 |
Главная страница | Номера | Именной указатель |
Георгий Рамазашвили
"Неужели наша страна бедна?"
Достаток и бедность в Красной Армии в последние предвоенные годы
Беднякам везде у нас дорога
В середине и конце тридцатых годов, когда армия Советского Союза действительно стала рабоче-крестьянской, каждый красноармеец должен был принадлежать к материально необеспеченным слоям населения. Если новобранец происходил из крестьян, то непременно из бедных или на худой конец из середняков. Если из рабочих, то его родители уж никак не могли занимать до революции какой-то начальственной должности. В тех немногочисленных случаях, когда новобранец по своему социальному происхождению оказывался мещанином, выясняли, не владела ли его семья какой-то недвижимой собственностью. Особые Отделы запрашивали все прежние места жительства, чтобы выяснить, не утаил ли поступающий в военное училище какой-либо негативной информации о прошлом своей семьи. Лишь потомственная бедность была верным знаком того, что новобранец по своим социально-психологическим качествам достоин стать бойцом Красной Армии.
Бывало, что, начиная службу, людям удавалось скрыть родство с зажиточным крестьянином или владельцем какого-то частного ремесленного производства, но дальнейшее его пребывание в РККА и перспективы карьерного армейского роста зависели в значительной степени от того, не дознается ли Особый Отдел, переписываясь с разными инстанциями, до каких-то "политически неблагонадежных" обстоятельств жизни его родственников. И даже если к тому моменту, когда неблаговидная информация становилась известна особистам, военнослужащий получал офицерское звание, его вполне могли уволить с формулировкой "социально чуждый элемент".
1936-й год. Командование Бакинской Пехотной Школы рапортует об отчислении нескольких курсантов из школы "по политико-моральным соображениям". Формулировки схожие: Фомин - "сын кулака, служившего в белой армии", Нестеренко - "сын кулака-лишенца" [РГВА, фонд N 33896, опись N1, дело N42, листы 8, 13.]. Из БПШ Михаил Нестеренко был направлен в распоряжение командира 12-го КС полка. Откомандировывая отчисленного Нестеренко, помощник начальника школы по учебно-строевой части Родин информирует командира 12-го КСП о том, что "по полученным из Курсавского с/совета сведениям, /.../ до революции отец его [Нестеренко] был зажиточным кулаком, имел ссыпной пункт" [Фонд N 33896, опись N1, дело N43, лист 35.].
В те же дни учетно-мобилизационная часть Ленкоранского РВК обращает внимание начальника Бакинской Пехотной Школы, не забыв послать копию Военному прокурору, на то, что в БПШ, "по имеющимся сведениям, /.../ воспитывается Лер Александр, сын лишенца, покончившего свою жизнь самоубийством в 1934 г. через повешение". Военкомат не столько разоблачает Лера, сколько "просит проверить означенное и виновников в сокрытии соцпрошлого, а также пособников в укрывательстве и протаскивании в ряды РККА, соцчуждых привлечь к ответственности" [Там же, лист 25.].
Даже если командованию не удавалось собрать никакого "компрометирующего" материала, не было никакой гарантии, что кто-то из сослуживцев не проявит инициативу. Бывало, что некогда пересекавшиеся командиры, присоединяясь к очередной кампании разоблачений, информировали свое командование, а то и особистов о "компрометирующих" обстоятельствах чьей-то биографии. Так, например, на собрании военнослужащих 9-й Военной Школы Летчиков и Летчиков-наблюдателей один из выступающих вспомнил начальника штаба 63-го кавалерийского полка Каркузаки, который не имел никакого отношения к 9-й ВШЛиЛН. Мало того, что в 1935 году он был "разоблачен как враг народа", так его жена еще и происходила "из семьи крупных дворян". На дворе был 1937 год, и соответствующая информация рассылалась из 9-й ВШЛиЛН по тем округам, в которых продолжали служить "подозрительные" и родственники "врагов народа" [Фонд N 25900, опись N 6, дело N 157, лист 238.].
И увольняли многих, абсолютно не считаясь с тем, что на их подготовку потрачены большие государственные деньги, в которых исчислялась и стоимость обмундирования, и ежедневного питания, и патронов для стрельб, и горючего для обучения самолето- или танковождению.
