 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Людмила УлицкаяБез больших иллюзий, но...
Положение дел все-таки таково, что интересы общества и государства не полностью совпадают, и всегда остается область, большая или меньшая, где происходит борьба между обществом и государством, которое, кроме интересов общества, имеет свои собственные интересы, в первую очередь касающиеся самоутверждения в области политической и экономической. Об интересах отдельного человека, личности как таковой, мы при такой постановке вопроса даже не упоминаем, хотя для меня как раз этот вопрос представляется центральным. Это - отдельная тема, и именно этот ракурс я хотела бы ввести в рассмотрение. До какой степени отдельная личность может влиять на состояние общественного сознания?
В России в середине двадцатого века явилось три харизматические личности, деятельность которых привела к тому положению вещей, при котором мы сегодня вообще можем обсуждать проблему формирования открытого общества в России.
Эти три упомянутые фигуры, писатель, священник и ученый, что само по себе символично, совершили переворот в общественном сознании. Хотя они были между собой знакомы, каждый из них - простите невольный каламбур - свою деятельность вел в своей зоне. Александр Солженицын, писатель, предъявил свидетельский документ огромной силы. Его "Архипелаг ГУЛаг" заставил общество посмотреть в глаза правде, которую видеть одни не смели, другие не желали, третьи - не имели доступа к информации. После публикаций Солженицына уже не могло идти речи об отдельных недостатках государственной системы, ее жестокость и беспощадная кровожадность были предъявлены миру. "Архипелаг" протаранил систему, вскрыл грандиозную ложь, нанес сокрушительный удар по коммунистической идеологии. Для молодого поколения, выросшего после войны и не пережившего времен большого террора, но лишь малого, эта книга стала толчком для размышлений о русской истории, о путях становления русской государственности.
Мне представляется, что историческая миссия писателя завершилась с его изгнанием из страны. Вернувшись после двадцатилетнего отсутствия, он не стал властителем дум, его патриархально-патриотическая концепция не нашла большого количества последователей. Но его историческая заслуга по освобождению общественного сознанию неотменима...
Вторым харизматическим лидером был православный священник отец Александр Мень. В стране, недавно столь пышно отпраздновавшей тысячелетие христианства и столь мало проникнутой христианским духом, отец Александр совершал необыкновенный миссионерский подвиг, занимался евангелизацией общества в то время, когда церковь подвергалась государственному гонению и переживала тяжкий период зависимости от органов госбезопасности, распространявших свое влияние вглубь ее иерархической структуры. Он вел свою борьбу на духовном поле, собирал вокруг себя людей, учил их читать Евангелие и Ветхий Завет, учил основам христианской жизни, служению ближнему. Он создал целую сеть подпольных семинаров, написал огромное количество книг по истории религии. Он был выдающимся церковным писателем, образованным богословом и талантливым популяризатором. Его служение было уникальным. С одной стороны, сам он хранил преемственную связь с той частью православной церкви, которая ушла в свое время в подполье, не приняв подчинения советской власти, с другой - благодаря широте своего христианства, держался установок экуменических, столь редких в отечественных огородах.
Православная церковь за долгие годы репрессий потеряла цвет своего священства, в ее среде осталось очень мало образованных священников, а наряду с честными и достойными пастырями было множество чиновников-требоисполнителей, приверженцев декоративного православия.
Солженицынская формула "жизни не по лжи" в практике отца Александра начинала реально работать. Он стремился к тому, чтобы новые христиане - а он крестил в шестидесятые годы очень много людей, к нему шла интеллигенция, давно уже отшатнувшаяся от православия, - действительно стали совестью нации.
Он владел многими языками, древними и современными, и его знания и труды были целенаправленны. Он переводил церковные тексты, делая их доступными пониманию, объяснял богослужение, его происхождение и эволюцию. Любя церковнославянский язык, он всегда рекомендовал читать русские переводы, полагая с полным основанием, что значительная часть смысла ускользает от читателей, и молитва превращается в магическое повторение непонятных формул. Он знал, что современное православие впитало в себя многие языческие предрассудки, и просвещал тех, кто этого хотел.
Отец Александр Мень был одним из первых священников, который пришел в детскую больницу, основал там общину из своих прихожан, и община эта по сей день работает в детской республиканской больнице, принося огромную помощь больным детям, надолго оторванным от родителей, и сиротам, лишенным семьи от рождения. Он был первым организатором детских домашних спектаклей, рождественских и пасхальных, он был смел и нетрадиционен, и потому у него было не только множество учеников и почитателей, но и тайные враги. Он был убит, и это преступление, как и многие политические убийства тех лет, так и осталось нераскрытым...
