 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Никита ПетровДесятилетие архивных реформ в России
Если прислушаться к откровениям, довольно характерным и частым в среде рядовых работников архивов, то можно услышать одну довольно-таки интересную сентенцию. Дескать, исследователи (как свои, так и иностранцы), тучами налетающие в отечественные архивы, только вредят. Увидят там два-три документа и пишут бог весть что, подкрепляя свои выдумки для пущей достоверности архивными ссылками. В общем, клевещут. Вред от них один! Вот взять бы и закрыть архивы для исследователей. То есть сами-то архивы будут по-прежнему работать, - мечтают архивисты, - но исследователей в них пускать не надо. То-то будет жизнь.
Между тем исследователи в долгу не остаются. Порой, не добившись выдачи того или иного документа и доведенные до отчаяния тем, как их ловко водят за нос хитрые архивисты, умело скрывающие наличие в архиве нужных бумаг, они мечтают об "архивах без архивистов". И доходят в своих мечтах до мысли о желательности использования нейтронной бомбы. Вот идеально "чистое" оружие. Архив на месте, бумаги целы, а архивистов - хранителей (так и хочется сказать охранителей) нет и в помине. Бери что хочешь!
Конечно, это крайности. Сам по себе антагонизм исследователей и архивистов, наверное, понятен. Но преодолим ли он? Так ли уж он силен и, тем более, неизбежен? И можно ли его ввести в цивилизованные рамки? Вероятно, преодолим. И для этого нужна ведь только малость. Не только хорошие законы, регулирующие эту сферу, но, главное, их неукоснительное исполнение.
Как все начиналось (немного истории)
Даже в последние два года горбачевской перестройки, когда, казалось бы, в стране утверждалась открытость и гласность, попасть в государственные архивы независимым исследователям было практически невозможно. Обязательно требовалось письменное направление из какой-либо государственной организации. Лишь в начале 1990 г. в отдельные архивы (например, в ЦГАОР) были допущены исследователи с рекомендательными письмами от негосударственных общественных организаций. При этом по-прежнему не могло быть и речи о допуске в архив по личному заявлению. Обязательно требовалась бумага из ходатайствующей организации с четко зафиксированной темой исследования, отступление от которой в ходе работы в архиве тотчас же пресекалось.
Ситуация в корне изменилась после событий августа 1991 г. Рухнула власть КПСС. Указами Президента РФ Б.Н. Ельцина партийные архивы были взяты под контроль государственного архивного ведомства, а архивы КГБ были частично опечатаны и предполагалась их дальнейшая передача на государственное хранение.[1] Разумеется, эти указы были направлены не только на сохранение архивов КПСС и КГБ от возможного уничтожения, но в дальнейшем предполагалось научное изучение и использование этих материалов, чрезвычайно важных для понимания подлинной истории нашей страны. Уже осенью 1991 г. была создана Комиссия по организации передачи-приема архивов КПСС и КГБ СССР на государственное хранение и их использованию под председательством Дмитрия Волкогонова.[2] Прежде всего, о том, что же хотели получить в результате преобразований, начатых после августа 1991 г. в архивной сфере. Это не только открытие ранее недоступных для пользователей архивов, но и разработка нового архивного законодательства и на его основе правил, максимально облегчающих доступ и использование архивных документов. А также четких и неукоснительно выполняемых законов о рассекречивании документов после строго ограниченного срока их хранения (как правило, 30 лет после создания документа).
Разработка законов об архивах и доступе к информации шла в первые годы более или менее успешно. Уже в 1992 и 1993 гг. были приняты важнейшие акты, и о них речь пойдет ниже. Мы не приводим здесь всей совокупности законов и иных актов, регламентирующих архивное дело в России. Эта работа, как и анализ официальных документов Роскомархива, уже проделаны Патрицией Кеннеди Гримстед. Ее же перу принадлежит обстоятельное описание и объяснение смысла архивных реорганизаций в России начала 90-х годов.[3]
Но если с разработкой архивных законов все обстояло неплохо, то об их исполнении этого сказать нельзя. Со стороны государственных чиновников, да и простых архивистов на всех этапах реорганизации, начиная с первого, наблюдалось нежелание следовать новым правилам, а порой доходило и до открытого саботирования решений Федеральной архивной службы.
За минувшее десятилетие представление российской власти о том, какая информация может и должна быть безусловно рассекречена в архивах, сильно изменилось. В начале 1992 г. на заседании Комиссии по архивам КПСС и КГБ у большинства участников [4] не вызывал сомнений тезис о том, что "документы партии, повествующие о ее политической, коммерческой, хозяйственной деятельности, о связях с КГБ, "братскими" партиями, иностранными государствами, общественными и иными структурами, о преследовании инакомыслия должны быть широко открыты". Зато позднее эксперты Министерства иностранных дел РФ при оценке материалов, подлежащих рассекречиванию, уже решительно возражали, когда речь шла как раз об открытии сведений о внешнеполитической активности КПСС. Так, в 1995 г. при рассекречивании стенографических отчетов пленумов ЦК КПСС именно по настоянию представителей МИД был оставлен на секретном хранении текст сообщения М.А. Суслова о кризисе в Польше на ноябрьском (1981) пленуме ЦК КПСС.[5]
Параллельно шла работа по открытию ранее недоступных архивов. Здесь дело тоже обстояло не лучшим образом. Указы Ельцина от 24 августа 1991 г. о передаче на государственное хранение архивов КПСС и КГБ [6] были выполнены только в отношении архивов КПСС (как в центре, так и на местах), архивы же КГБ остались в ведомстве-правопреемнике - ФСБ. И доступа к ним нет до сих пор. Вернее сказать, доступ в эти архивы существует, но регламентируется самими работниками спецслужбы (по их выбору и пристрастиям) и вовсе не на основе закона.