Понимая, какой финансовый урон эта политика наносит стране, Наркомат обороны 13 января 1938 года объявил приказ N 03, которым дублировалось постановление Совета Народных Комиссаров N 44-8с от 10.01.38-го: "Считать неправильным увольнение с работы родственников лиц, арестованных за контрреволюционные преступления, лишь по мотивам родственной связи" [Фонд N 34403, опись N 1, дело N 13, лист 34.].
Тем не менее в РККА доминировало мнение, что человек, происходящий из состоятельных слоев общества, "политически неблагонадежен", и никакими приказами этот стереотип искоренить было невозможно.
О том, что приказ НКО игнорируется, знали и младшие, и старшие командиры. С иронией говорилось об этой разорительной кадровой политике 21 марта 1938 года на совещании комначсостава ВВС РККА с членами правительства. Командующий ВВС Белорусского Военного Округа упомянул, что в день совещания узнал о том, что от выполнения специального задания был отстранен командированный в Москву из бобруйской авиабригады "прекрасный летчик по фамилии Шуханев. Так вот, видите ли, его тетка в 1935 году привлекалась за торговлю".
Сидевший в президиуме Сталин вставил ироничную ремарку: "Плохо торговала тетка, что ли?" [РГАСПИ, фонд N17, опись N165, дело N68, листы 83-84.]
"Семью обеспечишь"
Несмотря на то, что психология преуспевания старательно вытравливалась из сознания людей, в рабоче-крестьянской армии восхождение по карьерной лестнице сулило ощутимые материальные перспективы - причем совсем не рабоче-крестьянского масштаба. В своих крайних формах это отождествление социального роста с богатством способствовало возникновению неправдоподобных представлений о вождях, занимавших самую высокую ступень в социальной системе советского общества. Так, например, жена командира Ефремова искренне полагала, что отец Сталина "имел тысячные доходы и это скрывают". Неудивительно, что во время финской кампании она была уверена, что в случае, если ее муж будет награжден, семья получит "25.000 рублей" [Фонд N 35024, опись N 1, дело N 3, лист 32.].
Принадлежность к кадровому составу Красной Армии сулила не только престиж, но и достаточно высокий заработок, превышавший зарплаты многих гражданских специалистов. Если штурман звена в дальне-бомбардировочном полку получал летом 1940 года 900 рублей, а помощник адъютанта эскадрильи (также - штурманская должность) - 800 рублей в месяц [Фонд N 25874, опись N 2, дело N 715, лист 108.], то, например, по состоянию на ноябрь 1939 года, находившийся в штате вольнонаемного состава Дома Красной Армии 2-го Чкаловского Военного Авиаучилища физруководитель получал по окладу 500 рублей, пианист - 600 р., киномеханик - 400 р., библиотекарь - 350 р., пожарник - 220 р., сторож сада - 180 р., уборщица - 150 р. и гардеробщица - 130 рублей [Фонд N 34552, опись N 1, дело N 52, лист 134.].
Как явствует из приведенных цифр, гардеробщица могла по ценам октября 1939 года купить за 100 рублей меховые перчатки 1-й категории, а оставшихся от ее оклада 30-ти рублей на приобретение еще и замшевых перчаток, стоивших 42 рубля 50 копеек, уже не хватило бы.
Киномеханик мог позволить себе больше - купить кожаное летнее пальто 2-й категории за 300 рублей, а на оставшуюся сотню кормиться. Зато покупательная способность штурмана звена равнялась суммированным зарплатам киномеханика, библиотекаря и уборщицы или же, в другой комбинации, пианиста, гардеробщицы и сторожа сада.
