Главная страница | Номера | Именной указатель

Содержание номера

Александр Тарасов

"Краснодарское дело", оно же "Дело N 112--17"

А.Тарасов -- зав. отделом ювенологии Центра новой социологии и изучения практической политики "Феникс", эксперт Информационно-исследовательского центра "Панорама".

Из истории полицейской провокации в России

Начальник Московского охранного отделения отдельного корпуса жандармов подполковник Мартынов в своем дневнике записал: "...без хорошего провокатора невозможно сделать карьеры... только там, где есть "солидные сотрудники" (провокаторы. -- В.Ж.), и выдвигаются жандармы... Словом, "солидный сотрудник" -- это успех, это повышение, награды, бесконтрольные суммы, власть".
А.М. Жухрай, "Тайны царской охранки: авантюристы и провокаторы"

В декабре 1998 г. полностью подконтрольные тогдашнему губернатору Кубани Николаю Кондратенко местные СМИ -- телевидение и газета "Краснодарские известия" -- сообщили о предотвращении террористического акта против "батьки Кондрата". Теракт, оказывается, пытались провести анархисты, недовольные национальной политикой Кондратенко и его борьбой с "русофобами и сионистами". К весне 1999 г., когда следствие выработало окончательную версию произошедшего, прокондратенковские издания выдали новый блок информации: оказывается, имел место международный заговор -- один из анархистов-террористов специально приехал взрывать Кондратенко из Чехии, а руководили местными террористами из Москвы.

"Краснодарское дело" стартовало 28 ноября 1998 г., когда милицейский патруль остановил для проверки документов в центре Краснодара трех молодых людей: 18-летнего Геннадия Артуровича Непшикуева, 21-летнюю Марию Олеговну Рандину и 22-летнего Яна Мусила. Остановлены они были потому, что, по утверждению задержавших их милиционеров, "подозрительно себя вели"¹. Тут надо иметь в виду, что все трое задержанных были панками -- и выглядели соответствующе. Я. Мусил в панк-тусовке носил кличку "Гонза", Г. Непшикуев -- "Крокодил" и "Крэк", а М. Рандина -- "No Future" ("Будущего нет", рефрен из песни "Боже, спаси королеву" культовой британской панк-группы "Секс пистолз"). Помимо того, Непшикуев был экологистом, участником экологистского движения "Атши", а Рандина -- анархисткой, членом Федерации анархистов Кубани (ФАК). Выглядели они, особенно Рандина, наверное, и вправду "вызывающе".

Далее события приняли характер фантасмагории: "Проформы ради проверили документы, спросив майкопца Геннадия Непшикуева, что у него в рюкзаке. И услышали: "Бомба!". Ладно, улыбнулись постовые, пошутил и будет. В ответ Непшикуев раскрыл рюкзак и продемонстрировал: какая-то металлическая банка, две гранаты Ф-1 (без запала), мотки проводков, батарейки "крона", будильник "Слава", паяльник"². "На наш вопрос, для чего ему нужно взрывное устройство, гражданин Непшикуев Геннадий Артурович пояснил, что хотел взорвать администрацию губернатора Краснодарского края. Был задержан и доставлен в часть УВД"³.

Позже в протоколе будет зафиксировано: "В рюкзаке Непшикуева обнаружены: 1. Банка с селитрой, пропитанной соляркой, и шурупами. 2. Гранаты Ф-1, завернутые в газету. 3. Футляр от фотопленки с неизвестным веществом белого цвета. 4. Банка из-под детского питания с неизвестным желеобразным веществом желтого цвета. 5. Блок спаянных элементов питания "Крона". 6. Самодельное устройство. 7. Будильник с белым проводом и контактом для "Кроны". 8. Мотки провода синего, черного, зеленого и коричневого цветов. 9. Паяльник" (там же).

Впрочем, как сообщают журналисты В. Воронов и П. Мороз, следствие так и не пришло к единому мнению, могло ли все это устройство взорваться или нет⁴. Сам Непшикуев позже утверждал, что не могло, потому что он "оторвал батарейки от будильника и уже не мог бы припаять"⁵. Как именно Непшикуев собирался взрывать "батьку Кондрата" невзрывающейся бомбой -- бог весть.

Но странности в этом деле начались еще до задержания Непшикуева и его неспровоцированного признания. Как оказалось⁶, "Крокодил" целых четыре с половиной часа кружил по центру Краснодара с бомбой в рюкзаке и в компании людей "вызывающей наружности" -- то есть мозолил глаза милиции, пока наконец его не задержали.

Итак, 28 ноября Непшикуев еще рассказывает, что собирался взорвать губернатора в одиночку -- и более никто к этому не причастен. Однако менее чем через сутки Непшикуев резко меняет показания. Он пишет (явно под диктовку, судя по казенным оборотам) "явку с повинной", где рассказывает, что компоненты взрывного устройства изготовила московская анархистка Лариса Романова, которая и поручила Непшикуеву создать на Кавказе террористическую группу. Привезли же эти компоненты из Москвы М. Рандина и Я. Мусил⁷.

К этому времени Непшикуев уже знает, что следователи ФСБ "плотно" допрашивают всех его родственников: отца, мать, сестру. В тот же день Непшикуев заявляет, что он "по политическим убеждениям анархист-одиночка" (что истине, по общему мнению, не соответствует и от чего "Крокодил" позже откажется на суде), что "то, что говорил на первом допросе, много напридумывал" и наконец, что он ... не собирался взрывать бомбу: "Если бы я ... хотел это сделать, то я бы где-то спрятался. А на мне были ... грязные джинсы, и вид был подозрительный..."⁸. Все это очень похоже на известную практику "уточнения показаний" подследственного, когда тот начинает сотрудничать со следствием и превращается в основного свидетеля обвинения -- с тем, чтобы максимально облегчить свою участь на суде.

