 |
Главная страница | Номера | Именной указатель |
Всеволод Речицкий
Открытость информации как универсальное требование
В. Речицкий - кандидат юридических наук, доцент Национальной юридической академии Украины им. Ярослава Мудрого (г. Харьков), конституционный эксперт Харьковской правозащитной группы.
Печатается в сокращении. Целиком опубликовано на украинском языке в "Вестнике Академии Наук Украины", N 9/2003.
Вопрос об открытости информации как универсальном требовании является не столь однозначным, как можно было бы первоначально предположить. В частности, важнейшей теоретической гранью темы представляется проблема природы и функций символической реальности, к которой принадлежит и частью которой является информация. Мы могли бы принять определение символической реальности как пространства человеческого воображения, в котором феномены (предметы и явления) материального мира выступают в качестве специальных заменителей - знаков и символов, с помощью которых человек организует свою активность и посредством которых осуществляется его взаимодействие с другими людьми и окружающей его природной средой.
Из самой природы и структуры символической реальности следует, что люди должны быть внимательны к границам созданного ими символического мира. Это, в частности, означает, что в рамках символической реальности они не должны применять системы запретов, которые были разработаны для применения в пространстве физической (предметной) реальности. Ибо запрет на те или иные проявления символической реальности всегда оказывается посягательством на свободу мысли, экспериментальные площадки разума, "культурно чувствительные зоны" (Д. Истон) общества. Такие запреты, как правило, не только неплодотворны, но и разрушительны для ноосферы.
Символическое пространство (символическая реальность) по своей роли и функциям выступает как испытательный полигон разума, окруженный "резервациями" факультативных смыслов и оснащенный виртуальной машиной преодоления естественно-физических ограничений. Все недоступное в мире физическом здесь доступно, все ограниченное в материальном мире его ресурсами здесь ничем, кроме умственной усталости, не ограничено. Поэтому главная роль символической реальности - это освобождение человека от связанностей и зависимостей, налагаемых на него физическими законами, материальными обстоятельствами жизни. И одно из важнейших свойств символической реальности заключается в том, что она позволяет более свободно, чем в "реальной реальности", комбинировать жизненные предметы и явления, сочетать их друг с другом самым разнообразным образом, ускорять и замедлять их движение сообразно проекту воображения. Но это также означает, что важнейшим качеством символической реальности является способность к творчеству.
Исторически творчество является результатом растущей свободы и автономности личности, и в этом смысле оно возникает из принципиально иных источников, нежели рутинная повседневная работа. Иначе говоря, мы должны признать, что творчество возникает не столько из соблюдения (повторения) существующих процедур и правил, сколько из сознательного или бессознательного их нарушения. Можно сказать, что творчество предполагает также конкуренцию свободы и порядка, причем в данной конкуренции идея свободы превалирует над любым status quo.
Публичное право творчества или право интеллектуальной свободы еще до недавнего времени достаточно комфортно укладывалось в рамки регулятивных возможностей национального конституционного права. Однако под влиянием глобализации и демократизации право творчества все более выступает как специальное подразделение международного информационного права. Ведь творить и делиться результатами творчества означает обмениваться информацией. В идеале творчество есть свободное, ничем не ограниченное информирование. Этим-то свойством творчества и порождается большинство его правовых и политических коллизий.
В одних случаях творчество создает новые информационные сообщения, в других - позволяет понять, декодировать уже существующие. Так или иначе, но именно коммуникационный, информационный характер творчества заставляет сегодня обратить на него внимание правоведов.
Ориентируясь на предложенное А. Молем определение информации, как количества непредсказуемого в сообщении, можно сформулировать следующее определение: творчество - это создание имеющего смысл информационного сообщения (творческого продукта), необходимым условием существования которого в данном качестве выступает неповторимая оригинальность личности автора данного сообщения.
В узком смысле право творчества обычно подразделяется на частное право творчества, которое воплощает в себе авторское (национальное и международное) право, а также публичное (национальное и международное) право интеллектуальной свободы, которое ориентируется на обеспечение интересов не только авторов, но также потребителей творчества, его потенциальной или реальной аудитории.
