 |
Главная страница | Номера | Именной указатель |
Ольга Эдельман
Проблема третьего улья
О. Эдельман - историк, сотрудник Государственного архива РФ.
По убеждению народа бемба, если человек находит в лесу одно пчелиное гнездо - это удача, два - это большая удача, если он найдет три - это уже колдовство.
Придется начать с банальности, с того, что понятия богатства и бедности в высшей степени относительны. Относительны не только друг к другу (всегда найдутся те, кто богаче N, и те, кто его беднее; граница между богатыми и бедными устанавливается социологами с большим трудом путем конструирования громоздких и небесспорных формул), относительны эти понятия еще и в зависимости от системы ценностей данного социума, способов его стратификации, культурных и цивилизационных установок. Если обдумывать проблему бедности, имея в виду главным образом свое общество и свою цивилизацию, кое-какие аспекты сложно увидеть, поэтому небесполезно хотя бы вскользь оглянуться на то, какой вид принимает проблема в ином контексте.
Чтобы как-то наметить пространство разговора, приведу ряд более или менее случайно отобранных примеров.
Легендарный греческий царь Мидас выпросил у богов дар обращать в золото все, до чего он дотрагивался, - и умер с голоду, поскольку пища тоже превращалась в золото. Вождь мирового пролетариата Владимир Ленин, напротив, грезил о золотых унитазах как результате символического обесценения презренного металла. Фараон Тутанхамон покоился в саркофаге из чистого золота в окружении сумасшедшего количества золота же и драгоценных камней, а на груди у него хранилось сокровище из сокровищ - маленький амулет из железа. Ван Гог или, допустим, Пиросманишвили бедствовали - теперь каждое из их полотен стоит целое состояние. Сочащиеся нефтью прикаспийские земли еще пару столетий назад были не пригодны для земледелия, а из нефти получалась разве что колесная мазь.
Изысканные маркизы XVIII века, увивая шеи жемчугами и бриллиантами, не пользовались нижним бельем, принимали ванну с большой осторожностью (боясь навредить коже), на их высокие прически уходило несколько фунтов жира (закрепить волосы) и муки (пудра: дешевле - пшеничная, дороже - тонкая рисовая) и несколько часов труда умелого парикмахера, поэтому обновлялась прическа не чаще двух раз в месяц, а на ночь надевалась специальная сеточка, чтоб мыши не погрызли; вследствие изложенного высоко ценились сильно пахнущие духи (мускус, амбра), дамы носили при себе специальные спицы для чесания головы, а кавалеры прилюдно наслаждались эротической игрой - ловлей блохи на красавице.
Русские императоры, поражавшие иностранных аристократов блеском балов и великолепием дворцовых зал, спали на рваных простынях, а придворное ведомство экономило на свечах. Версаль Людовика XIV время от времени закрывали на генеральную отмывку, ибо придворные (пардон) справляли малую нужду непосредственно в дворцовых углах и коридорах (впрочем, иные варианты особо и не предусматривались, до золотых унитазов додумались - вот парадокс - совсем другие люди).
Оставляя сложные формулы социологам, признаемся: в глубине души каждый из нас исходит из того, что "быть богатым" - значит "жить хорошо", "быть бедным" - соответственно, напротив, "жить плохо". Но что включает в себя это понятие? Богатство - это, видимо, благосостояние, довольство, комфорт (соответственно понятиям эпохи), бедность - их отсутствие или недостаточность. Но не только. Помимо "сыт, обут, одет", богатство ассоциируется с определенным местом в общественной иерархии и обладанием "сокровищами", ценность которых не только и не столько материальная, сколько символическая. В самом деле, удастся ли вам в наши дни составить себе состояние, раздобыв целый мешок ракушек каури? Некогда европейские путешественники смеялись над глупыми, как они полагали, дикарями, менявшими слоновую кость и красное дерево на стеклянные бусы. Вряд ли им приходило в голову, какими дурнями они сами могли выглядеть в глазах туземцев, наблюдавших, как белые люди за какие-то бесполезные слоновьи бивни отдают столь прекрасные вещи: блестящие ожерелья, стальные топоры, даже ружья.
