 |
Главная страница | Номера | Именной указатель |
Георгий Рамазашвили
Посторонним вход воспрещен
Я не берусь утверждать, что являюсь самым близким знакомым российской цензуры; наши отношения поверхностны, но достаточны для того, чтобы судить о некоторых ее качествах. Опираясь на свой опыт, я могу лишь перечислить те ее трансформации, с которыми лично сталкивался. Не претендуя на безупречность выводов, я перечислю известные мне разновидности цензуры и проиллюстрирую их запомнившимися мне примерами.
Самой традиционной разновидностью цензуры остается тематическая. С ее помощью средства массовой информации эффективно манипулируют общественным мнением. Осуществляется она преимущественно за счет жесткой кадровой политики, благодаря которой на руководящих редакционных должностях оказываются люди проверенные, а, следовательно, подконтрольные и предсказуемые.
Подтверждением этому служит удивительное созвучие основных политических заблуждений и прозрений, которыми поражены практически все крупные СМИ. Сперва все хором поют о славных чеченских боевиках, освобождающих "свободолюбивую Абхазию от грузинских оккупантов", затем столь же дружно подхватывают шлягер о чеченских бандитах, ставших оплотом "мирового терроризма". Не менее массовой была любовь к Милошевичу и коллективное осуждение НАТО. Затем парадоксально дружно журналисты подхватили песню о "расстреле парламента в октябре 1993 года", включая тех, кто должен был вполне с подавлением парламентского мятежа соглашаться. Есть конечно же еще несколько медийных ораторий, предназначенных для группового пения и пользующихся большой популярностью у исполнителей. Например, та, которая называется "Шеварднадзе развалил Советский Союз". На бис исполняется зажигательная лезгинка "Лица кавказской национальности". Солирует Юрий Михайлович Лужков. Но, похоже, у него теперь есть конкуренты. Под нехитрое дирижирование Владимира Владимировича Путина лезгинку аранжировали и теперь она называется "Лица банкирской национальности". Разумеется, пользуется оглушительным успехом, причем как среди зрителей, так и среди исполнителей. Добавьте к этому вокально-инструментальный ансамбль "Родина" с его эстрадными песнями о загнивающем западе, русском мессианстве и конечно же Чубайсе, и вы в общих чертах, а главное, достаточно точно сможете понять, какие мелодии транслирует динамик российских СМИ. Я настаиваю на том, что российские (в недалеком прошлом, а возможно, и будущем - советские) СМИ являются главным образом динамиком, из которого разносится то, что мурлыкает себе под нос очередной гарант или его окружение. Если они берут на себя роль самостоятельного исполнителя, то у кремлевских теноров или у парламентского хора они мгновенно вызывают раздражение и желание заткнуть им рот.
Насаждаемая сверху цензура имеет один существенный недостаток: ее осуществляют и контролируют люди с таким низким интеллектуальным уровнем, что они не в состоянии просчитать последствия даже собственной политики.
Приведу пару примеров. ОРТ, априори отвергающее даже мысль, что дома в Москве могли быть взорваны российскими спецслужбами, охотно рассказывает о том, что террористические акты 11 сентября 2001 года могли состояться если не при участии, то при молчаливом непротивлении американских властей. В своих исторических программах этот канал охотно использует конспирологическую теорию. Например, допускает, что Чкалов погиб из-за того, что этого хотел Сталин. Если каналу удастся убедить зрителей в том, что известный на всю страну летчик может стать жертвой вождя, то как потом противостоять распространению слухов о том, что, например, генерал Лебедь и офтальмолог Федоров могли стать жертвами нынешнего вождя? Люди мыслят в тех категориях и логических схемах, к которым они приучены.
Другой пример. Павел Шеремет на том же канале ОРТ сделал явно заказную передачу о том, что грузинские мигранты в советское время захватили Абхазию, а делать им там абсолютно нечего (очень модная в России тема - кому и где жить, а кому не жить). И вот, чтобы освободиться от наглых грузин, расплодившихся по всей солнечной Абхазии, ей пришлось защищать свою независимость, призывая на помощь даже Шамиля Басаева. Но Павел Шеремет и те, кто его "консультировали", не подумали об одном незначительном обстоятельстве: та формула, которую они используют (освобождение территории от этнически чуждого элемента), может быть использована по отношению к русским, оставшимся в республиках СССР - Латвии, Литве, Эстонии, Молдавии, Украине, Грузии, Армении, Азербайджане и так далее.
Тематической цензурой, существующей в политической журналистике, никого не удивишь, но, как показывает практика, свое цензурное ведомство существует и в головах множества редакторов. Причем, они уже предают анафеме любую позицию, которая не нравится лично им.
