 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Майкл РоссОчевидец казни
Священник Майкл Росс был духовником Джерри Бивинса, казненного в США, штат Калифорния.
Почти всю прошлую неделю я провел в тюрьме штата Индиана, где на протяжении четырех лет безвозмездно исполнял должность капеллана. За это время я близко узнал Джерри Бивинса, ожидавшего исполнения смертного приговора, и вернулся туда, потому что Джерри высказал пожелание, чтобы я дал ему духовное напутствие и присутствовал при казни. Она состоялась в среду, 14 марта, в первом часу ночи.
Последние дни его жизни с непреложной ясностью открыли мне, как губительно воздействует смертная казнь на всех, кто так или иначе имеет отношение к приговоренному, - на семью его жертвы, на его близких, на других заключенных, на адвокатов, друзей, тюремный персонал. Ни один из них - сознает он это или нет - не мог остаться незатронутым тем бесчеловечным деянием, которое было совершено на прошлой неделе в Индиане.
Казнь Джерри выявила и ту бессовестную лживость, которой проникнуты рассуждения государства о высшей мере наказания. Казнь Джерри Бивинса никому не помогла, не достигла никакой цели, кроме одной - она послужила точкой приложения для живущих в нас ненависти и мстительности. Те политические деятели, президенты, прокуроры и рядовые граждане, которые толкуют о смертной казни как о воздаянии, средстве устрашения, исполнении правосудия или способе обезопасить общество, - лгут. И ложь должна быть названа ложью. Речь идет не о разных мнениях, не о точках зрения или ракурсе. Предположение, будто смерт-ная казнь пригодна для чего-либо еще, кроме культивирования зверства в душах всех, причастных к ней, - лживо по самой сути своей. И до тех пор, пока эта ложь не разоблачена, она унесет еще много человеческих жизней.
Один из моих друзей, хорошо знающий исправительную систему штата Индиана, недавно недоумевал по поводу того, что мы выступаем против смерт-ной казни, пытаясь никого при этом не оскорбить. Он прав - я считаю, что пришло время высказаться со всей прямотой и резкостью. Смертная казнь сама по себе оскорбительна для всякого, кто не разучился чувствовать. Утверждать обратное - значит способствовать порочному порядку вещей, ведущему ко всеобщей нравственной деградации.
Я приехал в тюрьму 12 марта, в понедельник утром, собираясь провести как можно больше времени с Джерри, его родными и друзьями. Исполнение приговора было назначено на следующую ночь. Вместе с о. Полем Лебрюном, капелланом тюрьмы, мы пришли в камеру смертников, где и состоялась наша первая краткая встреча с Джерри. Со времени нашего предыдущего свидания прошло около десяти месяцев.
Позволю себе вкратце рассказать о нашей дружбе с ним. Джерри Бивинс был приговорен к смертной казни в 1992 году по обвинению в убийстве священника Уильяма Рэдклиффа, которое произошло в туалетной комнате придорожного мотеля неподалеку от города Ливан, штат Индиана. Джерри родился и вырос в Эвансвилле. Еще подростком он пристрастился к алкоголю и наркотикам, не отказавшись от этого и в более позднем возрасте. Находясь в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, Джерри и двое его спутников решили ограбить мужчину, зашедшего в туалетную комнату мотеля. Когда Джерри узнал в нем координатора наркологической клиники, где в свое время проходил курс лечения, то в приступе бешенства застрелил его.
Джерри Бивинс был признан виновным и приговорен к высшей мере наказания. Пребывание в камере смертников обострило и усовершенствовало его литературный дар. Он начал развиваться как в интеллектуальном, так и в духовном отношении. По его собственному признанию, впервые за долгие годы он оставался трезв. Вместе с жителем Флориды Хьюго Бониче Джерри организовал журнал под названием "Форум смертников", публиковавший произведения людей, осужденных на казнь. Журнал выходил на протяжении четырех лет, и максимальное число подписчиков составило около ста человек.