Вообще архив бывшего КГБ заслуживает отдельного разговора. До сих пор у научной общественности нет четкого представления ни о структуре этого архива, ни о составе его фондов. Да и сам общий объем сохранившихся документов в точности неизвестен.[7] В 1991-1993 гг., когда работала Комиссия по архивам КПСС и КГБ, представители архива госбезопасности сообщали на заседаниях Комиссии порой различные сведения и о количестве филиалов центрального архива, и о числе и объеме их фондов.
Стоит напомнить, что архивы бывшего КГБ подверглись серьезной чистке в середине 50-х годов. По состоянию на момент образования КГБ (март 1954 г.) центральный оперативный архив насчитывал 5 миллионов 713 тысяч единиц хранения.[8] В их числе около 1,5 миллиона дел общего делопроизводства, 1 миллион 783 тысячи архивно-следственных дел; 360 тысяч личных дел сотрудников ВЧК-КГБ, 375 тысяч дел оперативной разработки и проверки (так называемые "досье" на граждан) и 475 тысяч дел агентов [11] (личных и рабочих [9]); 70 тысяч "оперативных" дел аппарата внешней разведки; 900 тысяч дел на лиц, выезжавших за границу и въезжавших в СССР начиная с 1922 г.[10], и 280 тысяч дел "спецпроверки" на лиц, выезжавших за границу.
О масштабах уничтожения документов госбезопасности в 1954-1955 гг. и в последующий период, когда номенклатура дел постоянного хранения была заметно сужена и "чистка" архивов приняла регулярный характер, можно судить по количеству архивных дел бывшего КГБ, уцелевших к августу 1991 г. Согласно официально представленным в Комиссию по архивам КПСС и КГБ сведениям, [12] в 1991 г. объем центрального архива КГБ составил лишь 654 300 дел. [13] Причем, только 167,8 тысяч дел хранились в Москве (и подмосковном хранилище) [14], а большая их часть была сосредоточена в филиалах: в Саратовском (60 тыс.), Омском (363 тыс.) [15] и Владимирском [16] (63,5 тыс.). По сравнению с 1954 г. убыль архивных документов весьма ощутима. Особенно заметным это выглядит в отношении архивно-следственных дел. В центральном архиве сохранилось лишь 75 тысяч архивно-следственных дел [17]. Дополняют их еще некоторые категории подобных дел в филиалах архива: во Владимирском 29,5 тысяч дел на "немецких военных преступников" и в Омском 128 тысяч дел на немцев, "задержанных на территории Германии" в послевоенное время. А основная масса архивно-следственных дел из 1,7 миллионов ранее хранившихся в центральном архиве КГБ была уничтожена. [18]
Решение о практических мерах по передаче архивов КГБ на государственное хранение было принято Комиссией по архивам КПСС и КГБ уже в январе 1992 г. [19] Прежде всего, был определен "возраст" передаваемых материалов. Он составил 15 лет. [20] Материалы со сроком давности менее 15 лет оставались на временном хранении в ведомстве. Исключение из этого правила должны были составить "архивные материалы по тем направлениям деятельности органов госбезопасности, которые прекращены вследствие их несоответствия новому законодательству и Конституции РФ". Документы такого рода подлежали передаче вне зависимости от срока давности, то есть и при сроках менее 15 лет, и прямо из оперативных подразделений, где они образовались, минуя ведомственный архив, если не были туда сданы до этих пор.[21] Также исключение было сделано, но теперь уже в сторону увеличения сроков хранения в ведомственном архиве, для документов (приказов, распоряжений и т.п.), содержащих "действующий регламент оперативно-агентурной работы". Но увеличение срока их хранения в ведомстве тем не менее не должно было превышать 30 лет. Подразумевалось, что за 30 лет нормативная база, регламентирующая этот вид деятельности спецслужбы, должна непременно обновиться.
Так же четко был определен и состав передаваемых документов:
- фильтрационно-проверочные дела на советских граждан, бывших в плену или угнанных в Германию;
- архивно-следственные дела на реабилитированных или попадающих под действие нового закона о реабилитации [22];
- личные дела бывших сотрудников органов госбезопасности со сроком давности 30 и более лет с момента сдачи в архив;
- фонды "секретного" делопроизводства. Сюда включались материалы секретариата и структурных подразделений госбезопасности, такие как: распорядительные документы, переписка, планы и отчеты, информационные и статистические материалы, протоколы совещаний и заседаний, контрольно-надзорные дела, материалы справочного характера и примыкающие к этому массиву так называемые "коллекционные фонды" (некоторые категории учетно-проверочных дел, трофейные материалы, коллекции фотографий и печатных материалов и т.п.).
Это решение не предусматривало каких-либо отдельных этапов или сроков его выполнения. И тем не менее его практическая реализация сразу же натолкнулась на сопротивление руководства Министерства безопасности (МБ) РФ - правопреемника КГБ [23]. В результате закулисной возни в конце января - начале февраля 1992 г. при подготовке текста совместного письма министра безопасности Виктора Баранникова и председателя Комитета по делам архивов Рудольфа Пихоя, адресованного территориальным органам МБ и Роскомархива, в качестве достигнутого компромисса был определен первый этап передачи, когда передавались только фильтрационно-проверочные и архивно-следственные дела. Остальной массив документации должен был передаваться во вторую очередь. Срок выполнения первого этапа передачи был определен до 1 августа 1992 г.
До второго этапа дело не дошло. Да и первый был выполнен не везде и порой в более поздние сроки. Так, архивно-следственные и фильтрационно-проверочные дела из архива Московского УФСБ были переданы в государственные архивы лишь в 1995 г. [24] Причем реальным толчком к передаче послужило отсутствие помещений в УФСБ для хранения этих дел. [25] А архивно-следственные дела центрального архива ФСБ по-прежнему остаются на месте.