Для рубрики "Вторая жизнь", рассказывавшей читателям газеты "Iностранец" о том, как проходит процесс натурализации у советских эмигрантов, я взял интервью у своей одноклассницы Галины Белецкой. К тому моменту она уже лет 6 прожила в Израиле и училась в институте. Поскольку Галина слишком критически отзывалась об общеобразовательной подготовке ее ровесников, родившихся и выросших в Израиле, редактор, курировавший израильскую тематику, этот фрагмент попросила убрать, а вскоре и весь материал был отвергнут, как недостаточно позитивный.
Личные убеждения редактора приходится порой преодолевать и обстреливать тяжеловесными аргументами, но, по крайней мере, остается утешать себя мыслью, что можно апеллировать к логике.
Однако и этой возможности журналист лишается, если редактор вводит цензуру, служащую его личным целям. Эта разновидность цензуры становится разменной монетой редактора, стремящегося сохранить свои позиции или занять более перспективные.
С 1994 по 1999 год я периодически публиковался в журнале "Искусство кино"; редакция использовала шесть моих материалов, два из них, в соответствии с заведенной в журнале традицией, были названы лучшими материалами номера. "Несколько интервью по личным вопросам", как мне говорил главный редактор "ИК" Даниил Борисович Дондурей, обеспечили номеру редкий для журнала успех: весь тираж N3 за 1996 год был раскуплен. Не стану себя хвалить - на меня работала тема: я написал материал о предпринятой в 1983 году неудачной попытке угнать из Тбилиси в Турцию самолет. Заговорщики, один из которых играл в "Покаянии" Тенгиза Абуладзе роль Торнике Аравидзе, внука престарелого диктатора, были расстреляны. В живых осталась лишь невеста актера Германа Кобахидзе, амнистированная и выпущенная на свободу в годы правления Звиада Гамсахурдиа. Взятое у нее интервью легло в основу материала, а поскольку об этой трагической истории ходило много кривотолков, журнал, рассказывавший о том, как все происходило в действительности, привлек внимание читателей.
После этого мои и без того доброжелательные отношения с руководством "Искусства кино" улучшились. Но в 1998 году перед главным редактором журнала открылись новые перспективы. Д. Б. Дондурей охотно объяснил мне, что им заключена договоренность с телевизионными чиновниками, которые готовы вкладывать в издание небольшие деньги на взаимовыгодных условиях. Со стороны редакции не требовалось ничего непосильного: "Я обещал, что в журнале не будет никакой критики! Одна аналитика!" - говорил об этом, словно о деле своей чести, Даниил Борисович.
Для меня это означало автоматическое отклонение моей статьи о светском тусовщике Артеме Троицком, ведшем в ту пору на НТВ программу "Кафе Обломов".
Вскоре оказалось, что не только отдельных телеведущих, но и безымянных чиновников упоминать не следует. Я написал рецензию на мультфильм "Долгое путешествие", снятый режиссером Андреем Хржановским и сценаристом Тонино Гуэрра по рисункам Федерико Феллини. Расстроенный Андрей Юрьевич рассказал мне, что чиновники (имена не были названы) отказались покупать полнометражный мультфильм для телепоказа, если режиссер не вырежет пару сцен с эротическим сюжетом. Весь эротизм сводился к показу обнаженной женской груди и задницы. В шаржевой зарисовке Феллини женская грудь если и вызывала какие-то чувства, то никак не сексуальные. Но на телевидении, где показывали "Калигулу" Тинто Браса и травили зрителей каждые праздники очередным кремлевским концертом Бориса Моисеева, нарисованная карандашом женская грудь оказалась непозволительным излишеством.
Поскольку Д. Б. Дондурей договорился с чиновниками об "аналитике", то соответствующую реплику из материала изъяли.
Далее я попытался предложить редакции статью о художнике-порнографе Мило Манаре, нарисовавшем вместе с Феллини большой комикс, являвшийся по существу раскадровкой так и не снятого, но задуманного Феллини фильма.
Статья была отвергнута как "порнографическая". Причем сперва она была одобрена редактором отдела Ниной Циркун, а после этого торжественно отвергнута главным редактором и его заместителем.
Я всегда допускаю, что слишком субъективно оцениваю свой материал, но позиция Дондурея меня смущала потому, что "Искусство кино" незадолго до этого опубликовало материал с заголовком "Чем огурец лучше, чем мужчина", а заодно сценарий со словами "Хочешь, отсосу?".
