 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Андрей БабушкинЗащитник как уголовно-процессуальная декорация
А. Бабушкин - заместитель председателя московского отделения РДП "Яблоко", председатель Комитета за гражданские права.
Прихожу в суд. Сажусь за стол, предназначенный для защитника. Жду. Открывается дверь. Это идет суд. Суд в лице федерального судьи занимает свое место под флагом и гербом и задумчиво смотрит на меня: а это, мол, что еще за птица. Объясняю, что я такая птица, которая приглашена обвиняемым для того, чтобы защищать этого обвиняемого. То есть защитник. "Потенциальный защитник, - поправляет меня судья, - если я вас еще решу допустить. И если, кроме вас, в деле еще будет участвовать адвокат". И я согласно киваю головой: конечно-конечно, только с согласия Вашей чести. Только вместе с адвокатом. Я знаю, что именно от судьи зависит - буду ли я бесплатно и безвозмездно защищать человека, обратившегося ко мне за помощью, или же мне придется довольствоваться ролью публики, безгласной и бесправной публики, сидящей на скамейке в зале судебного заседания.
Так распорядился законодатель. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, действовавший до 1 июля 2002 года, был в этом плане либерален. Статья 47 этого Кодекса предусматривала, что институт защитника имеет, если можно так сказать, три разные ветви. Первой был, разумеется, адвокат. Он приходил на следствие или на суд с ордером и защищал своего клиента за деньги или бесплатно. Правда, это "бесплатно" не было бесплатным в полном смысле этого слова, так как в конце концов труд адвоката оплачивало государство. Мягко говоря, скромно, но все-таки оплачивало. Второй разновидностью защитника был защитник - не адвокат. Его из числа "родственников и других лиц" допускал до участия в деле суд. Таким образом, этот защитник мог появиться в деле только на стадии судебного следствия. Как правило, этот человек участвовал в деле бесплатно. Иногда он действовал вместе с адвокатом, однако нередкими были случаи, когда защитник участвовал в деле один. Наконец, был в когорте защитников и третий вид защитников - общественный защитник. Его могли выдвигать как общественные организации, так и трудовые коллективы. До 1996 года общественный защитник был вправе защищать лишь того, кого знал по работе в одной организации или в одном трудовом коллективе. Однако 19 июня 1996 года Государственная Дума РФ решила неправильным ограничивать полномочия общественного защитника защитой лишь тех, кто состоит в одной с ним общественной организации, профсоюзе и трудовом коллективе. Ограничения на участие в деле общественного защитника были сняты. Теперь представитель любой общественной организации или профессионального союза мог участвовать в защите любого обвиняемого по любому уголовному делу. Конечно же с согласия самого обвиняемого, хотя прямо о необходимости такого согласия в законе ничего не говорилось. Важность института общественной защиты заключалась не только в том, что представитель гражданского общества получал возможность наблюдать за тем, как и каким образом действуют следствие, дознание и суд, высказываться относительно обоснованности обвинения и личности обвиняемого, привносить в уголовный процесс иную позицию и подход, говорить от общественного мнения, но и в том, что общественный защитник мог вступить в дело уже на стадии дознания и предварительного следствия. Дознавателю, следователю и прокурору общественный защитник мог активно не нравиться, однако его вступление в дело зависело не от их усмотрения, а от наличия соответствующего протокола общественной или профсоюзной организации.
Но наступил декабрь 2001 года, и Государственной Думой РФ был принят новый Уголовно-процессуальный кодекс, вступивший в действие с 1 июля 2002 года. Одним из наиболее важных изменений в новом законе стало исчезновение институтов общественного защитника и общественного обвинителя, существенное сужение возможностей защиты. Особый аромат всей этой ситуации придавало то обстоятельство, что наступление на позиции защиты было произведено под флагом расширения и укрепления процессуальных гарантий обвиняемых, якобы для того, чтобы лишь юристы-профессионалы имели возможность оказывать помощь в качестве защитников. Итак, Госдума пошла на следующие изменения в функционировании институтов защиты и ограничения процессуальных прав обвиняемых и потерпевших:
- был ликвидирован институт общественных защитников, выдвигаемых общественными объединениями и профсоюзными организациями;
- защитник - не адвокат получил право вступать в судебный процесс лишь при условии, что в процессе участвует адвокат (и лишь по делам, находящимся в производстве мирового судьи, такое дублирование не требуется);
- представителем потерпевшего теперь может быть только адвокат; если обвиняемый худо-бедно еще имеет шанс настоять на том, чтобы вместе с адвокатом его защищало и иное лицо, то потерпевший отныне такого права просто лишен;
- наконец, статья 402 УПК РФ, которая, в отличие от Кодекса в целом, вступила в действие не с 1 июля 2002 года, а с 1 января 2003 года, сузила круг лиц, имеющих право обратиться с надзорной жалобой на вступивший в законную силу приговор, в то время как прежде подобного ограничения не существовало. Суды, и в первую очередь Верховный Суд РФ, стали трактовать эту норму таким образом, что лишь суды первой или кассационной инстанции вправе допустить до участия в деле защитника - не адвоката, в то время как надзорная инстанция не вправе вынести постановление об этом, как бы сильно на таком допуске ни настаивал сам осужденный.