Так в деле появилась еще одна обвиняемая -- Лариса Романова. Удивительно, однако, что из дела выпал Я. Мусил! Позже кубанский официоз напишет так: "Странным образом из поля зрения правоохранительных органов исчез гражданин Чехии. Известно, что он депортирован из России, но проверялась ли его причастность к радикальным организациям у себя дома и у нас?"⁹ Журналисты интернет-газеты "Playing Identity" знают о "Гонзе" чуть больше: "Ян Мусил получил прекрасную возможность выучить русский язык и узнать российские приоритеты -- десять дней в ИВС. Без консула, без переводчика... После экспресс-курса пил водку как истинно русский, на кухне, один, без закуски, и покинул эту страну"¹⁰.

Обыск в московской квартире Л. Романовой состоится почему-то только 2 февраля 1999 г. Он продлится 7 часов -- и результаты его будут довольно странными: у Романовой изымут большое количество вполне легально изданной литературы "историко-революционного характера", ее собственные записи, личную переписку, рукописи и переписку мужа -- Ильи Романова, паяльник, пакетики с коноплей и, наконец, "пузырек размером с мизинец с грязными стенками -- именно в нем грозные эксперты обнаружили 2 гр. ВВ (соскребли)"¹¹. Впрочем, на самом деле эксперты пришли к выводу, что исследуемое вещество "взрывчатым веществом не является, но может быть использовано в качестве окислителя при изготовлении взрывчатых веществ"¹². "Краснодарское дело" -- это яркая демонстрация возрождения концепций Вышинского в нашей стране: самый факт возможности будет по отношению к Л. Романовой признан судом как доказательство совершения преступления!

После обыска Романова была арестована и препровождена в "Лефортово". Там Лариса провела 4 дня в одиночке N 16. Холодно было так, "что паста в ручке стыла"¹³, а Лариса была на четвертом месяце беременности. И дома у нее остался полуторагодовалый ребенок, больной пороком сердца.

В Краснодар "Ларису этапировал взвод ... "альфовцев". Сковав наручниками, доблестные мужи посадили свою подопечную в железный ящик, который используется для перевозки особо опасных преступников"¹⁴. В "маляве" -- письме, переданном тайно из тюрьмы, Романова так расскажет об этом: "В аэропорт, суки, везли -- засунули в короб типа чемодана, где пришлось сидеть в три погибели -- и так везли внутри микроавтобуса, который оборудован двумя такими гробами. В самолет сажала ФСБ, вокруг толпились "Альфа" и охрана аэропорта, всего человек 30 вооруженных около меня одной"¹⁵.

Так в Краснодаре собрали всех трех "террористов".

Первый, Геннадий Непшикуев, жил в Майкопе и учился в местном Адыгейском университете. Осенью 1997 г. он стал появляться на мероприятиях майкопских экологистов -- в Независимой экологической службе (НЭС), в Майкопском отделении Социально-экологического союза (СоЭС), затем прибился к коммунитарно-экологическому движению "Атши". "Атшийцы" проповедовали альтернативный образ жизни, организовали коммуны в Майкопе и поселке Сахрай, где содержали сами себя (в частности, огородами) и старательно проводили в жизнь принципы бытового минимализма¹⁶. При этом "атшийцы" активно занимались природоохранной деятельностью: боролись -- вместе со многими другими экологическими организациями -- против КТК (проекта Каспийского трубопроводного консорциума), препятствовали незаконным лесоразработкам в Кавказском экосферном заповеднике и незаконной охоте в заповедных лесах и т.п. В общем, "Атши" и прочие экологисты активно портили кровь местному начальству. Но сделать с ними ничего было нельзя: действовали "атшийцы" в рамках закона. Именно там, в коммуне, Непшикуев познакомился с местными представителями альтернативной молодежной культуры -- и даже принял в начале 1998 г. участие в создании недолго просуществовавшего Союза Альтернативной Культуры (САК). Тогда же Непшикуев завязал знакомства с кубанскими анархистами, членами ФАК.

С Рандиной Непшикуев познакомился в Краснодаре в феврале, а с Романовой -- в августе 1998-го.

Российские экологисты и анархисты расходятся во мнениях по вопросу о роли Непшикуева. Одни активисты ФАК считают, что Непшикуев просто оказался трусом и под давлением ФСБ оговорил Рандину и Романову. Другие -- что он был провокатором. Питерская Лига Анархистов (ПЛА) приняла специальное "Открытое заявление по делу N 112-17", где написала: "Не вполне понятно ... поведение Непшикуева и мотивация его "чистосердечного признания". Странность заключается в том, что обвиняемый по ст.ст. 222--223 УК Непшикуев добровольно дает показания, направленные на переквалификацию обвинения по более серьезной статье -- и в то же время втягивает в дело N 112-17 круг лиц, которые не могли бы быть привлечены к делу без его показаний. Однозначно оценивая Непшикуева как ПРОВОКАТОРА, мы считаем открытым вопрос о том, на каком именно этапе "краснодарского дела" он стал играть эту роль. Не исключена вероятность того, что все дело N 112-17 было инспирировано ФСБ и осуществляется в качестве оперативной разработки, направленной против анархического движения"¹⁷. Кстати, мысль о том, что добровольно в здравом уме никто не будет давать против себя показаний, влекущих более тяжкое наказание (по ст.ст. 222 и 223 Непшикуеву грозило 5 лет заключения, по ст. 205 ("терроризм"), на что "тянули" его показания -- 10 лет), выглядит очень логично. Лариса Романова однозначно именовала Непшикуева провокатором и даже писала "непшикуевщина" через запятую с "азефовщиной"¹⁸.