Для того, чтобы получить беспристрастную оценку, я решил обратиться к режиссеру Андрею Хржановскому. Его оценка была менее критичной: "Прочитал дважды. Ничего порнографического нет. Есть интересные наблюдения. Пускай печатают".
Напечатав отклик Хржановского на машинке, я отнес его заместителю главного редактора "ИК" Льву Карахану. Ответ был кратким: "Можешь повесить эту бумажку над столом. Ну и что, что Хржановский говорит, что статья не порнографическая. Он же не критик!"
Пытаясь понять, чем вызвана такая позиция главного редактора и его заместителя, я переговорил с редакторами тех отделов, которые одобряли материалы прежде, чем они отвергались руководством журнала. Ничего внятного я не услышал; редакторы отделов сами ничего объяснить не могли. Наиболее осторожное предположение было созвучно тому, что говорил Дондурей о своей договоренности с телевизионными чиновниками. Согласно этому предположению, главный редактор стремился пополнить ряды если не киношных, то телевизионных чиновников.
Через пару лет это стало подтверждаться. Дондурей, являвшийся к тому моменту главным редактором журнала, тираж которого не превышал 5 000 экземпляров, стал регулярно появляться на разных радиостанциях и телеканалах, включая ОРТ. Практически всюду он повторял один и тот же рефрен: "Общество получает слишком много негативных новостей".
К сожалению, помимо Д. Б. Дондурея находится много редакторов, выторговывающих себе известность и привилегии в обмен на "обуздание" подчиненного им издания или, на худой конец, отдела. Простой пример. Выпускающий редактор получает на рассмотрение статью об авторстве "Тихого Дона". Поскольку редактор печатает стихи в толстых журналах, он просчитывает, что публикация материала, в котором Шолохов уличается в плагиате, может испортить ему отношения с одним из главных редакторов, который публикует его стихи. Он кладет материал под сукно, и даже не считает нужным официально отказать автору. Газета называется "Новой", выпускающего редактора зовут Олегом Хлебниковым, статья написана Юрием Вронским. Не дождавшись от Хлебникова ответа, Вронский с успехом опубликовал статью в американском журнале "Вестник", и вскоре она была перепечатана одной израильской газетой.
Жесткая критика, пускай незначительно, но все же могла бы противостоять манипулированию журналистами. Механизм самоочищения является важнейшим для любого профессионального сообщества, которое хочет сохранить собственную репутацию. Я пару раз предпринимал попытки опубликовать материалы, рассказывавшие о сомнительных журналистских карьерах, но всякий раз натыкался на жесткое сопротивление со стороны редакций. Ответ был одинаковым: "Мы ничего не станем публиковать о коллегах".
Но вся эта цензура деловыми или дружескими отношениями меркнет по сравнению с той цензурой, которую можно назвать "тусовочным" цензом.
В такую группировку могут входить люди с общим национальным, социальным, образовательным цензом, а последнее время и сексуальной ориентацией. Отдельную группу образуют комсомольцы, которые, не обвались коммунистический режим, сейчас работали бы политруками на крупных предприятиях или в военных округах.
Насмотревшись российского телевидения, я написал статью об экспансии гомосексуальной субкультуры, которая тесно взаимодействует с нарко- и неонацистской субкультурами и использует свои сильные позиции в средствах массовой информации и развлекательной индустрии. Прежде чем предлагать материал каким-либо изданиям, я показал его людям, мнению которых доверяю (поэту Тимуру Кибирову и журналисту Григорию Нехорошеву). О статье они отзывались доброжелательно, хотя, например, Кибиров откровенно предупредил, что даже если мне удастся ее опубликовать, меня назовут фашистом, и путь в редакции будет для меня закрыт.
Будучи человеком амбициозным, я решил опубликовать статью непременно в журнале и непременно многотиражном. Я обратился в редакцию русской версии журнала "Playboy". Российская версия мне не нравилась, но, периодически читая американское издание, я понимал, что в России не реализуется и десятой части того потенциала, которым этот журнал обладает.
В офисе я встретился с главным редактором русского "Playboy" Рэмом Петровым - долговязым щуплым человеком лет 30-35, с двусмысленным каре и постоянным выражением смущения на лице.
- А почему такая странная тема? - поинтересовался Петров. - Я полагаю, мы натуралы... - неуверенно заключил он и смущенно уставился куда-то себе под ноги.
Я ответил, что считаю гомосексуальную субкультуру слишком специфической, чтобы ее навязывать молодежной аудитории в качестве мейнстрима.
Через полторы недели Рэм Петров сказал: "Статья написана зажигательно, динамично и по существу, но печатать не будем.
Потом он отверг статью о художнике-порнографе Мило Манаре, статью о любовной лирике Александра Башлачева и интервью с Владимиром Буковским.
