 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Сергей ПашинО природе смертной казни
 |
Сергей Пашин - федеральный судья в отставке, кандидат юридических наук, заслуженный юрист Российской Федерации.
Рациональные и теологические аргументы за и против смертной казни исчерпаны. Их многократно приводили, подкрепляли ссылками на авторитеты и судебную статистику, обсуждали, сравнивали и взвешивали; повторять их нет смысла. Интеллектуальная игра в рукотворную смерть затянулась, и это не случайно. Дело в том, что поддержка многими согражданами узаконенного убийства, как бы она ни мотивировалась, имеет не сиюминутно-утилитарные, а мощные подсознательные культурно-исторические корни. Этим, собственно, и объясняется непроницаемость веры в благотворность смертной казни для доводов разума.
Исторические личины смертной казни
Жаждущих языческих богов поили кровью. Иногда люди приносили себя в жертву добровольно. Например, Квинт Курций ради спасения Рима бросился на коне, в доспехах и полном вооружении в трещину земной коры, рассекшую Форум; дочь судьи Иеффая, которому Яхве даровал победу над врагами Израиля, по обету отца дала себя умертвить, попросив только немного времени, чтобы "оплакать свою девственность"; спартанских мальчиков из знатных семей засекали насмерть у алтаря Артемиды, и они воспринимали свои муки и гибель как испытание мужества.
Порою боги сами указывали угодную жертву, как это было, например, в случае с Авраамом и сыном его Исааком. Ацтекской и древнегреческой культурам известны ежегодные выборы самого красивого и сильного юноши царем; в конце срока номинального царя приносили в жертву, соответственно, богу Солнца или Дионису. Судебный поединок - принятая практически повсеместно еще в XVI веке форма установления виновности или невинности ответчика - заканчивался, по воле знающего истину божества, изувечением или лишением жизни представителя неправой стороны.
Чаще же всего роль подневольной искупительной жертвы доставалась чужакам и "врагам общества". В Древнем Риме в годину народных бедствий торжественно сжигали на костре пленных варваров или взятых в заложники сыновей предводителей покоренных племен. Обрекая осужденных преступников на участь гладиаторов, их закалывали или травили хищными зверями на арене во славу небожителя либо обожествленного императора; публика, активная участница представления, требовала добивать поверженных бойцов. Эвфемизмом смертного приговора, выносимого преступникам, в античные времена была формула "посвятить его подземным богам"; казни осуществляли жрецы, они же выдумывали ритуалы их исполнения. Так, фантастически изощренная и отвратительная казнь отцеубийцы, практиковавшаяся в Древнем Риме1, была одновременно символическим актом, маленькой мистерией, срежиссированной по религиозным канонам того времени.
Средневековые аутодафе2 считались угодным Всевышнему публичным действом, подкреплявшим связь пастырей и паствы с Богом; внести свою лепту в убийство приглашались все желающие, поэтому-то благочестивая старушка и подбрасывала хворост в костер Яна Гуса3. Палачей сторонились не потому, что они проливали людскую кровь (дворян за то же самое, наоборот, считали храбрецами и защитниками Отечества), а потому, что, дробя кости и отсекая головы, они соприкасались с обремененной грехами жертвой и могли вернуть духовную заразу народу. Толпа у эшафота была не скопищем пассивных зрителей, а соучастницей коллективного убийства, ибо принимала предсмертные признания казнимого, участвовала в его поругании, поставляла палачу помощников: по обычаю, палач мог взять из толпы любого, чтобы тот, например, держал на своей спине обнаженную жертву, пока "мастер" хлещет ее кнутом. Побивание осужденного камнями4, расстрел его армейским подразделением5, прогон сквозь строй вооруженных шпицрутенами солдат откровенно вовлекают в заклание жертвы людей, принадлежащих к близкому окружению мученика и заинтересованных в очищении его кровью от скверны, как привнесенной казнимым, так и их собственной.
Персональная виновность казнимого может не иметь особого значения - состоялось бы жертвоприношение. У викингов за убийство, совершенное на привале, отвечал лучший воин из разделивших с другими ночлег. В царствование Екатерины II зачинщики московского холерного бунта тянули жребий: "счастливый" билет означал ссылку на пожизненную каторгу в Рогервик, неудачника вздергивали на виселицу. Полководцы Марк Лициний Красс, Петр Великий, Лев Троцкий одинаково применяли децимацию6.
Смертная казнь, таким образом, есть коллективное убийство "козла отпущения" во искупление грехов народа. Вынесение судом смертного приговора, если очистить данный обряд от словесной шелухи, - это не более чем внешне пристойный способ назначения козла отпущения7. Еще в XIX веке публичное приведение в исполнение смертных приговоров приурочивалось в просвещенной Европе к концу карнавала и сопровождалось заключительным народным гулянием с прозрачной подоплекой: жертва принесена и принята, оставшиеся в живых очищены перед божеством и оттого веселятся.
В превращенном виде идея постоянного обновления кровью завета между народом и божеством воплотилась в принятом у иудеев и мусульман ритуальном обрезании крайней плоти; христианские секты в тех же целях практиковали бичевание (флагеллянты, хлысты); католическая монахиня Тереза порола себя, простершись перед Распятием, розгами, плетьми, связками ключей, а жития святых просто пестрят подобными подвигами во имя веры.