Джерри обратился к религии. В раннем детстве он был окрещен в церкви пятидесятников, но всю жизнь оставался чужд веры. Когда в 1996 году мы познакомились, то начали довольно часто беседовать о религии. Обладая пытливым умом и алчущей истины душой, он хотел получить ответы на важнейшие вопросы бытия. Высшей точкой в этом процессе стало возвращение Джерри Бивинса в лоно церкви - в 1999 году он был конфирмован по католическому обряду.
Те из вас, кто читал "Размышления в тюрьме", вспомнят, как он описывает обряд конфирмации, проходивший в комнате для свиданий тюремного корпуса, где содержались приговоренные к смерти. При этом волнующем, побуждающем к молитве событии присутствовали сотрудница Красного Креста сестра Джеральд Энн, его подруга из Пенсильвании Карен Ладерер, о. Лансалако, в ту пору - тюремный капеллан. Джерри был свойственен незатейливый юмор: когда я приближался к его камере в корпусе смертников, он в шутку кричал остальным заключенным: "По койкам! Брат Джозеф идет!", после чего со смехом дожидался, пока я подойду к решетке его камеры.
Итак, в понедельник утром, около 9 часов, мы обнялись. Нас разделяли черные прутья стальной решетки. Он придвинул к ней табурет, я уселся на пустой ящик из-под молока, и мы, как бывало уже сотни раз, оказались напротив друг друга. Прежде всего он спросил: "Вы согласны? Вы пойдете на это?" Я ответил утвердительно. Мы проговорили около четверти часа. Я сказал, что готов сделать все, что ему будет нужно. "Держите меня покрепче", - сказал он. В тот день к нему должны были прийти несколько человек, и Джерри просил меня в перерывах между посещениями быть рядом и помогать ему готовить родных к мысли о его скорой казни. Мы прочли из Евангелия от Луки то место, где рассказывается о разбойнике, распятом рядом с Иисусом, и в течение двух следующих дней снова и снова перечитывали этот фрагмент Писания.
В этот день Джерри посетили брат с женой, мать и друзья. В перерывах я сидел с ним и, кроме того, заходил в комнату для свиданий - обычно к концу беседы, когда она становилась уж очень эмоциональной. Иногда я клал руку на спину Джерри, когда он обнимал на прощанье кого-нибудь из друзей.
В тот вечер мать cо своим другом, брат и невестка приготовили ему послед-ний ужин и принесли угощенье в комнату для свиданий. Это было одно из самых прекрасных, хотя и сюрреалистических зрелищ, какие видели стены этой тюрьмы: о. Поль, мать Джерри, его брат с женой и я - все мы сидели в гигантском решетчатом ящике, каким, в сущности, и была эта комната для свиданий, ели цыплят, яблоки в тесте, немецкие равиоли и пили содовую из автомата. Мы смеялись и плакали, рассказывали какие-то истории, снова смеялись, восхищались кулинарным искусством матери Джерри. Он заявил, что, "без сомнения, он уже лет десять не ел так вкусно". Когда трапеза наша приблизилась к концу, брат Джерри встал, подошел к нему, поднял, и так вот они стояли, обхватив друг друга, и плакали. К ним присоединилась и мать Джерри. Прощание было долгим и тяжким. Договорились, что наутро, в 9 утра, мы встретимся снова.
Когда Джерри вернулся в свою камеру, я навестил трех его близких друзей, сидевших в том же корпусе, - Майка, Чака и Гамбу. Я передал им то, о чем просил меня Джерри, которому больше не суждено было увидеться с ними. Сказал каждому, что он любил их, что сохранит их в своей душе, а потом добавил то, что было предназначено каждому. Майку Джерри просил передать: "Береги сына". Гамбе - "Не бросай читать и молиться". Чаку - "Больше не дури". Каждый из них воспринял предназначенное ему по-своему, но на Чака напутствие произвело особенное впечатление: я-то подозревал, что если он и способен на всплеск чувств, то чувства эти - злоба и ненависть. Хотя Чак в полном смысле слова - "крепкий малый", но тут на глаза ему навернулись слезы, он прильнул ко мне через прутья решетки и зарыдал. Я попытался - насколько это было возможно - обнять его.