Коль скоро ценность "сокровищ" относительна, стало быть, главная их роль - социальная. Они должны маркировать своего обладателя как преуспевающего. Нет, конечно, некоторые "сокровища" одновременно являются способом накопления, вложения средств, то есть сокровищами без кавычек. Золото, драгоценные камни, произведения искусства. Не будем останавливаться на том, что их ценность также относительна и подвержена колебаниям (ну в моде сейчас Ван Гог, а через десяток лет самым дорогим лотом станет, положим, Буше или Ярошенко - кто знает). Не в том суть. Всегда у социума есть разряд предметов, считающихся роскошью, значение обладания которыми не связано непосредственно с их полезными качествами и которые внукам не завещаешь, ибо они не поддаются долгосрочному накоплению. Обед в дорогом ресторане, последняя модель музыкального центра, костюм от "Шанель". (Есть шутка, что в костюме от "Шанель" невозможно замерзнуть - не оттого, что он сшит из какого-то особенного материала, а оттого, что его владелице не придется ждать автобуса.)
Потребность в таких маркирующих демонстративных (даже если демонстративных для узкого круга "своих", "также причастных") вещах вызвана, разумеется, стремлением занять определенное место в социальной иерархии. Богатство, таким образом, увязано со стратификацией общества и возможностью вертикальной мобильности, причем увязано не всегда непосредственно и напрямую. Очевидный пример - взаимоотношения разбогатевшей буржуазии с дворянской аристократией при позднем феодализме, когда буржуа не допускались в свет, принадлежность к элите и богатство не были тождественны, и самым модным вариантом брака по расчету стал союз между сыном обедневшего аристократического рода (титул) и дочерью банкира (деньги). Великую французскую революцию, как известно, затеяло третье сословие, желавшее разделить бонусы привилегированных слоев - дворянства и духовенства.
Итак, богатство (vs бедность) есть явление социальное, и оно, разумеется, тесно связано с представлением о собственности, частной собственности.
И вот здесь я подхожу к главному. Все перечисленное существует и работает в нашем культурном пространстве, в нашей, западноевропейской закваски, цивилизации. Более того, служит ей фундаментом. Иные культуры живут в совершенно других измерениях, настолько странных с точки зрения привычных нам ценностных ориентиров, что мы предпочитаем их не замечать, разве что иногда дивимся их, как говорили в старину, дурачествам.
Этнографам многократно приходилось убеждаться, что обычаи архаичных народов, кажущиеся странными или даже нелепыми, в действительности оказываются глубоко обоснованными и работающими на выживание.
С точки зрения выживания, вроде бы чем богаче, тем лучше. Это и стало стратегией выживания народов, двинувшихся по пути прогресса. Но они имели к тому возможность: достаточно богатую природную среду, которая позволяла не задумываясь черпать ресурсы. В ином положении были народы, расселившиеся в менее благоприятных районах. Они создали так называемое "стагнирующее" общество. Это те народы, которые практически до наших дней сохранили неизменным образ жизни, сложившийся в глубокой древности. Исследователи дали им множество определений, часть которых неудовлетворительна из-за своей некорректности ("отсталые", "примитивные"), часть - из-за неточности ("архаичные", "первобытные").
