 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Людмила АльпернТюрьма с человеческим лицом
О посещении женских пенитенциарных учреждений в Польше
Перво-наперво я попала не в тюрьмы, а на Третий всепольский пенитенциарный конгресс, который проходил 6-7 декабря в местечке Попове, что под Варшавой. Первый конгресс состоялся еще в конце 80-х, с него-то и началась тюремная реформа в стране. Кстати, именно тюремная реформа считается самой удачной реформой в нынешней Польше, и это похоже на правду: побывав за год в тюрьмах США, Англии и Франции, я именно здесь увидела какую-то странную человечность в тюремном ведомстве, которая в первую очередь исходила от персонала - сотрудники польских тюрем показались мне людьми порядочными, приличными, ответственными - причем, как чудилось, отвечали они не только за исполнение режима, но и за дела рук своих. Это было новое знание о тюрьме.
В чем тут причина - трудно сказать. Вера католическая, не потерянная и за годы социализма, ведь верующими в Польше считаются чуть ли не 90% населения? А может быть, история Польши, связанная с постоянными переделами страны иностранными завоевателями, главными из которых на протяжении нескольких веков были русские и немцы, и, соответственно, с освободительной борьбой против захватчиков, которая жестоко подавлялась, в том числе и при помощи тюрем? Причин не знаю, а результат вижу, и результат этот вызывает уважение.
Конгресс, кроме всего прочего, для меня был важен присутствием Нильса Кристи, норвежского профессора криминологии, которого я считаю, в определенной мере, своим учителем, и уж точно - человеком близким по духу. Его короткое выступление, как всегда, поражало широтой охвата проблемы, острыми наблюдениями и вполне выполнимыми рекомендациями. Он отметил и рост тюремного населения, и нарастающее переполнение тюрем, и аморфность новой тюремной политики. И показал, какие причины способствуют росту тюремного населения в мире, а также то, как их можно преодолевать. Его речь была полна фактов и образов, и она, как любое талантливое произведение, производила терапевтический эффект. К сожалению, руководство польской пенитенциарной системы слушало Нильса нервно, воспринимало его речь как критику (которая была лишь одним из ее элементов).
Тюрьма первая. Следственный изолятор в Грошове
9 декабря с утра в сопровождении Даги и Витека - молодых сотрудников Моники Платек, профессора права и известного криминолога, которая и пригласила меня в Польшу, - я посетила следственный изолятор в Грошове. Грошов - это район Варшавы, окраина столицы. Нас принял директор тюрьмы, приятный пан, чем-то отдаленно похожий на Юрия Яковлевича Афанасьева, начальника Шаховской женской колонии строгого режима. Только у нас тюремщики ручек дамам не целуют, а в Польше - целуют, вот такая разница.
Изолятор смешанный, в нем содержится 570 человек, 200 из них - женщины. Средний срок пребывания под стражей до получения приговора здесь весьма значительный: от одного года до полутора лет. Среди женщин есть подследственные, подсудимые и осужденные, последние сидят отдельно, работают, получают зарплату. Кроме того, есть арестованные - арест как мера наказания здесь тоже применяется, и срок такого наказания составляет примерно месяц. Постатейный состав женской преступности в СИЗО я узнать не смогла вообще, это оказалось почти неразрешимой проблемой - такой статистики в учреждениях не ведут. Когда я искренне этому удивилась, они, в свою очередь, с искренним удивлением сообщили, что работают индивидуально, а не с массами, поэтому им статистика не нужна. Установка, конечно, достойная всякого уважения, но не менее важно для профессионалов, как мне кажется, иметь представление об особенностях женской тюремной популяции - ведь это говорит о многом, в том числе и о положении женщины в обществе, но, видимо, этим здесь тоже не очень озабочены.
Наконец мы отправляемся на экскурсию в сопровождении пани заместителя директора тюрьмы, женщины в униформе, примерно сорока лет. Изолятор одноэтажный, состоит из отдельных блоков, построен в 1975 году. Женщины содержатся в двух отделениях, по 100 человек в каждом. В каждом отделении есть медицинский кабинет, комната отдыха со столом для игры в пинг-понг и телевизором, комната воспитателя, в которой размещается небольшая библиотека, в основном беллетристика. Учебников среди книг нет, учиться здесь не положено, несмотря на длительный срок пребывания под стражей. Грустно, что молодые люди теряют бессмысленно бесценное время жизни.
