 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Владимир Воронов, Александр КрушельницкийОсобенности национальной тайны
Когда в начале этого года состоялось очередное "Всесоюзное" совещание архивистов, последние в основном обсуждали самый животрепещущий для них вопрос: как на деле исполнить архивное законодательство. Особенно в той его части, которая предусматривает рассекречивание через положенные 30 лет. Суровость закона в России, как известно, компенсируется необязательностью его исполнения. Но уж если закон не суров, то и вовсе возникает во-прос: "А на кой его исполнять?!" Посему большая часть совещавшихся, сетуя, как водится, на нехватку денег, утверждала, что просто не может в полном объ-еме исполнить положения закона. Меньшинство же совершенно искренне поведало, что вообще НЕ ХОЧЕТ исполнять закон! Об отмене существующей по сей день надбавки за секретность никто, как водится, и не помыслил, равно как и о том, что главная задача архивиста - не сохранность тайн, пусть и государственных (на это и иные органы имеются, и соответствующий контингент), а ввод в научный оборот новых исторических документов. Абсурд, но выходит, что наши с вами денежки платят архивистам именно за обратное: чтобы ни-че-го в этот самый оборот не вошло...
Архив мой - враг мой
Первоначальный большевистский подход к проблеме архивной секретности выразил типично демагогический и абсурдный по сути лозунг - "Долой тайную дипломатию!" (можно подумать, бывает иная, это все равно, что провозгласить: "Долой мокрую воду!"). Его поначалу даже претворяли в жизнь, издав аж семь сборников МИДовских документов. Как заявил тогдашний нарком иностранных дел тов. Троцкий, "опубликуем все царские договора и прикроем лавочку". И в самом деле, какие там еще иностранные дела, если грядет земшарная республика Советов! А ответственный чекист Лацис в газете ЧК сугубо внутреннего пользования "Красный террор" и вовсе безответственно ляпнул: "Не ищите свидетельств, указывающих на то, что подсудимый делом или словом выступал против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны задать: к какому классу он относится, каково его происхождение, каково его образование или профессия. Ответы на эти вопросы определят судьбу обвиняемого". Пришлось товарищей поправить, пойдя на тотальное засекречивание вообще всего делопроизводства, особенно ВЧК. Прочитав Лациса, Владимир Ильич, самый человечный человек, так возмутился столь вопиющим разглашением секретной информации, что с целью недопущения дальнейших утечек попросту приказал прикрыть ведомственную газетенку. В Управделами СНК секретным также считалось абсолютно все. И каково же было изумление товарищей, когда обнаружилось, что на одном из московских рынков торговка рыбой заворачивает свой товар в... подлинные секретные протоколы СНК!
Особую значимость тогда придавали партийным документам: вся документация организаций РКП(б) любого уровня изначально считалась секретной, и за количеством снятых копий велся строжайший контроль. Любые выписки из постановлений ЦК или Политбюро подлежали незамедлительному и обязательному возврату в общий отдел. Или уничтожению на месте - с составлением соответствующего акта и в присутствии трех человек.
Уже в 1918-м выяснилось, что большевики не могут доверить политику допуска и определения секретности профессионалам-архивистам: они могли вытворить та-акое! Например, в том же 18-м московское частное издательство "Задруга" под редакцией Мельгунова выпускает сборник "Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 г. б. Московского охранного отделения". А там - материалы о крайне успешной работе охранки по вербовке и внедрению в ряды твердых ленинцев своей агентуры! В общем, с секретностью надо было наводить порядок, пока старорежимные архивные крысы не добрались до "денег кайзера" или, например, до грязных партийных финансовых махинаций дореволюционного периода...
Финальный процесс удушения и без того ублюдочной информационной "свободы" совпадает с моментом сворачивания головы нэпу - в архивах вводят "политконтроль". Тайну, прежде всего партийную, никак нельзя было доверить пусть и профессионалам, но классово чуждым - их стали убирать из архивов пачками и превентивно, заменяя на "политконтролеров", каковые, ничего не смысля в архивном деле, знали главное: документы не должны выдаваться - никому! На сей счет существовали специальные инструкции, секретные настолько, что они засекречены и по сей день!