У нас существует заблуждение, что Африка - благодатный континент ("Вдоль по Африке гуляю, фиги, финики срываю") и что потому-то населяющие ее народы не развивались: у них-де не было стимулов, сорвал банан - и порядок. На самом деле Черный континент чрезвычайно суров и труден для выживания. "Африка была и остается континентом потрясающих природных излишеств. Здесь ничто не делается наполовину. Масштабы всегда велики, а часто и огромны. Здесь есть пустыни, способные поглотить половину европейских государств; невыносимая дневная жара уступает в них место сильному ночному холоду; от каменистых границ пустыни начинаются степные саванны, уходящие в бесконечную равнинную даль, к дрожащему мареву горизонта. Есть в Африке могучие леса, где властвует буйная природа; здесь заросли высокой травы, которая режет, словно острый нож; здесь шипы, которые вонзаются в тело, как стальные крючки; здесь мириады муравьев, мух и ползучих тварей, которые кусают, обжигают, жалят; здесь невыносимая жара, которая истощает и мучит человека, или же дожди в виде бесконечных гигантских потоков, нередко превращающих в непроходимое болото те мили, что лежат между вами и пунктом вашего назначения... Пробираясь сквозь заросли африканского буша, вы невольно задаете себе вопрос, как вообще могли поселиться люди на этой земле, а тем более как они могли закрепиться здесь и постепенно расширять населенные районы" [Дэвидсон Б. Африканцы. Введение в историю культуры. Перевод с английского. М., 1975. С. 19-20. Б.Дэвидсон - английский ученый и публицист, хорошо знакомый с Африкой, многократно бывавший там, в том числе в качестве репортера посещавший "горячие точки" 60-х годов, живший в лагерях партизан Гвинеи-Бисау, Анголы и Мозамбика. Большинство сведений об африканских народах я в дальнейшем привожу по этой книге, о народах Новой Гвинеи - по классическому труду американского этнографа М. Мид "Культура и мир детства" (русский перевод - М., 1988).]. К этому красочному описанию следует прибавить, что заросли африканского буша бесплодны, не дают древесины; большая часть континента покрыта малоплодородной и неглубокой латеритной почвой; огромные территории заражены мухой цеце, люди выработали к ней некоторый иммунитет, но держать скот невозможно; наконец, континент в древности был беден хорошими продовольственными культурами.
Я намеренно пустилась в столь пространное описание трудностей жизни в Африке, чтобы еще более убедительно выглядело утверждение, что народам, населившим эту землю, пришлось бороться за выживание всерьез. Они не могли себе позволить безоглядно черпать ресурсы, ибо, истощив за считанные годы кормящий ландшафт, обрекали себя на вымирание. И эти племена научились поддерживать равновесие, жить с кормящим ландшафтом в гармонии. Конкретный рецепт был свой у каждого народа, в зависимости от условий. Но был и ряд общих для всех решений. Все эти народы издревле умели тем или иным способом контролировать рождаемость и ограничивать свою численность (одним была знакома контрацепция при помощи лекарственных трав, другие решали, оставлять ли рожденного младенца) [Условия могли быть столь суровы, что некоторые народы выработали даже четкие представления о поведении во время голода: первыми следовало прекращать кормить стариков, уже бесполезных с точки зрения воспроизводства, затем - детей; ведь маленькие дети, оставшись одни, все равно не выживут, а если выживут взрослые репродуктивного возраста, они родят новых детей и продолжат род.].
Также на оптимальном уровне поддерживалась и численность скота: меньше нужного - люди будут голодать, больше возможного - скот негде пасти. (Ограниченность возможностей заставила и использовать скот не так, как это делали, скажем, в Евразии. Многие африканские племена, помимо молока, в качестве источника белка употребляли в пищу кровь, которую брали у коров, забивали же скот на мясо лишь в редких случаях.) Народ таленси, если ему приходилось совершать набеги на соседей (таленси не любили войну, поскольку она нарушает равновесие; но если соседи нанесли серьезный ущерб, приходилось отвечать адекватно), не брали ни пленных, ни трофеев, на угон скота или захват продовольствия налагалось строгое табу: либо съесть на месте, либо уничтожить. Ведь для захваченного скота потребовались бы новые пастбища, а это нарушило бы отлаженную веками схему расселения. Основы африканского общества были несовместимы и с аннексией чужих земель.
Невозможна была и частная собственность на землю. Она никак не вписывалась в сложную систему общественного устройства со множеством сдержек и противовесов, гарантировавшую равновесие и воспроизводство. Более того - и понятие такое было невозможно. Земля принадлежала духам, духи жили в той или иной местности, водоеме, лесу, кустарнике. Обычно было известно место обитания духа, его характер и способы поддерживать с ним хорошие отношения. Разгневавшись, он мог причинить людям много вреда: наслать болезни, несчастья, лишить охотников удачи, разбить все горшки в деревне, да мало ли что еще. Селясь на новой земле, люди спрашивали разрешения у духа-хозяина. Могла ли идти речь о частной собственности на землю? Африканцы, наоборот, себя считали принадлежностью земли.