Пребывание в комнате отдыха, а также в прогулочном дворике и на игровой площадке, расположенных на улице, регламентировано - есть специальное расписание, в котором указано, когда та или иная камера может посещать эти вольготные места. В комнате отдыха мы встретили трех молоденьких девушек, которые содержатся в одной из камер, они, согласно расписанию, смотрят телевизор в комнате отдыха. В их камере телевизора нет. Спрашиваю, где им нравится больше, здесь или в камере. Ответ ожидаемый: "Конечно здесь!" Здесь - потому что светло, много места, можно попрыгать (это они говорят!), да, наверное, и потому, что это меньше напоминает тюрьму, которая умело, профессионально давит на человека своими интерьерами.
Женщины получают гигиенические принадлежности, прокладки. На питание не жалуются. Чтобы удостовериться, мы напрашиваемся на кухню, где получаем возможность наблюдать процесс приготовления обеда. Кухня оборудована огромными котлами, здесь чисто, правда, полы залиты водой, выплескивающейся из котлов, и запах немного резковат для моего носа. Готовят заключенные, они - в спецодежде: на них специальные костюмы, на ногах резиновая обувь, чтобы не скользить по мокрому полу. Впрочем, одна из них все-таки поскользнулась, но бодро вскочила и быстро отошла в дальнюю часть помещения. На обед готовят суп томатный с макаронами, свиную отбивную, на гарнир капусту. Я прошу пробы, нам любезно предоставляют. Голодная, оставшаяся без завтрака Дага с удовольствием поедает суп, потом мы на троих пробуем котлету. Все довольно вкусно, во всяком случае - это нормальная человеческая еда. В наших тюрьмах так не кормят.
В первой открытой для нас камере мы увидели трех молодых женщин, одна из них не старше 19 лет. Камеры темноватые, рассчитаны на четырех человек, довольно просторные, в каждой камере отгороженный гигиенический отсек с душем, унитазом приличного вида и раковиной. Конечно, почти бессмысленно в присутствии персонала расспрашивать заключенных о чем-то важном, но можно, по крайней мере, почувствовать их настроение. Одна из подследственных сидит уже год, вторая - полгода, третья - две недели. Я спрашиваю у "новенькой", как она себя чувствует, нравится ли ей здесь, не слишком ли тяжело. Она смущенно отвечает, что нет, все вполне нормально, конечно, это не дом, но и ничего особенного в этом месте она не находит. Может быть, это и правда, но я не могу этому поверить. Либо шок все еще длится, либо польские женщины имеют чрезвычайно устойчивую психику. Правда, могут быть и другие причины - субкультура запрещает заключенному жаловаться, ныть. Он должен держаться молодцом, ведь разговор происходит на людях.
Потом, уже совсем в другой тюрьме, в Грудьзенсе, я пыталась узнать у персонала, теряют ли месячные подследственные женщины, но они были искренне удивлены моему вопросу. Почему теряют? Они даже никогда не слышали о таком явлении. Аналогичная ситуация и с венерическими заболеваниями: их здесь просто нет. За год всего 5-6 заключенных с сифилисом, это при том, что через СИЗО проходит примерно 1500 женщин в год. Возникает странное ощущение, что этот народ действительно сильно отличается от нашего и ему вполне ко времени объединяться с Европой.
Мы осматриваем карцер - изолятор, предназначенный для наказания. Это вполне нормальная одиночная камера (таких в отделении две) с отоплением, кроватью, отгороженным унитазом и умывальником, такие же я видела во Франции, в Англии. А вот в Крестах нам карцер не показали - на просьбу показать ответили смущенным отказом, да еще со встречным подозрительным вопросом: "А зачем вам?" В этом тоже явственно проступает разница между нашей, неевропейской системой, и польской, у которой вполне человеческое лицо.
Есть в каждом отделении и небольшой медицинский изолятор - комната на четыре кровати, светлая, белая, уютная, ее вид не позволяет называть ее камерой, хотя это, конечно, камера по определению - она запирается, в дверях есть все необходимые устройства, включая глазок. Но, кстати, нет кормушек - персонал в польских тюрьмах не общается с заключенными через отверстия в дверях.
