Александр Зимбовский

Враг государев не должен видеть небо!

А. Зимбовский - журналист информационного агентства "Коллективное действие", участник кампании в защиту М. Трепашкина.

Послан по спецнаряду

Совсем недалеко от колонии ИК-13 -- Нижнетагильский металлургический завод. Завод, выдыхающий клубы оранжевого ядовитого дыма. Дыма, от которого режет глаза и легкие. Дыма, от которого трудно дышать. Особенно ночью. Особенно когда у тебя астма.

"Сотрудники колонии проболтались мне, - говорит Михаил Трепашкин, - что я послан сюда спецнарядом. Эта норма применялась в КГБ СССР, когда надо было отправить человека так, чтобы он не вернулся.

Во времена своей работы в КГБ (в тот момент я занимался контрабандистами) я первый раз столкнулся с этой процедурой. Мне нужен был в качестве свидетеля Резниченко Виталий, осужденный за попытку контрабанды и назначенный на рудники в Джезказган. Там зэки чистили шахты после атомных взрывов. Жили на такой работе недолго... Спецнаряд Резниченко получил за отказ сотрудничать с КГБ в вербовке иностранных дипломатов. Я пытался добиться его перевода, мне ответили: "Он там по спецнаряду -- он там и сгинет!"

7.03.07 я попал на свидание к Михаилу Трепашкину. Пройти благодаря многомесячным усилиям екатеринбургских правозащитников удалось без проблем. Еще полтора месяца назад, несмотря на то что заключенные колонии-поселения имеют право не только свободно принимать посетителей, но и свободно выходить в город, в колонию к Михаилу не пускали. О том, что его не выпускали (не выпускают и сейчас), - говорить излишне. Иногда охранники не давали возможности Трепашкину встретиться даже с защитниками. Так, 21 апреля 2006 года сотрудники колонии, применив физическое насилие, не пустили к Михаилу его защитника, Сергея Кузнецова.

Для свидания нам выделили комнату медпункта колонии. "Небольшая обзорная экскурсия, - говорит Михаил, показывая в окно на маленькую сараюшку из белого кирпича, - это карцер, тут я сидел, когда на улице мороз 35 градусов был. Комнатка в половину этой. Два метра в длину, в ширину полтора. На потолке лед. По закону в карцере должно быть +16. Надзиратели приносили нагреватель, включали, клали прямо над ним на табуретку термометр. Через полчаса - в это время с потолка начинала течь талая вода - смотрели на термометр и говорили: "В камере 16 - все по закону". Выключали обогреватель и уносили его вместе с термометром. Вода еще некоторое время текла, затем замерзала на одежде. Так вот свитер сломал".

"Я сижу с 22 октября 2003 года, - рассказывает Трепашкин. - Сижу за то, что раскрывал людям глаза на преступления военной верхушки, сижу за то, что расследовал взрывы домов в Москве, сижу за то, что не желал скрывать правду!

Став адвокатом семьи Морозовых (во время взрывов домов погибла мать), я быстро обнаружил, что расследование тормозится. Этим делом занимались многие правозащитники, но я (Трепашкин в свое время был ведущим следователем Лефортово) смог копать эту историю профессионально. Почти сразу же обнаружил фальшь и фабрикации. Мне говорили: "Прекратите расследование - оставим вас в покое. Я так не мог!""

Атаку на врага государства повели с нескольких сторон сразу...

"Я - убийца Путина"

"22 октября 2003 года в доме у меня провели обыск по линии военной прокуратуры. Было найдено 26 патронов и более тысячи листов "секретных материалов". Возглавляли список изъятого и отправленного на экспертизу (установить секретность) тома Маркса, Энгельса, Ленина, - вспоминает Михаил. - ФСБ вести в отношении меня дело о разглашении гостайны отказалась. Я не давал подписку о неразглашении - значит, привлечь за разглашение нельзя.

Дело мое начала вести военная прокуратура, потом его слушал военный суд".

Однако, чтобы бросить адвоката в СИЗО, бумаг сомнительной секретности и патронов сомнительного происхождения было мало.

"Это была клиентская подстава. Приехал, вижу, что-то не то происходит. Следователь не тот, свидетель не понимает, зачем вызвали. Уезжаем. Меня тормознули. "У нас есть ориентировка, - говорят, - что вы оружие перевозите". Багажник посмотрели, в бардачке. Потом иду на пост ГАИ за документами, мне говорят: "Идите обратно. Смотрите под задним сиденьем". Поднимаю сиденье, опускаю - летит подсумок из брезента, падает. Говорю: "Заберите, это не мое". Они говорят: "Изымается пистолет!"

Они потом долго спорили, что записывать "Иж" или "Макаров". Спрашиваю: "Зачем вам надо?" Они с ухмылкой: "Ну, значит, кому-то надо".

Сначала суд отказался дать санкцию на арест адвоката, тогда меня незаконно пять дней по ИВС (пока не получили разрешения) возили. А прокурорша на процессе истошно орала: "Не дам свободу убийце Путина!" А я и не знал, что рядом с тем местом, на которое меня заманили, Путин себе летнюю горнолыжную трассу построил".