Вторая обвиняемая, Мария Рандина, родилась и окончила школу в Иркутске. В 1997 г. Мария переехала в Краснодарский край -- к тетке, поступила на факультет журналистики Кубанского госуниверситета (КубГУ). В июне-июле 97-го она активно участвовала в марше протеста против строительства на побережье неподалеку от Новороссийска нефтеналивного терминала в рамках проекта КТК. Так Мария познакомилась с кубанскими анархистами и экологистами, вступила в ФАК. Помимо клички "No Future" у нее была и вторая клика -- "Чудо".

В КубГУ Рандина сталкивается с Русским национальным единством (РНЕ). Оказывается, в университете -- при покровительстве администрации -- баркашовцы сформировали так называемую студенческую полицию (что-то вроде охранных структур). Эта "полиция" затерроризировала студентов, установила свои порядки в общежитии и активно занималась пронацистской пропагандой. Рандина организует в общежитии акции протеста против РНЕ: выпускает и расклеивает листовки, лично пишет на дверях комнат баркашовцев "Здесь живут фашисты". Баркашовцы избивают Рандину, она получает тяжелую травму головы. Ее пытаются "провалить" на сессии, но ей удается сдать экзамены.

В феврале 1998 г. Рандина пробует организовать студенческий митинг протеста против произвола баркашовцев и попустительства им со стороны милиции и администрации КубГУ. Но в день митинга милиция Краснодара бросила против студентов ОМОН. Всех "подозрительных" (включая Рандину) задерживают, митинг срывается. На допросе в отделении милиции Рандиной предъявляют досье на нее, показывают пораженной "No Future" отчеты о ее недавней поездке в Москву, о том, с кем она там встречалась, на какие концерты ходила, о чем говорила, у кого останавливалась¹⁹. Сразу после этого Рандину исключают из КубГУ. Формальный повод: ей якобы неверно поставили оценку за вступительное сочинение!

Рандина уезжает в Москву и возвращается в Краснодар лишь за 2 недели до ареста. Она собиралась забрать вещи у тетки, попрощаться с товарищами, показать Я. Мусилу коммуну "Атши" и уехать домой, в Иркутск.

Третья арестованная -- Лариса Валерьевна Щипцова (по мужу Романова) родилась в Москве в 1974 г. в семье потомственных юристов, закончила Российскую экономическую академию им. Г.В. Плеханова. Щипцову приглашали в аспирантуру, но она занялась природоохранной и контркультурной деятельностью. Устраивала рок-концерты, выпускала вместе с мужем журнал "Трава и воля" (где печаталась под псевдонимом "Ларс"), участвовала в борьбе против строительства высокоскоростной магистрали Петербург--Москва, против хищнической вырубки лесов в Карелии, против пуска Ростовской АЭС. Во время разрешенного анархо-экологистского пикета в защиту Нескучного сада в Москве беременную Ларису избили дубинками ОМОНовцы. В результате Щипцова-Романова получила тяжелое сотрясение мозга, а родившийся ребенок -- дочь Евгения -- тяжелое врожденное заболевание (порок сердца)²⁰.

Сама себя Л. Щипцова называла анархо-коммунисткой, но ни в какую организацию не входила. Собственно, в Москве действовала лишь одна анархо-коммунистическая организация -- Инициатива революционных анархистов (ИРЕАН), которая к 1998 г. прекратила свое существование. В ИРЕАН Л. Щипцова-Романова не состояла.

Относительно пакетов с коноплей, найденных у нее дома при обыске, Щипцова показала на допросах, что собрала дикорастущую коноплю недалеко от собственного дома, в районе Борисовских прудов, для того, чтобы сшелушивать конопляное семя на корм домашним птицам, и держала его вместе с семенами подсолнуха, которыми также кормила птиц²¹. Л. Щипцова-Романова потребовала провести специальную экспертизу изъятой конопли, мотивируя свое требование тем, что дикорастущая в Москве конопля не является наркотиком, так как содержит слишком малое количество собственно наркотического вещества (тетраканнабиола) и поэтому в Москве никем не контролируется (и не уничтожается). Но это требование, так же как и последующее ходатайство адвоката Мичурина, было следствием отклонено, что является нарушением права Романовой на защиту.

Однако употребление наркотиков -- это не терроризм и не незаконное хранение и производство ВВ. Если же следствие рассчитывало на наличие наркотической зависимости у Романовой (что делало бы Ларису полностью манипулируемой), то тут ФСБ явно ошиблась: такой зависимости у Романовой во время заключения не обнаружилось.

Следствие по "краснодарскому делу" приняло более чем странный характер. Хотя Непшикуев дал показания только в отношении Романовой, Рандиной и Мусила, ФСБ тут же развернула бурную кампанию следственных действий в отношении вообще всех экологистов и анархистов, даже не утруждая себя доказательствами какой-то их причастности к делу N 112-17. ФСБ Кубани плотно "пасла" местных экологистов и анархистов, известно имя их "куратора" -- В. Баянов, этот человек неоднократно "беседовал" и с анархистами, и с экологистами, пытался их завербовать. Несомненно, что в экологистскую и анархистскую среду было внедрено достаточное количество осведомителей (даже из материалов "краснодарского дела" можно почерпнуть фамилии двух человек, в отношении которых имеются вполне обоснованные подозрения: анархист и экологист-"атшиец" Игорь Якушев ("Авария") и анархист, член ФАК Андрей Филимонов ("Июль")²². При этом следствие требует "оперативным путем" установить "цели и задачи" вполне легальных, освещавшихся в местной прессе и напичканных осведомителями слета в Южной Озерейке и конференции в Мемзае! Еще забавнее требование "установить оперативным путем местонахождение" НЭС (причем тут же дается тот адрес, который требуется "оперативным путем" установить). Наконец, изобретается "партия анархистов-пацифистов", к которой якобы принадлежит Романова-Щипцова. Не говоря уже о том, что у анархистов партий не бывает и быть не может (один из основных лозунгов анархистов так и звучит "Власть народам, а не партиям!"), следователи даже не задумываются над тем, что собираются искать террористку среди пацифистов!