В СИЗО есть ВИЧ-положительные, и директор знает сколько, хотя без согласия заключенных здесь пробы на наличие вируса иммунодефицита не делают. По желанию - сделают и будут лечить, если, не дай Бог, что-нибудь обнаружится. "Мы пришли к выводу, что ВИЧ - это такая же болезнь, как и другие, и поэтому ее надо просто лечить, - говорит пан директор. - Вообще, присутствие этой болезни в тюрьмах сыграло и положительную роль - подняло уровень гигиены среди заключенных и персонала", - заключает он. Мне нравится его оптимизм! Сведения о том, чем чревата эта и другие заразные болезни, персонал и подследственные регулярно получают по внутреннему радио, при помощи буклетов и непосредственно от медработников.
Каждый заключенный, будь он подследственным, подсудимым или осужденным, может получить здесь свидание с родными и близкими два раза в месяц. Правда, не Бог весть какое, - комната общая, свидание короткое, не более часа, да и разрешение на него надо получить у следователя, а это может быть и не просто, судя по тому, какие сроки люди сидят до суда. Но в особых случаях свиданий может быть даже четыре в месяц; правда, я не совсем хорошо понимаю, как можно заработать такую награду, что для этого надо делать: стучать на соседей, раскалываться на следствии или просто быть паинькой, хотя я и не знаю, что это означает в понятиях польской тюрьмы?
Кроме того, заключенный может получать посылку от родственников весом 5 кг в месяц, ограничений на продукты нет - но, конечно, это не должны быть наркотики или алкоголь; единственное ограничение - упаковка должна быть прозрачной, стеклянные банки не исключаются, как у нас, наоборот, исключаются консервные металлические. Два раза в месяц заключенный может делать покупки в тюремном магазине, заранее передавая список воспитателю. Деньги снимаются с лицевого счета заключенного, если он у него есть, конечно.
После прогулки по изолятору возвращаемся в кабинет директора. Продолжаю попытки выяснения проблем, впрочем, довольно безуспешно. Возникает фантастическое ощущение, что проблем нет. Специально для меня в кабинет приглашают психолога, одного из трех, которые работают в СИЗО. Молодая симпатичная пани, работает и с мужчинами, и с женщинами, специального женского психолога здесь нет. На вопросы о количестве обращений со стороны женщин и особенностях существующих у них психологических проблем ответить не может (или не хочет?), и вообще, пани немного скучная. Правда, она сообщает мне, что мужчины чаще обращаются к ней по вопросам адаптации в тюрьме, а женщины - по семейным вопросам. И на том спасибо. Как я понимаю, ее главная задача - психодиагностика: кого с кем разместить, от кого что ожидать. Директор подтверждает мою догадку и лукаво улыбается: психология - это наука, которая хорошо подходит для решения оперативных задач.
Тюрьма вторая - центр временной изоляции и исправительное учреждение для несовершеннолетних девочек в Фаленице
Тема девочек-заключенных меня давно беспокоит. Вид и содержание наших воспитательных учреждений абсолютно устарели, но девочки оказались в особенно тяжелом положении - так как учреждений только три на всю Россию-мать, то девочек везут в каждое примерно из тридцати субъектов Федерации. То есть в Новый Оскол - из Перми и Башкирии, в Рязань - из Екатеринбурга и Челябинска и т.д.
В Польше таких учреждений для девочек оказалось тоже 3 (для мальчиков - 31), а всего в них содержится примерно 100 девочек - раз в 5-7 меньше, чем у нас, в России.
Место, которое мы посетили, находится на окраине Варшавы. В большом трехэтажном особняке расположено два разных по функциям учреждения: одно для девочек, которые находятся под следствием, другое - для тех, которые уже получили приговор семейного суда. В реальности это просто два одинаковых отделения, расположенные на разных этажах трехэтажного здания, практически ничем не отличающиеся друг от друга. Но - по порядку.
Нас приветливо встретил директор учреждения, пан Ромуальд Садовский (неизменно восхищаюсь звучанием польских имен), и, проявив тем самым учительский темперамент, прочел нам лекцию по устройству польской ювенальной юстиции.
