Вацлав Радзивинович

Путь к другому миру

В. Радзивинович – шеф-корреспондент «Газеты Выборча» в России.

Для меня это началось октябрьским утром 1978 года. Предыдущий день мы просидели дома, телевизор не смотрели, радио не слушали и потому знать не знали о том, что уже произошло.

Итак, утро. Новости. И среди них... Новым Папой Римским избран Кароль Войтыла…

Я был потрясен, и первое, о чем подумал, осознав эту новую правду, что мир, в котором мы жили до сих пор и из которого не чаяли когда-либо вырваться, остался в прошлом. Мы на пути к другому миру.

Эва, моя жена, отреагировала точно так же.

И – второй шаг на пути к новому миру. Июнь следующего года. Варшава. Театральная площадь. Иоанн Павел II впервые приезжает на родину в качестве Папы Римского. Собралось более миллиона человек. Иоанн Павел II молится: «Да снизойдет Дух Твой и да возродит облик земли! – И, понизив голос, помолчав, добавляет еще два слова:– Этой земли».

Одновременно, словно по команде (хотя, разумеется, никакой команды не было) миллион человек начинает рукоплескать. Ведьмы прошли хорошую школу – пропаганда и цензура приучили нас с лету улавливать аллюзии, контексты, оттенки смыслов. Все вместе и каждый по отдельности мы понимаем, как должен возродиться облик этой земли, понимаем, что речь идет о переменах, которые люди носят в своем сердце. И, самое главное, что каждый в миллионной толпе понимает эти слова так же, как и каждый другой... как и произнесший их Иоанн Павел II...

Год спустя в песне, ставшей неофициальным гимном «Солидарности», Яцек Качмарский пел: «Но вот они поняли, сколько их там, /Почуяли силу: пора! И с песней двинулись по городам» [ Пер. А. Базилевского. ].

Мы поняли, сколько нас и почувствовали свою силу именно в тот момент, когда на Театральной площади прозвучали эти два слова.

Прошел еще год. С начала лета над страной стягивались забастовочные тучи. Люди выходили на рельсы, перекрывали трассы. В Польше тогда все было по карточкам. Полки магазинов пустовали. А на восток шли вагоны с мясом для гостей московской Олимпиады. И все мы видели, как на этой Олимпиаде (которую бойкотировало полмира, а наших спортсменов заставили участвовать) выступал польский прыгун с шестом Владислав Козакевич. Он шел на мировой рекорд, лишая золотой медали Сергея Бубку. Лужники свистели. А Козакевич все же прыгнул. Выпрямился и показал хамской публике неприличный жест. Даже выражение в Польше появилось – «жест Козакевича».

Под Люблином, близ советской границы, бунтующие рабочие тоже сделали подобный жест, приварив к рельсам поезд со свининой.

Но то были спонтанные забастовки. Они вспыхивали неожиданно и заканчивались быстро.

Потом наступило 15 августа 1980 года (по стечению обстоятельств – шестидесятилетие поражения армии Тухачевского под Варшавой, так называемого «Чуда на берегах Вислы»).

Встала гданьская верфь. Это были уже не отдельные раскаты грома. Настоящая гроза. В Гданьске, Сопоте и Гдыне, составляющих агломерацию, к забастовке присоединяются все. Перестают работать верфи, порты, фабрики, транспорт, коммунальные службы, театры. Создается Межзаводской забастовочный комитет, который берет на себя ответственность за порядок в трех городах. Порядок действительно сохраняется. Комитет вводит сухой закон. Люди послушно отказываются от алкоголя.

На верфь со всей Польши съезжаются делегации с фабрик, шахт, сталелитейных заводов, городов. Все спрашивают, как и чем помочь Гданьску, и для всех один ответ: бастовать!..

Останавливается один город за другим. Бастует промышленная Силезия, ткацкая Лодзь...

Пропаганда твердит о «безосновательной приостановке работы». Слово «забастовка» на государственном телевидении и в газетах строжайше запрещено.

В Познани, где немецкая власть в период разделов Польши приучила людей к дисциплине, порядку и тому, что граждане обладают определенными правами, коллективы фабрик поступили хитро. Они устроили однодневную предупредительную забастовку. Городской забастовочный комитет предъявил власти ультиматум: «Мы готовы завтра же вернуться на работу при одном условии: в основном выпуске новостей по первому телевизионному каналу должно быть прочитано наше заявление о том, что мы провели предупредительную забастовку в поддержку справедливой борьбы Гданьска–Гдыни–Сопота и других бастующих регионов и в знак протеста против лжи официальной пропаганды... и о том, что мы готовы в любой момент перейти к бессрочной забастовке...».

Перепуганный диктор, заикаясь и вытаращив от ужаса глаза, зачитывает по бумажке это заявление. Это – огромная победа.