Некоторые наблюдатели нечто подобное замечали и в отношении скотоводческих племен к своим коровам. Скажем, нилотские племена, обитающие на равнинах в верхнем течении Нила, подверженных сезонным затоплениям, когда над поверхностью воды остаются только холмы, где стоят деревни, мужчины уводят скот подальше, на сухие участки. Кроме ила, травы и коров, в тех краях вовсе ничего нет, буквально ничего - топливом служит высохший коровий помет, в сухой сезон детей купают в коровьей моче, то есть вся жизнь связана с коровами и зависит от них, и к коровам относятся мистически, то есть создается впечатление, что люди существуют для коров, а вовсе не наоборот.
Естественно, для равновесия и выживания необходимы внутренний мир и согласие. А также изрядный консерватизм. Ведь народ, существующий на грани, не может себе позволить экспериментов и сопряженных с ними ошибок. Гораздо надежнее следовать испытанным рецептам, особенно если они совсем неплохи. Известна история борьбы английской колониальной администрации с привычками каримоджонгов, скотоводческого народа северной Уганды. Каримоджонги упорно перегоняли скот на пастбища к востоку от своих деревень, где конфликтовали с другими племенами, пасшими скот там же. Колониальные власти понуждали каримоджонгов отгонять скот не на восток, а на запад, где конкурентов не было. Тщетно. Много времени спустя, уже 50-х годах XX века, некий правительственный агроном, вооруженный последними научными достижениями, обнаружил, что на западе трава бедна минералами и скот на ней теряет упитанность. Каримоджонги-то знали это давным-давно.
Внутренний мир достигался при помощи сложнейшего и утонченного общественного устройства. Европейцы, считающие примитивными народы, не имеющие государства, исходят из своей системы представлений. Между тем даже беглая попытка ознакомиться с "дикарскими" общественными системами наводит на подозрение, что примитивными следует считать скорее европейцев с их банальной системой вертикальной власти и всеобщего подчинения, где произвол низового начальника ограничен властью вышестоящего, тоже, в свою очередь, ограниченного своим начальством, и так до бесконечности.
В Европе система власти породила в качестве противоядия идею прав человека. Традиционное африканское воспитание внушало идею ответственности человека, его обязательств перед обществом. В каком-то смысле можно сказать, что традиционные общества не создали государства не потому, что не развились до нужного уровня, но потому, что нашли способ обходиться без него. Общественные структуры у них устроены так, чтобы заранее предупреждать возникновение проблем и напряженности. К примеру, многим народам свойственно деление мужчин на возрастные группы. Это оказывается полезным сразу в нескольких отношениях. Во-первых, раз и навсегда решает вопросы иерархии, то, что социологи любят называть заимствованным у орнитологов термином "порядок клевания", в любой группе мужчин авторитет автоматически распределяется в соответствии с возрастом, разборки на тему "кто круче" и "кто лидер" минимизируются. Во-вторых, человек одновременно принадлежит к нескольким независимым друг от друга общностям и в случае возникновения напряженности в одной, может прибегнуть к помощи и поддержке другой, избегая таким образом ощущения социальной фрустрации. В-третьих, и поведение индивида корректируется различными группами, так что, скажем, мужчина, плохо себя ведущий по отношению к семье, может столкнуться с неодобрением своей или старшей мужской группы. Наконец, вспомним, что взрослеющие мальчики обязательно проходят церемонию инициации, посвящения в мужчины, и лишены таким образом извечных, до седых волос, терзаний: "мужчина я или нет?"