Тут же начинаются многочисленные обыски и допросы экологистов и анархистов. На допросах следователи пытаются получить максимум информации об анархистах и "зеленых" -- причем такой, какая заведомо не имеет отношения к существу дела N 112-17 (о личной жизни, взглядах, увлечениях, об отношении к губернатору Кондратенко). Но на Краснодарском крае следствие не остановилось. И вот 2 февраля 1999 г. в Москве проводится обыск у профессионального журналиста Владлена ("Влада") Тупикина, у которого как-то останавливалась Рандина. Обыск длится 7 часов и проходит с многочисленными нарушениями закона. Тупикин был вынужден написать замечания к протоколу обыска с описанием этих нарушений и предупреждением, что у него есть основания полагать, что какие-либо бумаги или предметы могли быть ему подброшены сотрудниками ФСБ²³.

После обыска Тупикина отвезли в "Лефортово", но, как выяснилось, всего лишь для допроса. В ходе допроса Тупикина в основном расспрашивали об ... анархизме: то есть требовали объяснить, какие направления есть в анархизме и чем анархо-синдикализм отличается от других течений анархизма, какие вообще анархистские организации известны Тупикину, каковы "конечные цели анархистов" и т.д.²⁴ Вопросы же, касавшиеся дела N 112-17, были не менее странными. Например: "Что Вам известно о критике со стороны Щипцовой национальной политики губернатора Краснодарского края Кондратенко и о мерах противодействия, которая она готовила?"²⁵ Бюллетень "Антирепрессант", рассказывая об этом, обратил особое внимание на то, что и у Щипцовой, и у Тупикина была подчистую конфискована вся печатная продукция антифашистского характера. Конфискация у Тупикина архива, обширнейшей переписки и нескольких сот адресов анархистов, экологистов и правозащитников по всей стране вызывала у многих беспокойство и навела на самые мрачные мысли и ожидания: "Информации, изъятой при обысках, вполне достаточно для того, чтобы в будущем, если поступит такой "заказ", вплотную заняться преследованием анархистов, радикальных "зеленых" и левых радикалов. "Чекисты" теперь обладают подробной информацией об адресах, телефонах, взаимоотношениях различных анархистов и радикалов, об их конфликтах, личных представлениях, могут составить психологические портреты и, соответственно, методы "раскалывания" потенциальных будущих обвиняемых"²⁶.

Тем временем по Кубани продолжала катиться волна обысков, задержаний и допросов: "В феврале "органы" приходили в общагу Кубанского университета, где раньше жила Рандина, "общались" и т.п. В Белореченске были на несколько часов задержаны участники ФАК, менты пытались повесить им нераскрытые дела, запугивали и избивали. 26 февраля прошли обыски на 7 квартирах анархистов в Краснодаре, Анапе и Новороссийске. Через некоторое время прошел досмотр квартиры анархиста в Белореченске. Изымалась литература, архивы, фото, записи, адресные книжки, личные письма"²⁷. Все это было кампанией запугивания, поскольку никаких данных о причастности новых лиц (и даже подозрений на этот счет) у следствия не было.

Еще более показательно, что вопреки конституционным гарантиям тайны переписки, телефонных переговоров, телеграфных и иных сообщений власти долгое время блокировали все попытки кубанских анархистов и экологистов сообщить коллегам в других областях России о том, что происходит на Кубани. Телефонные разговоры внезапно прерывались, письма, отправленные из Краснодара и Анапы членами ФАК Аленой Асеевой ("Баррикада") и Анастасией Усок ("Искра"), были "изъяты из почтовых отделений и возвращены Усок и Асеевой по окончании следствия"²⁸ -- то есть власти даже не скрывали, что совершают уголовное преступление (ст. 138 УК РФ). Только в апреле 1999 г., спустя 5 месяцев после начала событий, краснодарским анархистам удалось связаться с "большой землей". Петербургский бюллетень "An-Press Message" так сообщал об этом: "Товарищи! Нами получена долгожданная весточка из Федерации анархистов Краснодара. Это по крайней мере означает, что наши товарищи на свободе и что они по-своему тоже пытаются участвовать в кампании за освобождение Маши и Ларисы"²⁹.

Другим грубейшим нарушением закона в "краснодарском деле" был сбор информации о личной жизни кубанских и московских анархистов и экологистов. От М. Рандиной следователи требовали (безуспешно) "признания" в том, что она состояла в интимных отношениях с Я. Мусилом³⁰. Вообще-то говоря, ФСБ этим интересоваться просто не имеет права. Вмешательство в чужую личную (а там более интимную) жизнь -- это уголовное преступление³¹. Но следствие по "краснодарскому делу" занималось этим постоянно. От матери Л. Щипцовой-Романовой требовали данных о личной жизни ее дочери³². Особенно упорно следствие почему-то пыталось доказать наличие интимных отношений между Романовой и Непшикуевым. Таких показаний добивались от матери и сестры Непшикуева³³, от анархистов и экологистов Филимонова ("Июль"), Платонова ("Грива") и Рудомахи ("Эр")³⁴.

