 |
Главная страница | Номера | Именной указатель |
Рубен Гальего
Цензура и пропаганда - две колеи одной информационной дороги
Цензура - ограничение доступа к негативной информации, пропаганда - навязывание информации позитивной. Ни одно государство мира никогда не обходилось ни без цензуры, ни без пропаганды.
Описывать примеры и того, и другого можно бесконечно. Кому в голову придет спорить с цензурой? Кому конкретно надо знать что что-то где-то плохо? Чем плоха пропаганда? Ведь хорошо все на самом деле. Мы живы - значит, хорошо. Поели - еще лучше. Включили телевизор - а там совсем хорошо. Там быстренько объяснят, где враги, а кто друзья. Хлеба и зрелищ. Чего больше?
Только все ходят среди нас одиночки, все высматривают. Все им что-то не так. Так это только одиночки. Лишь им одним надо опорочить, загадить и принизить.
Нам - большинству - и так хорошо. Хлеба и зрелищ.
Забавно еще и то, что раньше, вроде, все было проще: вражеская пропаганда - это то, что не пропустила наша цензура, а наша пропаганда - против вражеской цензуры. Сейчас все, казалось бы, изменилось. То, что наша цензура еще недавно не пропускала, уже не пропускает цензура не наша, то что совсем недавно было вражеской пропагандой, уже пропускает наша цензура. И это еще не все, и это еще только цветочки, росточки, побеги и стебельки. Какими будут ягодки, никто не знает, а до корешков не докопаться, как ни крути, как ни пытайся. Все меняется, ориентиров нет. Где цензура, не понятно, кто цензор - загадка. Пропаганда - тут она, на месте, никуда не делась. Пропаганда раньше убеждала в одном, сейчас несколько в другом, но убеждала и убеждает с той же силой и тем же напором. Купи мыло, проголосуй. Не покупай мыло, не голосуй. Голосуй за того, не голосуй за этого, покупай это мыло, не покупай то.. Но голосовать - не голосовать - это мы еще как-нибудь, а не покупать мыло вообще уже не можем. Насущная потребность, мыться надо. Мы упорно идем голосовать, ставим галочку, покупаем мыло, просто мыло, какое-нибудь, приходим домой, включаем телевизор, но уже поздно. Уже проголосовали за кого надо, и мыло у нас - не просто какое-нибудь, а самое-самое. Подсознание. Пропаганда.
Эти, которые одиночки, которым больше всех надо и не хватило в прошлый раз пули или цикуты, все высматривают, вынюхивают, так и норовят узнать чуть больше, копнуть чуть глубже. Все им мало, все чего-то им не хватает. Но наша цензура начеку. Наша цензура все равно и не смотря ни на что.
Где они, и кто мы - тоже не совсем понятно. Они и мы - понятия уже давно не географические, уже очень давно даже не социальные. Если бы мы были бедные, а они - богатые, было бы немного проще. Они - богатые, нам, бедным, не разрешают. Так нет. И богатые, и бедные с одинаковой яростью упираются лбом в телевизор, компьютерные игры, зрелища. Что, почему и зачем мало кого волнует. Только иногда, если вдруг рука не нащупывает привычного бутерброда, поднимаются возмущенные крики и кажется, что вот оно, началось, сейчас начнется, взорвется, покатится, люди очнутся, возмутятся и спросят. Не очнутся. Это только временный системный сбой. Это не надолго. Приедут, принесут, привезут, заставят, вложат в руку бутерброд. Глобализация.
Вот и хорошо, вот и правильно. А то бы задумались и захотели изменить. Зачем? Зачем задумываться, и, тем более, зачем менять? И что менять? Слишком много вопросов, слишком мало ответов. А так, без вопросов и ответов, всем хорошо. Кому не хорошо - тому всегда можно объяснить, что ему хорошо. На то и существует пропаганда. К тому же мы достоверно знаем, что там, за поворотом и горизонтом живут те, кому гораздо хуже, чем нам. И ничего, мы привыкли, мы довольны и счастливы. Если им хуже, то нам лучше. Так и живем, так и проживем до смерти. Включаю телевизор, а там люди живут, которые в телевизоре. Такие же, как и я. Тоже смотрят телевизор.
И все-таки, как же с теми, другими, которых не пускает цензура? Зачем им это надо - знать? Непонятные они люди. Все же на самом деле чудесно устроено, все чудесно устроились. Все, что хорошо, то хорошо, а что плохо, то плохо и будет. Там, наверху, уже о нас подумали и думают непрестанно. Все, что надо, вовремя поправят и добавят. Надо только подождать и потерпеть.
Они, другие, лезут и лезут в нашу жизнь. А мы, не другие и совсем наоборот, этого не хотим. Не хотим знать. Между ними и нами - стена. Стена из цензуры.
Цензура везде и во всем. С телевидением все ясно. Телевидение кто купил, тот и показывает. Газеты еще туда-сюда, в газетах время от времени надо что-то рассказывать, но и там цензура не дремлет, все что надо не пустит в печать, кого надо уволят или переведут. Если очень надо - посадят или пристрелят. С газетами проще еще и тем, что они, газеты недолговечны. Газеты не перечитывают.
Журналисты тоже люди. Журналисты хотят кушать. Каждый журналист знает все три лика цензурного цербера.
Первый эшелон цензурной обороны. Доцензура. "Я не буду об этом писать, все равно не напечатают". Цензура внутренняя. Текста еще нет, а он уже никогда не увидит света, потому что автор - человек умный и рассудительный. Зачем писать, если все бесполезно.
Второй эшелон - не эшелон даже. Непроходимая и непролазная трясина. Собственно, она, родимая, цензура и есть. "Ваш материал нам не подходит". И все. И делай, что хочешь. Цензура.
Но иногда где-то наверху не сошлось. Кто-то разрешил или не заметил. Прошло, пролетело, проскочило. И что толку? Приехали. Текст опубликован, а толку - ноль. Вот она - постцензура. Правы были редактор из второго эшелона и автор из первого. Не нужен текст, бесполезен. Никому это на самом деле не интересно. И даже вредно. Автору даже не надо давать понять. Он, автор, и сам все прекрасно понял. Нечего было идти поперек. В строй, и шагом марш со всеми в одной колонне. Живи, автор, дальше, наслаждайся жизнью. Не надейся даже на пулю. Нет на тебя пули. И цикуты нет. Кончилась цикута, или забыли, что это такое. Пиши в строй или в стол и не выделывайся.
Остаются книги. В книгах есть все, что нужно. Те, кто жил до нас, давно уже описали все что есть и все что будет. Описали, напечатали, прорвались сквозь цензуру своего времени, вырвались из заколдованного круга до и пост-цензуры, стали классиками. Тома древних греков и не очень древних русских есть, существуют, стоят на полках. Там, на полках, уже написано обо всем и навечно про царей и царевых слуг, армию и флот, политиков и народ. Да, самое главное, там же все написано про народ, который безмолвствует. Ничего не изменилось за прошедшие тысячелетия.
И все-таки. Как же те, которым больше всех надо и которые поперед батьки? Даже жалко их немножко, таких беспомощных и несообразительных. Им мало хлеба и зрелищ. Но, если подумать чуть получше, присмотреться чуть повнимательнее... Да шут с ними, такими умными. Пусть живут. Нам хорошо, и им хорошо.
Книги не жгут, уже хорошо. Пока не жгут книги - всем хорошо. И все хорошо. Пока.