Люди, ожидающие исполнения смертного приговора, скорбят по-своему: когда соседа по камере казнят, остальные испытывают смешанные чувства - тут и боль от потери человека, который, вероятно, был тебе дорог, и страх при мысли о том, что в свое время государство отправит на казнь и тебя самого, и гнев от сознания того, что умереть должен совершенно здоровый человек.
Наутро мы с о. Полем встретили брата Джерри, который на этот раз приехал в тюрьму один. Он был явно чем-то взволнован, и я спросил его, где его мать. Оказалось, что накануне она приняла слишком большую дозу своего лекарства и оказалась в больнице Св. Антония. Жизнь ее вне опасности, но Джерри он все же скажет, что она упала и расшиблась. Все это, разумеется, означало, что больше они не увидятся.
Мы вошли в тюрьму. Рик сразу направился в комнату для посещений, а я - в тот блок, где содержался Джерри. Он уже собирался идти на встречу с братом. Мы снова помолились вместе. В тот день Джерри уже по-настоящему попрощался с теми, кто был ему дорог, - с братом и невесткой, со своими верными друзьями Дэном и Карен, с которыми сблизился в тюрьме. И на этот раз я, покуда шло прощание, то входил в комнату для свиданий, то выходил оттуда. Это было душераздирающее зрелище. Иногда, после ухода кого-нибудь из близких, я оставался с Джерри, а иногда он просил меня проводить посетителя и побыть возле него немного.
Пока Джерри принимал очередного гостя, я зашел в его блок, чтобы навестить других заключенных. В этот момент представитель тюремной администрации сказал мне, что в том случае, когда мать кого-либо из заключенных пытается совершить самоубийство, об этом по правилам полагается сообщить заключенному. Я ответил, что будет лучше, если об этом Джерри расскажет брат - хоть и знал, что ему не хотелось бы этого делать. Представитель администрации сказал, что пройдет слишком много времени, поскольку Джерри сможет позвонить брату лишь позже, к вечеру. Когда же я заметил, что не уверен, стоит ли мне брать это на себя, мой собеседник предложил отдать распоряжение тюремному капеллану: пусть он зайдет к Джерри в камеру и все ему расскажет. Однако я знал, что они, как говорится, были не в ладах друг с другом, и что капеллан этот за четыре года ни разу не был в блоке, где содержатся приговоренные к смерти. И потому мы с о. Полем решили, что сами сообщим Джерри о случившемся. Он вернулся с очередного свидания, и мы, сев перед решеткой его камеры, рассказали, что его мать, насколько нам известно, приняла 50 таблеток ксанекса, но скоро поправится. Джерри был не столько потрясен этим известием, сколько огорчен тем, что Рик не сказал ему всей правды.
Должен добавить, что это - достаточно общее явление: родственники, не желая волновать заключенного, не дают ему исчерпывающих сведений о том, что происходит с его близкими. Джерри был огорчен, но понял, чем руководствовался Рик, и надеялся залечить эту душевную рану позже, поговорив с братом по телефону. Он тревожился о матери и сознавал, что она страдает по его вине.
Замечу в скобках, что представительница Тюремного управления сообщила журналистам, будто Джерри был "зол" на брата. Это не соответствует действительности. Но если бы даже это было так, сам факт подобного заявления - при том, что о нем, без сомнения, узнают родственники Джерри - неуместен и свидетельствует о непрофессионализме. Тем более что все это, повторяю, было неправдой. Джерри сказал мне, что огорчен, но никак не показывал, что злится на Рика. К счастью, мне удалось выяснить все это непосредственно у Рика, но уже спустя два дня после казни Джерри.
Около 4 часов у него было последнее свидание - на этот раз с адвокатом, - после чего он вернулся в блок для приговоренных к смерти. С этого момента начался отсчет времени, отведенного на процедуру подготовки к казни. Джерри разрешили принять душ, выдали комплект чистой одежды. Он смог пройти по коридору и попрощаться с другими заключенными, хотя среди них не было его близких друзей.