Межзаводской забастовочный комитет гданьской верфи становится центром единственной реальной исполнительной власти на всем польском побережье. А также наиболее значимым центром исполнительной власти во всей стране. Он решает, кто и где будет работать, кто должен бастовать. В Гданьске печатают листовки и газеты, которые курьеры развозят по всем регионам. И повсюду люди с нетерпением ждут этих кое-как отпечатанных листочков со словом «Солидарность» – символом нового движения, изображающим группу людей под бело-красным флагом.

Гданьск великолепно организован. Выдержан, бесстрашен. На верфи собираются оппозиционеры, имеющие многолетний стаж борьбы с коммунистическим режимом – такие, как Яцек Куронь. Туда едут интеллигенты, художники. Молодые люди вроде меня. Как можно быть в другом месте? Каждый стремится принести пользу.

Быстро рождается программа бастующих – 21 пункт. Всевозможные требования улучшить медицинскую службу, уровень образования, индексировать зарплаты. Но по-настоящему имеет значение только один пункт: власть должна гарантировать, что даст согласие на создание «самоуправляемых независимых профсоюзов» – массовой организации, не подчиняющейся партии, государству. Ничего подобного в советском лагере никогда не было и быть не могло.

Прибывшие на верфь для переговоров с бастующими люди Эдварда Герека, первого секретаря партии, готовы и уполномочены подписать все – согласие повысить зарплаты, обещание построить хорошие школы и чистые больницы. Они клянутся, что колбаса появится в каждом магазине. Все что угодно, только не профсоюзы. Ведь на это никогда не согласится Кремль. Скорей русские пришлют танки и устроят в Гданьске новый Будапешт. Но подобные запугивания уже не действуют. Эта забастовка – не ради колбасы или пары грошей. И на самом-то деле – даже не ради профсоюзов.

Люди бастуют потому, что хотят «возродить облик этой земли». Потому, что хотят жить иначе, чем прежде. Освободиться от лжи о народной власти, о самом справедливом государственном строе на свете, о вечной дружбе с Советским Союзом. Тем самым, который в 1939 году вместе с Гитлером напал на нашу страну, уничтожил элиту нации в Катыни и по-прежнему оккупирует Польшу. Люди хотят покончить с отсталостью, нищими заработками, отсутствием перспектив, пустыми магазинами, запертыми границами.

Еще не пришло время мечтать о том, что мы станем частью Европы, полноправным членом Европейского союза. Но мы уже готовы были в полный голос заявить, что не желаем жить так, как жили до сих пор.

И вот – без единого выстрела, без единой капли крови – происходит революция. Под все увеличивающимся нажимом мирного бунта, охватившего всю страну, власть уступает.

31 августа после полудня по государственному телевидению был показан экстренный выпуск новостей. В прямом эфире мы увидели подписание соглашения между правительством и Забастовочным комитетом. Власти обязались выполнить все требования без исключения.

Лех Валенса, которого впервые увидела вся страна, объяснял: «Мы добились самого главного. Самоуправляемых независимых профсоюзов».

Однако мы – в Гданьске, в Варшаве, Познани, Кракове, Силезии – понимали, что профсоюзы «Солидарность», в которые немедленно вступило десять миллионов человек, никакие не профсоюзы. И не политическая партия. Ее время еще не пришло. Да и не связывали эту огромную массу людей общие политические цели.

Нас объединяло одно: мы не хотели жить так, как прежде. Под пятой Советского Союза, окруженные идиотической лживой пропагандой – словом, в лагере, где плохо кормят, где грязно и где тебя унижают охранники. «Солидарность», действовавшая официально вплоть до военного положения (а позже – подпольно), стала массовым движением мирного сопротивления людей, которые больше не хотели жить «так».

А родилась она благодаря тому, что дух сопротивления жил в нас всегда. Он уходил корнями в национальные традиции. Мы впитывали его на уроках религии – те, кто на них ходил, а ходили почти все молодые поляки... Он поддерживался западными радиостанциями, которые в Польше слушали всегда и открыто.

Дух сопротивления превратился в подлинное движение сопротивления тогда, когда мы достигли критической массы, «поняли, сколько нас», «почуяли силу»...

Сегодня в России пытаются создать движение под названием «Солидарность», отсылающее к нашей традиции тридцатилетней давности. Но сходство исчерпывается надписью и флажком (российский триколор на месте польского бело-красного).

Такое движение и такой успех не могут быть организованы даже талантливейшими из политиков. Их может породить только всеобщий дух сопротивления. Только там, где люди скажут себе: мы хотим жить иначе. И только тогда, когда они «почуют силу – пора». Не раньше...

Перевод с польского Ирины Адельгейм