Финансовая мотивация для молодых военных была настолько значимой, что в тех случаях, когда ожидания не оправдывались, некоторые из них кончали жизнь самоубийством. Когда весной 1941 года, по приказу Наркома Обороны маршала Тимошенко, выпускникам летных училищ стали присваивать звания младшего комначсостава (сержантов и старшин), а не лейтенанта, да еще и переводить их на казарменное положение, в ВВС участились случаи самоубийств. Один из таких случаев произошел в Воронеже, где располагалась 1-я Резервная Авиабригада. Вскоре после этого происшествия летчик старшина Владимир Коваль рассказал своим приятелям штурману Евгению Власову и фотографу Самуилу Крылову о тех обстоятельствах, под давлением которых он и сам думал "пустить пулю в лоб". Коваль уже учился на военного летчика, когда он счел возможным жениться. Именно одобрительные отзывы пришедших на свадьбу гостей вспомнил Коваль, когда узнал о случившемся в гарнизоне самоубийстве. "Многие мужчины похлопывали меня по плечу, говорили: "Молодец, Володя, будешь летчиком, лейтенантом. Офицеры Красной Армии получают хорошее довольствие, так что семью обеспечишь" [С.А. Крылов "Записки ночного фотографа". М., 1998. С. 31-33.].
"Чем ваши люди лучше, чем у нас в Рогани?"
У молодых военнослужащих появлялись новые критерии качества: молодой человек переставал довольствоваться теми скромными требованиями, которые были для него естественны на гражданке. Красноармейцы могли побрезговать хлебом, который ели местные жители за пределами гарнизона. "Со стороны курсантов и красноармейцев много жалоб на недоброкачественную выпечку хлеба - особенно черного. Когда начхоз 6-й эскадрильи заявил пом[ощнику] нач[альника] по материальному обеспечению Герасимову, что хлеб недоброкачественный и люди его не едят, то он бюрократически, как бездушный чиновник, ответил: "Чем ваши люди лучше, чем у нас в Рогани? У нас в Рогани такой хлеб люди едят" [Фонд N 25900, опись N 6, дело N 157, лист 205.].
Люди, осознанно выбравшие военную карьеру, крайне болезненно воспринимали несоответствие положенных им по статусу льгот и привилегий тому, что они получали на практике. Их недовольство было столь значимым, что об этом становилось известно за пределами гарнизонов. В июне 1939 года начальник политотдела 2-го ЧВАУ батальонный комиссар Белов был вынужден проинформировать начальника политуправления РККА армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса об "отрицательных настроениях", возникших среди слушателей училища из-за того, что их лишили диетического пайка, полагавшегося им в соответствии с приказом НКО N55 от 29.03.39-го. Управление продснабжения РККА сослалось на то, что слушатели относятся в училище к переменному составу, о котором в приказе наркома ни слова не сказано. А в управлении ВВС якобы не знали, "можно ли считать училище летнабов летным училищем". Кормить такими объяснениями своих слушателей командование 2-го ЧВАУ не могло, поэтому батальонный комиссар Белов в течение четырех дней звонил из Оренбурга в Москву в управления ВВС и продснабжения РККА - "доказывал, просил хорошенько изучить приказы наркома, уважать их и выполнять". Благодаря его усилиям, "попранные права были восстановлены": с 1-го мая слушатели вновь стали получать диетпаек, хотя положенную за апрель норму им так и не выдали [Фонд N 34552, опись N 1, дело N 18, лист 45.].
Жизнь в Ленинском уголке
Зачастую сложности, создавшиеся с материальным обеспечением военнослужащих, обсуждались вскоре после того, как из газет становилось из-вестно о разоблачении очередного заговора врагов. Появлялась удобная возможность большую часть накопившихся проблем списать на злонамеренную деятельность вредителей.
Если не уделялось достаточно внимания физподготовке, объявлялось, что спортивный "зал построен так, чтобы им нельзя было пользоваться. Здесь была видна вражеская рука". Возникали неполадки в отопительной системе - в этом усматривалось "вредительское контрреволюц[ионное] дело" [Фонд N 25900, опись N 6, дело N 157, лист 250.].
Такие объяснения превалировали на собрании партийного актива Харьковской Военной Школы Летчиков и Летчиков-наблюдателей в присутствии 150 человек в октябре 1937 года.
Питание курсантов обсуждалось многими выступавшими, но если большинство из них ограничивалось перечислением заметных посетителям столовой недостатков, то один все же нашел этому экономическое обоснование: "Когда был комиссаром [школы] Бурцев, ему задавали вопрос, почему в столовой кормят плохо. Он сказал: "Вы хотите, чтобы за 150 рублей Вас кормили лучше?" [Там же, лист 252.]