Политконтроль развернулся столь рьяно, что доходило до курьезов. В начале 1930-х годов по поручению свыше группа командиров Академии РККА и инспектората кавалерии приступила к написанию славной истории 1-й Конной армии. Красные кавалеристы потеряли в военных архивах целый год, но так и не получили ни-че-го, хотя и ежу было ясно, что и о Семен Михайловиче, и о Климент Ефремовиче и тем паче об Иосиф Виссарионовиче лишнего они не напишут. Однако документацию красной кавалерии времен Гражданской политконтролеры засекретили намертво - не помогло даже вмешательство самого Ворошилова!
Относительно четкий подход к документам и тайнам любого рода оформился уже к середине 1920-х: хозяин положения тот, кто сосредоточит в своих руках документы. Первой жертвой подхода стала именно ленинская документация - слишком уж актуальна в связи с внутрипартийной борьбой за власть. Иосиф Виссарионович самым активнейшим образом поддержал идею создания Института Ленина и сосредоточения в рамках этого института фондов ленинских документов: в немалой степени именно посредством умелого манипулирования выдернутыми из контекста нужными цитатками выводились из игры один за другими соперники тов. Сталина.
Другой аргумент в пользу тотальной секретности был не менее весом: после сворачивания нэпа советская власть могла существовать лишь в обстановке чрезвычайщины, каковую надо было искусственно создать и поддерживать. А сделать это можно было при помощи манипулирования информацией! Свободный доступ к каковой и был перекрыт, дабы массы всерьез уверовали: враг слева, враг справа, враг сзади, враг везде, враг внутри, враг в тебе! Перекрываешь доступ к реальной информации и без труда убеждаешь, что доносительство и отцеубийство - это и есть геройство, подлец Павлик Морозов (который даже не был пионером) - настоящий герой, мистификатор и липач Стаханов - новатор...
В 1927 году на голубом глазу объявили, что империалисты готовят войну против СССР - вот-вот нападут. Да так перестарались, не просчитав последствия, что вызвали цепную паническую реакцию: население страны извечного дефицита стремительно смело с прилавка все, вплоть до последней спички, крупицы соли и капли керосина. Этого хлипкая экономика не выдержала, и в начале 1928-го началась уже хлебная паника. А там испугались и крестьяне, пошло-поехало и приехало к кризису хлебозаготовок со всеми отсюда вытекающими последствиями в виде возрождения продотрядов, продразверстки и т.п.
Чуть позже дошли до главной мысли: для более успешного манипулирования информацией необходимы не только жесточайшая превентивная цензура, не только отлаженная (и великолепно!) служба сочинения и распускания слухов, требовался дополнительный аппарат документирования, дабы запускать любую информацию безнаказанно. Посему контроль за секретами и тайнами как таковыми довели до логического завершения в 1938-м: вся система архивов включена в состав НКВД. В 1939 году главный "архивариус" страны, Лаврентий Павлович, мудро изрек: "Без архива нет истории, без истории нет науки, без науки нет прогресса". Посему с момента перехода архивов к архивистам в сапогах накрылись и история, и наука, и прогресс: отныне любой документ, любая самая задрипанная бумажка, попавшая в архивы, априори считалась секретной - ведь она уже шла по ведомству щита и меча!