Сама эта юстиция существует в стране с 26 октября 1983 года и заключается в следующем. Для детей от 13 до15 лет не существует понятия "наказание", речь может идти только о "воспитании" или "исправлении", соответственно существуют два типа детских учреждений: "воспитательные" и "исправительные". Это самые строгие из существующих мер воздействия на несовершеннолетних, и они соответствуют пунктам 9 и 10 перечня, состоящего из 11 пунктов. Более легкими мерами, которые назначает пенитенциарный судья, могут быть: внушение, родительский или опекунский надзор (тогда родители должны писать два раза в месяц отчет судье о поведении забаловавшего чада), кураторский надзор (куратор - это социальный работник при семейном судье), надзор молодежной организации и т.д.
Вообще, существующая в Польше ювенальная юстиция охватывает несовершеннолетних до 17 лет, но уже после 15 лет семейный судья, если сочтет это необходимым (в случаях, когда преступление было совершено с особой жестокостью и пребывание такого молодого человека среди его деликвентных ровесников может оказать на них еще более губительное воздействие, а на нем вряд ли скажется положительно), может передать его дело в обычный уголовный суд, и он окажется в тюрьме среди взрослых. Таких "неисправимых" насчитывается около 100 человек по всей стране в год, и за год же через семейные суды Польши проходит примерно 15-18 тысяч несовершеннолетних.
Но вернемся к нашему учреждению. Оно исправительное, значит, рассчитано для девочек старше 15 лет. Лимит заведения - 40 мест, но сейчас в нем содержится 35 девочек (9 - до приговора, 15 в обычном воспитательном режиме, 11 - в группе самонадзора), персонал учреждения - 50 человек. Охраны нет, на входе - привратник с ключами (дверь заведения закрыта на ключ), пан Марек, с которым у воспитанниц хорошие отношения. Учреждение состоит из жилой части - интерната, а также школы, профтехучилища. Жилые комнаты довольно просторные и симпатичные, в них могут жить 1, 2 или З девочки, в зависимости от разных обстоятельств. Та, что живет одна, как я поняла, получила такую привилегию не по своему выбору, а потому что у нее есть проблемы в общении с другими - она слишком агрессивна и нуждается, для начала, в психологической помощи. Девочек поселяют в основном по желанию, но при необходимости они могут быть расселены. На вопрос о гомосексуализме воспитательница сначала немного мнется, но потом отвечает, что такой проблемы нет, что комнаты открыты, а укромных мест в заведении не имеется. Как я понимаю, девочки были бы наказаны, поймай их кто за таким занятием. Хотя я так и не узнала, есть ли специальное место для наказания, но было не похоже, что здесь имеется что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее карцер. Наказание, как я поняла, может быть другое, и к тому же более суровое. Дело в том, что пребывание в таких заведениях не ограничено сроком - судья не дает никаких указаний на этот счет, - и может, в зависимости от решения администрации, длиться от 6 месяцев, а может до того времени, как девочке исполнится 21 год, то есть очень долго. Таким образом ты должна себя вести так, чтобы либо освободиться побыстрей, либо остаться подольше. В принципе, на срок пребывания могут оказать влияние разные факторы, например, когда воспитаннице нужно получить образование, закончить школу, класс, наконец. Но возможен и другой вариант: девочка может уйти, жить дома, но продолжать здесь учиться, приходить сюда каждый день. Кроме того, здесь есть группа самовоспитания - девочки, заслужившие доверие, живут в отдельном крыле без надзора, под "самонадзором", и продолжают свое обучение. Пан директор назвал нам несколько важных принципов, которые учитываются при рассмотрении перспективы на освобождение:
1) окончание определенного этапа учебы;
2) уровень профессиональной подготовки;
3) агрессивность (если воспитанница употребляла наркотики, этот вопрос засматривается особо);
4) как ведет себя перед освобождением;
5) кроме того, директор имеет право поместить воспитанницу на испытательный срок в другое место - в школу-интернат, заводское общежитие - и наблюдать, как она себя проявит. В случае необходимости ее вернут назад.
Школьное образование, как я поняла, здесь очень серьезное и занимает не менее 40 часов в неделю. Не менее 30 часов - профессиональное образование, которое состоит из теоретической (14 часов) и практической (20 часов) части.