Нет нужды говорить, что реакция общественности и/или государства на творческую новизну зависит не только от степени объективной непредсказуемости произведенного творцом артефакта, но также и от субъективно уникальной, часто неповторимой коммуникативной установки его создателя. Поэтому важнейшим критерием успешности социального прогресса является то, в какой мере общество и государство обеспечивают условия "неподопечности" творческих индивидов.
Ценность творчества, однако, проявляется не только в том, что оно раздвигает границы предметного и символического мира, расширяет пространство человеческой свободы, увеличивает социальное знание, делает более интересным наше настоящее и будущее. Обладая способностью разрушать любые предсказания и пророчества, творчество спасает человечество от скуки и экзистенциальной тоски. Творчество не предоставляет, как правило, каких-либо конкретных надежд, но оно внушает людям своеобразную уверенность в том, что любой процесс не длится бесконечно долго, что любая привычка и рутина имеют свои пределы, а жизнь не бывает полностью бессмысленной.
Однако, поскольку функционирование творчески-интеллектуальной сферы имеет тенденцию подрывать стабильность, творчество потенциально угрожает социальному порядку и безопасности. Поэтому творческое мышление представляет собой реальный источник политических и административных проблем.
Неудивительно, что современное государство вынуждено "держать в уме" деструктивный по отношению к status quo потенциал индивидуального творчества. С другой стороны, ничто так не дестабилизирует политическое и экономическое равновесие, как ущемление или сокращение в том или ином обществе, регионе и мире в целом творчески-символического пространства. Поэтому политическая власть в своем отношении к творчеству всегда несет двойной риск. Для нее опасен как избыток, так и недостаток творчества. С одной стороны, творчество непредсказуемо и потому содержит в себе некую угрозу, с другой стороны, именно это качество заставляет его быть социально востребованным.
В журналистике информацию определяют как любые сведения о том, что влияет на жизнь людей, затрагивает интересы значительных масс зрителей и читателей [Профессиональная этика журналистов. Т. 1. - М.: Галерия, 1999. - С. 226]. А. Этциони считал информацию формой знания, выступающего в качестве необычной человеческой ценности, представляющего собой набор символов, а не объектов [Etzioni A. The Active Society. - New York-London: The Free Press, 1968. - P. 136].
С. Лем, следуя определению Н. Винера, называл информацию материальным явлением, не являющимся ни материей, ни энергией. Пытаясь пояснить смысл этого понятия, он приводил пример "Гамлета" В. Шекспира. Как подчеркивал С. Лем, миллион книг с заглавием "Гамлет" - это миллион физических предметов, представляющих собой только одного "Гамлета", повторенного миллион раз. В этом состоит разница между символом, воплощающим информацию, и ее материальным носителем. Однако для того, чтобы "Гамлет" существовал как информация, должен существовать и тот, кто способен его понять.
Нет нужды говорить, что в реальном мире все обстоит не столь просто. Ведь любое информационное сообщение по определению многозначно. Иначе говоря, информация есть новизна, обладающая разным смыслом для разных адресатов. Более того, даже автор информационного сообщения обычно вкладывает в него неоднозначный смысл.
Таким образом, информационное сообщение - это всегда потенциально непредсказуемая коммуникация. А сами информационные отношения - суть отношения по созданию и трансляции элементов новизны. Если интеллектуальная активность есть способ символического "удвоения" предметно-физического мира, творческая активность - способ создания информации, то сама информация есть воплощение чистой новизны.
Следовательно, информация - это имеющее смысл количество непредсказуемого (нового) в сообщении, которое распространяется от одного субъекта информационных отношений к другому, причем полный эффект передачи информации зависит от способов и возможностей ее истолкования и прочтения автором, ретранслятором и адресатом.
Общеизвестно, что лишь немногие из живущих и живших когда-либо на Земле людей сумели совершить великие научные или иные открытия, создать выдающиеся произведения искусства. Но это лишь доказывает, что "одна и та же" информация воспринимается символической реальностью в миллионах и миллиардах своих возможных интерпретаций, и лишь некоторые из них - всегда редкие и непредсказуемые - оказываются по-настоящему эффективными.
Иначе говоря, информация обретает системную эффективность лишь при условии ее неограниченного распространения, абсолютной доступности.