При ценах 1937 года можно кормить сытно, но скромно. Тем не менее мясо в столовой 9-й ВШЛиЛН подавали - хотя зачастую и сырое.
При этом выяснялось, что курсанты, имевшие в повседневном рационе мясные блюда, жили "в обществе мышей, клопов, тараканов и частенько вшей". Проблема была настолько серьезной, что с ней не мог сладить даже военврач 3 ранга Меденик, который докладывал об этом соседстве в прокуратуру [РГВА фонд N 25900, опись N6, дело N 157, лист 7.].
"В отношении клопов - это просто позор, их занесли для того, чтобы вызвать недовольство в массах", - находил антисанитарии объяснение до-кладчик Герасимов [Там же, лист 253.].
Благоустройство столовой не требует таких затрат, как, например, материальное обеспечение учебно-тренировочных полетов, сопряженное с большим расходованием горючего. И тем не менее многие военные училища не могли обеспечить курсантов необходимой посудой: "Вопрос с ложками в столовой обстоял безобразно. В столовой давали ржавые щербатые ложки для того, чтобы вызвать недовольство курсантов". Мало того, что ложки были щербатые, их еще и не хватало в необходимых количествах. Еще хуже обстояло дело с кружками: "В 6-й эскадрилье в курсантской столовой на 150 человек имеется всего 50 кружек. Бесчисленные жалобы красноармейцев /.../ остаются безрезультатными". Не было в столовой и подогревателя для пищи. Причем недофинансирование, вероятно, было таким, что работникам столовой и не пришло в голову составить заявку на приобретение необходимой посуды. Вместо этого, когда начальник школы в течение трех дней подряд посещал столовую, надеясь, что его присутствие вынудит работников столовой навести там порядок, те, заранее предупрежденные о предстоящем визите командира, "за-благовременно подготовились: поставили цветы, заняли ложек, кружек, повесили чистые полотенца, /.../ пищу готовили значительно лучше. Однако это продолжалось 3-4 дня, а после этого "организованного очковтирательства" дело пошло по-старому: грязь, беспорядок, низкое качество питания" [Там же, листы 203, 204].
К тому моменту, как в столовой насчитывалась лишь одна кружка на трех курсантов, 9-я (Харьковская) Военная Школа Летчиков и Летчиков-наблюдателей существовала уже 6 лет. Куда беднее жили те военные школы, которые только начинали функционировать.
В январе 1939 года располагавшаяся в Оренбурге 3-я Военная Школа Летчиков и Летчиков-наблюдателей разделилась на два военных учебных заведения. Личный состав и материальная часть трех эскадрилий стали костяком нового военного авиационного училища, получившего наименование 2-го Чкаловского. Заложниками этого разделения 3-й ВШЛиЛН стали слушатели-летнабы (иными словами, штурманы). Они были зачислены в училище незадолго до реформирования 3-й ВШЛиЛН; в итоге все организационные просчеты, допущенные при формировании 2-го ЧВАУ, сказались не только на ходе обучения, но и на жилищно-бытовых условиях, в которых им предстояло жить в течение предстоящего учебного года.
Уже после разделения училища на два выяснилось, что слушательский состав негде поселить.
Если штаб училища сумел кое-как разместиться в учебных помещения 2-го ЧВАУ, то слушательскому составу пришлось решать жилищную проблему практически самостоятельно. В октябре 1939 года, то есть через 10 месяцев после формирования 2-го ЧВАУ, "около 450 человек слушателей вынуждены были проживать на частных квартирах". Причина заключалась в том, что "училище получило жилищные фонды меньше того, что было раньше". 80 семей командно-начальствующего состава вплоть до октября жили в "классах, Ленуголках и клубных помещениях". Но и после того, как 72 семьи переселились из Ленинских уголков в новый дом, оставалось еще 70 семей, нуждавшихся в жилье [РГВА, фонд N 34552, опись N 1, дело N 64, лист 19.].
Классы, в которых жили со своими семьями командиры, уже не могли быть использованы по своему прямому назначению для учебных и лабораторных занятий.
Общежития слушателей производили плачевное впечатление: они были "оборудованы бедно; нет стандартных кроватей, почти до конца года не было достаточного количества тумбочек и стульев, не хватает и сейчас. Стандартных вешалок нет", - описывал сложившуюся обстановку начальник политотдела батальонный комиссар Белов [Там же, дело N18, лист 312.].