Атавизм на государственной службе
Государство во все времена стремилось извлечь пользу из подсознательного влечения народа к человеческому жертвоприношению и продолжает играть на данной чувствительной струне сегодня. Оно присваивает себе сакральные функции поставщика желанных жертв и подсовывает на роль "козла отпущения" своих врагов и вообще всех, кто совершает злодеяния без его разрешения.
Например, в США по приговору суда присяжных усыпляют ядом Тимоти Маквея, погубившего взрывом жилого дома 168 человек; агенты ФБР, сбросившие в Атланте с полицейского вертолета бомбу на забаррикадировавшихся в жилом доме радикально настроенных молодых людей, а заодно на их неповинных подруг и детей, считаются с честью выполнившими свой долг. В России требуют истребить как бешеных собак "авторов" взрывов, прогремевших в спальных районах Москвы; специалисты же по бомбардировкам мирных горных селений получают ордена. Выступая на Парламентской Ассамблее Совета Европы, лорд Джадд, выезжавший в декабре 2000 г. в Чечню для оценки ситуации с соблюдением прав человека, в частности, сказал: "В гражданские и военные суды было передано всего несколько дел, связанных с нарушением прав человека и преступлениями, совершенными представителями вооруженных сил. В то же время ни одного обвинительного заключения по поводу массовых убийств до сих пор в суды передано не было..."8
Когда смертная казнь исполнялась публично и сопровождалась истязаниями, суверен зримо для публики запечатлевал на теле жертвы свою власть. По мере нарастания общественной стыдливости и гуманизма устранение преступника превращается в стерильную медицинскую процедуру, и государство утверждает свою власть в сознании граждан освещением факта казни в средствах массовой информации, то есть виртуальным образом. В обоих случаях подданные трепещут, но и проникаются чувством признательности к властям, которые изыскивают возможность человеческого жертвоприношения и, вдобавок, берут на себя всю грязную работу.
Неудивительно, почему периодически учинявшиеся в СССР человеческие гекатомбы9, фактически массовые заклания "козлов отпущения", встречали истерическое одобрение масс, доходившее до самопожертвовательного экстаза и паранойи. По свидетельству Лидии Гинзбург, деятели культуры, понимая и признавая несостоятельность выдвинутых против их коллег и товарищей обвинений, всегда находили какое-нибудь оправдание их аресту и расстрелу по шаблону: "Конечно, не шпион, но не наш человек, так что поделом ему". Россияне в этом смысле мало отличались от санкюлотов XVIII века, приплясывавших и скандировавших революционные лозунги возле окровавленного ножа гильотины.
Наличие в законодательстве упоминания о возможном применении смерт-ной казни создает для власти предержащей искушение воспользоваться этим благоприятным обстоятельством и вернуться, разумеется, по просьбам трудящихся, к террору.
Откажемся от желанного
В глазах человека, искушенного в правилах современного российского уголовного судопроизводства, осведомленного об его ненадежности, тенденциозности, грубых ошибках, жестоких обыкновениях, знающего также унизительную обстановку ожидания расстрела осужденным убийцей, смертная казнь, бесспорно, сама является разновидностью убийства с особой жестокостью. Судья, подписывающий смертный приговор, оказывается, если применить терминологию отечественного уголовного права, подстрекателем этого преступления против личности и правосудия. Казнят не орудующих на воле опасных убийц, а скованных по рукам и ногам узников, обезвреженных задолго до вынесения смертного приговора, что превращает его в акт трусливой мести.
Ошибочно думать и утверждать, будто отказываться от убийства находящегося в полной власти правоохранительных органов и суда ближнего преждевременно, пока российские условия жизни не достигнут европейских стандартов. Напротив, если мы хотим скорее подняться до европейского уровня жизни, нам следует превозмочь гуманитарное и экономическое варварство, в частности: обеспечить честные выборы и свободу прессы; начать строить хорошие дороги; выгнать со службы продажных чиновников; отобрать мандаты у политиков, играющих "на понижение"; обуздать биржевых спекулянтов и казнокрадов; поддержать крестьянство и других производителей товаров; вложить солидные деньги в народное образование, развитие наук и искусств; запретить смертную казнь.
Статья 20 Конституции Российской Федерации признает неотъемлемое право каждого на жизнь и провозглашает грядущую отмену смертной казни. Со 2 февраля 1999 года, после решения Конституционного Суда Российской Федерации, судьи не вправе применять положения тех пяти статей Уголовного кодекса Российской Федерации, которые угрожают виновным исключительной мерой наказания. Следующим шагом должно стать исключение упоминания о смертной казни в санкциях этих норм уголовного законодательства.
Два обездоленных человека, ни в чем не согласных друг с другом, легко сходятся в одном: причина их бед - в злокозненном существовании третьего (затем четвертого, пятого и т.д.) лица. Будучи исторически обусловленным порождением "коллективного бессознательного", тяга людей к ритуалу совместного убийства "козла отпущения" (бывшего товарища, преступника, преуспевающего соседа, инородца) не может быть ослаблена и искоренена иначе, чем путем долголетнего культурного развития. Однако практика казней и оправдывающие ее узаконения могут и должны быть навсегда отброшены правовым государством как проявления чудовищного предрассудка, как позорный атавизм. В данном случае тактика увещеваний и попыток достичь общественного согласия обречена; нужно, вопреки советам из темноты, принять мудрое решение и твердо ему следовать, даже если придется грести к свету против течения.