Структурно всякое информационное сообщение делится на тему и рему. Тема - это элемент привычного, знакомого в информационном сообщении, а рема - собственно информация - есть элемент непредсказуемости, подлинной новизны. Тема выполняет по отношению к реме функцию связки, информационного "предуведомления", семантического предисловия. Понятие темы и ремы является универсальным и потому применяется в более широком смысле. Как писал Д. Дьюи, люди не могут легко расстаться со своими старыми навыками мышления и никогда не смогут отбросить их все сразу. Поэтому при развитии и получении новых идей мы вынуждены использовать некоторые из старых идей в качестве инструментов понимания и коммуникации.
Символическая реальность существует как гигантское пространство информационного обмена, в котором постоянно происходят процессы со знаково-символическим наполнением. Она является пространством создания новизны, обмена новизной, областью инновационных транзакций. Именно в этом смысле символическая реальность предстает перед нами как освобожденный от предметно-физической инерции и иной консервативной связанности экспериментальный полигон сознания, безграничная лаборатория разума, основанная на принципах множественности, терпимости, свободы и этического выбора.
Символическая реальность есть информационный домен, в котором функционируют отправители и получатели информационных сообщений. Причем эффективность символической реальности прямо пропорциональна количеству действующих в ней информационных субъектов (отправителей и получателей) - так реализуется принцип множественности; чистоте информационных каналов и доступу субъектов к информации - так реализуется принцип свободы; реальной способности субъектов информационных отношений совершать нравственный выбор среди множества информационных альтернатив - так реализуется принцип этического выбора.
Известно, что Н. Винер в свое время протестовал против превращения информации в товар. Однако и сегодня вопрос о природе информации на рынке символических образцов выглядит неоднозначным. Но консервация информации в "закрытых емкостях" не имеет смысла. Отделенная, изолированная от своих потенциальных адресатов информация перестает быть информацией. Именно поэтому говорить об информационных отношениях как о проявлении символической реальности имеет смысл лишь в условиях открытости, неограниченного доступа к банкам и базам данным.
Подобное отношение к информации уже давно утвердилось в передовых странах, так что ученому гостю из Украины легче стать читателем Библиотеки Конгресса США, чем открыть абонемент в своей областной библиотеке. В сущности, потенциал информации при более широком ее распространении не уменьшается, а увеличивается. Чем интенсивнее (чаще) эксплуатируется информационный носитель, тем глубже и полнее раскрывается смысл содержащейся в/на нем информации. Чем больше существует получателей информации, тем адекватнее осуществляется ее предназначение.
Из данного тезиса вытекает, что за информационными отношениями стоит международный интерес. Поэтому информационное право должно быть представлено не только частным авторским правом, но также публичным конституционным и международным правом.
Что же касается внутренних параметров символического обмена, то информационные отношения имеют смысл лишь как средства передачи альтернатив. Если нужно передать лишь одну единственную возможность, то лучше не посылать сообщения вообще. Но это же правило работает и в гораздо более крупном масштабе. Информационные отношения имеют смысл лишь тогда, когда общий эффект информирования общества нельзя "организовать", а вытекающие из него выводы и оценки как-либо предвидеть.
В сущности, правильно организованный информационный мир - это сознательно поддерживаемая и оберегаемая символическая неупорядоченность, область спонтанных интеллектуальных усилий, в которой действует известный методологический принцип: anything goes (допустимо все).
Поскольку максимально полная осведомленность обо всем становится все более насущной необходимостью, а данные и знания все более эффективно накапливаются и выплескиваются из наших компьютеров, информация играет все возрастающую роль в политической жизни любой страны. Как правило, политическая власть старается первой овладеть информационными новинками, потому что с ними она приобретает привлекательность осведомленного субъекта. Но одновременно именно власть пытается просеивать информацию, поступающую в гражданские институты в обход и поверх ее границ. Так с помощью информационных рычагов она контролирует уровни социальной стабильности.
С другой стороны, общества, совсем недавно потерявшие в военных и идеологических авантюрах власти десятки миллионов жертв, стараются узнать о своем истеблишменте как можно больше. Поэтому почти в каждой посттоталитарной стране сложилось органическое противостояние общества и государства в информационной сфере.