Профессиональное образование здесь девочки получают традиционное: парикмахерское дело, кулинария, шитье, ничего нового или оригинального. Девочки хвалят парикмахерскую - сюда приходят делать прически пани из окрестных домов и довольны результатом. Половина из тех, кто получает эту профессию, работает потом парикмахерами. Что касается остального, то мне все же кажется, что лучше бы учили работе на компьютере. "Это тоже скоро будет, - обещает пан Ромуальд, - но только работы они все равно не найдут, у нас сейчас безработица и даже секретаршами берут женщин с высшим образованием".
Завтрак и обед девочки получают готовыми, ужин готовят сами, по очереди. В учреждении есть библиотека, молельная комната. Воспитанниц посещает священник. Девочки получают деньги за работу - от 13 до 60 злотых в месяц, которые могут потратить на какие-нибудь покупки, правда, делать покупки должны воспитатели.
Туалеты и душевые здесь находятся в одном помещении. Туалеты с дверями, а вот душевые оголены - раньше это были кабинки, но пластиковые перегородки сняты. Спрашиваем: почему? Ответ странный - оказывается, девочки попросили об этом сами. Ну и что ж, что попросили, я бы не стала слушать, например. Тогда воспитательница, которая водила нас по этому блоку, говорит, что девочки плохо воспитаны, совсем не стыдливые, даже двери туалета не закрывают, когда им пользуются. На меня все это не произвело хорошего впечатления, я давно посещаю тюрьмы и знаю, какими изощренными могут быть объяснения сотрудников; доводам я не поверила или не поняла их; осталось впечатление, что в этом заложен другой смысл, например, это можно рассматривать как превентивную меру от лесбийских отношений.
Самое большое впечатление в этом учреждении на меня произвела психолог, пани Эва: у нее вдохновенное лицо, сияющие глаза, она рассказывала о своей работе с большим чувством, видно было, что работа ей нравится, представляет для нее настоящий интерес. Не сомневаюсь, что такой психолог может помочь этим заблудшим созданиям.
Эва рассказала нам, что для каждой группы еженедельно проводятся занятия по групповой интеграции, по преодолению конфликтов, по развитию доверия. Кроме того, проблемные девочки (в их число входят агрессивные и наркоманки) получают индивидуальную терапию.
Я задала привычный вопрос о сексуальном насилии в детстве. Тут выступил сам пан директор, который рассказал, что только пять девочек из ныне присутствующих подвергались растлению или были изнасилованы близкими родственниками - отцами, отчимами, старшими братьями. Что касается посторонних лиц мужского пола - знакомых и незнакомых, - то такого рода воздействию подверглось большинство воспитанниц. Вот такая страшная статистика. Я посоветовала пани психологу сделать исследование на эту тему и опубликовать его. Пан директор поддержал меня: "Говорят обычно, какие они ужасные, ведь среди наших воспитанниц есть и те, которые совершили убийства, но общество не хочет знать, до какого состояние были доведены дети". Отрадно, что есть заведение, в котором хоть немного понимают причины женской подростковой преступности.
Тюрьма третья - женское учреждение в Грудзендзе
Город Грудзендз расположен в центре страны и из Варшавы сюда надо ехать довольно долго - мы с Кшиштофом Павловским, моим гидом и переводчиком, добирались туда на двух поездах 5 часов, а обратно на автобусе - почти семь. Город необыкновенно приветливый и нарядный, в нем полно красивых, готических, двух-трехэтажных, почти сказочных зданий, привлекательных улиц, хотя он бедный, с сумасшедшей безработицей, по причине которой тюремная служба (а в городе две тюрьмы) считается почетной и привлекательной. Это неудивительно, так как средняя зарплата тюремного работника составляет примерно 400 долларов, по местным меркам, - очень хорошая зарплата, тем более в провинции. Это изменило отношение горожан в пользу тюремной профессии. Заместительница начальницы тюрьмы, которая с искренней лаской встретила нас в своем кабинете, рассказала нам, что последние два года сотрудники, не стесняясь, ходят по городу в тюремной форме - раньше они не решались, было не принято. Получается, что раньше сотрудники как бы прятались от пристального взгляда населения, стыдились своего места службы, а теперь - почти гордятся. Однако здесь роль играют не только деньги. Сама служба за последнее время стала другой: в тюрьме появились образованные люди, профессионалы не в смысле мордобоя и прочих унижений, а знатоки международных стандартов и специалисты по правам человека. Все это стало возможным благодаря все той же самой удачной реформе в стране - тюремной реформе. По этой причине в Польше были открыты институты для пенитенциарного персонала - полноценные учебные учреждения, с полноценным образованием, что сильно сказалось на общем облике тюрьмы.