Его роль в обществе постоянно росла, и теперь, спустя более чем десятилетие после его смерти, можно говорить с уверенностью, что его слово продолжает работать, его книги, выходящие большими тиражами в России и за рубежом, меняют сознание людей, и это меняет общественный климат. Он не потерпел поражения. Но его отсутствие - большая потеря для общества... Сегодня, когда церковь стала развиваться по столь характерному для России византийскому пути, ищет союза с силой и властью, делает ставку на могущественное государство, а не на слабое человеческое общество, очень не хватает отца Александра.
Третьим властителем дум был Андрей Сахаров. Выдающийся ученый, в жизни которого произошел глубокий нравственный переворот, благодаря которому он, один из создателей советской атомной бомбы, отказался от роли наемника государства и стал свободным человеком, решающим нравственные вопросы самостоятельно, без указок сверху, а исключительно по закону своей совести. В этом была ошеломляющая новизна, невиданная искренность. Это был, во-первых, очень жесткий вопрос, поставленный перед самим собой и многими учеными: а что именно ты делаешь? Второй вопрос, поставленный уже перед государством, прозвучал еще более жестко: имеете ли вы право? На что вы имеете право, и на что мы имеем право? Так началась правозащитная деятельность выдающегося ученого...
В раннеперестроечные времена академик Сахаров, заставив уважать себя и свои позиции (оговоримся: государство вело себя, как всегда, лукаво, если не сказать, подло), попытался открыть новую эру - эру диалога с хозяевами страны. Он полагал, что государство готово воспользоваться его интеллектуальным богатством, что взаимодействие может быть плодотворным, и государство имеет в себе потенциал для пересмотра внешней и внутренней политики. В столкновении отдельно взятого человека и железного, хотя и насквозь прогнившего государства, не выдержало живое сердце... Академик Сахаров потерпел полное поражение. Диалог ученых и честных интеллектуалов с государством не состоялся. Предложение Сахарова влиять, поднимать своим присутствием в органах управления хилый культурный и интеллектуальный уровень носителей госвласти не прошло: Гавелы нам оказались не потребны.
Однако нельзя забывать, что в России девятнадцатого века существовала традиция, на которую можно опираться. Русская интеллигенция в основном своем потоке всегда находилась в конфликте с властью, от мягких дискуссий до острого противостояния, в истории остались десятки, а может, и сотни имен людей, которые постоянно корректировали государство. Сюда можно причислить Толстого, Короленко, доктора Гааза, Павлова, Вернадского... Они меняли общественный климат, общественное сознание, и лучшее, что они делали во всех областях нравственности, науки, культуры и искусства, остается честью и достоянием России...
Во всем мире происходит постоянное снижение культурного уровня правителей и людей, занимающих ключевые позиции в государстве. Про нашу Думу неловко упоминать, она представляет собой издержки демократии, зато дает представление о характере общества, которое выбирает именно этих людей. Но в Америке тоже в президентском кресле сидит не Джефферсон и не Рузвельт, а в Великобритании - не Уинстон Черчилль...
Нет сегодня в России харизматических фигур вроде тех, о которых шла речь. Тем большая ответственность лежит на нас, на людях обыкновенных. У каждого есть своей небольшой потенциал, каждый обладает какой-то мерой влияния на окружающих. Последние несколько лет я постоянно убеждаюсь в том, как много может сделать один честный человек на своем месте: в школе, в музее, в столовой...
Это большая беда, что честных людей не так много. Условия нашей жизни таковы, что честным приходится постоянно плыть против общего течения повальной коррупции, попросту говоря, воровства. Всякий раз, когда такие люди встречаются, у меня большая радость. В последнее время я встретила двух женщин, одна из них - капитан милиции, директор детприемника в одном провинциальном городе, а другая - полковник внутренних войск, начальник детской исправительной колонии в еще более провинциальном городе, и убедилась в том, как много может сделать один честный человек, если он действует сознательно, бескорыстно и, простите за старомодное слово, благонамеренно. Я сознательно привожу именно эти примеры, из самой мучительной области нашей жизни.
Среди моих разнообразных друзей множество честных людей, отдающих свое время, силы и деньги на помощь беженцам, бомжам, заключенным, то есть той части общества, о которой обязано заботиться государство... И о которой общество закрытое, равнодушное или запуганное, не желает знать.
Я не очень доверяю общественным организациям, благотворительным фондам и даже независимым неправительственным организациям. Все они слишком много заботятся о себе самих: об офисах, компьютерах, грантах, заграничных командировках. Есть и обыкновенное человеческое тщеславие... Но, кажется, другого пути нет.
У меня нет больших иллюзий. Разумеется, никакое гражданское общество не создается под патронажем государства. Диалог государства и общества в России обычно заканчивается либо окриком сверху, либо прямыми репрессиями. Однако сейчас представляется возможность (или видимость?) диалога. Мне кажется, мы обязаны пытаться. И если есть какая-то возможность создать структуру, способную к диалогу с властью, этой возможностью нельзя пренебрегать. А что будет дальше, жизнь покажет.