На конституционном уровне оно приобрело черты противостояния власти и гражданского общества, народного и государственного суверенитетов. Поэтому тот, кто действительно верит в логику верховенства народного суверенитета над суверенитетом государственным, должен гарантировать гражданскому обществу статус приоритетного (первичного) получателя информации, исключительного объекта информирования.
Не случайно в мире утвердились и существуют две этики информационных взаимоотношений общества и государства. В первой из них - этике открытости государство выступает мощным средством, гарантирующим своим гражданам максимально широкий доступ к информации, новизне и всему происходящему в мире. Такое государство, конечно, всегда является объектом изощренной и компетентной критики.
Во второй этике - этике закрытости и информационного сдерживания - государство выступает в глазах общества как наиболее информированный субъект, но конечным результатом такой политики становится обычно общее недоверие граждан к власти и страх. Критики здесь тем более не избежать, но чаще всего она оказывается революционной.
В наиболее общем смысле процесс получения и использования информации является процессом социального и индивидуального приспособления к случайностям и закономерностям внешней среды и самой жизнедеятельностью в этой среде. При этом потребности и сложность современной жизни предъявляют высокие требования к практике информирования. Поэтому пресса, телевидение, музеи, научные лаборатории, университеты, библиотеки и учебники должны с опережением удовлетворять быстро растущие информационные потребности. В противном случае они не выполняют своего предназначения. Действенно жить сегодня - значит жить, располагая необходимой информацией.
Примечательно, что на основе уже состоявшихся исследований сделан вывод о том, будто информационная прозрачность и открытость не ведет к унификации или, как иногда говорят, "макдональдизации" мира. В частности, вышколенные в рамках "cultural theory" англосаксонские наблюдатели утверждают, что глобализация не влечет неизбежной культурной унификации, а массовое производство символов не создает "глобальной культуры". Просто национальные государства не могут далее отгораживаться друг от друга, а в их все еще охраняемых границах образовались информационные тоннели и коридоры.
Как признают разработчики современной доктрины стратегического развития США, для цивилизации "третьей волны" наиболее важным сырьем - причем таким, которое никогда не будет исчерпано - является информация, включая воображение. При этом одним из наиболее тревожных социальных последствий информационной революции признается факт, что человек со средними способностями вскоре не сможет предложить для продажи на рынке труда ничего, за что стоило бы платить настоящие деньги.
Это, в свою очередь, позволило предположить, что информационная революция влечет за собой пересмотр традиционной политической морали. Ведь она побуждает строить общество, основанное на ценностях, существенно отличающихся от ценностей классического рынка. Для такого строительства требуется большая подготовка и большая идейная борьба, и ее признаки уже отчасти распознаются.
Если говорить о технических аспектах информатизации, то здесь обращает на себя внимание то, что хотя Интернет и соединил между собой персональные компьютеры, разбросанные по всему миру, однако потребление бумаги как информационного носителя, продолжает удваиваться в США каждые четыре года. При этом 95% всей информации так и остается в бумажном виде. Против ожиданий, в электронной версии хранится лишь несколько процентов всех существующих сведений. Иными словами, объем бумаг растет в мире быстрее, чем электронная технология успевает их заменять [Гейтс Б. Бизнес со скоростью мысли. - М.: Эксмо-Пресс, 2001. - С. 59]. По данным, которые приводит У. Бек, в конце XX века в мире насчитывалось 1,26 миллиарда телезрителей, 200 миллионов пользователей кабельного телевидения, 690 миллионов телефонных номеров, 200 миллионов компьютеров, из которых 30 миллионов были подсоединены к Интернету.
Но более интересными последствиями информационной революции являются не количественные, а качественные показатели. Один из них заметен сегодня в том, что информация постепенно стала фактором потребления, а не хранения. Это означает, что наибольшую гарантию безопасности имеют сегодня страны, чье информационное и научное положение соответствует предельным уровням пространства (мира) открытого общения.