Вдобавок слушатели постоянно жаловались на низкое качество приготовления пищи в столовых Военторга.
"Барские привычки" на шести квадратных метрах
Даже в авиационных гарнизонах жили тесно. Причем эта теснота была легализована приказом НКО N 016, в соответствии с которым (раздел 2, параграф 8) один человек получал не более 6 квадратных метров жилой площади [Фонд N35024, опись N1, дело N3, лист 93.].
И хотя в таких условиях полученную в гарнизоне квартиру следовало беречь и содержать в хорошем состоянии, многие семьи, переезжая на новое место службы командира, оставляли жилье в аварийном состоянии: "Любая квартира за 1-2 года жизни семьи превращается в развалину с изуродованными полами, разломанными общественными местами, разбитыми стеклами, порезанными шнурами электропроводки" [Там же, лист 90.].
Какими бы ни были квартиры, за возможность поселиться в них семьи военнослужащих нередко были готовы пойти на крайние меры. Летом 1940 года в Сещенский гарнизон одновременно прибыло 150 семей. Поскольку свободных квартир в гарнизоне не было, командование 16-й авиационной бригады, составив план, отдало приказ на уплотнение. "Но сопротивление живущих семей оказалось значительно сильнее, чем воля командования, и уплотнение не было произведено до убытия управления 16-й авиабригады и 13-го авиаполка" на выполнение оперативного задания. Оставшееся в гарнизоне управление 140-го скоростного бомбардировочного полка было обязано разместить прибывшие эшелоном из Омска семьи. Однако покидать уже обжитые квартиры никто из живших прежде в гарнизоне не хотел. Жены командиров в короткий срок послали в общей сложности до 70 телеграмм, причем жалобы на происходящее стали писать не только те семьи, которым уменьшали жилплощадь, но и те, кого уплотнение не коснулось. Люди были взвинчены еще и потому, что к некоторым семьям приходили, чтобы осуществить их выселение, ночью [Там же, лист 88.].
Возникавшие у семей жилищные проблемы сказывались на настроениях военных, даже если те находились на учениях или, покинув гарнизоны, готовились к боевым действиям. О происходившем в Сещенском гарнизоне уплотнении мгновенно стало известно экипажам бригады, готовившимся в июне 1940 года к возможным боевым действиям против Румынии. Но в эти же самые дни женатым командирам приходилось отвлекаться на телеграфную переписку со своими семьями, которые засыпали их телеграммами, умоляя как-то воспрепятствовать квартирному уплотнению. Жалобы сыпались и в политотдел; в результате политотдел бригады обратился в политуправление фронта с просьбой прекратить выселение семей [Фонд N 35024, опись N 1, дело N 6, лист 74.].
Комиссар 13-го полка батальонный комиссар Морозов послал в Сещу ответную телеграмму женоргу Юдиной: "Собирайте женщин, объявите с квартир не выселяться". В свою очередь женорг Юдина "обратилась с этой телеграммой к комиссару гарнизона с предложением не объявлять ее содержания". Поскольку, по мнению комиссара, телеграмма Морозова провоцировала "столкновение прибывших семей 140-го полка с проживающими в гарнизоне семьями", телеграмму зачитывать не стали и продолжили уплотнение. Недовольство тех семей, которых переселяли из обжитых квартир, в штабе Орловского военного округа объяснили тем, что "некоторым женам командиров /.../ ущемлялись барские привычки" [Там же, дело N 3, лист 89.].
Но и без уплотнения, еще до того, как в Сещу из Омска прибыл эшелон новых жильцов, "драки между семьями начсостава [стали] обычным явлением. Некоторые жены безнаказанно применяют любые оскорбления по отношению к командирам" [Там же, лист 90.].
А деньги у офицерского состава были, и, например, в 1940-м году многие семьи находили им неожиданное применение. Как докладывал в августе военный комиссар Орловского военного округа полковой комиссар Толмачев, "Проверкой подтверждается, что в каждом гарнизоне от 60 до 80 семей имеют домработниц, положение которых граничит с положением батрачки, работа которых зависит от прихоти жены командира. Никто из семей их не регистрирует в профорганизациях, договора не заключены, платят нищенскую зарплату по 25-30 рублей. Что наиболее позорно, домработницами работают дети 13-15 лет по 12-15 часов без выходных и отпусков" [Там же, лист 89.].