После смерти вождя народов машину тотальной секретности несколько за-сбоило. Прошла чистка руководящих кадров и, главное, в рамках начавшейся борьбы за власть архивистов в сапогах пришлось привлечь к сбору компромата, но уже как бы в обратном направлении - на самого товарища Сталина. Доступ к архивам вновь стал смертоносным оружием, и, естественно, контроль над ними вновь взял в свои руки ЦК КПСС. Дорвавшиеся до секретных архивов партбонзы первым делом занялись уничтожением копромата на самих себя и подбором оного на других. В этом смысле очень примечательна стенограмма июньского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС. Министр внутренних дел Н.П. Дудоров обвинил Г.И. Маленкова, что тот "забрал у меня собственноручные показания Ежова и унес с собой на квартиру. И документ исчез". Аристов обвинил Маленкова, Кагановича и Молотова в вынашивании "гнусного плана: вернуться к власти в ЦК, расправиться с неугодными, добраться до архивов... уничтожить их". В общем, тогда ребята сильно передрались из-за архивов - достаточно наглядное подтверждение, что именно власть считала и считает самой главной государственной тайной: задокументированные материалы о своих собственных грязных делишках.
Но когда у матерых профессиональных секретчиков стали появляться некие сумления в правильности тотального засекречивания, партия и правительство сделали такой ход конем, от коего мы не очухаемся еще очень долго: были сохранены и даже увеличены надбавки за работу с секретными материалами! И в один миг люди бодро стали рьянейшими энтузиастами секретности: материальные стимулы оказались гораздо прочнее и надежнее, чем все идеологические заморочки. На этой надбавке, между прочим, все держится и поныне: отменять ее никто не собирается.
От Мирзаянова к Никитину
В итоге же до 1991-го секретоносителями в нашей стране стала чуть ли не подавляющая часть всего трудоспособного населения: работники оборонных КБ, НИИ и предприятий (а какие у нас были "не оборонными"?), военно-служащие, сотрудники органов внутренних дел и госбезопасности, отчасти те же архивисты, не говоря уж про дипломатов и партийных работников!
За соблюдением режима секретности и сохранностью гостайны бдили если и не миллионы, то сотни тысяч: Главлит, всевозможные "отделы режима", "1-е отделы", "секретные части"... И над всем этим возвышался КГБ, выше которого были Старая площадь и Кремль (точнее, Завидово или Барвиха).
И что, это помогало оберегать секреты? Если бы! Назовите ту гостайну, о которой не ведали бы за кордоном?! Да что там, даже приобщенная к секретности публика чаще узнавала о них именно из "вражьих" голосов... Так само понятие гостайны было доведено до полнейшего абсурда и бессмыслицы, ибо уже к началу 1980-х ни о какой сакральности власти (ради чего все и делалось) и говорить не приходилось, а манипулирование информацией привело к тому, что официозной уже не верили ни на грош, даже если она была правдива на все сто!
Критерии самого понятия "гостайна" по-прежнему оставались расплывчатыми: существовали специальные инструкции по засекречиваню и списки всего того, что считалось секретным, но и сами эти инструкции, и списки считались секретными! И как было несведущему определить, что секретно, а что нет? Посему за вольное или невольное разглашение гостайны при желании посадить можно было абсолютно любого. И ведь сажали, благо судебные процессы на сей предмет тоже были секретными - закрытыми...
Когда нарыв лопнул в 91-м, из тайников полезло все: и "секретные протоколы", и Катынь, и Афганистан, и много чего еще. Но надбавку за секретность сохранили! Обязав при этом всю колоссальную работу по рассекречиванию проводить самих же секретчиков-архивистов - своими силами и за свой счет. А им-то все эти приключения на свою задницу зачем? К тому же порядок снятия секретности определялся не четкими законами, а президентскими указами, постановлениями правительства и постановлениями почившего в бозе Верховного Совета РФ! Решение же о рассекречивании и вовсе принимает несуществующая Межведомственная комиссия по защите государственной тайны. "Временно" сия функция была возложена на Государственную техническую комиссию при Президенте РФ - натурально чекистский орган, специализирующийся как раз на засекречивании! Не говоря уж о том, что послед-нее слово и вовсе остается за самим ведомством...