Человек приходит в мир как чистый лист бумаги, и все, чем он становится в интеллектуальном отношении, зависит от его информационных связей. Однако современный уровень социального интеллекта определяется не столько объемом имеющихся в распоряжении общества знаний, сколько их энтропией - уровнем "разброса", наличием возможностей их ситуативной эксплуатации и передачи. Образно говоря, люди могут быть окружены сейфами знаний, но вне коммуникации их решения и действия будут отличаться едва ли не бессмысленностью.
Таким образом, проблема информации заключается не в наличии или отсутствии знаний как таковых, а в уровне информационных соединений - характере интеллектуального взаимодействия. Ибо только бесчисленные информационные транзакции на всех уровнях и по всем векторам коммуникации превращают знания в фактор прогресса. Информация жива лишь в своем обмене и бесконечном перетекании, она имеет смысл лишь постольку, поскольку способна провоцировать непредсказуемые реакции и поведенческую новизну.
Современные политические элиты обычно не выступают против новизны и прогресса. Но они предельно осторожны в своем отношении к реакциям населения, доверием которого им удалось заручиться. Дозируя информацию, политики, как им кажется, держат ситуацию под контролем. На самом же деле они заполняют взрывоопасной пустотой, "угольной пылью" сознание своих информационно недокормленных сограждан. Поскольку информация по своей подвижности превосходит любые известные человеку стабилизирующие, канализирующие и фильтрующие средства, постольку рано или поздно в странах с обскурантистской информационной политикой происходит настоящий сход лавин. И тогда неожиданно открывшаяся пестрота и многообразие мира ошеломляют и дезориентируют людей, привыкших жить в тусклом свете информационной закрытости. Возникает массовая фрустрация, множатся случаи потери культурной идентичности, талантливая молодежь чувствует себя обманутой, а образовательные системы деградируют до уровня воспроизводства жалких мифологем.
Возможно, писал Н. Луман, что наиболее важное новшество теории средств коммуникации в сравнении со старыми теориями власти состоит в том, что эта теория понимает феномен власти на основе различия между кодом и процессом коммуникации, и потому не склонна приписывать власть как некое качество или способность никому из партнеров властных отношений. Ведь в информационном смысле власть есть лишь управляемая кодом коммуникация [Луман Н. Власть. - М.: Праксис, 2001. - С. 29].
Код выступает конвенциональным соглашением о том, как одни вещи и явления соотносятся или должны соотноситься с другими вещами и явлениями. Если код задан, то вся поступающая к субъектам политики информация автоматически группируется в изначально заданные рубрики сознания. На этом основании политические системы могут быть открытыми на уровне свободного притока информации, но закрытыми для переоценок кода (таковы некоторые авторитарные страны). Они могут быть закрытыми для переоценок кода одновременно с закрытостью для внешних информационных потоков (таков тоталитаризм). Наконец, они могут быть открытыми как для свободно притекающей информации, так и для переоценок собственного кода.
В последнем случае страна находится как бы в состоянии информационной дезорганизации, хаоса ориентиров и путаницы приоритетов, но именно это состояние парадоксальным образом обеспечивает ей достаточную политическую стабильность.
В сущности, информационная революция означает не усложнение, а упрощение управления обществом в том смысле, что в условиях информационной открытости общество превращаются в подлинно самоорганизующуюся систему. Так что роль политиков сводится здесь не столько к постановке цели, сколько к гармонизации и корректировке спонтанной активности. Осуществлять гарантирование свободы вместо гарантирования порядка оказывается если и не более приятным, то более благодарным делом.
Говоря о политической роли информационных отношений, нельзя не отметить, что и сегодня они остаются не до конца проясненными. Частично сложность данных отношений возникает из подмеченной Ж. Поланом способности информационного субъекта к рефлекторному общению с самим собой. Проблемные моменты информационных отношений обнаруживаются и на уровне защиты принципа невмешательства в личную жизнь, "антиобщественной информации", "информационной безопасности", "информационного суверенитета", информационной контрабанды и др.
Сложность таких отношений обусловлена также способностью информации к "самовозрастанию стоимости". Как уже отмечалось выше, одно и то же информационное сообщение способно производить в сознании его получателей эффект, который не может быть предсказан заранее. Как говорил С. Лем, сведущий читатель проецирует на текст больше того, что допускает его содержание. Поскольку информационное сообщение имеет разный информационный объем для разных получателей, соединение авторского текста и читательского контекста создает новые информационные сущности.