Страсти по Военторгу - "в очереди происходят драки"
Квартирный вопрос не был единственным, вокруг которого возникали бытовые сложности. Как и в прежние годы, Военторг вызывал много критических замечаний, а входившие в его систему магазины оставались местом столпотворений: "По линии Военторга, в особенности авиагарнизоны обеспечиваются промышленными товарами и продуктами сверх необходимого и в таком количестве, которое не получают даже любые заводские коллективы рабочих. И все же у магазинов Военторга непрерывные очереди, даже ночью". За 3-4 часа до открытия магазина очередь насчитывала по 200-300 человек [Там же, лист 91.]. При этом "скупается все, что только возможно. Некоторые бездетные жены неоднократно скупали детское белье, появляющееся в магазинах".
Даже если семьи военнослужащих могли обеспечить себя необходимым, в других городах оставались их родственники, у которых не было ни авиационных заработков, ни Военторговской системы снабжения. Неудивительно, что "гарнизонные почтовые отделения ежедневно вывозят по несколько автомашин посылок в различные города СССР" [Там же, лист 90.]. Таково было положение дел в Орловском Военном Округе.
Однако не всегда и не во всех военных округах командование могло утверждать, что Военторг обеспечен товарами "сверх необходимого".
В октябре 1937 года на собрании партактива Харьковской Военной Школы Летчиков и Летчиков-наблюдателей говорилось о том, что "Военторг не снабжает керосином, в очереди происходят драки" [Фонд N25900, опись N6, дело N157, лист 250.].
Вокруг магазинов Военторга царила атмосфера нездоровая. Офицерам 2-го Чкаловского Военного Авиационного Училища, которых психологически настраивали штурмовать позиции противника, приходилось штурмовать торговые прилавки. Снабжение магазинов было "недостаточным. /.../ Отсутствует торговля овощами /картошка, лук, капуста и др./. Очень плохо организована торговля хлебом, доставляют хлеб несвоевременно, в результате организуются большие очереди; дело доходит до того, что начинают ограничивать в продаже хлеба до одного килограмма" [Фонд N34552, опись N1, дело N18, лист 259.].
Не лучше была ситуация и в Особой Краснознаменной Дальне-Восточной Армии. На работу Военторга жаловались "не только в г. Ворошилове, но особенно на местах и в отдельных гарнизонах (Даубихе, Вознесенка, Барабаш и др.). /.../ Военторг плохо обслуживает начсостав и их семьи не только по линии снабжения промтоварами, но в отдельных гарнизонах (Даубихе, Барабаш, Ляличи, Вознесенка) плохо обстоит со снабжением продуктами первой необходимости (хлеб, сахар, мясо и т.д.)".
В Даубихе и Барабаше даже приобретение коровьего молока для кормления детей превращалось в большую проблему.
Если нехватка продуктов была заметна на кухнях, то нехватка портяжных и сапожных подсобных производственных мастерских в системе Военторга сказывалась на внешнем виде военных: "многие командиры не могут пошить себе обмундирования из получаемого материала. В этот отношении даже в г. Ворошилове плохо обстоит дело. Мастерские Военторга не берут в пошивку шинелей, а если берут, то с изготовлением через 6 и более месяцев, а для того, чтобы сшить сапоги командиру, необходимо ожидать 3-4 и более месяцев" [Фонд N37299, опись N1, дело N188, лист 104.].
Жалобы, поступавшие из округов, позволяли Наркомату Обороны комплексно оценить обстановку с обеспечением гарнизонов по всей стране. Военторг настолько не справлялся с поставленными перед ним задачами, что в 1938 году его работа дала Наркомату Обороны повод обратиться к начальнику управления продовольственного снабжения РККА и начальнику Центрвоенторга Народного Комитета Торговли СССР с письмом, в котором говорилось, что "промтоварные и продовольственные фонды, выделенные Правительством по централизованному плану, до командного и начальствующего состава не всегда доходят. Организация общественного питания, особенно в авиации, поставлена плохо, и стоимость его, несмотря на оказываемую войсками реальную помощь, остается чрезвычайно высокой".