Сходные примеры можно привести из области брачных обычаев, организации управления и т.д. Вернемся к духам. Ибо именно они цементируют и поддерживают порядок во всем этом изощренном общественном укладе. Помимо упомянутых духов местности, есть еще духи предков, остающиеся среди живых. И с теми, и с другими надо ладить, притом что милейший и тишайший человек после смерти может стать вздорным и капризным. Любое нарушение правил жизни, дурное поведение, проступок или ошибка могут навлечь их гнев. И если от людей можно что-то утаить, то от духов не спрячешься. Речь идет не только о нарушениях морального свойства. Допустим, есть привычные места рыбной ловли и орудия рыболовства. Если их поменять, дух воды может рассердиться. Есть проверенные временем способы лепки горшков. Если кто-то сделает горшок не по правилам, это может случайно задеть интересы какого-то духа. Лучше не рисковать. И так - во всем. Общество становится крайне консервативным и стагнирующим, зато стабильным и с гарантией выживания. Впрочем, неверно считать, что в таких обществах нет места никаким переменам. Определенный запас пластичности им свойственен, они живут, реагируя на изменения внешних условий, иначе их консерватизм стал бы противоречить интересам выживания. Но основы жизни пребывают неизменными.
Сказанного достаточно, чтобы исключить для народов с такой стратегией выживания возможность социального прогресса. Для них правило "чем богаче, тем лучше" неверно. Соответственно, личное обогащение не приветствуется. Ведь если кто-то один присвоит себе больше ресурсов, остальная община обеднеет.
Принято считать, что промышленное, индустриальное общество создано моральной установкой пуритан, полагавших, что Богу угоден постоянный труд и - как следствие его - материальное процветание. Человек в этой системе ценностей стремится иметь больше, чем достаточно. Рискну предположить, что не пуританские убеждения породили прогресс, а скорее сами явились следствием жизненной стратегии, выразили ее. Многие религиозно-философские системы, начиная с христианства, говорят о тщете материальных ценностей, осуждают стяжательство. "Что ближе - слава или жизнь? Что дороже - жизнь или богатство? Что тяжелее пережить - приобретение или потерю? Кто многое сберегает, тот понесет большие потери. Кто много накапливает, тот потерпит большие убытки, кто знает меру, у того не будет неудачи. Кто знает предел, тот не будет подвергаться опасности. Он может стать долговечным"; "Если дворец роскошен, то поля покрыты сорняками и хлебохранилища совершенно пусты. [Знать] одевается в роскошные ткани, носит острые мечи, не удовлетворяется [обычной] пищей и накапливает излишние богатства. Все это называется разбоем и бахвальством. Оно является нарушением дао" (Дао дэ цзин).
Но коль скоро моральная проповедь не подкреплена социальными институтами и противоречит коренным жизненным стратегиям, она не более чем высокий моральный образец. Традиционные общества действительно не могли себе позволить, чтобы у кого-то концентрировался избыток ресурсов (оставим в стороне символические ценности, служащие атрибутом вождям, их золотые браслеты и пышные ожерелья; в конце концов, коли община сочла нужным иметь вождя, он должен быть вождем, и его процветание мистически связано с благополучием народа). Поэтому их этика в гораздо большей мере клонится к "жить так, как живут другие, не рваться к богатству и высокому положению".
В мире, где человек окружен духами и колдунами, богатство может быть опасно или, по крайней мере, дурно понято окружающими. Исследователи приводят примеры, скажем, как некий африканец покинул свой новый красивый дом, поскольку заподозрил, что стал объектом зависти ведьм. Завидующий сосед ведь вполне может прибегнуть к зловредному колдовству, это дело обычное, не так ли? С другой стороны, если человеку постоянно сопутствует удача и он богатеет, это подозрительно, потому что также может быть следствием колдовства. Народ бемба считает, что найти в лесу третий пчелиный улей подряд - несчастье. Народ кагуру склонен считать зажиточных людей колдунами, которые могут быть опасны для других.
Тут дело в том, что, по традиционным представлениям африканцев, когда на человека обрушивается несчастье, это скорее всего является следствием его собственных грехов. Не в известном нам абстрактно-моральном плане, а очень конкретно. Человек, поступающий неправильно, нарушающий нормы поведения, тем самым становится носителем злых сил - это и есть колдовство, и оно совершенно необязательно должно быть преднамеренным. Если с человеком случаются неприятности, он должен задуматься, в чем его вина. Этнограф, живший среди народа чева (Малави), зафиксировал 194 случая различных несчастий - потерь имущества, болезней, семейных неурядиц, смертей. По мнению чева, в 83 случаях виновата была сама жертва, а в 34 - родственники или друзья. Из 117 случаев, затрагивавших моральный кодекс, 71 считался связанным с колдовством (остальные не имели к нему отношения), из них в 16 случаях речь шла о нарушении обязательств, в 12 - о слишком подозрительном преуспеянии, в 9 - о сварливости и неуживчивости, в 7 - о проступках на половой почве или ревности и в 5 - о жадности и корысти.