Отдельной информационной проблемой современности является функционирование таких информационных объектов как "големы". Чтобы создать голем [Голем (Golem) - тут: подобие, механический заместитель человека. В еврейских легендах - фигура, искусственно сконструированная для символической репрезентации человека], схему искусственного интеллекта нужно спроецировать на систему, в которой физическими носителями выступают отдельные индивиды, группы людей, компьютеры. Крупнейшими големами, как принято считать, являются современные национальные государства, но големы могут выступать и в иных организационных формах.
Информационная проблема големов состоит в том, что приток в них новой информации является как условием их жизнедеятельности, так и фактором риска. Големы жадны до чужой новизны, но сами предпочитают быть информационно скупыми. Тоталитарные информационные големы помешаны на информационной закрытости, а големы, воплощенные в либерально-демократических режимах сознательно альтруистичны. Первые накапливают информацию, стараясь не обмениваться ею, а вторые расточают информацию, увеличивая свою информированность противоположным способом.
В сущности, проблема информационных големов - это проблема взаимоотношений индивидуального сознания и социального интеллекта. Индивид, обладающий качествами личности, всегда находится в противостоянии големам, ведь он есть цель для себя, в то время как големы трактуют личность в качестве эффективного средства. Кризис их отношений наступает обычно тогда, когда голем пытается подавить своеобразие личности в целях собственного функционального совершенства.
В этом смысле все партийные структуры, парламентские фракции, фирмы и корпорации являются информационными големами. Если национальное государство выступает как авторитарный голем, это всегда заметно. Обычно данный процесс сопровождается стандартизацией в системе образования, лишением граждан доступа в Интернет [Харьковской правозащитной группе (ХПГ) известна практика подобной акции на примере крупнейшего юридического вуза Украины], скукой в средствах массовой информации, "растительным" поведением телеведущих и т.п. И хотя големы в политическом смысле могут достигать значительных успехов, неявно осуществляемая ими трансформация индивида-цели в индивида-средство является бесперспективной.
Из приведенных рассуждений следует, что информационный хаос является более высокой формой организации, чем информационная иерархия и порядок. Поэтому высокоразвитые информационные големы проявляют терпимость к броуновским траекториям информационных посланий. И, тем не менее, в более глубокой постановке проблема големов неразрешима. Хотя все они в разной степени осознают полезность и необходимость эксплуатации информационной свободы, однако на практике стремятся стать "выше" такой свободы. Поэтому информационные отношения не могут ограничиваться такими субъектами как големы и нуждаются в человеческих индивидах. Големы не являются и, в принципе, не становятся творческими субъектами, а индивиды рождаются таковыми.
Перефразируя М. Фуко, можно заметить, что големы ничего не знают о воле к истине - "этой удивительной машине, предназначенной для того, чтобы исключать". Истиной для големов является образ должного, в то время как настоящая истина непредсказуема. Кроме того, големы оказываются беспомощными перед таким свойством символической реальности, как многообразие. Символическая реальность не нуждается в унификации, а големы так или иначе стремятся к ней.
Собственно говоря, големы - это сколки символической реальности, ограниченные политическими, административными или иными организационными границами. Они противостоят символической реальности как часть - целому, как порядок - свободе, как монотеизм - политеизму.
Выступая в символической реальности островками информационного порядка, големы выглядят частично привлекательными. Но их информационная организация имела бы шанс лишь в том случае, если бы могла уподобиться внутренней личностной организации индивида. Но именно в отрицании личностной уникальности, превращении человеческой индивидуальности в средство големы обретают смысл. И потому они враждебны интеллекту. Гармония же возможна лишь в отношениях символической реальности и индивидов. Только в прямом контакте с символической реальностью индивиды могут оставаться самими собой. Любое посредничество големов имеет тенденцию превращать их в разумных слуг или рабов.
Сегодня власть прессы стала выступать важнейшим информационным аспектом демократии. Информированность превратилась в условие народоправства, причем под информированностью стали понимать не только свободу слова, но также и ограничение правительственных секретов, установление открытого доступа к документам - двойное требование, на выполнении которого настаивают ныне не только в Западной Европе.