Решением Комиссии от 24 января 1992 г. была продолжена работа по изучению и выработке предложений о месте хранения и возможном научном использовании других категорий дел, не перечисленных выше. И речь прежде всего шла о делах оперативного учета (так называемые досье на граждан), иных аналогичных оперативных материалах и немногочисленных сохранившихся в архивах КГБ личных и рабочих делах агентов органов госбезопасности. Дело в том, что общий объем архивных дел этой категории был невелик. Например, в Московском КГБ сохранилось 9,4 тысяч дел оперативного учета и лишь около 3,5 тысяч личных дел агентов. Последний председатель КГБ В.А. Крючков изрядно постарался: подавляющее большинство этих дел в центральном и местных архивах КГБ были уничтожены в 1989-1991 гг. [26]
А тем временем в январе-марте 1992 г. в российских политических кругах всерьез дебатировался вопрос о люстрации агентов и гласных сотрудников бывшего КГБ. К сожалению, превалирующим среди "демократов" стало мнение о преждевременности или даже опасности подобного решения. Всерь-ез высказывались опасения о неизбежной в таком случае кампании "охоты на ведьм". [27] Вместе с тем разработка и тем более принятие решения о предании в той или иной форме гласности материалов "досье на граждан" и, как следствие этого, открытие имен агентов госбезопасности были вне компетенции Комиссии по архивам КПСС и КГБ. Здесь могло быть принято только политическое решение на самом высшем уровне (Президентом или Верховным Советом). Однако, кроме жарких дискуссий в определенных политических кругах, не велось никакой реальной законотворческой работы в этом направлении. Тогда как близкие к спецслужбам консервативно настроенные депутаты спешно разрабатывали другой закон, который позволил бы по-прежнему держать подобные дела в секрете. И такой акт, получивший статус Закона "Об оперативно-розыскной деятельности", был принят уже в апреле 1992 г. Новая, значительно более жесткая редакция этого закона была принята Государственной Думой 5 июля 1995 г. [28] Согласно этому закону все сведения об агентурно-оперативной деятельности и имена лиц, сотрудничающих на тайной основе с органами, осуществляющими эту деятельность, были объявлены "государственной тайной". Этот закон стал серьезным тормозом в дальнейшей работе Комиссии по архивам КПСС и КГБ по изучению возможности приема-передачи всего комплекса оперативно-учетных документов КГБ на государственное хранение и их научному изучению.
Противодействие курсу на открытость и рассекречивание архивных документов исподволь развивалось на фоне череды скандалов, связанных с обнародованием тех или иных "сенсационных" материалов. И, надо сказать, изрядно этими скандалами подпитывалось. И сейчас трудно отделаться от впечатления, что часть этих скандалов была организована вполне сознательно. Особенно когда речь шла об "утечке", а на самом деле возмездной передаче западным журналистам документов из архивов спецслужб, организованной самими же отставными или действующими сотрудниками этих ведомств. Смысл подобных акций вполне понятен. Жертвуя довольно безобидными или потерявшими свою актуальность документами, спецслужба убивает сразу двух зайцев - получает деньги и одновременно создает необходимую почву для возмущенных требований "наведения порядка". Дошло даже до официальных соглашений между Агентством Федеральной Безопасности (АФБ) [29] и американской телевизионной фирмой "Дэвис энтертеймент" о постановке телефильмов и сериалов "на основе сверхсекретных досье". [30] А ставшая мишенью для критики передача немцам некоторых материалов из досье на Шуленберга вообще имела место еще в июне 1991 г., когда ни о какой бесконтрольности в делах КГБ или самодеятельности его архивных сотрудников не могло быть и речи. Но даже опытные отечественные журналисты попались на эту удочку, полагая, что речь идет о бесконтрольном и стихийном процессе. [31] Вне всякого сомнения, в то же время были и стихийно возникшие скандалы. Например, публикации отчетов 5-го управления КГБ, с псевдонимами агентов, взятых из материалов Комиссии Верховного Совета, расследовавшей причины и обстоятельства августовского путча 1991 г. [32] Члены этой Комиссии активно работали в центральном архиве КГБ осенью 1991 г. Можно вспомнить и ряд других историй, когда источником утечки стали государственные архивы, в которых хранились "свежие" документы КПСС. [33] Но тем не менее требования наведения порядка исходили как раз из ведомств, в той или иной степени за-тронутых скандальными газетными публикациями.
Решение, принятое в январе 1992 г. о передаче архивных материалов КГБ на государственное хранение, полностью так и не было выполнено. А уже в 1993 г. Комиссия по архивам КПСС и КГБ прекратила свое существование. Таким образом, был не реализован и забыт августовский (1991) Указ Президента Ельцина "Об архивах КГБ". И, как результат этого, мы видим рост всесилия спецслужб (ФСБ, СВР и т.п.). которые, как и в советские времена, сами решают вопросы ведомственного хранения и использования документов.
Парадоксы рассекречивания
Первый документ, регламентирующий доступ исследователей к архивной информации, был принят 29 мая 1992 г. Тогда коллегия Роскомархива приняла временное положение "О порядке доступа к архивным документам и правила их использования". [34] Согласно положению был введен 30-летний срок давности для секретных документов и 75-летний для документов, затрагивающих права личности. Следующим важнейшим шагом в деле открытия архивной информации стал Указ Президента РФ от 23 июня 1992 г. "О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека". [35] Этот Указ предписывал в государственных и ведомственных архивах рассекретить в 3-месячный срок все нормативные и иные документы о репрессиях и нарушениях прав человека независимо от срока их давности. То есть под рассекречивание попадали документы всего периода советского правления с 1917 по 1991 г. Забегая вперед, приходится с сожалением констатировать, что этот Указ не выполнен и по сей день. До сих пор многие документы, регламентировавшие проведение репрессий и описывающие их ход, остаются на секретном хранении.