Идти вместе с ним от блока до того помещения, где приговор приводится в исполнение, мне не позволили. Нам с о. Полем пришлось ожидать в часовне, покуда Джерри находился в специальной камере, примыкающей к той, где ему должны были сделать смертельный укол. Потом нас по тюремному "проспекту" повели в это старое кирпичное здание, и мы вошли в длинный коридор, а из него, миновав несколько решетчатых дверей, попали в комнату с окном, через которое свидетели наблюдают за казнью. Затем мы оказались непосредственно в камере, где стояла кушетка (она, правда, была скрыта занавеской).
Камера была размером приблизительно 3 на 3 м, со вделанной в одну из ее стен клеткой, где сидел на матрасе Джерри. Сантиметрах в 70 от решетки на полу была проведена черта. За столом с телефоном находились двое охранников. Они объявили нам, что пересекать черту и дотрагиваться до осужденного запрещено. Я возразил, что согласиться с этим не могу: накануне я говорил с начальником тюрьмы, и он заверил меня, что не будет никакой черты (такую же схватку я провел и в тот раз, когда был духовником другого осужденного) и что я смогу взять Джерри за руку или обнять его. Я потребовал, чтобы они немедленно связались с начальником тюрьмы. Джерри сидел и улыбался - он был явно доволен тем, что я в первую же минуту вошел в конфликт с охранниками. Мы проговорили несколько минут, и охранник сообщил, что оба запрета сняты.
Было около 5 часов, и нам предстояло пробыть здесь до 10.45. Решили, что Джерри сделает несколько телефонных звонков, а в промежутках мы будем разговаривать. В половине девятого мы причастим его и помолимся вместе с ним, а в половине одиннадцатого, перед тем как нас с о. Полем попросят уйти, - совершим таинство соборования и снова прочтем молитву. Джерри был спокоен. Он пил "пепси", выкурил несколько сигарет ("Кэмел" с фильтром), звонил своим близким, в том числе и брату. В паузах между звонками я придвигал стул вплотную к решетке, и мы вели беседу. Мы и плакали, и смеялись, и он отдал о. Полю и мне кое-что из своих вещей.
У нас выработался своеобразный ритуал: он прощался по телефону с каждым из своих друзей - и это было настоящее прощание. Потом я давал отбой вместо него и спрашивал, к примеру: "Ну, как Карен?" - "Убивается", - отвечал он. "А Джерри как?" - спрашивал тогда я, а он говорил: "Джерри в порядке".
Джерри глубоко верил в Божье милосердие. Он знал, что раскаялся во всех своих грехах, что выразил свое сожаление семье Рэдклиффа и что теперь ему остается только одно - уповать на то, что Господь простит его. Он сказал мне, что в католической вере ему особенно нравится то, что всегда можно рассчитывать на заступничество Девы Марии: она поможет тебе обрести спасение. Джерри называл Пречистую Деву "запасным выходом" и говорил: "Если не можешь войти с парадного крыльца, отправляйся к Деве Марии: она проведет тебя черным ходом".
У Джерри состоялся чудесный разговор с племянницей, которая совсем недавно родила в Эвансвилле ребенка. Она еще была в больнице, а он - уже в камере смертников. Она кормила свое новорожденное дитя, он - ждал казни. Этот контраст произвел на всех нас сильное впечатление. Джерри просил ее заботиться о малыше. Она извинялась за то, что не могла быть рядом с ним в эту минуту. Джерри напомнил ей - она именно там, где ей надлежит сейчас быть. Оба они смеялись сквозь слезы.
Около половины девятого о. Поль дал Джерри последнее причастие, также называемое "виатикум", сравнив его с "припасами на дорогу". Он напомнил Джерри, что тот много раз причащался в камере смертников, но это - по-следнее причастие, и скоро он уже будет в объятиях Всевышнего. Тут произошел неловкий, но трогательный эпизод: когда о. Поль сказал Джерри, что вместе с причастием он получает и апостольское прощение, тот спросил, что это такое. Священник объяснил - особая форма отпущения грехов, получаемая от папы. Джерри, уверенный в милосердии Божьем, торопливо проговорил: "Незачем. У меня и так есть все, что надо". Меня обрадовал этот быстрый ответ: он доказывал, что Джерри действительно знал и всей душой верил в то, что Господь простил его. И в самом деле - ничего другого ему уже не требовалось.