Ладно следователи ФСБ -- они, судя по их поведению, были людьми, напрочь лишенными правового сознания. Но ведь вопросами личной жизни Щипцовой занимался суд (!), и на суде, в частности, свидетель Платонов отказался от данных им на следствии показаний о "романе" между Непшикуевым и Щипцовой³⁵.

На этом нарушения закона не кончились. Когда в Краснодар прибыл из Москвы адвокат С. Маркелов, следователи не допустили его к М. Рандиной! Следователь С. Степанов "оскорблял и выталкивал из кабинета" Маркелова³⁶. К Непшикуеву Маркелов все-таки пробился. Но после встречи с Маркеловым Непшикуев "вдруг" пишет заявление с просьбой вызвать его "для дачи пояснений об обстоятельствах ... встречи 22 декабря" с Маркеловым, "поведение которого" Непшикуеву "показалось подозрительным"³⁷. Затем Непшикуев пишет... отказ от московских адвокатов Маркелова и Беленькой!³⁸ Всякий человек, имеющий мало-мальское представление об уголовном судопроизводстве в современной России, знает, что ни один подследственный в провинции в здравом уме и трезвой памяти не отказывается от услуг московских адвокатов. Сам факт участия московского адвоката в провинциальном процессе на порядок улучшает шансы подзащитного.

Отстранить Маркелова от защиты Романовой-Щипцовой не удается, поскольку родители Ларисы заключили с Маркеловым соответствующий договор. Тогда ФСБ организует за адвокатом Маркеловым слежку и -- случай до того небывалый -- в дело N 112-17 на последних стадиях вводятся материалы оперативно-розыскного характера на Маркелова³⁹. Затем Маркелова задерживают в Москве на улице и допрашивают в Следственном управлении УФСБ по Москве и Московской области как "свидетеля" по делу о взрыве приемной ФСБ 4 апреля 1999 г. (то есть по "делу НРА"). Допрос проводят следователи ФСБ Дмитрий Андреев и Алексей Платоненко, и интересует их информация по "краснодарскому делу", ее Маркелов не может разглашать, так как связан адвокатской тайной. Маркелов вынужден направить заявление в Президиум Межрегиональной коллегии адвокатов, где указывает (со ссылкой на подзащитную и на второго адвоката Щипцовой В.М. Мичурина) на осуществление в отношении него противоправных действий. Общество "Мемориал" выступает со специальным заявлением "Беспрецедентное давление на Станислава Маркелова -- адвоката Ларисы Щипцовой", в котором после изложения фактов высказывается предположение, что Маркелова хотят отстранить от участия в "краснодарском деле", поскольку "обвинение опасается участия в деле квалифицированной защиты, независимой от краснодарских властей"⁴⁰. Группа противодействия политическим репрессиям так характеризует произошедшее: "Допрос адвоката в качестве свидетеля является нонсенсом в правовой системе России, так как он практически не может давать показаний -- его охраняет закон об адвокатской тайне"⁴¹.

Правозащитные организации проводят в Москве специальную пресс-конференцию с участием Маркелова и Тупикина. На конференции Маркелов заявит: "Следователи не спрашивали Ларису о взрывном устройстве. Их интересовали ее политические взгляды"⁴² -- и расскажет о безобразных, без преувеличения издевательских условиях содержания беременной женщины в СИЗО Краснодарского УФСБ⁴³. "Я со времен перестройки участвовал в анархистском движении, которое в нашей стране носит глубоко мирные формы... В изъятом у меня компьютере достаточная база данных по переписке, чтобы при желании сделать "анархистское дело" и "раскрыть" мифическую организацию с отделениями по всему бывшему СССР", -- добавит Тупикин⁴⁴. Так "краснодарское дело" обратит на себя внимание зарубежных СМИ и приобретет международный резонанс. Это не даст возможности следствию "вывести из игры" Маркелова. Показательно, однако, что о пресс-конференции сообщат только краснодарские газеты и зарубежные СМИ. Московские журналисты, хотя они и присутствовали на пресс-конференции, будут немы как рыбы.

Маркелов развернул борьбу за права своей подзащитной. Беременная Щипцова содержалась в СИЗО УФСБ, который в Краснодаре в народе именуется "Гестапо". Газета "Playing Identity" рассказывает: "В СИЗО Ларису лишили прогулок и передач (что противозаконно -- А.Т.), а в качестве питания она получала жидкую тюремную баланду (что также противозаконно: беременным полагается усиленное питание -- А.Т.) Уже к концу февраля у Ларисы шатались зубы, кровоточили десны, у будущего ребенка наблюдалось отставание в развитии"⁴⁵.

Маркелов и Мичурин обращаются в суд с ходатайством об изменении меры пресечения Щипцовой на подписку о невыезде. Но суд 18 мая 1999 г. отказывает в ходатайстве. Тогда Маркелов обращается в международные правозащитные организации, начиная с Московской Хельсинкской Группы. И 29 мая Щипцовой наконец была изменена мера пресечения -- она вышла из тюрьмы под подписку о невыезде из Краснодара. Помимо настойчивости Маркелова тут несомненно сыграло роль и дальнейшее ухудшение здоровья заключенной: у Ларисы развился пиелонефрит, произошло защемление почки и возник вопрос о прерывании беременности по жизненным показаниям⁴⁶. Говоря иначе, сотрудники ФСБ испугались, что молодая беременная женщина умрет у них прямо в СИЗО, до суда, и это повлечет за собой жуткий скандал, поскольку акции в защиту Рандиной и Щипцовой к тому моменту проходили уже во многих городах России и даже за рубежом.