Маршал Ворошилов и Нарком торговли Союза ССР Смирнов, подписавши это заключение, связывали "неудовлетворительность" работы Центрвоенторга с тем, что его "система разбухла обслуживающим составом, засорена и, как правило, слабо руководится. В результате этого в системе процветают элементы торгашества, торговля на сторону, погоня за так называемыми торговыми оборотами без стремления обеспечить командный и начальствующий состав и их семьи товарами широкого потребления" [Фонд N36393, опись N1, дело N74, лист 127.].
"Скоро с сухариками поедем освобождать индусов"
Когда в 1940 году В РККА был введен сухой паек, многие красноармейцы весьма иронично отзывались о его предназначении, причем шутники зачастую намекали на то, что сухой паек - всего лишь признак государственной бедности, а вовсе не проявление заботы о красноармейце. В 263-й авиабазе Сещенского гарнизона состоялся разговор, содержание которого вскоре стало известно секретарю Военного Совета Орловского военного округа. Красноармеец Сивогривов неосторожно обмолвился: "Мы кого-то освобождаем, а сами сухари едим". Младший командир Бедулин поддержал Сивогривова, высказав ту же мысль в шутливой манере: "Скоро с сухариками поедем освобождать индусов".
На этот раз в караульном помещении и, разумеется, при нескольких свидетелях, красноармеец Кузнецов угрюмо заметил, что "сухой паек, наверное, введен вредителями, так как от сухарей можно получить заболевание желудка, да и вообще в армии служить становится все хуже и хуже".
Военный Совет округа, лишь только был проинформирован об этих вы-сказываниях, приписал их "неустойчивому и антисоветскому элементу", который будто бы добивается "компрометации руководителей РККА" [Фонд N35024, опись N1, дело N3, лист 116.].
Бывали случаи, когда командование не обнаруживало недовольства, зато наблюдало явления, которые неизбежно должны были это недовольство посеять. В марте 1937 года комиссия, сформированная по указанию наркома ВВС командарма 2-го ранга Якова Алксниса, посетила располагавшуюся в Одессе 8-ю Школу Пилотов. Члены комиссии (комбриг, капитан, старший лейтенант и интендант 3-го ранга) отнеслись к увиденному с неожиданным чувством юмора: "В ношении формы большое разнообразие; курсанты ходят на занятия в тапочках (нет сапог взамен отдаваемых в ремонт)" [Фонд N29, опись N31, дело N165, лист 7.].
Осенью 1940 года интендантское управление Орловского Военного Округа выпустило директиву, в соответствии с которой военнослужащих, увольняемых в долгосрочный отпуск, стали снабжать поношенным обмундированием. Возможность при увольнении получить годное и репрезентабельное обмундирование была для многих красноармейцев элементом престижа, и неожиданная перспектива возвращаться из армии в форме, срок годности которой уже официально истек, многим не понравилась. Одни, подобно служившему в хозвзводе 47-й смешанной авиадивизии красноармейцу Шевченко, увидели в этом откровенное неуважение к своей армейской службе: "Неужели я не заслужил хорошего обмундирования?" Другие, как, например, служившие в автороте 47-й С.А.Д. красноармеец Салтыков и Пушилин, откровенно высказали то, что у многих оставалось на уме: "Когда мы придем домой, то мы не будем похожи на бойцов. Неужели наша страна бедна?" [РГВА, фонд 35024, опись N1, дело N 6, лист 121.]
Принятые сокращения:
ВС - Военный Совет
ВВС - Военно-Воздушные Силы
НКВД - Народный Комиссариат Внутренних Дел
НКО - Народный Комиссариат Обороны
РГАСПИ - Российский Государственный Архив Социально-Политической Истории
РГАЭ - Российский Государственный Архив Экономики
РГВА - Российский Государственный Военный Архив
САД - Смешанная Авиационная Дивизия
ТАСС - Телеграфное Агентство Советского Союза
ХВО - Харьковский Военный Округ
2-е ЧВАУ - 2-е Чкаловское Военное Авиационное Училище
ВШЛиЛН - Военная Школа Летчиков и Летчиков-наблюдателей