- Они нам не подходят, - огорчил меня Рэм Рэмович. - Все эти люди несколько несовременны.
- Что значит "несовременны"? - удивился я.
- Я воспринимаю Башлачева, Манару и Буковского, как культурное наследие.
Я слегка опешил.
- А Филипп Киркоров для Вас не является "культурным наследием"?
- Киркоров не является, а главное, он понятен аудитории. А то, что вы пишете Марь-Иванна не поймет.
Честно говоря, я не предполагал, что глянцевый дорогостоящий "Playboy" регулярно покупает неизвестная мне Марь-Иванна.
Поскольку переубеждать Петрова было бесполезно, я сыграл ва-банк и отнес все те же материалы в приемную руководителя издательского дома "Independent Media" Дэрка Сауэра, сопроводив их самоуверенной запиской, начинавшейся словами: "Журналу "Playboy" нужен новый главный редактор. Я - подходящая кандидатура".
Через месяц я узнал, что Петров перестал работать в редакции, а вскоре на его место был назначен американец индийского происхождения Виджей Махешвари. Не успел я передать ему материалы, как его тоже сместили, и мне пришлось встречаться уже с Артемом Троицким. Троицкий продержал мои материалы три месяца и, хотя клятвенно обещал позвонить мне "недельки через две", не стал перезванивать вовсе, так что, явившись в редакцию, я уже знал, что услышу отказ. Так и получилось. Манара и Башлачев оказались журналу "не по теме", а об интервью Буковского Троицкий отозвался откровеннее: "Печатать не будем. Буковский всегда производил впечатление сумасшедшего".
- А как насчет статьи о гомосексуальной пропаганде? - задал я риторический вопрос.
Троицкий слегка поморщился:
- Не будем трогать бедных гомосексуалистов. Лучше сместите акцент в сторону политической корректности, а голубых не трогайте вовсе.
Этот ответ меня также не удивил, поскольку Троицкий в своих публикациях неоднократно с большой симпатией отзывался о гомосексуалистах, а в одной статье посетовал на то, что они не могут организовать в Москве шествия, поскольку непременно будут прогнаны сквозь строй шпицрутенов.
- Объясните хотя бы, чем вас не устраивает статья в ее нынешнем виде, - попросил я Троицкого, чтобы понять, чем он руководствуется.
- Все это совковая паранойя в духе Оренбурга и Кольцова, - резюмировал автор книги "Тусовка" и лучший специалист по "чувству трагического одиночества".
Вслед за "Playboy" статья была отвергнута журналами "XXL", "Контркультура" и "Дружба народов".
Зато на нее стал претендовать Григорий Нехорошев, являвшийся де-факто главным редактором журнала "Лица". Он честно предупредил меня, что из-за большого объема потребуются некоторые сокращения, но тут уже я допустил тактическую ошибку и от каких-либо сокращений отказался. Зря.
Григорий, которого я искренне считаю одним из лучших российских журналистов, был огорчен, но тратить время на бесполезные уговоры не стал. Вскоре он был уволен Артемом Боровиком из журнала "Лица" за то, что опубликовал фрагмент повести, содержавший ненормативную лексику. Недовольство исходило из московского правительства, которое не постеснялось высказать свои претензии Боровику.
Года через три материалом заинтересовался тележурналист Олег Вакуловский, ведущий на канале ТВЦ программу "Имперские тайны". Мы с ним встретились, и Вакуловский откровенно признался в том, что это тот редкий случай, когда, приступая к съемкам передачи, он не уверен даже в том, будет ли она показана.
Программа, насколько мне известно, так и не было снята.
Вероятно, журналистская "элита" все же поняла в какой-то момент, что требуется подыскать какое-то универсальное объяснение низкому уровню большинства публикуемых материалов, и в результате появился модный, но бестолковый термин "формат". Соответственно формулировка "не формат" стала использоваться вместо "Марь-Иванна не поймет".
Более того, слово "формат" стало синонимом малых форм, вульгарных журналистских штампов и слабого знания темы. Самые примитивные, унифицированные образцы журналистики стали форматообразующими. Соответственно "форматной" цензуре подвергаются в первую очередь те материалы, которые отличаются в лучшую сторону. Содержательная статья, вдумчивое динамичное интервью столкнутся с требованиями "формата".
Я не любитель малых форм, для меня почти повсеместная тождественность "формата" малым формам означает, что я не могу использовать свои марафонские навыки (долгое изучение предмета, сопряженное с погружением в тему и сопоставлением данных), так как либо остаются одни "тезисы", которые звучат голословно без поддержки примеров, либо доминируют примеры, а на общее заключение места уже нет.