После того как Трепашкин оказался за решеткой и не смог защищать себя сам, руки у бандитов были развязаны.

"Свидетельница Вратских Мария Николаевна, 1984 года рождения, видевшая подброс патронов, была убита через неделю после моего ареста, - рассказывает Михаил. - Официальный диагноз - смерть от "передоза". Наркотики она никогда в жизни не употребляла".

Дело о блуждающей пуле и чьем-то пистолете

Третьим инкриминированным неуживчивому адвокату поступком был сбыт патрона земле (!).

Дело в том, что Трепашкин в свое время изъял у ребенка патрон, увез в лес и уничтожил, отстреляв из табельного пистолета.

В этот момент Михаил работал в налоговой полиции и имел полное право на хранение и ношение оружия и боеприпасов. Следствием сие деяние было трактовано как незаконное приобретенье патрона (у ребенка!), незаконная транспортировка и сбыт (земле!).

Естественно, это было сделано не для того, чтобы продемонстрировать принцип превосходства российского права над здравым смыслом (это получилось попутно), а затем, чтобы попрочнее привязать подкинутый пистолет к Трепашкину.

Было организовано два выезда следственной группы на "место сбыта". Со второго раза пулю нашли.

"Хорошо сохранилась пуля, - вспоминает Михаил, - аж блестела".

Первая экспертиза показала, что выстрел мог быть произведен из табельного пистолета Трепашкина (если у пистолета нет характерных особенностей, экспертиза дает результат по одной пуле с достоверностью 30%). В Дмитрове эксперт-чудотворец установил: стреляли из незаконного "трепашкинского" ствола с вероятностью 100%.

По непроверенным данным, эксперт получил гонорар - бутылку водки.

"Я потом сверил оба протокола, - рассказывает Трепашкин, - не совпал ни один параметр из двенадцати, включая металл, из которого была изготовлена исследуемая пуля".

Судебная экспертиза показала, что пистолет не мог быть подложен под сиденье (из-за конструктивных особенностей сиденья). Обвинение предположило, что пистолет лежал в сеточке на спинке переднего сиденья и выпал оттуда. Была проведена проверка - в эту сеточку пистолет в подсумке тоже не входил.

Кроме этого, Трепашкин, подняв документы, выяснил, что пистолет в 1996 году действительно был изъят, но не боевиками у федералов (так утверждало обвинение), а федералами у чеченского таможенника (в связи с выводом войск из Чечни), и с тех пор не терялся.

Интересные метаморфозы претерпела история поруганной гостайны.

Тома Маркса и Энгельса, а также все остальное, изъятое у Михаила при обыске, из дела выпали, а появились три тома старых сводок прослушивания телефонных переговоров членов гольяновской объединенной преступной группировки (в них, по мнению следствия, содержались данные о методах работы ФСБ), которые Трепашкин якобы передал на хранение своему "другу" Виктору Шебалину. Ну, а "друг оказался вдруг" и принес материалы в компетентные органы, но...

Но подписки о неразглашении Трепашкин не давал. А нет подписки - нет ответственности за разглашение. Кроме подписки, составом разглашения гостайны является нанесенный государству вред, а в чем сей вред состоял, обвинение так и не пояснило. И, наконец, "друг", коему Трепашкин выдал гостайну о методах работы ФСБ, сам был полковником ФСБ.

Московский окружной военный суд впаял Михаилу за разглашение гостайны и незаконное хранения боеприпасов четыре года колонии-поселения. Дмитровский городской суд признал Трепашкина виновным в незаконном хранении оружия и назначил ему два года в колонии-поселении (общий срок, путем частичного сложения с уже назначенным, составил пять лет).

Впоследствии приговор за подброшенный пистолет был отменен, но приговор за разглашение остался в силе.

Михаилу удалось добиться освобождения по УДО, но...

Но молчать он не стал. Состоялась пресс-конференция в Москве.

Михаилу рассказывали, что начальник отряда, допустивший освобождение Михаила, узнав о пресс-конференции, завыл нечеловеческим голосом: "Что со мной будет!" -- и убежал к себе в кабинет. Сквозь дверь кабинета еще долго раздавался дикий вой и звуки, напоминавшие удары головой об стол. Предчувствие начальника не обмануло. Он, как и другие госслужащие, допустившие освобождение "врага государева", был наказан - понижен на два чина. Судя по всему, новая администрация не намерена повторять эту ошибку. Они не хотят выпускать Михаила. Совсем.

В колонии-поселении Михаила заставляли работать с сильнодействующими химическими веществами. На Михаила фабриковали протоколы об административных взысканиях, а затем бросали в ледяной карцер. Насколько то и другое сказывается на здоровье астматика, объяснять излишне. В тот момент, когда Михаила бросили за решетку, у него была астма первой степени, сейчас астма четвертой степени плюс масса сопутствующих заболеваний.

