 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Юрий ЛевадаРаботы лет на двести
Гражданское общество не создается ни по чьему хотению, ни по чьему велению, ни снизу, ни сверху, ни по желанию законодательной или исполнительной власти. Оно создается веками, вместе с целым рядом институтов, которых у нас почти нет, вместе с изменениями самого человека, которые требуют не одного поколения, вместе с преодолением фальши и иллюзий, которым мы очень и очень подвержены. Для гражданского общества нужно реальное разделение властей, нужен парламент, действительно не зависимый от исполнительной, в том числе и президентской, власти, активные, пользующиеся доверием населения местные власти, хорошо работающие средства массовой информации, которые были бы и материально обеспечены, и свободны от командования, диктата власти и владельца.
Нужно и общественное мнение. Я имею в виду общественное мнение не как распределение показателей, получаемых в ходе репрезентативных опросов (такие опросы необходимы и достаточны для решения обычных проблем социальных и маркетинговых исследований - определения степени распространенности тех или иных позиций, готовности слушать, покупать, голосовать). Я имею в виду общественное мнение как социальный институт, обладающий определенной структурой и выполняющий определенные функции в данном обществе. Чтобы стать общественной силой, общественное мнение должно быть организовано, причем не только "извне" (гражданские свободы, системы массовой информации, политический плюрализм, лидеры-идолы и т.д.), но и "изнутри", в смысле самого языка общественного мнения (символы, стереотипы, комплексы значений и средства выражения). Отечественный опыт последних лет порождает сомнения и разочарования в отношении эффективности любых демократических институтов - в том числе и общественного мнения, хотя оно и проклевывается, пусть еще очень слабое и несамостоятельное в нынешнем российском обществе.
На данный момент в масштабах России тенденции к самоорганизации общества совершенно не заметны, да и вряд ли нашими методами это можно было бы отследить. Человек, отстаивая свои права и интересы, обращается не к общественным организациям, а действует привычными методами - находит "знакомства", дает "на лапу" и т.д. Тут на первом плане оказывается самая распространенная установка, что человек вправе (или вынужден обстоятельствами) обманывать государство, которое всегда обманывало его самого.
Лукавство - весьма существенная черта бывшего советского человека. Все в стране, начиная со второго лица (первое я обхожу) и до последней шпаны, знают, что законы издаются для того, чтобы их обходить. Властная вертикаль на то и строится, чтобы это было удобнее делать. И ничего она не изменила - реальными хозяевами на местах остаются губернаторы и местные олигархи. А все эти москов-ские представители просто нашлепка, которая только увеличивает суету и беспорядок. Навести порядок полицейскими методами невозможно, и что бы ни казалось Путину и его команде, ничего из этого не вышло. Так что вертикаль не очень-то работает на утверждение авторитаризма, и бояться следует не того, что следующее поколение вырастает в обстановке авторитаризма, а того, что оно растет в атмосфере всеобщей коррумпированности, двоемыслия, способствующего циничному отношению к ценностям. И это - самое страшное.
У нас нет моральных авторитетов, и если задаешь такой вопрос, тебе предъявляют список кандидатов в президенты, в котором фигурируют давно известные и полностью дискредитированные лица. Сейчас, правда, вошло в моду православие, и для кого-то оно стало утешением, для кого-то - привычкой, но в целом, в масштабе общества, - такая же фальшь, как и все остальное. Я думаю, что у нас Церковь меньше влияет на жизнь общества, чем в Европе, и гораздо меньше, чем в Америке, где при всем известном ханжестве, это влияние вполне заметно.
Выросла и отчужденность людей друг от друга, что, вероятно, связано с распадом принудительных коллективностей. В результате происходит утверж-дение более индивидуалистических привычек и ценностей. Но, как видно по многим показателям и наблюдениям, это, как и все остальное у нас - индивидуализм особого рода. Главная его особенность в том, что он ориентирован на изоляцию и замкнутость человека ("закрытый", пассивный индивидуализм). Тут свою роль играет и астенический синдром, неумение чувствовать боль за пределами своей квартиры. Даже в случае самых сильных потрясений, как недавняя американская беда, все вздрагивают на мгновение, а потом довольно быстро успокаиваются. Это не только наша проблема, но, как и все остальные пакости, у нас она особенно наглядна. Замкнутость ведет к тому, что человек все меньше интересуется делами, доходами и проблемами другого, а это говорит о возрастающем общественном равнодушии.