Ближе к вечеру Джерри сделал еще несколько звонков. Последним он позвонил брату, на которого не держал зла. До этого они уже разговаривали по телефону и, по словам Джерри, устранили все недоразумения, еще остававшиеся между ними. Проблем больше не было. Были слезы. Были шутки.
В какой-то момент, когда я сидел у самой решетки, Джерри, осознав, что атмосфера становится чересчур тягостной, сказал мне, что у него какое-то вздутие на шее - "вот пощупай-ка". Когда я протянул руку сквозь прутья, он сделал стремительное движение, точно собираясь укусить меня, и захохотал. Ничто не могло отбить у Джерри охоту шутить.
Перед тем как в последний раз помолиться, я напомнил ему о последнем слове приговоренного. Мы уже говорили об этом раньше, и Джерри точно знал, что именно он хочет сказать. Я предложил ему написать это и дать мне, чтобы в соответствии с его волей его заявление покинуло стены тюрьмы. Я протянул ему ручку и лист бумаги, и он, задумываясь и припоминая, написал:
Последнее слово. Я знаю, что в жизни принес много горя очень многим людям - особенно моим родным и семье Рэдклиффа. Я скорблю из-за тех страданий, которые по моей вине пережили Карен и Мэтью Рэдклиффы, мои друзья и родственники. Я прошу их простить меня. А тем, кто работает в здешней тюрьме, я говорю: "Господи, прости им, ибо они не ведают, что творят со мной".
Потом спросил меня, как я думаю - все ли правильно он написал? Я ответил, что он высказал все прекрасно. Так надо было ответить, и Джерри остался очень доволен. Еще я повторил ему - в который уж раз, - что хотя он правильно поступает, прося прощения, но не вся его жизнь сводится к тому преступлению, которое и привело его в камеру смертников. "Джерри Бивинс, - сказал я, - это нечто гораздо большее, нежели одно его деяние". Я напомнил, как горячо любят его родные и друзья: "Ты - веселый, и думающий, и заботливый, и добрый". В ответ он только улыбнулся: "Да".
Примерно в 10.30 мы снова стали молиться - прочли молитву, псалом 145-й и тот стих из Евангелия от Луки, где рассказывается о казни Иисуса и о том, как разбойник, распятый рядом, попросил его "Помяни меня..." и как Иисус ответил: "Ныне же ты будешь со мною в раю". Мы, стараясь, чтобы наши слова звучали убедительно, сказали Джерри, что сегодня вечером эти слова Иисуса обращены к нему - любовь Господа к нему так велика и так действенна, что еще сегодня он будет в раю. Все мы чувствовали, что близится миг прощания. Взяв священный елей и объяснив, что это таинство помогало укрепить силы царей, пророков и священнослужителей, я щедро помазал им лоб и руки Джерри. "Теперь ты готов. Ныне же ты будешь в раю".
Вскоре после этого в камеру вошел еще один охранник и сказал о. Полю и мне, что нам пора уходить. Было 10.40. Нас попросили удалиться, чтобы администрация тюрьмы смогла сохранить в тайне личности тех, кто будет приводить приговор в исполнение. Я подошел к решетке, Джерри поднялся. Он поблагодарил меня и сказал, что любит меня. Я ответил, что и я его люблю. Я сказал, что, если во время казни ему нужно будет видеть любящее лицо, пусть он смотрит на меня. И пусть слова "Иисус помнит обо мне" не сходят с его уст. Еще я сказал, что горжусь тем, что знал его и был с ним почти до конца. Он кивнул и заплакал. Потом я попросил его: "Скажи Господу - мы сделали все, что было в наших силах". Джерри улыбнулся и ответил: "Он и так это знает".
Мы с о. Полем повернулись и направились к выходу. Оглянувшись, я увидел, как Джерри проводит пальцами по выведенному елеем знаку кресту у себя на лбу. Мы вышли, и охранники заперли за нами дверь. Нас вывели наружу, чтобы отвести к другим свидетелям, но по дороге мы невольно оглядели здание тюрьмы - в вечерней полутьме она казалась такой безмятежной, такой спокойной. Мы с о. Полем стояли в тюремном дворе, и сердца наши готовы были разорваться.