Посему к осени 1992-го привычный порядок в секретном делопроизводстве восстановился, хотя соответствующего закона еще и не было. Возможно, только поэтому и захлебнулась первая настоящая контратака хранителей гостайны, инициировавших дело химика Вила Мирзаянова. А Вил Султанович, собственно, никаких тайн и не раскрывал, поведав банальное: российский военно-химический комплекс, нарушая подписанные обязательства, продолжает разработку новейших видов боевых отравляющих веществ. Так "дело Мирзаянова" ускорило принятие закона "О государственной тайне": его выдали на-гора 21 июля 1993-го.
И тут же по вступлении в силу сего документа его чудодейственную силу почувствовал на своей шкуре один из авторов, опубликовавший на основе архивных документов ЦК КПСС статьи о том, как на содержании Старой и прочих площадей состояли деятели итальянской компартии и ее "золотые перья". Одно такое "перо", по сей день уважаемое в известных кругах, считавшееся тогда "дуайеном" иностранного журналистского корпуса в Москве, Джульетто Кьеза, разъярившись, подал на издание (журнал "Столица") и автора в суд за диффамацию: не был, не состоял, денежки из "черной кассы" не получал и поденное жалованье не отрабатывал. Когда же суду предоставили копии соответствующих документов, то внимание прокурора и судьи привлекло не их содержание, а грифы "секретно" и "совершенно секретно" на компрометирующих итальянца документах! И целое заседание было отдано дискуссии: надо или не надо тут же открывать уголовное дело против автора публикации за разглашение гостайны и брать его под стражу прямо сейчас, в зале суда, или можно погодить... Тенденция, однако!
Абсурды секретности
Формальную логику современной секретности порой понять просто невозможно. Скажем, разобрались-таки с "секретными протоколами" пакта Молотова-Риббентропа 1939 года, а вот так называемый "меморандум Молотова", в котором летом 1945-го СССР потребовал от Турции Босфор и Дарданеллы, исследователям недоступен: нет, мол, такого и никогда не было. Как же так, если даже сам Молотов незадолго до смерти признавал этот факт?! А так: давняя государственная традиция - признавать подлинным лишь то, что нравится и укладывается в рамки текущей пропаганды "мы хорошие и всегда таковыми были".
Другой пример. Исследователям хорошо известно некое письмо, отложившееся в архивах буквально в канун смерти Владимира Маяковского, в котором говорится, как в узком кругу некий тов. Щаденко (замнаркома обороны), довольно потирая руками, говорил о поэте: надоел он нам, достал, но ничего, скоро, совсем скоро мы его... Можно себе представить, как жаждут видеть этот документ литературоведы и историки, в каком разрезе предстает "добровольный" уход из жизни Маяковского! Но хоть сие письмецо никакими грифами и не снабжено, публиковать его никак нельзя: в подшивке дела перед ним документ загрифован, как и после - секретные сводки о положении с фуражом в частях то ли 1-й Конной, то ли еще какой-то...
Другой потрясающий документ один из авторов держал в своих руках: запись переговоров Сталина и Блюхера по прямому проводу в августе 1938-го. О чем говорили вождь и командующий ОКДВА? Да так, мелочь - о Хасане: Блюхер докладывал, что никакой японской агрессии нет и не было в помине, а имеет место провокация тайно, без ведома командующего ОКДВА прибывшей из Москвы спецгруппы Главного управления государственной безопасности НКВД, коя мало того, что вторглась на сопредельную территорию, так еще и натурально расстреляла несущий охрану границы японский наряд! Ответная реплика тов. Сталина: "Товарищ Блюхер, вы что, собираетесь японцам сдаваться или воевать с японскими агрессорами?" Запись - о, чудо! - никакими грифами секретности не снабжена. Блеск! Казалось бы, беги и немедленно публикуй уникальный документ, переворачивающий все представления о предвоенном времени - научное открытие, сенсация! Ан нет, ни-изя - слева-справа несекретный уникум обложен наисекретнейшими сводками о том, сколько овса потребляла кобыла Семена Михайловича и как красноармеец Пупкин по пьяни угодил на губу...