Я хочу особо отметить, что вирусоподобное распространение "формата" сопровождалось беспрецедентным падением среднего уровня журналистики. Газетные журналисты часто занимают редакторские должности в журналах, телевизионные - в газетах, а радийные умудряются публиковаться в печатных изданиях, что означает размывание каких-либо жанровых границ между журналистикой газетной, журнальной, радийной и телевизионной. Прекрасно понимающему это чиновничеству стало проще играть журналистами, а порой и целыми редакциями - незаменимых людей нет.
Общая атмосфера российской журналистики хаотична. Нет ни малейшего ощущения того, что десять или двадцать лет целенаправленной работы и совершенствования своих профессиональных навыков могут создать журналисту надежную репутацию. Созданы правила, по которым непрофессионализм обменивается на личную преданность - политическую или клановую.
Совсем недавно мне потребовалось опубликовать статью в многотиражном издании. Одной из газет, которой я предложил статью, был "Московский комсомолец". Легко догадаться, что я услышал магический ответ: "Не формат!". Должен, впрочем, сказать, что Юлия Калинина была достаточно откровенна: она объяснила мне слегка изможденным голосом, что не хочет тратить время на редактирование материала и добавила: "Вот если бы вы написали нам, что Роза Люксембург была лесбиянкой, мы бы это охотно опубликовали. А то, о чем вы пишете, никого не интересует".
Упомянув Юлию Калинину, я вышел на узкую тропинку цензуры, вводимую на публикации, написанные "лицами" не той национальности. Ситуация, признаюсь, была дурацкая. Я узнал, что редактором отдела "МК-армия", которому посылал материалы, была именно Юлия Калинина, опубликовавшая в "Московском комсомольце" статью "Покорение Кавказом", в которой доказывала, что наглые и нахальные южане мешают благопристойным и добропорядочным москвичам жить в привычной культурной среде.
Последнее время средства массовой информации являются в большей степени рекламными популяризаторами, нежели информативными осведомителями. Средства массовой информации замалчивают тех, чью аудиторию хотят удержать от дальнейшего роста. И ежели вы видите непомерно большое внимание, уделяемое какой-то субкультуре, можете быть уверены, что либо ее активисты, либо сочувствующие занимают достаточно значимые позиции в СМИ, что и позволяет им популяризировать своих союзников. Касается ли это политического движения, музыкального жанра или одежды нового фасона, спрос на них искусственно организуем прессой, радио и телевидением.
На данный момент либеральная пресса собственноручно удушает либерализм. На самом деле, сторонники политической корректности уже приняли активное участие в упразднении либерализма, сделав его однобоко комплиментарным. Появившаяся как защитная оболочка для национальных, клановых и маргинальных субкультур, политическая корректность превратилась в жестокую и широкомасштабную цензуру.
В своей книге "Московский процесс" Владимир Буковский приводит яркий тому пример: "В былые времена Шекспир мог совершенно свободно писать и ставить свои пьесы. Сегодня большинство его произведений были бы запрещены как "политически неправильные". "Отелло" - за расизм, "Укрощение строптивой" - за женофобство, а "Ромео и Джульетта" - как "примитивно гетеросексуальное представление".
В начале 2002 г. в Европе проходил шекспировский театральный фестиваль, который бойкотировали негритянские и еврейские организации. За "Венецианского купца" и "Отелло" соответственно. Грустная шутка Буковского оказалась пророческой.
Политическая корректность сродни коммунистическому представлению о целесообразности. Некорректным может быть что угодно. Если в английском языке слово 'perfectionist' является по существу комплиментарным, то схожий по значению 'максималист' употребляется нашими согражданами с уничижительно-боязливой интонацией. Делающих первые шаги в той или иной индустрии приучают к тому, чтобы вас недолюбливали уже за профессионализм. Я не могу ручаться за другие отрасли, но российской журналистики это касается стопроцентно.
Журналисты зависят от издателей больше, нежели от раскупаемости собственного издания. Халтуры не боятся; боятся опубликовать что-то, что не понравится главному редактору или издателю или патронам издателя. Конкуренция отсутствует; процветает косноязычие, журналистский язык унифицирован.
Политическая цензура готовит страну к коллективному соучастию в заблуждениях и безальтернативности любой социокультурной катастрофы; клановая цензура отвергает принцип индивидуального успеха; "форматная" насаждает поверхностность и верхоглядство. Все то, что не удается нейтрализовать с помощью этих разновидностей цензуры, загоняется в гетто "политической корректности" - тотальной и тоталитарной модификации цензуры.