Согласно Временному положению "О порядке доступа к архивным документам", о котором говорилось выше, все документы, созданные по 1942 г. включительно, объявлялись открытыми и подлежали рассекречиванию самими государственными архивами. Документы сроком давности от 50 до 30 лет также подлежали рассекречиванию самими архивами, но уже с привлечением ведомственных экспертов (представителей Министерств обороны, безопасности, иностранных дел, внутренних дел). Такой механизм снятия ограничительных грифов был серьезным шагом вперед. Если сравнивать объемы рассекречивания, проведенного в 1992 г. и в последующие годы, то видно, что в 1993 и 1994 гг. рассекречивалось в 3,5 раза меньше архивных дел. [36] И в дальнейшем темпы рассекречивания неуклонно снижались. [37]
В это время продолжающиеся и порой раздуваемые прессой скандалы с обнародованием ранее секретной архивной информации, с одной стороны, активизировали сторонников "охранительной" линии, вооружая их дополнительными аргументами против открытия архивов, с другой - заставляли руководителей архивов проявлять все большую осторожность, временами перерастающую в трусость. [38] Теперь архивисты руководствовались нехитрой житейской мудростью, которую один из руководителей архивов в беседе с автором сформулировал довольно четко: "Еще ни один руководитель архива не был снят с работы за то, что отказал исследователю в выдаче какого-либо документа, а вот случаи, когда снимали с работы за слишком либеральное отношение к выдаче документов бывали, и они широко известны".
Принятые в июле 1993 г. "Основы законодательства об Архивном фонде Российской Федерации и архивах" (7 июля) [39] и закон "О государственной тайне" (21 июля) [40] по идее должны были заложить постоянную основу для дальнейшего рассекречивания и открытия массивов архивной документации. Но поначалу мало кто заметил, что был в законах и серьезный пробел. Не была четко разработана процедура открытия документов, перележавших свой 30-летний срок. Декларировалось, что все документы (за редким исключением) за пределами 30-летнего срока должны быть открытыми. А поскольку не было принято дополнительных подзаконных актов о механизме и процедуре, то чиновничья система рассекречивания создала сама себя. Вместо автоматического рассекречивания по миновании 30-летнего срока (с возможным продлением секретности для исключительных документов по специально оформленному решению) был принят иной механизм, требующий все без исключения документы пропускать через формальную процедуру рассекречивания. И хотя за архивами еще сохранялось право самостоятельно проводить рассекречивание, сам процесс снятия грифов был усложнен, и это привело к неизбежному торможению всего процесса.
Но не только замедление в рассекречивании вызывало недовольство ученых и исследователей, изучавших советскую историю. Система 30-летнего секретного хранения, возможно, хороша для цивилизованных и благополучных государств. В нашем случае речь идет о тоталитарном государстве, в котором необоснованно шло засекречивание, [41] и сейчас необходимы экстраординарные меры по рассекречиванию. Непринятие таких мер уже привело к тому, что все силы, выступающие против нового российского политического курса, пользуются нынешней закрытостью архивной информации, не позволяющей создать правдивую картину последних десятилетий существования Советского государства.
В 1994 г. к требованиям научной общественности еще прислушивались. Новый импульс процессу рассекречивания придало распоряжение Президента РФ от 22 сентября 1994 г. о создании Комиссии по рассекречиванию документов, созданных КПСС. [42] Возглавил Комиссию С.Н. Красавченко [43]. Статус Комиссии был определен следующим образом. Она являлась структурным подразделением созданной ранее "Государственной технической комиссии при Президенте РФ", имевшей, в том числе, функции "по защите государственной тайны". Работа комиссии Красавченко дала определенный результат, и со второй половины 1994 г. рассекречивание архивных документов пошло вдвое быстрей. [44] Но в 1996 г. эта Комиссия прекратила свою работу, и с тех пор не создано какого-либо органа, призванного ее заменить.
Все же годом "великого перелома" и началом стагнации в деле рассекречивания архивных документов можно по праву считать 1995 г. Тогда были приняты решения, позволившие спецслужбам и некоторым другим ведомствам (например, Министерству иностранных дел) хранить постоянно свои документы. [45] Эти ведомства сами стали устанавливать порядок доступа в свои архивы и сами решали, кого туда пускать. В самом процессе рассекречивания возобладали новые тенденции. Типичным стало проявление известной осторожности, и уже речь не шла об обязательном рассекречивании по миновании 30-летней давности, а рассматривался вопрос о "целесообразности рассекречивания". Как справедливо отмечают историки, "за изменением фразеологии стояли кардинальные новшества в бюрократических процедурах". [46] Сложившаяся в это время процедура рассекречивания документов стала чрезвычайно трудоемкой и затратной в финансовом отношении. И вместе с тем она в полной мере показала свою неэффективность. Само рассекречивание документов, подавляющее большинство которых не содержит каких-либо государственных и иных тайн, затягивает процесс на десятилетия. Во многих ведомствах комиссии экспертов по рассекречиванию стали создаваться во всех структурных подразделениях. И теперь, чтобы принять решение о рассекречивании того или иного документа, требовалось его рассмотрение экспертами всех этих подразделений. Такие правила, нарушающие дух и букву закона о государственной тайне, были введены, например, в ФСБ и Министерстве иностранных дел.