Впрочем, у налагаемых взысканий была еще одна цель. Обосновать смену режима Михаилу с колонии-поселения на общий. То есть полностью изолировать Михаила от внешнего мира. Полностью лишить его возможности общаться с журналистами и правозащитниками. И, соответственно, получить возможность творить с Михаилом все что угодно.

Не виновен - не имеет отношения к делу

10 апреля 2006 года в Тагилстроевском районном суде города Нижнего Тагила началось рассмотрение представления администрации колонии ИК-13 о смене Михаилу Трепашкину режима содержания. 9 марта 2007 года состоялось последнее судебное заседание.

Судья Ильютик Дмитрий Александрович отказался удовлетворить ходатайства Михаила Трепашкина о вызове свидетелей и приобщении документов, подтверждающих фабрикацию против него дисциплинарных взысканий, как не имеющих отношения к делу.

К делу не относилось, что в тот момент, когда Трепашкин проявил неуважение к офицеру, не поздоровавшись с ним (первое нарушение), он разговаривал с офицером более высокого ранга и прервать разговор не имел права. Кроме того, тюремщик подошел со спины, а глаза на затылке заключенные иметь не обязаны, даже по российскому Уголовно-исполнительному кодексу.

Трепашкин (его выпустили в город для покупки медикаментов) не пытался пронести спиртосодержащее в зону. Приобретенная для дезинфекции после уколов туалетная вода "Озон" была предъявлена на вахте вместе с другими лекарствами (медикаменты, которые заключенным запрещается хранить у себя, передаются врачу через вахту). Подтверждено свидетельскими показаниями. Но, оказывается, отношения к делу не имеет.

Трепашкин не оскорблял тюремного служащего по медицинской части (назвать врачом язык не поворачивается). Наоборот, "лекарь" отказал ему в медпомощи в крайне оскорбительной форме. Подтверждено свидетельскими показаниями. Отношения не имеет.

Трое заключенных, чьи докладные (именно так их документы были озаглавлены) подтверждали заявления прокурора о том, что Трепашкин произнес в его присутствии неприличное слово, слово это слышать не могли. Не могли, так как их просто не было в то время и в том месте. Подтверждено свидетельскими показаниями. К делу отношения не имеет.

В соответствии с российским законодательством переписка между адвокатом и клиентом цензуре не подлежит (два последних нарушения Трепашкина - подача жалобы не через спецчасть колонии, а через адвоката).

Наказания в виде заключения в ШИЗО были применены к Михаилу неправомерно, так как по действующему в России законодательству заключенные колонии-поселения заключению в ШИЗО не подлежат.

Прокурор и представитель колонии аргументы защиты опровергать не стали: зачем, если все решено?

После окончания прений сторон судья потратил на подготовку достаточно длинной мотивировочной части решения суда всего 20 минут.

Решение суда вступает в законную силу после суда кассационной инстанции. Видимо, те, кто принимает решения, посчитали, что Трепашкина надо изолировать быстрее. В итоге судья удовлетворил ходатайство прокурора о переводе Трепашкина в помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора, еще до вступления решения в законную силу. Условия в ПФРСИ такие, что заставляют серьезно опасаться за жизнь и остатки здоровья Михаила Трепашкина. В настоящий момент к нему не пускают даже защитников, что только усиливает эти опасения.

* * *

Условно-досрочно вышел на свободу судимый за вооруженный грабеж наркоман Кирьянов Сергей (пятое привлечение к уголовной ответственности). Он один из авторов докладной о том, что Михаил Трепашкин оскорбил тюремного "лекаря".

Также был отпущен по УДО Гирфанов О.Х., судимый за сбыт наркотиков.

Он писал докладную о том, что Михаил не поздоровался с психологом ИК-13 Устиновым Г.Н.

Такие люди нужны существующему режиму на свободе.

 

Адвокат Любовь Косик смогла прорваться к Михаилу Трепашкину. Она сообщает, что только за 14 марта у него было четыре тяжелых приступа астмы. Видимо на это и рассчитывала администрация колонии, поместившая астматика в только что покрашенную, практически не вентилирующуюся камеру.

На данный момент

6.06.07 в областном суде Свердловской области должно было состояться слушанье кассационной жалобы, поданной Михаилом Трепашкиным на решение Тагилстроевского районного суда.

Слушанье не состоялось, так как Михаила "не успели" этапировать из Нижнего Тагила. Сотрудники канцелярии суда сообщили, что дата заседания будет назначена 22 июня, после того как Трепашкин будет переведен в СИЗО N 1 г. Екатеринбурга (бывший Свердловск).

Михаил Трепашкин сообщает через адвоката Любовь Косик, что администрации колонии наконец удалось найти врача, поставившего ему диагноз "астма в легкой степени", после чего Михаил лишился права на бесплатное получение необходимых ему лекарств. На прогулку "врага государева" выводят крайне редко, только в то время, когда нет других заключенных. Прогулочный дворик, сообщает Михаил Трепашкин, закрыт сверху таким количеством решеток, что невозможно увидеть небо.