А история человека, покусившегося на тайну даже не государственную, а церковную, у нас на глазах: всем известно, что произошло со священником Глебом Якуниным, предавшим огласке документ о сотрудничестве с КГБ высших иерархов Русской Православной Церкви, вплоть до нынешнего патриарха Алексия II (агент "Дроздов"). Ох, Глеб Павлович, вы еще легко отделались, был бы сейчас на дворе год этак 1937-й или хотя бы 1637-й...
Даешь "информационную безопасность"!
Но как бы ни ругали закон 1993 года "О государственной тайне", он прекрасен хотя бы тем, что существует: впервые в отечественной истории относительно внятно сформулированы критерии секретности, принципов и методов засекречивания. На этом, правда, его плюсы и исчерпываются. Ибо, подходя чисто формально в соответствии с пунктами ст. 5-й закона, лет на семь может загреметь любой: журналист, пишущий об армии, военный историк (как же, разгласил планы стратегического развертывания войск Ивана Грозного!), исследователь современной отечественной экономики и финансовой системы, международник, даже писатель-детективщик, написавший шпионский роман (разглашение методов оперативной работы!). А уж чекистов-мемуаристов - от Крючкова до Коржакова - и вовсе можно в полном соответствии с 4-м пунктом этой статьи сажать на всю катушку - пачками! Только не сажают, даже пальчиком не погрозили Крючкову, в одном из недавних интервью на голубом глазу раскрывшим то, что официально ни одна специнстанция покамест не признает: Олдрич Эймс был агентом КГБ. Эка новость, скажете! Только вот теперь товарищ шпион по вине ботливого т. Крючкова лишается шансов на до-срочное освобождение, ибо откровение экс-председателя КГБ позволяет впаять ему новый срок: "по открывшимся обстоятельствам" и в связи с открывшимися же новыми отягчающими обстоятельствами! Да и вообще, кроме Крючкова, пока еще НИ ОДИН руководитель НИ ОДНОЙ спецслужбы в мире, даже и отставной, не признавал провалившегося агента своим, пока тот парился на нарах: к чему усугублять положение...
Но это так, к слову. Крючкова за натуральную измену, выходит, сажать нельзя, а вот в полном соответствии с этим законом пытались посадить саратовского журналиста Сергея Михайлова, опубликовавшего инструкции по вербовке агентуры, "садили" отставного подводника Александра Никитина - за публикацию в сборнике "Беллуны" открытой информации об экологии Заполярья, владивостокского военного журналиста Григория Пасько - за публикации сведений по экологии уже в Приморье. Список можно продолжить...
Так что ничего такого особенного с секретностью и гостайной в нашей стране не происходит: все то же. Хотя внешне что-то и мимикрирует, многовековая государственная политика культивирования тайн незыблема. И исходит она из неписаного, но ныне еще более четко осознанного постулата: манипулирование информацией позволяет манипулировать общественным сознанием, отсутствие свободы доступа к информации обеспечивает для власти безнаказанность лжи обществу. Посему главное предназначение тайн - отгородить носителей этой самой власти от попыток подумать о них как о реальных смертных со своими недостатками. Проще говоря, тайна есть инструмент сакрализации власти. Или вы думаете, что путинская доктрина "информационной безопасности" служит иным целям?
Вместо постскриптума. В 1992-м один из авторов не без проблем, но получил доступ к архивным материалам по истории отечественного химического оружия за 1920-1939 годы. Сегодня эти папки вновь депозированы на секретное хранение! А не столь давно, готовя статью по 22 июня 1941-го, выбрался в Музей Вооруженных Сил и с изумлением узрел на одном из музейных кабинетов табличку: "Секретная часть": открытый музей и секретная часть - полный абзац! Как тут не вспомнить "Понедельник начинается в субботу" братьев Стругацких: отдел Оборонной магии, солдат-преображенец на его страже и уголок пожелтевшего пакета с грифом "Совершенно секретно. Сжечь до прочтения"...