Бюрократическое сопротивление рассекречиванию способствовало появлению на свет ряда теорий, в той или иной степени обосновывающих и оправдывающих усложнение или затягивания процедуры. Одной из них стала теория "сбалансированного рассекречивания", подразумевающая недопустимость того, чтобы рассекречивание больших комплексов документов в одном архиве сильно опережало аналогичную работу в другом, где хранятся схожие по составу и содержанию бумаги того же периода. Кажется, эту теорию пустили в оборот сотрудники историко-дипломатического управления МИДа, славящиеся наиболее консервативными и ретроградскими взглядами. Пока работала Комиссия Красавченко, эта теория в определенных кругах была любима и популярна и являлась сильным тормозящим фактором. Понятно, что такие ведомства, как ФСБ и МИД, например, были крайне недовольны составлявшимися в архивах заранее планами рассекречивания документов, куда попадали и их материалы, когда-то направленные в другие министерства и отложившиеся в виде переписки. Исследователи, знакомясь с такими документами, могли получить ключ к дальнейшим поискам уже в архивах ФСБ, МИД и т.п. и требовать их открытости. Представители ведомств, таким образом, зачастую пытались "сбалансировать" планы государственных архивов по рассекречиванию, отводя от этой процедуры целые комплексы документов. С окончанием работы Комиссии и прекращением планового и массового рассекречивания надобность в этой теории отпала, и она сама собой забылась.
В том же 1995-м архивными чиновниками был изобретен новый "способ" ограничения доступа к ранее полностью рассекреченным делам. Теперь все чаще стали ссылаться на наличие в тех или иных архивных делах "тайны личной жизни". Эта штука оказалась посильнее бюрократических проволочек в рассекречивании. Если понимать ее расширительно, то таким рычагом можно перевернуть весь архивный мир. Под таким предлогом в архиве могут не выдать в читальный зал затребованное дело. И сегодня это происходит сплошь и рядом [47]. Так, в Российском государственном военном архиве (РГВА) регулярные отказы в выдаче давно рассекреченных (еще в 1992 г.) дел по мотивам содержания в них "тайны личной жизни" сегодня стали правилом. [48] Между тем любой исследователь вправе требовать от руководства архива точного ответа, на каких листах не выданного ему дела и какого рода "тайны личной жизни" содержатся. Следует помнить, что сведения, составляющие тайну личной и семейной жизни, определены в документах Федеральной архивной службы достаточно четко. К такого рода сведениям относятся: истории болезней, медицинские заключения, информация о семейных и интимных отношениях, документы об имущественном положении и финансовых и имущественных сделках, документы об усыновлении, об изменении имени, фамилии, национальности, системе охраны жилища. [49] Причем противозаконно и то, что из-за, например, действительно затесавшейся где-то на паре листов дела "личной тайны", следует отказ в выдаче на руки всего дела. В ряде российских архивов, таких как ГАРФ или РГАСПИ, эту проблему решают вполне цивилизованно: за-крывают эти листы дела конвертами и выдают исследователю. И доказывать свою правоту в данной ситуации должен архив, а не исследователь. Архив действительно обязан точно указать, на каких листах и какого рода сведения присутствуют. А исследователь вправе обжаловать решение архива о закрытии в рассекреченном деле той или иной информации вплоть до судебного иска.
Между тем даже в официальных документах, устанавливающих и регламентирующих порядок обращения с тайной личной и семейной жизни, не говорится четко, что речь идет только о ныне живущих людях. Это и дает возможность архивным чиновникам манипулировать законом. У умершего человека нет личной тайны. Перефразируя известный афоризм, можно сказать: "Нет личности - нет и тайны". Например, требования, предъявляемые к исследователю архивными чиновниками на получение письменного согласия от потомков репрессированных для доступа к архивно-следственным делам, не соответствуют законодательству. С какой это стати право распоряжаться архивным делом репрессированного принадлежит его потомкам. В России по закону наследуется только право на имущество и авторское право, но никак не право распоряжаться доступом к документам государственных архивов (заметим, государственных, а не личных!). [50]
Сама дефиниция "тайна личной жизни" не нова. Об этом говорилось и в нормативно-распорядительной документации Роскомархива, принятой в 1992-1993 гг. Тогда был установлен 75-летний срок, после которого мог быть разрешен доступ к историям болезни и личным делам. Последние, кстати сказать, далеко не всегда содержат тайны личной жизни, а потому и не могут быть автоматически закрытыми от исследователей как тип дел, если, конечно, следовать закону. Но именно с 1995 г. "тайна личной жизни" как мотив ограничения прав исследователя была прочно взята на вооружение и стала для архивистов "табельным оружием".
Вообще во второй половине 90-х годов отчетливо проявилась тенденция "закручивания гаек". Уже в начале 1996 г. "Вечерняя Москва" с тревогой писала о том, что ранее доступные архивные материалы вновь закрыты от исследователей. [51] Хотя речь в этой публикации шла не о засекречивании, а о прекращении доступа к ранее открытым документам Секретариата ЦК КПСС периода 1952-1963 гг., находившимся в Центре хранения современной документации, чье рассекречивание не было оформлено по новым правилам. Доступ к этим документам в 1992 г. был открыт председателем Роскомархива Пихоей, подписавшим соответствующую "нормативную справку". В дальнейшем бюрократическое затягивание процедуры оформления рассекречивания этих бумаг стало "делом чести, доблести и геройства" тамошних архивистов, кстати, бывших работников аппарата ЦК КПСС. И они все-таки дождались наступления "правильных времен" [52]. Чаще всего в архивах как раз имело место противозаконное утаивание ранее рассекреченных документов. Но это уже является прямым нарушением закона. Сама же идея проведения повторного засекречивания абсурдна. Но, вероятнее всего, новые времена меняют и представления людей. Теперь о "повторном засекречивании", как о чем-то само собой разумеющемся, пишет даже руководитель Федеральной архивной службы РФ. [53] Как уже говорилось выше, на проведение организованного и быстрого рассекречивания необходимы финансовые затраты. Денег не нашлось. Хотелось бы надеяться, что на засекречивание денег тоже не будет. Хотя не стоит обольщаться. В таких делах, как водится, чиновничьей фантазии нет предела, и здесь может быть легко реализован "административный ресурс" и применен быстрый и беззатратный способ - например, просто не пускать в архивы исследователей, как об этом мечтает некоторая наиболее патриотичная часть архивистов.