Потом нас вместе с остальными свидетелями - среди них были брат Джерри и католический епископ Дэйл Мелжек, глава епархии, на территории которой находится тюрьма, - повели в часовню, где мы оставались еще на какое-то время. Мы говорили о том, что похороны Джерри следует устроить в Эвансвилле. Я сказал Рику и друзьям Джерри, что он помолился, сохранил присутствие духа и готов принять смерть.
Около полуночи в часовню вошел охранник и повел нас всех за собой. Мы снова оказались в том тюремном блоке, где приговоры приводились в исполнение, и, миновав несколько зарешеченных дверей, вошли в комнату, где перед окном, выходившим в экзекуционную камеру, стояли в три ряда стулья. Ставни на окне были закрыты. В окружении охранников мы просидели там несколько минут, после чего ставни открылись. Мы увидели Джерри - он лежал на топчане, к левой его руке была подсоединена капельница на штативе, стоявшем сбоку. Он по-прежнему был в очках. Взглянув на нас, он улыбнулся. Руки его были привязаны к кушетке, но он все же сумел еле заметно помахать нам левой рукой, с которой все еще свешивался наручник. Джерри не сводил с нас взгляда. Трудно было понять, когда же на самом деле началось вливание: Джерри все еще смотрел на нас через окно, но вот через несколько минут полной неподвижности он сильно закашлялся и словно бы поперхнулся, потом тело его содрогнулось, напряглось, натягивая державшие его ремни, и замерло. Голова Джерри была повернута к нам, рот широко раскрыт.
Я продолжал читать молитву, остальные плакали, и ставни на окнах, которые минут 8-9 были открыты, закрылись. Охранник велел нам встать. Епископ, поднявшись со стула, осенил окно крестным знамением. Никто не проронил ни слова - слышались только рыдания. Нас вывели наружу и посадили в микроавтобус, который через боковые ворота следом за катафалком выехал из здания тюрьмы и остановился на тюремной парковке. Мы вышли. Перед тюрьмой в сиянии телевизионных осветительных приборов стояла небольшая кучка зевак и репортеров.
Попрощавшись с братом Джерри, я пообещал позвонить ему наутро. Обнял о. Поля и поблагодарил его за все, что он сделал. Епископу я сказал, что собираюсь обратиться к журналистам, и спросил, не хочет ли он присоединиться ко мне. Он согласился. Мы присоединились к собравшимся в тот миг, когда представительница Тюремного управления дочитала официальное заявление. Мы с епископом вышли вперед - к телекамерам. Я сказал, что меня зовут Джозеф Росс и что я - один из духовников Джерри Бивинса, а потом представил собравшимся епископа. Потом я прочел предсмертную записку Джерри и добавил, что он встретил смерть достойно, не потеряв ни мужества, ни присущего ему юмора. Еще я сказал, что его жизнь не сводится к совершенному им преступлению и не исчерпывается им, что он был любимым сыном, братом, другом. И что многим из нас будет не хватать его.
Репортеры задали несколько вопросов, но я сейчас уже не помню, о чем именно они спрашивали. Затем очень красноречиво рассказал о Джерри и его вере епископ. Он поблагодарил всех, кто выступает за отмену смертной казни, и призвал приложить все силы к тому, чтобы подобное никогда больше не повторялось. Епископ напомнил собравшимся, что Джерри был хорошим человеком и братом нам всем, и потому мы должны молиться за него и бороться за отмену смертной казни. Дослушав, толпа разошлась в молчании. Было около четверти второго ночи.
Так давайте же утроим наши усилия и добьемся отмены смертной казни. Давайте помолимся за всех, кто стал жертвой насилия, за всех заключенных, за их родственников и друзей. Давайте особо помянем Джерри Бивинса, вспомним о его матери, брате и невестке, о его товарищах по заключению, о его племяннице и о многих людях, любивших его и оплакивающих его уход.