Заодно выпустили под подписку и Непшикуева. А Рандину вовсе переквалифицировали на свидетеля, сняв с нее все обвинения!

Зато ФСБ отыгралась на тех, кто выступал в защиту Щипцовой и Рандиной. На Кубани прошли новые обыски и допросы: "В Краснодаре, Новороссийске, Белореченске ... прошли обыски (всего, как нам известно, в 8-ми местах). Причем, как мы потом уже разобрались, с грубейшими нарушениями. Может, обысков было и больше, но нам об этом пока ничего не известно. Началось давление на некоторых товарищей со стороны ФСБ с намеками потерять работу, если не согласишься стучать на своих"⁴⁷. Журналиста из газеты "Кубань сегодня" Юрия Куценко (отнюдь не анархиста), участвовавшего в кампании в защиту Щипцовой и Рандиной, уволили с работы после визита в редакцию сотрудников ФСБ⁴⁸. Как оказалось, сотрудники ФСБ рассказали главному редактору газеты, что "Куценко состоит в организации анархистов, связанной с терроризмом. И что его вообще скоро посадить могут"⁴⁹.

В Петербурге, где анархисты развернули активную кампанию солидарности, ФСБ проявила невиданную прежде активность, попытавшись завербовать 4 анархистов (или бывших анархистов). Причем одному из них -- члену Питерской Лиги Анархистов Николаю С. -- сотрудник ФСБ, "назвавшийся Титовым Алексеем Владимировичем", пытался всучить "брошюру фашистского содержания с "уточняющим" замечанием: "Брошюра не фашистская, а нацистская"⁵⁰.

В Москве прошла серия допросов анархистов и экологистов, от которых требовали "назвать организаторов митингов и пикетов поддержки заключенных Романовой и Рандиной, объясняя это тем, что эти акции проводятся в поддержку "преступников", хотя в тот период Романова и Рандина были подследственными, а значит, по закону, невиновными"⁵¹.

Суд по "краснодарскому делу" начался 12 июля 1999 г. Но еще до суда Щипцова и Рандина получили новый "подарок" от ФСБ: из Москвы приехали следователи, которые принялись их допрашивать по "делу Новой революционной альтернативы (НРА)". Причем Щипцову стали допрашивать сразу после вынесения постановления об освобождении под подписку, но до выхода из тюрьмы. Измученная больная женщина на шестом месяце беременности вообще заподозрила, что ее обманули и выпускать не собираются, а собираются "пришить" новое дело: "После того, как я в четыре часа дня дала подписку, меня снова вернули в камеру. Потом опять дернули на допрос, а после него -- снова в камеру. Сокамерницам говорю: меня, наверное, "прокинули". Только в 9 или в 10 я вышла за ворота"⁵².

Журналист Рубен Макаров так описывает эти события: "Сперва доблестные бойцы невидимого фронта вели протокол, но потом перевели допрос в русло беседы "по душам" и посоветовали беременной женщине быть более откровенной, не то, дескать, придется взять на анализ ДНК ее еще не родившегося ребенка. По словам Ларисы, у московских следователей есть подозрение, что отец ребенка -- опасный преступник"⁵³. Допросами Щипцовой ФСБ не ограничилась: "Вплоть до суда после окончания следствия ФСБ продолжала травлю моей семьи, угрозы в отношении матери и отчима, обыски у дальних родственников, попытки "прилепить" разного рода "висяки" мужу -- Илье Романову", -- писала из тюрьмы (уже после суда) Лариса⁵⁴.

Щипцова к тому времени уже ничему не удивлялась: способность удивляться она утратила еще в предварительном заключении -- после того, как следователь ФСБ Осипенко заверил ее, что сам является убежденным врагом существующих в стране строя и режима⁵⁵.

Суд начался с того, что "адвокаты потребовали вынести два частных определения: на незаконное содержание под стражей беременной женщины и на незаконный сбор оперативных данных органами ФСБ на адвоката Маркелова"⁵⁶, но суд отклонил эти требования. Тогда адвокаты потребовали прекращения дела в отношении Щипцовой как подпавшей под амнистию в силу беременности. Но суд отказался признать находившуюся на восьмом месяце Щипцову беременной!⁵⁷ Это -- случай совершенно беспрецедентный.

В позиции суда просматривалась особая -- античеловеческая и иезуитская -- логика: суд не мог не понимать, что Щипцова, конечно, неизбежно подпадает под амнистию как беременная и рано или поздно тот или иной суд более высокой инстанции с этим согласится. Однако ставка делалась на то, что когда дело дойдет до рассмотрения апелляции где-нибудь в Верховном суде, Лариса уже родит -- и, следовательно, перестанет быть беременной и, следовательно, перестанет подпадать под амнистию!

Но после неудач у защиты начались неудачи у обвинения. Большинство свидетелей обвинения на суд не явилось⁵⁸, а те, что явились, стали отказываться от показаний, данных на следствии, или менять свои показания⁵⁹. "Немногочисленные свидетели обвинения говорили, что на них оказывалось давление со стороны следствия и они вынуждены были подписывать то, что им диктовали"⁶⁰. Самым большим ударом для обвинения был отказ М. Рандиной от данных на следствии показаний, поскольку это фактически разваливало версию обвинения в отношении Щипцовой⁶¹. Практически у обвинения остались лишь показатели Непшикуева, который, впрочем, на суде путался и тоже менял показания (но не в отношении Щипцовой). "На суде рассматривались результаты экспертиз, которые в основном подтверждали непричастность Щипцовой к перевозке и изготовлению взрывчатых веществ"⁶². С журналистами общалась и охотно давала интервью (например, телепрограмме "Скандалы недели") и Романова-Щипцова.