Короче говоря, частная собственность - зло, как и говорили коммунисты. Считается, что советский опыт построения социализма был небывалым социальным экспериментом. Ничуть. Масштабным и неудачным - да. А вот остроумнейшие успешные опыты подобного рода существовали, хотя остались почти не замеченными миром.
Американский этнограф Маргарет Мид в те же 1930-е годы, когда у нас гремели первые пятилетки, провела длительные полевые исследования среди племени горных арапешей в Новой Гвинее. Ее, собственно, интересовали в первую очередь системы воспитания детей и детство как таковое; попутно, конечно, пришлось вникать во все особенности жизни. Так вот, горные арапеши примечательны тем, что это народ не только миролюбивый, но выстроивший весь свой уклад таким образом, чтобы подавлялась природная агрессивность человека. И преуспевший в этом. Индивидуумы, которые там считаются странно и необъяснимо себя ведущими, оказывающиеся на положении парий, а с нашей точки зрения, они просто обладают некоторым темпераментом (неумный и сварливый мужчина, склонная к сексуальным приключениям женщина).
Опыт этот другим народам не воспроизвести. Чего стоят хотя бы брачные обычаи. Мужчина свою жену должен выкормить, совершенно буквально. Юноше-подростку сватают девочку лет 5-7, и он носит ей еду. В реальные супружеские отношения они вступают позже, когда девушка созреет. И в редких случаях соблазнения чужой жены главный аргумент: "Это не твоя жена, не ты ее кормил".
Горным арапешам удалось свести на нет столь важный фактор напряженности и агрессии, как собственность. Живут они в очень скудной среде, на каменистых горных склонах. Обрабатывают огороды, разводят свиней, немного охотятся. Кстати, при всей скудости сообща копят средства, чтобы купить у соседних прибрежных племен новые песни, фигуры танца или узоры орнамента. (Наверное, все это можно расценить как предметы роскоши, да как без них?) Но мораль горных арапешей такова, что полученный урожай или охотничью добычу прежде всего надо распределить на подарки всем многочисленным родственникам. "Он сам ест свой ямс" - насмешка. Те, со своей стороны, тоже принесут подарки. Получается, что семьи питаются в меньшей степени плодами своего труда, в большей - дареным. Одновременно люди постоянно помогают друг другу в работе. У каждого арапеша есть множество родственников, его самого и его жены (чем больше, тем лучше; там брак по расчету - это брак с отпрыском многочисленной семьи, дети из малых семей как "бесприданники" рискуют остаться без партнера), которым надо помогать. Отправиться вместе обрабатывать огород, чинить изгородь, охотиться; если кто-то объявляет, что собирается строить дом, родственники и соседи, отправляясь по своим делам, заодно захватят что-нибудь для строительства: связки пальмовых листьев и прочее. Этот своеобычный социализм (в отличие от нашего) приводит к тому, что мужчина-арапеш почти лишен возможности планировать свое время, он постоянно откликается на чьи-то приглашения.
Вроде есть собственность - дом, огород. Но она естественным образом как бы обобществлена. "Коллектив" может предъявить человеку и довольно неожиданные претензии. Кровь человека считается принадлежностью его родственников по материнской линии (ведь кровь получена от матери), и, если она прольется на землю, он должен выплатить родне компенсацию. Как за утерю совместного имущества: раз уж он был столь неловок, чтобы пораниться, или столь глуп, чтобы дать себя ранить.
Описывая идиллию горных арапешей, М. Мид отмечала, что они действительно успешно подавляют агрессию - поэтому добродушные арапеши вялы, безынициативны, у них не выражены ни сексуальность, ни творческое начало. Вот и приходится покупать танцы и браслеты у воинственных прибрежных соседей.