Архивная "контрреволюция" (грустные итоги)
Сегодня линия государства кажется двоякой. Идеологический идеализм, выражающийся в попытках подправить историю и затушевать ее темные страницы, сочетается с прагматической целью минимизировать затраты на архивы и не допустить лишних расходов, которые потребовались бы для оплаты ведомственных экспертов при проведении массового рассекречивания документов. С другой стороны, никто не мешает властям упростить процедуру открытия документов в архивах. Но есть ли на это политическая воля? Российская политическая верхушка о репрессиях советских времен говорит, признает их, но дает прошлому свое идеологическое толкование, объясняя репрессии не как неотъемлемую черту социалистического устройства, а как лишь досадный эпизод в "славной истории Российского государства". И вообще, в отношении истории политика государства двояка. На словах есть согласие и поддержка программ по изучению советских репрессий, а на практике мы видим их торможение и саботаж.
В действительности, казалось бы, такое частное явление, как рассекречивание, на самом деле затрагивает широкий круг вопросов современной политики в области открытости, соблюдения прав человека, да и вообще формирует облик современной России в глазах человечества. Весьма важным в этой связи представляется вопрос, каковы же истинные соображения власти по поводу исторического прошлого. Порой складывается впечатление, что сокрытие истории и есть главный аспект национальной российской политики.
На сегодняшний момент в государственных и ведомственных архивах по-прежнему не рассекречены и недоступны многие важнейшие документы, характеризующие эпоху советских репрессий. И это находится в вопиющем противоречии с Указом Президента РФ (июнь 1992 г.) о рассекречивании документов, связанных с репрессиями, и Законом 1993 г. о государственной тайне.
В Российском государственном архиве социально-политической истории недоступны документы "особой папки" Политбюро ЦК периода 1934-1952 гг., где сосредоточены материалы о массовых репрессиях не только 1937-1938 гг., но и о многочисленных выселениях послевоенного времени.
В Российском государственном архиве документов новейшей истории (бывший ЦХСД) также нет доступа к решениям и сопутствующим им материалам Секретариата ЦК КПСС периода, начиная с 1952 г. (а по закону они должны быть открыты до 1971 г.)
В центральном архиве ФСБ хотя и проводится рассекречивание, но идет оно черепашьими темпами. При этом руководитель архива ФСБ уверяет, что в ФСБ рассекречивание это "плановое" (в 1997 г. рассматривались дела ОГПУ 1923 г.). [54] Трудно представить, в каком обозримом будущем дело дойдет до открытия документов 1937-38 гг. А о более позднем времени мечтать и не приходится. При этом даже в делах ВЧК времен 1918-1921 гг. после "планового" рассекречивания осторожные архивисты ФСБ оставляют некоторые документы на секретном хранении. И значит, дело в читальный зал выдаваться не будет. Но мало этого, даже несекретные бумаги, например несекретные приказы НКГБ-МГБ 40 - 50-х годов (о поощрениях и благодарностях, награждениях и присвоении званий), в архиве ФСБ вам не выдадут. И это, опять же, вопреки существующим сегодня законам.
Полная закрытость архивов бывшего КГБ для независимых исследователей привела к ситуации, когда рассекречивание документов и их использование служат исключительно политическим интересам самих спецслужб. Цель этого использования не только в обелении ведомств-предшественников (ВЧК-ОГПУ-НКВД и т.д.), когда пишут об их "заслугах" в борьбе с "врагами Родины", но и в подкреплении новейшей идеологической доктрины России. Теперь снова пишут, как много было врагов у нашего государства, изображают СССР жертвой мирового заговора. А совместные с иностранными исследовательскими центрами проекты СВР в действительности являются попыткой проводить свою старую дезинформационную линию, но иными средствами. Иностранное участие придает результату как бы объективность и истинность. На деле же это - продолжение дезинформации относительно истинных целей и задач советской политики.
Практическая линия Комиссии по архивам КПСС и КГБ 1992 г. была направлена на изъятие документов из ведомств и их передачу государству. Она в первую очередь преследовала цель положить конец манипулированию информацией, что КГБ всегда делал в своих целях, а ФСБ и СВР продолжают и сейчас. Вот совсем недавний случай нарушения сроков хранения дела (и порядка доступа к нему) в целях "контрпропаганды". Сотрудник российской контрразведки для написания пропагандистской книги использовал материалы следственного дела, рассмотренного судом в конце 2000 г.[55]
Можно с грустью констатировать, что подобное эксклюзивное право доступа к закрытым от общественности документам не только ведомственных, но и государственных архивов в целях проведения пропагандистских или дезинформационных кампаний будет применяться в дальнейшем все шире и шире. И это тоже характерная черта возрождающегося полицейского государства.
После долгих лет закрытости архивов, существовавший "информационный вакуум" был моментально взорван в 1991-1992 гг. По мнению В. Козлова и О. Локтевой эта "архивная революция" вызвала "настоящий культурный кризис, спровоцированный неготовностью культурной инфраструктуры к перевариванию информационной волны". [56] Если в дальнейшем рассекречивание документов и объем ежегодных публикаций архивных источников "установился бы на некой средней, стабильно высокой отметке", то, наверное, можно было бы уверенно говорить о том, что "общество выдержало экзамен на цивилизованное использование своего архивного фонда" и вполне готово к "перевариванию" многократно возросшего информационного потока. [57] Увы, уже к середине 90-х годов начался спад информационной волны. Резко сократился объем рассекречиваемых документов. А к нынешнему времени бюрократическое "упорядочение" некогда полноводного архивно-информационного потока привело к его почти полному усыханию. И сегодня диагноз можно определить четко: Россия не переваривает собственную историю.