Фактически дело в суде развалилось⁶³. "Нелепость обвинений зачастую вызывала смех в зале суда"⁶⁴. Адвокат Щипцовой Виктор Мичурин констатировал: "Следствие необъективно подошло к этому делу -- предъявленные обвинения не подтверждаются доказательной базой" и возмущенно заявил, что в ходе процесса "фактически отрицается презумпция невиновности, гарантированная Конституцией. Напротив, адвокаты обвиняемой вынуждены доказывать ее невиновность, то есть заниматься тем, чем в принципе мы заниматься не должны"⁶⁵.

Наконец, 14 июля выступила с последним словом Л. Романова-Щипцова. Лариса "в последнем слове заявила о своих анархо-коммунистических взглядах, о том, что верит в революционное действие трудящихся и в необходимость общества социальной справедливости. Ее последнее слово было по сути обличительной речью следствию и ФСБ".⁶⁶

Приговор суда поразил всех присутствовавших: Щипцовой -- четыре года заключения в колонии общего режима, Непшикуеву -- три года. Но если защитники Щипцовой были поражены приговором беременной женщине, имевшей малолетнего ребенка (чей муж к тому времени уже был арестован и сидел в СИЗО), то защита Непшикуева была неприятно поражена приговором единственному свидетелю, на показаниях которого и строилось все обвинение. Щипцова прокомментировала приговор Непшикуеву так: "Вот... хороший урок для будущих "активно сотрудничающих" со следствием непшикуевых"⁶⁷.

О дальнейшей судьбе Непшикуева известно немного. По утверждениям побывавших в Краснодаре комсомольцев, "Непшикуев попал в общую камеру того же изолятора. В подобных изоляторах и на зонах слухи распространяются очень быстро. Поэтому сокамерники Гены очень скоро узнали про его "подвиг" перед следствием... Вы понимаете, что с ним сделали. Справедливость, которой не нашлось у буржуазного суда, была восстановлена уголовниками..."⁶⁸

Больше известно о Щипцовой. Так же, как и на Непшикуева, на нее прямо в зале суда надели наручники -- и затем ей пришлось с 15 до 22 часов просидеть в автомашине конвоя, поскольку ни одна тюрьма не соглашалась ее принимать⁶⁹ (законодатель не предусмотрел такого казуса, как отказ суда признать беременной женщину на восьмом месяце!). Некто полковник Афанасьев, по словам Ларисы, "личным приказом заставил тюремных врачей дать разрешение на прием меня в СИЗО в нарушение инструкций"⁷⁰.

За две недели до родов СИЗО от Щипцовой избавился -- ее этапировали в женскую колонию N 3 в Усть-Лабинске (60 км от Краснодара).

25 августа краевой суд рассматривал кассационную жалобу адвокатов Щипцовой. Но краевой суд кассацию отклонил. Анархисты так отреагировали на это: "Никто и не ожидал правосудия от наглой и репрессивной Системы"⁷¹. Подчеркну: власти сами делают все возможное, чтобы подорвать свой авторитет и увеличить число противников существующего режима.

Рожала Л. Романова-Щипцова в колонии 26 августа. Роды были тяжелые -- с разрывом родовых путей, наложением 12 швов без наркоза (анальгетиков и анестетиков в колонии не было)⁷².

И вдруг 3 сентября 1999 г. президиум краевого суда принял новое решение по делу Щипцовой. Оказывается, один из судей краевого суда, рассматривавших кассационную жалобу, написал "особое мнение" и направил жалобу в президиум -- указывая, в первую очередь, на дикость и абсурдность отказа признать беременную Щипцову беременной. Президиум рассмотрел жалобу и вынес постановление: четыре года условно⁷³. 9 сентября Щипцова с младенцем вышла из колонии.

Но самым поразительным в "краснодарском деле" оказалось то, что оно не закончилось с вынесением приговора! "С первого же дня пребывания в колонии Щипцова неоднократно вызывалась в оперчасть, где беременной женщине устраивали перекрестный допрос по ее же делу, выясняли ее знакомства в Краснодаре, имена тех, кто собирался помогать ей в заключении. После родов ей было предложено передать ребенка опекунам в ответ на ее жалобы об ужасном состоянии Дома матери и ребенка в колонии. Начальник колонии запретил, в нарушение правил внутреннего распорядка, передавать продуктовые и вещевые передачи Щипцовой, не принимались также ни денежные переводы, ни посылки, присланные родными осужденной. Адвокат к Щипцовой не допускался. Работники оперчасти посоветовали не разглашать другим осужденным анархистские идеи, а в противном случае обещали массу проблем. 3 сентября Президиум Краснодарского краевого суда вынес решение об изменении наказания на условное и вынес постановление о немедленном освобождении Щипцовой. Однако она была освобождена лишь 9 сентября, более того, решение суда не было известно ей вплоть до последних суток пребывания в колонии -- администрация не передала ей официальное постановление об изменении приговора. Начальник колонии Ковалев сказал адвокату Романовой (Щипцовой) в ответ на требование соблюдения ее прав, что не хочет портить отношения с ФСБ. В день освобождения на ребенка Щипцовой администрация не выдала ни свидетельства о рождении, ни справку о рождении ребенка. Документы после многочисленных проволочек были выданы только через неделю после освобождения"⁷⁴. Тогда же, в июле-августе 1999 г. "мать и отчим Романовой (Щипцовой) неоднократно вызывались следователями ФСБ на допросы в Лефортово и на Лубянку, их допрашивали по много часов, заставляя дать показания против дочери и ее мужа Романова И., угрожали предъявить обвинение в организации взрыва приемной ФСБ, снимали отпечатки пальцев, оскорбляли"⁷⁵. Тележурналист "Скандалов недели" (канал ТВ-6) Андрей Стволинский, который сделал несколько репортажей о "краснодарском деле", подвергся обыску и допросам⁷⁶ -- и в результате в конце концов был вынужден уйти с работы.