Таким образом, под флагом повышения уровня правовой защиты обвиняемого и потерпевшего, повышения качества юридической помощи произошло нечто прямо противоположное: сужается поле, на котором происходит волеизъявление тех субъектов уголовного процесса, чьи фундаментальные интересы затронуты в уголовном процессе.
К чему сегодня приводит такая ситуация?
Конечно, есть немало людей, которые могут позволить себе нанять для защиты своих прав и интересов грамотного, квалифицированного и честного адвоката. Немало случаев, когда в дело вступает адвокат по назначению, привлекаемый к делу в порядке ст. 51 УПК РФ, однако профессионально-этические качества этого адвоката побуждают его работать так, как другой адвокат не будет работать и за солидный гонорар. Вместе с тем в ряде случаев мы сталкиваемся с тем, что:
- судьи злоупотребляют своим правом решать вопрос о допуске к делу защитника в зависимости от своего усмотрения;
- на предварительном следствии с подачи следователя к делу привлекается адвокат, который работает " в связке" со следователем; такой адвокат "не замечает" следов пыток на теле своего подзащитного, способствует утрате доказательств защиты, настойчиво убеждает своего подзащитного (нередко зная о том, что этот человек невиновен) пойти на сделку со следователем; даже в том случае, если на стадии судебного разбирательства в дело вместе с адвокатом вступит защитник, выбранный самим обвиняемым (например, его друг, имеющий юридическое образование, или коллега по работе), разрушить ту систему доказательств, которая была создана совместными усилиями следователя и адвоката на стадии предварительного следствия, оказывается практически невозможно;
- невозможность воспользоваться на предварительном следствии помощью общественного защитника и защитника - не адвоката снизила конкуренцию между бесплатной неадвокатской и платной адвокатской помощью, что неизбежно повлекло удорожание последней;
- из числа тех, кто может обжаловать незаконный приговор суда, оказались исключены рядовые граждане и общественные организации.
Например, вы (журналист, правозащитник, депутат, просто гражданин, обладающий познаниями в области права) посещаете исправительную колонию Н. и встречаетесь с человеком, осужденным в результате судебной ошибки. Изучив приговор и другие доступные вам материалы, вы видите, что человек осужден незаконно, никакого отношения к вмененному ему преступлению не имеет, а доказательства его невиновности прошли мимо внимания судьи, например из-за того, что судья была хорошей знакомой главного свидетеля обвинения, на которого обвиняемый указывал как на реального преступника. Вы составляете надзорную жалобу и отправляете ее в суд надзорной инстанции. Однако суд вам возвращает вашу жалобу без рассмотрения, так как вы не относитесь к числу лиц, имеющих право обжаловать приговор. И не имеет никакого значения, что у осужденного нет даже 10 % той суммы, что необходима, чтобы заключить договор с адвокатом, а сам осужденный боится жаловаться, так как его сломанные во время допросов ребра все еще не срослись и при виде людей в милицейской форме у него перехватывает дыхание и спина покрывается холодным потом.
Как подобное правоограничение соотносится с принципом справедливости уголовного судопроизводства? Если и соотносится, то только как норма, создающая круг ситуаций, при которых исправление судебной ошибки, восстановление справедливости не может наступить даже случайно.
Между тем еще в 1996 году у законодателя существовало прямо противоположное понимание ситуации. Так, если до 1996 года общественные защитники могли допускаться до участия в деле лишь по делам о членах этих организаций или профсоюзов, то 16 июня 1996 года часть 4 ст. 47 УПК РФ была изменена, данное ограничение было снято, а представитель общественного объединения или профсоюза получал возможность защищать любое лицо, для защиты которого его выдвигали данное объединение или профсоюз. Для "черного следствия" и "пыточного правосудия" настали по-настоящему черные времена. Конечно же, можно было игнорировать протокол общественной организации или профсоюза о выдвижении общественного защитника и всеми правдами и неправдами не допускать его до участия в деле, однако это было чревато тем, что суд мог признать полученные доказательства добытыми с нарушением права на защиту, а следовательно, недостоверными. И очень важно, что родственник обвиняемого, его коллега по работе или добрый знакомый, могли явиться в общественную организацию, получить протокол о своем выдвижении и не только вступить в дело в качестве защитника, но также получить свидание с арестованным в ИВС или в СИЗО.