Кроме того, политически эмансипированная общественность хочет знать, какой содержательной обработке подвергаются важные правительственные документы, переходя из рук в руки, с уровня на уровень, от одной инстанции к другой. Ведь подлинный смысл закона или декрета часто оказывается шире того, что можно прочитать на бумаге или экране компьютера. Поэтому история разработки стала рассматриваться как важная содержательная часть любого документа, в случае же конституций она рассматривается и как серьезное вспомогательное средство их толкования.
Поскольку эффективное общество невозможно без установления публичности в отношении наиболее значимых для него последствий, постольку все, что препятствует публичности, ограничивает и извращает общественное мнение, мешает должному осмыслению общественных дел. Без свободы публичных обсуждений затрудненным оказывается и совершенствование методов социальных исследований [Дьюи Д. Общество и его проблемы. - М.: Идея-Пресс, 2002. - С. 122.]. Ведь вырабатывать новые и совершенствовать старые орудия гуманитарной науки можно лишь в процессе их применения, в ходе наблюдения за реальным объектом, что осуществимо лишь в условиях коммуникации.
Свободная коммуникация, в свою очередь, выработала тип автономного индивида, способного противостоять солидарности бюрократических монстров, авторитарных режимов, тоталитарных партий. Именно в такой коммуникации родился и вырос Интернет, который помог достичь не только "бесконфликтного капитализма" (Б. Гейтс), связав покупателя непосредственно с продавцом, но и системно исключить применение цензуры. И хотя для эффективного управления просмотрами предлагается ввести блокирование сайтов определенных стран, что предполагает также разработку их рейтингов и технологии фильтрации, это пока трудноосуществимо.
В результате, коммуникационная логика Интернета стала, дополнительно к политическим отношениям, моделировать образ целых государств. Например, в США свободная циркуляция информации ценится сегодня так высоко, что социум не ставит серьезных препятствий даже худшим порнографам и крайним расистам.
Такая свобода оказалась оправданной, ибо в мире, где информация и услуги перемещаются через Fast World (быстрый мир) киберпространства, общества и люди, терпимые к информационной открытости и какофонии, оказались готовыми к соревнованию на основе воображения гораздо лучше, чем население стран, окруженных рифами информационных запретов. Так США, приняв 4 июля 1967 г. впечатляющий Закон о свободе информации, который не позволяет правительству хранить свои секреты слишком долго, сумели стать мировым лидером по выращиванию культуры открытости [Friedman T. The Lexus and the Olive Tree. - New York: Anchor Books, 2000. - P. 375-376].
С другой стороны, для жизни социума всегда остается необходимым сохранение некоторой секретности. Ведь полная свобода информации означала бы утрату ценностей личной жизни. Это означает, что в области персональных данных необходимо достижение баланса между правом граждан на частную жизнь и правом общества быть информированным.
Как принято считать, субъективное право человека на неприкосновенность частной жизни подразделяется на четыре дробных (внутренних) права: право на неприкосновенность персональных данных; неприкосновенность личности; неприкосновенность жилища; тайну переписки. При этом, как добавляют правозащитники, принципы обращения с персональными данными достаточно известны и просты. Человек должен иметь гарантированную возможность просматривать данные о себе, исправлять неверные и устаревшие данные, прибегать к защите закона, если данные использованы не по назначению [Смирнов С. Privacy в Интернете // Мемориал, 2000, N 1(20). - С. 59-60.].
В конце концов, говорил Д. Лоуренс, можно узнавать о самых интимных делах других, но только с сочувствием и при соблюдении уважения к такой "непокорной и затасканной вещи", как человеческая душа. Что же касается общих подходов, то совершенно очевидно, что в диалектике информационных отношений мы должны отчетливо различать первичных и вторичных получателей информации. С точки зрения теории народного суверенитета именно гражданскому обществу, индивидам, а не государству или его организациям здесь должен принадлежать приоритет.
Открытость информации является сегодня главной гарантией интеллектуальной свободы человека, а возможность производить, приобретать в собственность, передавать и распространять любую информацию о событиях и обстоятельствах своей жизни - одним из наиболее важных прав человека.