Но вернемся к женской тюрьме. Тюрьма здесь появилась не сегодня, а существует с XIX века, у нее есть история, на территории учреждения находится одно очень старое здание, в котором наказывали еще далеких предков нынешних осужденных. Вообще, здания тюрьмы, стоящие большим квадратом и огораживающие площадь, используемую для разных целей, в том числе для прогулок и спорта, были построены в разное время. Самое новое здание - то, в котором расположен дом матери и ребенка, посещение которого было главной целью нашего приезда.
Грудзенское тюремное учреждение многофункционально. Во-первых - это тоже не вполне женское учреждение. Оно рассчитано на 651 человек, но женщин здесь всего 420. Остальные заключенные - мужчины. Вот статистика, которую мне удалось получить в тюрьме:
Закрытое отделение: - 135 чел.
Первоходки - 72 чел. (44%)
Рецидивисты - 33 чел. (17%)
Молодежь (от 17 до 24 лет) - 30 чел. (10%)
Полуоткрытое отделение: 235 чел.
Первоходки - 165 чел.
Рецидивисты - 40 чел.
Молодежь - 30 чел.
Если расшифровывать эти цифры, то можно кое-что понять. Например, в тюрьме существуют два режима - закрытый и полуоткрытый. На самом деле - три, есть еще и открытый режим, но он назначается условно, так как для его осуществления в тюрьме нет условий. Полуоткрытый режим выражается в том, что камеры такого отделения открыты в течение 8-10 часов в сутки. Заключенные могут свободно передвигаться по коридору и из камеры в камеру, что на самом деле облегчает и украшает их жизнь - находиться целый день в небольшой камере, рассчитанной на 6 человек, чрезвычайно тяжело, развивается клаустрофобия. Это ощущение меня настигло именно здесь, в Грудзенсе, и я впервые подумала, что, может быть, действительно, лучше жить в огромном бараке на 100 человек и иметь возможность все-таки двигаться, выходить в свою локальную зону и т.д. Ведь эта тюрьма - не только для подследственных, но и для уже осужденных, а они отбывают свой срок в камерах, что мне почему-то совсем не кажется лучшим вариантом тюремной жизни.
У тех, кто содержится на открытом режиме, есть еще одна возможность - покидать учреждение на определенный срок. Варианты разные: поход в кино, поездка к родственникам. Потом надо вернуться, что, конечно, тяжело. Но зато, если первый опыт пройдет гладко, появятся новые возможности. А это, согласитесь, тоже вдохновляет.
В тюрьме есть школа, ПТУ, женщины могут работать по обслуживанию учреждения - в кухне, в прачечной, в других службах, получают за это небольшие деньги и дополнительные свидания. Некоторые осужденные работают вне тюрьмы, на текстильной фабрике.
Есть здесь и специальные курсы для алкоголиков под названием "Атлантис". Заведение важное, персонал хороший, душевный и квалифицированный, но процент излечения, который определяется, естественно, только после выхода курсантки на свободу, невелик - по разным данным, от 10 до 14%. Оно и понятно, женщин, говорят, труднее вытаскивать из любых неприятностей, больно уж они впечатлительные.
Но главным объектом, привлекшим мое внимание, был дом матери и ребенка. По одной простой и понятной причине - дело в том, что матери здесь живут вместе с детьми, но условия их совместного содержания отличаются простотой и незамысловатостью: они проживают в огромных комнатах, метров на 35 каждая, от потолка до середины стены состоящих из стекла, в каждой из которых размещено пять детских и пять материнских кроватей.