Что же такое должно было случиться за пять лет, чтобы законодатель, совсем еще недавно снявший ограничения на участие в деле общественных защитников, в 2001 году решил покончить с ними раз и навсегда? Представляется, что произошли три важных события. Во-первых, общественные защитники действительно стали важным фактором уголовного процесса и превратились в серьезное препятствие на пути безнаказанной фабрикации доказательств и фальсификации уголовных дел. Во-вторых, интересы значительной части следствия и определенной части адвокатуры совпали. Первых не устраивало появление неких неконтролируемых субъектов, благополучие которых никак не зависело от усмотрения следователя. Вторые должны были считаться с тем, что за 90-е годы их ряды пополнились тысячами бывших милиционеров и прокуроров, а деятельность общественных защитников должна была многих из них оставить без работы. В-третьих, в 2001 году стал действовать такой состав Государственной Думы, который оказался особенно чуток к потугам ведомственных лоббистов и с большим недоверием стал относиться к институтам гражданского общества. "Можете представить себе, кого могут навыдвигать общественные организации в качестве защитников и кого могут навыбирать себе обвиняемые!" - как-то с ужасом в голосе заявил мне один депутат, когда я старался понять, чем он руководствовался, поддерживая норму, похоронившую институт общественных защитников.
Добрые чувства к ведомственной монополии на осуществление защиты не могли не сказаться и на правовом статусе потерпевшего. И самое страшное здесь даже не в том, что в качестве своего представителя потерпевший теперь не вправе пригласить ни своего родственника, ни коллегу по работе, ни представителя общественности (хотя совершенно неясно, почему я должен нанимать себе адвоката, если моя жена или дочь является юристом, но не адвокатом, однако желает сама представлять мои интересы). Избавление законодательства от института общественного защитника (а это, следует признать, был редкий, можно сказать, экзотический институт) изменило саму логику уголовного процесса: теперь монополия на поддержание обвинения (кроме дел частного обвинения) полностью оказалась в руках прокуратуры. Потерпевший превратился в заложника прокурора. Если прокурор оказался некомпетентным и не смог толково изложить доказательства обвинения, если прокурор оказался большим любителем денег, нежели любителем справедливости, и согласился разделить с адвокатом его гонорар, полученный от обвиняемого, то отказ гособвинителя от обвинения, даже в том случае, если потерпевший вполне мог самостоятельно продолжить поддержание обвинения, предопределяет судьбу уголовного дела. Таким образом, возникла странная ситуация: адвокат, как представитель обвиняемого, обязан, грубо говоря, обслуживать его интересы и защищать его права. Однако прокурор, представляющий в процессе то ли интересы государства, то ли права и интересы потерпевшего, не связан ни теми, ни другими и может вдруг решить, что все 40 свидетелей обвинения врут, а обвиняемый, хотя на его счету уже и раньше была пара трупов, в общем-то славный, а главное, очень правдивый человек, которому просто грех не поверить. И эта позиция прокурора будет обязательна для суда, а потерпевший будет иметь все права бегать по судам кассационной и надзорной инстанции, доказывая, что прокурор неправильно отказался от обвинения, а ему в ответ будут говорить: да что вы, батенька, почитайте часть 5 статьи 37 УПК РФ, это же право прокурора. Вы так глядите на это дело, но вам простительно, вы не профессионал, а наш прокурор уже больше людей засудил, чем вы на белом свете повидали, и если он говорит, что не видит состава преступления, значит, так тому и быть.
Надо ли вырывать уголовный процесс из крепких объятий государства? Есть ли в нем место общественности или же это поле полностью распахано под ведомственные грядки и участникам, не зависимым от воли ведомств, трудиться на этом поле неуместно? Это зависит от того, что мы хотим от нашего правосудия.
Если нам нужна доступная и понятная судебная власть, живущая в мире тех же ценностей, в котором живем и мы, то чем больше независимых и самостоятельных участников вступит в процесс, тем более полным будет равноправие сторон и ответственность суда перед обществом. Однако не исключено, что нам надо вовсе не это. Допустим, нас устроит некая каста жрецов от правосудия, логика поступков которых для нас туманна, цели не ясны, вид внушает трепет... На самом деле эта каста не способна защищать интересы личности, общества и государства, однако она хорошо приспособилась защищать собственные интересы. В храмах, где представители этой касты вершат грустные ритуалы правосудия, общественности действительно нечего делать, а адвокат может быть допущен лишь в той мере, в какой он принадлежит к родственной касте.
Так знаем ли мы сами, чего хотим, решая за граждан, что для них хорошо, а что плохо? Ведь безответственный судья и безответственный прокурор, заражающие своей безответственностью простого гражданина, рождаются в первую очередь безответственным законодателем, не желающим или не умеющим просчитывать последствия тех прыжков, которыми движется нынешнее законодательство.
Ст. 51 УПК РФ (обязательное участие защитника) предусматривает, что "если в случаях, предусмотренных частью первой настоящей статьи, защитник не приглашен самим подозреваемым, обвиняемым, его законным представителем, а также другими лицами по поручению или с согласия подозреваемого, обвиняемого, то дознаватель, следователь, прокурор или суд обеспечивает участие защитника в уголовном судопроизводстве".