Примечания
1.См. подробнее: Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧ 1. Стр. 115-117.
2. Далее по тексту "Комиссия по архивам КПСС и КГБ".
3. Patricia Kennedy Grimsted. Russian Archives in Transition: Caught Between Political Crossfire and Economic Crisis // American Archivist. Vol. 56. Fall 1993. P.p. 614-662.
4. Между прочим, в состав Комиссии входили не только руководители Роскомархива, но и официальные представители различных ведомств.
5. Охранителей не смутил даже тот факт, что вместе с остальными материалами пленума сусловское сообщение было размножено в количестве 3000 экз. и разослано по всей стране всем райкомам партии.
6. Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1991. ╧ 35 (29 авг.) Ст.927 и 1157. Опубликованы также в журн. "Отечественные архивы". 1992. ╧ 1. С. 3.
7. См. подробнее: Петров Н. Политика руководства КГБ в отношении архивного дела была преступной... // Карта, Рязань. 1993. ╧ 1. С. 4-5.
8. Это без учета объемов архивов, хранящихся в территориальных управлениях КГБ.
9. В это же время в архиве Московского областного управления КГБ хранилось еще около 250 тысяч личных дел агентов и осведомителей. Исходя из общего числа агентурных дел, начальник Московского УКГБ Н.И. Крайнов заявил в июне 1954 г. на Всесоюзном совещании руководящих работников КГБ, что "в городе Москве и Московской области был завербован почти каждый десятый человек".
10. В рабочем деле агента содержались его донесения.
11. Практически вся эта категория дел вскоре была уничтожена.
12. Сведения о местонахождении филиалов центрального архива КГБ опубликованы в журнале "Карта, Рязань". 1993. ╧ 1. С.7. См. также: Index/Досье на цензуру. 1997. ╧ 1. С.96.
13. Общий объем архивных документов КГБ на момент распада СССР составил 9,5 миллионов дел, из которых в РСФСР находилось 4,8 миллиона дел.
14. По другим данным, устно сообщенным сотрудниками центрального архива КГБ в конце 1991 г., там находилось примерно 270 тыс. дел.
15. По другим, уточненным, данным в 1991 г. в Омском филиале хранилось вдвое большее число дел.
16. В 1992-1993 гг. в связи с передачей местному епархиальному управлению зданий бывшего Богородице-Рождественского монастыря размещавшиеся здесь архивы КГБ были перевезены в Подмосковье.
17. Из них примерно 6 тысяч, по которым еще не было решения о реабилитации или в реабилитации было отказано.
18. Правда, здесь следует учесть, что часть этих дел попала на хранение в МВД и до сих пор там находится. Их количество нам неизвестно.
19. Опубликовано: Карта, Рязань. 1993. ╧ 1. С. 6-7.
20. Эта цифра выбрана Комиссией не случайно. Именно такой срок хранения документов в министерствах и ведомствах СССР был установлен в утвержденных еще в 1986 г. типовых правилах работы ведомственных архивов.
21. Речь здесь шла в основном о документах боровшегося с инакомыслием и диссидентами бывшего 5-го управления КГБ СССР, имевшего официальное название: "Управление по борьбе с идеологической диверсией".
22. Закон РСФСР "О реабилитации жертв политических репрессий" был принят 18 октября 1991 г. См.: Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. С.194-205.
23. Наиболее весомым выдвигался аргумент о "неготовности" архивной службы к принятию большого объема документов из-за отсутствия помещений, кадров и достаточного финансирования.
24. Архивно-следственные дела поступили на хранение в ГАРФ, а фильтрационно-проверочные - в ЦХИДК (ныне РГВА).
25. Дом по ул. Большая Лубянка, 14, где ранее располагались служебные помещения московской госбезопасности и хранилища с этими делами, был передан городу Москве.
26. В апреле 1989 г. после принятия новой редакции ст. 70 и отмены ст. 190-1 УК РСФСР (и аналогичных им в Уголовных кодексах союзных республик), предусматривавших наказание за "антисоветскую агитацию", Крючковым было дано распоряжение уничтожить хранимые в архивах КГБ все дела оперативного учета, заведенные по признакам этих статей. Годом позже руководитель КГБ СССР, напуганный событиями в Восточной Европе и, в частности, извлекая уроки из истории крушения ГДР и судьбы архива Штази, выпустил в сентябре 1990 г. приказ об уничтожении всех хранящихся в архивах личных и рабочих дел агентов госбезопасности. Выполнить в полном объеме эти приказы до августа 1991 г. успели не везде. См.: Петров Н. Политика руководства КГБ в отношении архивного дела была преступной... // Карта, Рязань. 1993. ╧ 1. С. 4.
27. К слову сказать "охота на ведьм" предполагает, по своей сути, преследование невиновных. А этого, как раз, никто делать и не собирался. Ведь для того и следует открывать и тщательно изучать архивные материалы, чтобы установить истинную картину и характер и мотивацию политических репрессий и назвать имена не только пострадавших, но и имена тех (и их тайных помощников), кто проводил репрессии, нарушал права человека.
28. Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. ╧ 17. (23 апр.). Ст. 892.; Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. ╧ 33. Ст. 3349.
29. АФБ России возникло 26 ноября 1991 г. путем преобразования КГБ РСФСР и просуществовало до 24 января 1992 г., когда вошло во вновь образованное Министерство безопасности РФ.
30. Известия. 1992, 17 января. Вечерняя Москва. 1992, 22 января. Занятно, что в этот момент АФБ, от имени которого, как сообщалось в газетах, была дана гарантия предоставления документов, никак не распоряжалось центральным архивом бывшего КГБ, который до 19 декабря 1991 г. входил в состав Межреспубликанской службы безопасности во главе с Бакатиным, а 24 января 1992 г., минуя АФБ, сразу вошел в МБ РФ. Декабрьский (1991 г.) Указ Ельцина об образовании объединенного Министерства безопасности и внутренних дел (МБВД) России, куда должно было войти и АФБ, был обжалован в Конституционном Суде и не был реализован, а потому никак не сказался на подчиненности центрального архива.