Я давно занимаюсь проблемой содержания матерей с детьми в российских тюрьмах. Кое-чего все же удалось достичь. Раньше было просто тупое сопротивление, реакция, которую можно было бы выразить в таких словах: "Они (осужденные) плохие матери, а мы (персонал) хотим сохранить малышам радость детства". Это, конечно, все сплошное недоразумение. И матери хорошие, и детство, при отделении младенцев от матери, полностью отменяется, а не наоборот. Но дело тут - в привычке, в практике, в психологической деформации персонала. Когда, путем долгих упражнений, удалось достичь какого-то взаимопонимания, как-то доказать, что ребенку мать нужна, как воздух, встал другой вопрос: а как их размещать? Есть ДМР, который функционирует в режиме дома ребенка, матерям там нет места, дети живут в ясельных группах. Я предлагала поселить матерей по нескольку человек в одну группу и таким образом быстро и дешево решить проблему. На это никто не идет. В Мордовии проведен "эксперимент" - выделены большие деньги на ремонт, то есть на перестройку помещений, каждой матери с ребенком выделен отдельный номер. Денег на это потрачена уйма, но на всех номеров не хватило. Конечно, хорошо, что хоть кто-то живет вместе с детьми, ведь это сразу положительно сказалось на их здоровье и развитии. Но есть и отрицательный эффект у эксперимента - теперь оставшиеся 10 домов ребенка ждут соответствующих субсидий, а ведь они никогда их не дождутся. Так что решение этого важного вопроса отложено на неопределенное время.
В Польше защитники детства опомнились еще в 1978 году. Нашлась живая душа, которая, столкнувшись с такой формой материнства, поняла, что тут пахнет чистым людоедством. Там, в Польше, люди, и даже чиновники, почему-то более чувствительны к человеческим проблемам, чем у нас. К ним эта новация - держать в тюрьме детей отдельно от их живых матерей - пришла вместе с советской властью, а до того они не знали, что так вообще можно делать.. Так вот, в Польше еще в конце 70-х началась настоящая кампания в прессе против раздельного содержания. Тюремщики сначала тоже возражали, и аргументы, как это ни кажется странным (а мне - не кажется), приводили абсолютно такие же: и про плохих матерей, и про счастливое детство. Но их пересилили государственным указом, и вопрос решился. Так как немедленно строить новые тюремные корпуса никто не собирался, то матерей поместили в отделение, где до того, как и у нас, содержали только их детей, и стали они жить по 3-5 человек в одной комнате со стенами, наполовину сделанными из стекла. И сейчас живут.
Удобно это или нет? Могу авторитетно заявить - гораздо удобней, чем держать их отдельно. Приличней и человечней.
Позже в Зеленых Гурах построили удобные коттеджи для мамочек с детьми, в них почти не чувствуется тюрьма, так как полякам стыдно держать младенцев за решеткой. Но это произошло лет через десять. А судьба детей, уже попавших за решетку, решилась четверть века назад, сразу, без проволочек - им вернули детство и главную его составляющую - маму.
Заключение
Я пробыла в Польше десять дней и к концу этого срока начала понимать, что говорят мои собеседники. Мне снились по ночам польские фразы, язык, который сначала казался просто щебетом, стал постепенно проникать в меня. Мне все еще трудно было говорить, но кто знает, что случилось бы, пробудь я здесь еще неделю? Мой дед был родом из Белостока, и Польша, в каком-то смысле, совсем не чужая мне страна, но я даже не могла представить раньше, что она мне покажется такой близкой. Виной всему, конечно, люди, с которыми мне так повезло, - и мои коллеги, и те, кого я могла бы раньше назвать своими противниками, не имей я такого странного сближения с некоторыми тюремщиками и у себя на родине.
Потом была еще одна, четвертая, тюрьма - в Люблинце, построенная в XIX веке, где я, отдавшись архитектурному восторгу, не только разглядывала сводчатые потолки и смотровые башни, но получила возможность посетить тесные камеры, изоляторы, беседовать с заключенными, и где, несмотря на боль, которую я ощущаю всегда, посещая эти скорбные места, я опять не разочаровалась в тюремщиках - в их совестливости, интересе к своему непростому делу и даже к мнению и знаниям чужестранца. А это, как я понимаю, не менее важно, чем хорошие законы и бюджетные вложения.