, должна полностью отрицать государственный порядок и действия государственных органов…» В своей убежденности вышеуказанный эксперт и прокурор Новороссийска, Александр Казимиров, не одиноки. Психолог высшей квалификационной категории Светлана Гузеева в заключении суду подчеркивает: «Призыв брать свободу самостоятельно, за пределом определенных законодательством рамок можно трактовать (выделено мною. – Б.П.) как призыв организаторов митинга к активным действиям против существующего законодательства … лозунг … может восприниматься несовершеннолетними старшего подросткового возраста (хорошо, что, по мнению этой ученой дамы, остальными уже не может – Б.П.) как побуждение к активному противостоянию деятельности органов власти». Как мне представляется, действие развивается по принципу «всякое лыко в строку». Несовершеннолетние старшего подросткового возраста могут что-то трактовать. А могут и не трактовать. А могут, судя по разгонам некоторых демонстраций, и вовсе не несовершеннолетние. В каких институтах обучались эти эксперты и прокуроры? Что за преподаватели учили их? Они просто нафаршированы советской пропагандой, и она вылезает из них при малейшем усилии мозгов. Но небесконтрольно: про ЦРУ и план Даллеса вспоминать политически целесообразно, одновременно забывая про «сугубо правовые» обстоятельства октябрьского переворота или «эксов» Иосифа Джугашвили.

P.S. В Апеляционном Суде, в Вильнюсе, в одном из залов заседаний висит картина. На ней изображена Фемида – красивая молодая женщина сняла повязку и присела отдохнуть на подоконник. Очень грустные глаза у этой женщины.