31. Элла Максимова. Пока архивы КГБ без хозяина, секреты уплывают на Запад: Известия. 1992, 24 января. Герой этой публикации, отставной генерал-лейтенант советской разведки С. Кондрашев, в своем ответе пояснил, что решение о передаче документов было принято "руководителями КГБ". Между тем в редакционном комментарии газета привела свидетельство о возмездном характере сделки. См.: Известия. 1992, 4 февраля.
32. "Как они работали с нами" // Россия. 1992, 22-28 января. ╧ 4; "Верный раб ЧК" // Известия. 1992. 22 января. См. также серию публикаций В. Киселева - эксперта "комиссии по расследованию обстоятельств ГКЧП" в газете "Аргументы и факты" "Стук, стук, стук - я твой друг..." // Аргументы и факты. 1992. ╧╧ 8-15. Позднее архивные материалы этой комиссии легли в основу книги Урушадзе Г.Ф. "Выбранные места из переписки с врагами". СПб., 1995.
33. См. подробнее: Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧ 1. С. 117-121.
34. Положение было одобрено постановлением Верховного Совета РФ 19 июня 1992 г. См.: Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. ╧ 28 (16 июля). Ст.1620.
35. Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. ╧ 26 (2 июля). Ст.1510.
36. Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧ 2, стр. 121.
37. Здесь имеется в виду объем рассекречивания важнейших для истории документов центральных архивов со сроком давности от 30 до 50 лет. Федеральная архивная служба России может похвастать внушительными показателями рассекречивания в период 1996-2000 гг., но достигнуты они в основном за счет местных архивов, где рассекречивались массивы документации периода 1917-1941 гг.
38. Там же. ╧ 1. С. 119.
39. Ведомости Съезда Народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. ╧ 33 (19 авг.). Ст.1311.
40. Российская газета. 1993. 21 сентября.
41. Можно сказать, в СССР стремились засекретить все и вся, порой даже самые безобидные вещи. В этой связи см., например: Московская правда. 1989. 3 января; Известия. 1991. 29 июля.
42. Собрание законодательства РФ. 1994. ╧ 22 (26 сент.). Ст. 2498.
43. В то время Красавченко занимал пост первого заместителя руководителя Администрации Президента РФ.
44. Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧ 2. С. 119.
45. См. Указы Президента РФ: "О Министерстве иностранных дел РФ" от 14 марта 1995 г. // Собрание законодательства РФ. 1995. ╧ 12. (21 апр.). Ст. 1033; "Об органах федеральной службы безопасности в РФ" от 3 апреля 1995 г. // Собрание законодательства РФ. 1995. ╧ 12. (21 апр.). Ст.401; "О внешней разведке" от 10 января 1996 г. // Собрание законодательства РФ. 1996. ╧ 3. (15 янв.). Ст.143.
46. Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧ 2. С. 120.
47. Вообще доля исследователя в российских архивах не завидна. Ему могут отказать по множеству причин. См.: Охотин Никита. Свобода доступа к информации и современная архивная ситуация. Index/Досье на цензуру. 1997. ╧ 1. С. 107.
48. О старосоветских представлениях, консервативности и дремучести работников этого архива стоит сказать особо. Так, на требование выдать рассекреченные дела из фонда военной прокуратуры внутренних войск, из хранилища был поначалу дан отказ по мотивам содержания в них "тайны личной жизни". При обжаловании этого решения один из руководителей архива сослался уже на наличие в этих же делах сведений "об оперативно-розыскной деятельности". А неделей позже эти дела отказались выдать как "непрофильные" и якобы принадлежащие Министерству юстиции. Похвально, что в выдумывании причин работники архива столь изобретательны. Но не стоит при этом проявлять невежество. Военная прокуратура подчинена Генеральной прокуратуре, а не Министерству юстиции, которое ведает судебной системой.
49. См.: О порядке организации работы по рассекречиванию документов, хранящихся в государственных архивах и центрах хранения документации РФ. Издание Государственной архивной службы России. М., 1995. При этом здесь же четко сказано о недопустимости ограничения на доступ к информации о совершенных кем-либо преступлений и проступков.
50. См. подробнее: Петров Н. Доступ к госархивам. Мемориал. 2000. ╧ 20. С.14-17.
51. "Архивы Политбюро вновь засекречены" // Вечерняя Москва. 1996. 20 марта.
52. В свое время популярной была шутка, что архивисты бывших партийных архивов на самом деле служат лидеру КПРФ Зюганову. Их задача - сберечь архивы партии, поменьше пускать туда исследователей и, наконец, передать архивы целехонькими вновь пришедшей к власти Компартии.
53. Козлов В.П. Теоретические основы археографии с позиций современности // "Отечественные архивы". 2001. ╧ 1. С.19. Об абсолютно незаконном повторном засекречивании рядовые архивисты мрачно шутят: "Закона нет, а процесс идет".
54. Никулина Наталья. Тайны Лубянки (интервью с Я.Ф. Погонием). Index/Досье на цензуру. 1997. ╧ 1. С. 91-100.
55. Речь идет о книге Василия Ставицкого "Шпионские похождения Поупа в России", поданной как "художественно-документальное произведение", основой которого "являются выдержки из 13-томного уголовного дела гражданина США Эдмонда Поупа". По словам Ставицкого, идея написания книги "родилась после того, как Поуп, помилованный российским президентом, начал готовить к печати книгу о судебном процессе над ним в России". См.: Вечерняя Москва. 2001. 11 мая.
56. Козлов В., Локтева О. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. ╧1. С. 114.
57. Там же.