Саму Щипцову после возвращения в Москву тоже постоянно допрашивали -- уже по "делу НРА", за ее квартирой было установлено круглосуточное наблюдение (сотрудники ФСБ даже не маскировались), естественно, прослушивались ее телефонные разговоры. Щипцова много раз говорила окружающим, что ФСБ ее в покое не оставит -- и обязательно в ближайшее время посадит⁷⁷.

Так и случилось: 5 апреля 2000 г. Лариса Щипцова-Романова была задержана при выходе из своего дома и доставлена на Лубянку.

Ей было предъявлено обвинение по делу N 772 (о взрыве приемной ФСБ 4 апреля 1999 г. -- когда Лариса сидела в тюрьме в Краснодаре!)⁷⁸.

Кончилось все это, как известно, тем, что 14 мая 2003 г. Романова-Щипцова была осуждена закрытым судом на 6,5 года по "делу НРА" -- такому же сфабрикованному делу, как и "Краснодарское" (что легко доказать, но это уже -- другая история).

***

"Краснодарское дело" было лишь одним из дел "левых террористов", сфабрикованных ФСБ. В ходе этих дел на политических маргиналах (которые не имели поддержки в обществе, связей в "верхах" и которых некому было защищать) -- на анархистах в частности -- отрабатывались методы подавления оппозиции. Те методы, что себя оправдали, позже были применены, например, в "деле Лимонова" и в делах "олигархов". В частности, в "Краснодарском деле" впервые были применены такие приемы, как засылка провокатора в оппозиционную организацию; изоляция от центральной прессы; блокирование почтово-телеграфных сообщений; изъятие компьютеров под предлогом поиска в них информации (хотя всю информацию с жестких дисков можно скопировать, не вынося PC из дома); допрос свидетеля в тюрьме "Лефортово" -- для оказания на него психологического давления; попытка вывести из дела адвоката с помощью включения его в то же дело в качестве свидетеля.

Надо сказать, что в разных сфабрикованных ФСБ делах о "левом терроризме" "обкатывались" разные методы.

Показательно, как удачно на Лубянке был выбран объект провокации -- анархисты. После обысков в Москве перепуганные московские анархисты предприняли большие усилия для того, чтобы привлечь к происходящему внимание центральных СМИ -- одни анархисты имели хорошие связи с либеральными СМИ еще со времен совместной борьбы против власти КПСС, а другие анархисты имели такие связи с коммунистической прессой со времен октября 1993 г. Однако ни те, ни другие не захотели сообщать о деле! Журналисты либеральных СМИ, даже понимая, что речь идет о фабрикации и полицейской провокации, предпочли оказаться на стороне формально либерального политического режима (а не на стороне его анархистских противников), а журналисты из коммунистических изданий не захотели выступать против своего любимого Кондратенко. И все побоялись ссориться с ФСБ. И те, и другие даже не задумались: а не патология ли это -- трогательный союз ФСБ, "либерального государства" и ксенофоба Кондратенко?

Единственным местом в центральных СМИ, где освещалось "Краснодарское дело", была довольно-таки сомнительная передача "Скандалы недели" -- и то лишь потому, что в ней работал считавший себя по убеждениям анархистом Андрей Стволинский.

"Краснодарское дело" ясно продемонстрировало уровень цензуры и самоцензуры в наших СМИ и дало возможность ФСБ сделать вывод: то, что не освещается в СМИ, не существует в общественном сознании, и, следовательно, любые проявления произвола могут остаться безнаказанными. Нетрудно (даже по приведенным в этой статье сноскам) проследить, что все сомнения, высказанные по "Краснодарскому делу" в центральных СМИ, были обнародованы лишь в 2000 г., когда жертвам произвола было от этого уже ни тепло, ни холодно. И то причиной этому послужило "дело НРА".

Впрочем, из того факта, что полностью пресечь распространение информации не удалось (через малотиражные левацкие издания и интернет) и не удалось отсечь от дела зарубежных корреспондентов, Лубянка сделала выводы -- и в "деле НРА" сотрудники ФСБ уже активно общались с журналистами и вбрасывали в СМИ различную бредовую информацию: о "пятистах боевиках НРА" по всей стране, о тайниках с тоннами взрывчатки, якобы найденных следствием, и т.п.

Если сравнивать "краснодарское дело" с "делом Никитина" или "делом Пасько", становится очевидно: только из-за цензуры и самоцензуры в наших СМИ, из-за того, что "краснодарское дело" до суда тотально замалчивалось, могли возникнуть такие дикие явления, как осуждение двух человек при полном развале дела в суде или отказ суда признать беременной женщину на восьмом месяце.

Добавлю, что журналистская трусость, как водится, была наказана: когда успешно опробованные на "леваках" методы затем были задействованы в делах опальных "олигархов", многие журналисты из медиа-империй этих "олигархов" оказались без работы.

"-- Прости, отец, опять я к тебе, -- сказал Феликс входя. -- Так как же всё-таки: был тридцать седьмой год или нет?

-- Не был, -- ответил отец отечески ласково, -- не был, сынок. Но будет".

Главная страница | Содержание номера