Думаю, что в нынешнем нашем состоянии гражданское общество построить нельзя, этого не могут никакие организации, никакие власти.
И не надо ставить эксперименты - мы и так уже два века служим экспериментальной мастерской, уж не знаю кому, господу богу, что ли, который пробует нас на выживаемость - а что, если дустом их? И не стоит забывать, что лаборатория - у нас, а эксперимент отрабатывается для всех.
Все это означает только одно: надо отдавать себе отчет в том, что работы тут предстоит лет на двести. И не стоит чересчур пугаться и предаваться самоочернительству, ведь крайнее самоочернительство - это оборотная сторона чрезмерных иллюзий.
Мне кажется, что мы уже пережили период иллюзий первого постсоветского, горбачевского времени, когда казалось, что если "расцветут все цветы", все будет прекрасно. Сейчас была попытка нового очарования - очарования сильной властью (а сильной власти-то у нас и не было, страшная - была, а сильной не было)... Но и она как-то не выстраивается. Под угрозой сейчас находятся те элементы разделения властей, которые появились в конце восьмидесятых, но не думаю, что они полностью исчезнут. Многим казалось, что здесь наступит одноцветный порядок, но этого не произошло, да и вряд ли произойдет. Нельзя все съесть, и не потому, что аппетит плохой, а потому что продукт несъедобный. Неорганизованность - и наше проклятье, и наше спасение. Потому, наверное, и с самоорганизацией у нас так неважно дело обстоит - люди надеются, что найдется какой-нибудь начальник и все устроит. Они будут терпеть, скрипеть зубами, ругаться на кухне, но интереса к конкретным делам у нас нет. Откуда же взяться самоорганизации? Нет интереса и к местным выборам, люди считают, что они не могут оказать влияние на положение дел и даже думают, что лет 15-20 назад, при советской власти, у них было больше такого влияния. Однако надо иметь в виду, что советская власть уже ушла в мифологию, и эта мифология служит для критики нынешней власти, которая если и считается с населением, то разве что перед местными выборами.
В общем, поле для деятельности необозримое. И в первую очередь, наверное, для той среды, которая должна бы выдвигать моральные авторитеты, ведь желание иметь мудрого вождя, не небожителя, а простого, "как все", человека явно присутствует в обществе. Однако и тут, вероятно, необходимо терпение: разрушение системы социокультурных ориентиров и образцов происходило вместе с кризисом элитарных структур, деформацией их ролей и связей с "массовыми" структурами общества. Значительная часть современных дискуссий о нравственной деградации общества, лишившегося своих духовных лидеров, а также о распаде и деградации самих интеллектуальных и правящих элит, лишенных общественного признания, связана именно с этим. Может быть, в отсутствии ориентиров есть и хорошее. Вот в Китае считают, что надо всемерно поддерживать авторитет Мао...
В первые годы либеральных веяний перестройки приобрело значение некоего жупела понятие "вседозволенность" - явный продукт того типа социального мировоззрения, которое делит человеческие акции на "дозволенные" и "недозволенные". Сейчас эти слова вспоминаются редко, видимо, потому, что сам "поезд" (возможность позволять/запрещать) ушел, и место жестких предписаний занимают менее определенные рамки "допустимого", "терпимого", "желательного" и тому подобное. В такой обстановке вряд ли возможно появление непререкаемого морального авторитета. Культурная реальность советского времени как бы стояла на "трех китах": прямой назидательности предлагаемых образцов (культура как школа образцового поведения), категоричности предписаний (ни шага влево или вправо) и незыблемости авторитета, от имени которого такие предписания делались (абсолютная власть, непогрешимый лидер, всесильное учение). В каких-то формах европейцы проходили все эти конструкции лет двести назад, но одновременно с формированием социального типа индивидуально активного и ответственного человека - чего нам удалось избежать. Но не удастся впредь, если речь и впрямь идет о создании гражданского общества.